Смешались в кучу кони, люди...
М. Ю. Лермонтов
Иван Геннадьевич Ожогин стоял на лесной тропинке. Приветливо светило солнце, где-то недалеко пели птицы. Лес не выглядел ни дремучим, ни страшным, тропинка так и манила ступить на неё и отправиться в путь. Идиллия... Но что-то было не так. Точно! Всё вокруг было слишком...большим. Когда в тебе практически два метра роста, привыкаешь смотреть на мир немного свысока. Многое кажется мелким, несущественным. А сейчас... Рост определённо уменьшился. Странно. Иван Геннадьевич осмотрелся внимательней. Лес как лес, большой только. А вот он сам... Рук не было. Ног — тоже. Косой взгляд на себя выхватил румяную корочку свежеиспечённого хлеба. "Что?!" Иван Геннадьевич попытался шевельнуться. Получилось перекатиться. Земля и небо на секунду поменялись местами, но голова, что удивительно, не закружилась. Это был единственный плюс создавшегося положения, потому что катание по твёрдой земле с ещё более твёрдыми выступающими корнями деревьев — так себе способ передвижения. Мыслей было две. "Больно вообще-то." "Что происходит?!" На секунду стало страшно. Рук нет, ног тоже, а тело состоит из...хлеба? И передвигаться получается только небольшими перекатами... Мозг сопоставил все факты, но единственный логический вывод не поддавался пониманию. Колобок. Иван Геннадьевич Ожогин, уважаемый человек, известный артист, исполнитель ролей многих мюзиклов, отец пятерых детей... Колобок. Говорящий хлебушек! И неизвестно, надолго ли. Всегдашняя выдержка попрощалась и махнула ручкой — понемногу стала накатывать истерика. Сюжет сказки был известен, умирать в конце не хотелось. Да и страшно вот так вот, из человека — в...Колобка. Как жить-то теперь? Как домой вернуться? И ведь спросить не у кого... Выход был один — пройти сказку до конца. Занавес открыт, зритель смотрит, действие началось. Ваш выход, Иван Геннадьевич! Новоиспечённый Колобок тяжко вздохнул и покатился по тропинке навстречу неизбежному. Катится Ожогин-Колобок по дороге, а навстречу ему заяц: — Колобок-колобок! Я тебя съем. "Что сказка, что жизнь — везде сожрать пытаются", — философски подумал Ожогин-Колобок и спокойно спросил: — Зачем? Зайцы хлеб не едят. На морде зайца отобразилось конкретное такое непонимание. — Ты чего не по сценарию говоришь? — подойдя ближе, тихо и обеспокоенно спросил заяц. — Слова забыл? А вот это уже обвинение в непрофессионализме. Обидно. Но отрезвляюще. — Нет, — тихо ответил Ожогин-Колобок. Пришло невероятное облегчение. Если есть сценарий, это значит, что всё происходящее — постановка! Сюжет Ивану Геннадьевичу знаком с детства, герои — тоже. Осталось лишь сыграть! — Не ешь меня, косой зайчик! Я тебе песенку спою, — сказал Ожогин-Колобок. И призадумался, потому что слова песенки напрочь вылетели из головы. И музыки не было. Да, он сейчас поступит непрофессионально, но другого выхода нет. Не было ввода на роль, репетиций, работы над ролью... Ничего не было! Все здесь уже давно знают, что говорить и делать, а он болтается в неизвестности. Отвратительно. Но выхода нет. Будем петь то, что знаем. — С болью обручён, Восстать обречён Как дерзкий сын, наказанный так строго! Я ждал победного конца, Как царского венца... "А от тебя, заяц, и подавно уйду!", — всплыла вдруг в памяти спасительная последняя строчка. Но в эту песню она не вписывалась никак, пришлось переиначивать: — Уйду я и от зайца! — закончил петь Ожогин-Колобок и для верности повторил: — А от тебя, заяц, и подавно уйду! — Колобок, ты чего? — тихо спросил заяц. — Всё нормально? — Да, — покерфейс удавался Ивану Геннадьевичу в любом обличье. — Ну иди... — недоверчиво покачал головой заяц. — Дальше волк, медведь и лиса. — Вспоминай свою песню! — тихо посоветовал косой. — И катись отсюда, пока я тебя не съел, — добавил заяц чуть громче. Иван Геннадьевич было обиделся, но вспомнил, что "катиться" — это единственное, на что он сейчас способен. Ну, кроме разговоров и пения, конечно. Так что слова зайца были не грубостью, а своеобразным...пожеланием доброго пути. — Спасибо, — тихо ответил зайцу Ожогин-Колобок и покатился дальше — только его и видели! Катится-катится Ожогин-Колобок, навстречу ему волк: — Колобок-колобок, я тебя съем! Если заяц был относительно безобиден, то от волка веяло вполне себе реальной угрозой быть съеденным. Но не сегодня. Всё идёт по сценарию, до лисы жизнь продолжается. — Не ешь меня, серый волк, я тебе песенку спою, — по старой схеме ответил Ожогин-Колобок. И снова задумался, потому что слова дурацкой песенки никак не вспоминались. Только смутно помнилось что-то про историю Колобка. Но петь надо — волк от нетерпения несколько раз махнул хвостом и хищно облизнулся. — Колобок я, Колобок... — на мотив "Прощания с Маргаритой" уверенно начал Ожогин-Колобок, но быстро понял, что поёт что-то не то и не так — об этом говорил изумлённый взгляд волка. Ну что ж, петь надо, а более-менее соответствует истории Колобка часть из "Прощания с Маргаритой". — И поёт у трёх дорог, Как я одинок Хор тысячелетий. С болью обручён, Восстать обречён Как дерзкий сын, наказанный так строго! Я ждал победного конца... "Так, надо ещё спеть про то, что я от зайца ушёл, а от волка ещё уйду", — вспомнил сюжет Иван Геннадьевич. — Ушёл я от зайцá, Смогу уйти от волка! — разнёсся по лесу сильный ожогинский тенор. Ударение коверкать не хотелось, но так вышло хотя бы какое-то подобие рифмы. И смысл сохранился. Волк смотрел так, что, если бы мог, повертел бы лапой у виска. — Ну ты даёшь, Колобок! Сам придумал или кто подсказал? — деланно уважительно поинтересовался волк, глаза которого хитро поблёскивали. Ледяной взгляд Ожогина-Колобка ясно выразил всё его мнение о волке. Тот, видимо, понял — пошёл на попятную. — Ты вспоминай первоначальный текст песни, — миролюбиво заметил волк. — Там ещё медведь и лиса будут. — Спасибо, сам знаю, — ответил Ожогин-Колобок и покатился дальше — только его и видели! "Колобок... Как вообще его делали?", — стал размышлять Иван Геннадьевич. "Муку мели по сусекам... Так... Затем чего-то ещё добавили. Что для хлеба нужно? Яйца, молоко... В сказке этого не было... Сметана? Наверное... Потом испекли в печи... А потом поставили на окошко, откуда Колобок и укатился. М-да... Я — Колобок... Колобок..." Неожиданно стала вспоминаться песня: "Я Колобок, Колобок... По сусекам скребён... На сметане мешён... В печь посажён... На окошке стужён...". И с детства знакомое "я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл". "А затем заяц, волк, медведь и лиса" Катится-катится Ожогин-Колобок, вспоминает песню, навстречу ему медведь. — Колобок-колобок, я тебя съем! — медведь сценарий соблюдал, но фальшивил невероятно, поскольку текст пробубнил под нос, сам с вожделением смотрел на ближайший куст с малиной, а на Колобка не обращал внимания совсем. "Не вошёл в роль, надо помочь", — подумал Иван Геннадьевич и преувеличенно нагло, с вызовом, заявил: — Где тебе, косолапому, съесть меня! "Переигрываю... Кошмар." Но переигрывание дало-таки результат: медведь соизволил обратить внимание на Колобка. Даже вспомнил, что морду надо сделать более-менее угрожающей. А Ожогин-Колобок тем временем запел (мотив очень отдалённо походил на дуэт Воланда и Маргариты — "Глобус"). — Я — Колобок, Колобок. По сусекам скребён, На сметане мешён, В печь посажён, На окошке стужён. Я от бабушки ушёл, Я от дедушки ушёл, Я от зайца ушёл, Я от волка ушёл, И от тебя, медведь, уйду... — плавно растянув последнее слово, красиво завершил Ожогин-Колобок. Медведь смотрел с тем же изумлением, с каким прежде смотрели заяц и волк. — Колобок, у нас здесь не опера, — тихо заметил медведь. — Народную сказку играем. Весело, простенько, залихватски. Серьёзность с лица убери, радость нужна. И мотив песенки не тот. — Коллега, а вы не слишком много себе позволяете? — ну серьёзно: без предупреждения впихнули на замену, на роль не ввели, критикуют и критикуют — любому тяжко будет! Даже всегда сдержанный Ожогин вспылил. Хорошо, что не сильно. — Колобок, всё нормально? До лисы дотянешь? — удивившись второй раз, обеспокоенно спросил медведь. — Да, — бросил Ожогин-Колобок и, не дожидаясь реакции медведя, покатился дальше — только его и видели! Катится-катится Ожогин-Колобок, пытается радость изобразить... А навстречу ему лиса, уже предупреждённая зайцем и волком о странном поведении Колобка. — Здравствуй, Колобок! Какой ты хорошенький! Несмотря на ласковый тон и улыбку, в глазах лисы застыли холод и коварство. Этот взгляд Иван Геннадьевич взял на заметку — удачно впишется в роль Воланда. Никаких расшаркиваний по сюжету не требовалось, поэтому Ожогин-Колобок весело и хвастливо запел: — Я — Колобок, Колобок. По сусекам скребён, На сметане мешён, В печь посажён, На окошке стужён. Я от бабушки ушёл, Я от дедушки ушёл, Я от зайца ушёл, Я от волка ушёл, От медведя ушёл, И от тебя, лиса, уйду! — песенка далась невероятно сложно, ибо в мюзиклах частушек и народных песен нет. Отвык уже такое петь. Лиса оценивающе посмотрела на Колобка и сказала: — Какая славная песенка! Но ведь я, Колобок, стара стала, плохо слышу; сядь-ка на мою мордочку да пропой еще разок погромче. "Стара? Лиса? Недоработка сценаристов или режиссёра, эта лиса ещё меня переживёт!", — мысленно усмехнулся Ожогин-Колобок. И тут понял, что совершенно не знает, как попасть к лисе на мордочку. "В сказке Колобок прыгал, но я едва научился только кататься... Ладно, попробуем." Получилось лишь перекатиться. Ну да, хлебушек прыгать не умеет. Даже говорящий. А времени научиться уже нет... Но лиса была сообразительной артисткой, поэтому выручила растерявшегося коллегу. — Колобок-колобок, дай-ка я тебя посажу к себе на носочек, да послушаю твой голосочек, — с этими словами лиса подхватила Ожогина-Колобка и посадила себе на нос. Нос у лисы был маленький, пришлось балансировать. "И я ещё думал, что танго сложное!" — мысленно хмыкнул Иван Геннадьевич. "Здесь и балансировать, и петь надо..." — Я — Колобок, Колобок. По сусекам скребён, На сметане мешён, В печь посажён, На окошке стужён. Я от бабушки ушёл, Я от дедушки ушёл, Я от зайца ушёл, Я от волка ушёл, От медведя ушёл, И от тебя, лиса, уйду! — во второй раз спел Ожогин-Колобок. "Уже лучше..." Лиса была того же мнения: — Спасибо, Колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок, – сказала лиса и высунула язык. "Что?! Я понимаю, прыгнуть на нос, но на язык... Не тот масштаб, я большой слишком", — в процессе размышлений Иван Геннадьевич потерял равновесие и полетел вниз. Лиса ничтоже сумняшеся подхватила Ожогина-Колобка и сделала вид, будто откусывает от него кусок. Впереди возник закрывающийся занавес и стали слышны аплодисменты. Занавес закрылся, аплодисменты остались. Рядом с лисой материализовались заяц, волк, медведь и бабка с дедом. — На поклон! — тихо скомандовала лиса. Зазвучала балалайка. В мелодии угадывался мотив арии Мастера и МАССОЛИТа (точней, фрагмент хоровых обвинений: "Сыро! Безыдейно! Словесный шлак!..."). Занавес открылся, являя зрительный зал родного уже ЛДМ. Аплодисменты, изначально приглушённые занавесом, стали громче. По очереди поклонились бабка и дед, заяц, волк, медведь, лиса. Затем лиса высоко подняла Ожогина-Колобка. Зал одобрительно загудел и стал аплодировать громче прежнего. Стали подходить фанаты с букетами. Затем артисты взялись кто за руки, кто за лапы (лиса не выпускала Ожогина-Колобка из лап), поклонились, развернулись и пошли. Занавес стал опускаться. "Троекратного поклона не было...", — с удивлением отметил Иван Геннадьевич, уютно устроившийся на лапах лисы. Занавес исчез, зал тоже. Артисты целенаправленно куда-то шли. Показалась избушка на курьих ножках. На пороге стояла рассерженная Баба-Яга, держа в левой руке прозрачного Колобка. — Не виноват я, Яга Ягинична! — ныл прозрачный Колобок. — Действительно! Это ж не тебе в начале действия вздумалось попрактиковаться из тела выходить! — с сарказмом заметила Яга. — Вот, замену тебе пришлось искать, без предупреждения человека дёрнули! С тобой, Колобок, отдельный разговор будет! Артисты дружно не поняли, о чём речь. Яга, махнув свободной рукой, щёлкнула пальцами. Прозрачный Колобок исчез из руки Яги. А Ивана Геннадьевича неожиданно выпихнуло из тела Колобка. Ощутив необычную лёгкость, Ожогин осмотрелся и убедился, что вернулся к привычному росту, вот только тело почему-то прозрачное, хоть и своё. — Все молодцы, а теперь вон с глаз моих! — скомандовала Яга. Артисты, не дожидаясь объявления для особо одарённых, быстро разошлись. Иван Ожогин остался стоять-парить рядом с Бабой Ягой. — Спасибо тебе, Ванечка, выступление спас, — поблагодарила Яга, ласково улыбнулась и щёлкнула пальцами. Иван Геннадьевич Ожогин проснулся. У себя дома. В своём теле. Собой.