— Мам, я дома, — Антон скидывает рюкзак на пол, поддевает пяткой белые кроссовки и шлепает в чистых носках в сторону гостиной. — Ау, эни бади хоум?
Никого.
Блаженную тишину разрезает довольный стон, и Антон идет к себе в комнату. Нужно срочно скинуть весь официоз, забыть о существовании университета хоть на пару часов и спокойно, без лишней нервотрепки, походить голышом. А еще можно выкурить спрятанную сигаретку. И подрочить.
Шаст стягивает с себя ненавистный галстук. Кто, черт подери, придумал, что в университет нужно ходить в рубашечке, выглаженных брючках и с гребаным галстуком-удавкой? Вот посадил бы кто-нибудь Шастуна на день в министерство образования, он бы вмиг упразднил любую форму, разрешив студентам носить свободную одежду, кучу браслетов, цепочек и короткие юбки.
Антон любит красивые длинные женские ножки. Ему чертовски нравится, когда симпатичная девчонка ведет себя раскрепощенно, подчеркивая свои достоинства и никого не стесняясь. Это красиво, эстетично выглядит и смотивирует многих посещать данное заведение. Многих, но не Антона.
Антон у нас больше по членам.
Вернее, по одному единственному.
Пару тройку лет назад мама Антона решила, что старость нужно проводить с бокалом Просекко, желательно где-то на даче и обязательно в компании статного мужчины. Вот и выбежала под венец в столь почтенном, для молодой невесты, возрасте, получив в придачу тот самый дом за городом, кошку Матильду и еще одного сына.
Антон был готов ко всему — к маминому новому мужу, который после пары рюмок водки просил называть его «Батя», к вечным клочкам шерсти на любимом диване, даже к румяным щекам матушки, которая смущалась шлепкам по попе от новоиспеченного супруга. Но никто его не предупреждал, что, войдя в теперь уже, большую семью, внезапно появившийся старший брат будет трахать его, Антона, на той самой кухне, где еще пару часов назад они все дружно пили чай.
— Дикарь, — шепчет сквозь зубы Шаст, сжимая до побеления кулаки и стараясь не взвыть окончательно от столь нужной заполненности. — Ты что творишь, агкм. Нас застука-а-а-а-ах, глубже, Арс.
— Антон, — толчок, — если ты не помолчишь, то я найду, как заткнуть твой рот, — Арс упирается рукой в податливое тело и облизывается, глядя на две аккуратные ямочки на пояснице.
— Сука, где ты был раньше, братишка, — смеется Антон, утирая рукавом толстовки слезу. — Меня давно так хорошо не тра-ахммммм…
— Я же сказал — помолчи, — шипит Арсений, засовывая Шасту в рот два пальца. Тот начинает обводить языком каждую фалангу, и Арс скрипит зубами в попытках самому не застонать и не спалить к херам их спонтанный братский секс.
Навряд ли старшие поймут. Хотя, какая к черту разница? Антону девятнадцать, Арсению двадцать два. Их не воспитывали с рождения в одной семье. К слову, они и познакомились пару дней назад на этой самой свадьбе. Арсений только вернулся из Питера, где жил последние пару лет, и не смог оторваться от огромных хитрых глаз своего названного братца.
— Куришь? — Арс протягивает младшему сигаретку и с удовольствием рассматривает симпатичного парня, замотанного в розовую плюшевую толстовку. Они знакомы всего час, но Попов готов поклясться, что где-то его уже видел. Наверное, в своих фантазиях.
— Иногда, — отвечает «зефирка» и окидывает взглядом недородственника. — Мать мозг выносит, а я и так устаю, чтобы еще выслушивать про свое здоровье.
Они молча закуривают, выдыхая дым в морозное небо, и думают о своем. Тем же вечером мама Антона предлагает новым членам семьи переехать — благо дом большой, и места хватит на всех.
Возможно, они смогли бы ужиться и не доставлять никому лишних хлопот. Возможно, если бы Арсений не был таким чертовски привлекательным похотливым парнем, Антон никогда не позволил бы поцеловать себя на следующий день после той самой злополучной сигаретки. Скорее всего, Шаст никогда не узнал бы о чужих предпочтениях, если бы его наглым образом не развернули за чашечкой кофе с утра, не стянули бы с него штаны и не отсосали бы так, что бедная кружка с человеком пауком разбилась к херам.
Говорят, что это на счастье.
Говорят, инцест — дело семейное.
Примерно так любит шутить Серега — лучший друг Антона, который сразу понравился Арсению. Их сблизила любовь к странным шмоткам, наличию приставки в доме Шастунов-Поповых и трепетное чувство к самому Антону. Правда, плоскость этого самого чувства разная. Серега хочет братского плеча рядом. Арс, в принципе тоже, но его устроит любая часть тела Антона.
Заебали пары, думает Шаст, стягивая этот ненавистный галстук со своей лебединой шеи. Его этот семестр вытрахал вдоль и поперек наличием контрольных, рефератов и бессонных ночей. Родители уехали на дачу, но уже должны были вернуться. Арсений укатил в командировку в Питер, а значит, что парень предоставлен себе на ближайшие… да хоть сколько-нибудь. Несмотря на огромный дом, ему практически не удается побыть одному — матушка, не стесняясь, постоянно спрашивает у него совета по поводу и без; отчим, забыв о существовании личного пространства, старается научить бедного Антона всему мужскому.
И Арсений.
Даже спустя два года у них какой-то гребаный медовый месяц. Антон, едва успев выйти из душа, тут же попадает в загребущие лапы своего названного братца. Его гладят, нежат в объятиях, целуют, целуют так, что хочется выть от того, как сильно ему повезло. Арсений медленно изучает каждый сантиметр гладкой кожи, целует родинки на спине и слегка прикусывает длинную шею, оставляя на ней отметины.
— Наконец-то у Антоши девочка появилась, — радуется Майя за ужином, пока Арс собственнически сжимает чужие бедра под столом. — Когда ты ее с нами познакомишь?
Антону курица комом в горле встает от таких заявлений. Навряд ли родные будут готовы к правде, поэтому остается лишь включить все свое стеснение и, хлопнув пару раз пушистыми ресницами, обязательно пообещать матушке о скорой встрече.
— Когда с невестой знакомить будешь, м? — еще спустя пару часов Арсений сжимает голое бедро до красных отметин и кусает в шею, мечтая оставить следы на гладкой коже. — Она, наверное, красивая? — толчок, и Антон закатывает глаза, стараясь не захлебнуться в собственных звуках.
— У нее не будет члена, успокойся, — Шаст закатывает глаза и переплетает с Арсением пальцы, стараясь скрыть улыбку от таких собственнических позиций.
Он бы и рад был рассказать всю правду родному человеку, да что говорить-то собственно? Что он спит со своим названным братцем? Что у него сердце предательски в желудок падает, когда он смотрит в голубые глаза, что пожирают его за обеденным столом? У них нет отношений, они ничего друг другу не обещали. Вот только Шастун уже четвертый раз отказывает Ирине в свидании, смазывая все на усталость и огромный завал по учебе.
Два года. Два чертовых года Антон тонет в бездонной бочке под названием «Арсений», места себе не находит, когда старший, поправляя галстук перед зеркалом, хватает ключи от новенького автомобиля и выходит из дома в непроглядную ночь. Он обязательно вернется, поцелует Шаста, пока тот спит, и оставит в комнате легкий запах женских духов.
— Я так больше не могу, — шепчет Антон Сереге, пока они дружно играют в приставку и жуют гренки.
— Поговори с ним, в чем проблема? — Серега высовывает кончик языка и сосредоточенно смотрит на экран телевизора, обгоняя Шаста на очередном повороте. Когда яркие диоды высвечивают радостное «Win», Матвиенко откладывает джойстик и рассматривает усталого парня. — У вас сколько это длится? Год?
— Два, — тихо поправляет друга Антон. — Он мне ничего не обещал.
— Но трахаться бежит первым. Ты или ной и делай, или не ной и не думай.
Антон выбирает второе. Тем же вечером он зовет счастливую Ирину в местное кафе, дарит букет пионов и весь вечер скучающе слушает о ее жизни, увлечениях гимнастикой и старом, но любимом коте. Еще пару часов спустя, он целует ее аккуратно в щеку, стоя у подъезда, но воинственно настроенная спутница не спешит отпускать Шастуна домой, дорвавшись наконец-то до желанного парня. Ирка хватает шокированного Антона за тонкое запястье, затаскивает в подъезд и добирается до квартиры на первом этаже. Хлопнув дверью и перекрыв пути к отступлению, она впивается в обветренные губы в темной прихожей и льнет все ближе.
А Антону странно. Нет, он не девственник, не боится, да и девчушка совсем уж привлекательная, если не сказать красивая. В ноздри вбивается сладкий запах чего-то фруктового, а кончики волос щекочут лицо, но Шаст стойко терпит. Ждет, что вот еще пять минуточек, и ему обязательно понравится. Не отталкивает, а наоборот, неспешно прикусывает нижнюю губу, давая полный карт-бланш своей спутнице. Ира лишь томно выдыхает в чужой рот, оставляя тонкую нитку слюны между их губами, и переплетает с Антоном пальцы, неспешно следуя в комнату.
Сейчас у Антона Шастуна будет секс. Хороший секс, с красивой и на все готовой девушкой, мечтой всего потока. Наверняка она много чего умеет, скорее всего она точно понравится любому — кукольные глаза, пухлые губы и аккуратные брови, подведенные карандашом перед свиданием. Она совсем точно знает, как влюбить в себя любого, дайте ей лишь несколько часов. Но…
— Подожди, — Шаст старается отодвинуть жадную до поцелуев девочку. — Я не хочу спешить, — врет, как дышит.
— Да ладно тебе, — хихикает Кузнецова. — Я не против, Антош, — губами шепчет в острые ключицы и выводит мокрые узоры языком. — Закрой глаза и расслабься.
Антон медленно стягивает с себя джинсы и садится на край кровати. На его колени опускаются ладошки, а вялый член обдает жаром от чужого дыхания. Тело постепенно начинает отзываться, пока воспаленный мозг кричит от неправильности происходящего. Когда головка упирается в горло, Шаст закатывает глаза, вспоминая крепкие руки на своих бедрах, которые оставили россыпь синяков на коже.
Неправильно это все.
— Ир, Ир, подожди, — Шаст отрывает удивленную девушку от едва успевшего встать члена. — Я так не могу, прости.
Он уходит. Извинившись, он натягивает на себя джинсы, быстро влетает в кроссовки и убегает из квартиры, оставив шокированную девушку за дверью.
Не стоило идти на свидание.
Антон хочет домой, срочно залезть в душ и пару раз пройтись мочалкой по уставшему телу, чтобы оставить на нем только шлейф виноградного геля для душа. Она красивая, совсем не дура, давно запала на Антона. Но все это неправильно. Изменять ему некому. Изменять себе как-то не хочется.
***
Оставшись в чем мать родила, Шаст вытаскивает из шкафа чистое полотенце и залетает в стеклянную кабинку, настраивает воду до нужной температуры и делает пару шагов. Крупные капли обволакивают уставшее тело, образуя облако пара в небольшом помещении. Антон блаженно стонет и утыкается лбом в запотевшее стекло.
Сегодня Ирина опять сидит рядом, тщательно стараясь привлечь к себе внимание. После побега Шаста из той злополучной квартиры прошел месяц. На следующее утро он был готов ко всему — к издевкам от одногруппников, к презрительному взгляду, к шипению от ее подружек-гадюк, но точно не к томному «Привет» на ухо, когда парень решил спокойно поесть. Антон тогда знатно охренел — Ирина и не планировала сдаваться.
— Ир, я — гей, — Шаст проглатывает вязкую слюну и зажмуривает глаза в надежде, что его спутница фыркнет и оставит его в гордом одиночестве.
— Антош, ты хороший парень, — чужая рука поправляет галстук на шее и отряхивает волос с пиджака. — Тебе просто не попадалась достойная девушка. Я знаю, — она кладет палец на слегка приоткрытые в возмущении губы, — что ты очень скромный парень. Скорее всего когда-то тебя бросила
ОНА, — Шаст натужно пытается вспомнить о существовании этой «оной», но в голову так никто и не приходит. — Поэтому сейчас ты поверил, что тебе нравятся парни. Но это не так, позволь тебе доказать.
Антон устало вздыхает. Девушке не объяснишь, что ты просто так создан — любить одного человека. Когда-нибудь и она полюбит кого-то, кроме себя. Чмокнув на прощание его в щеку, принцесса в облаке приторно-сладких духов выпархивает в сторону деканата, пока Шаст старается смыть с себя след от красной помады. Водостойкой, мать его.
Ирина не сдается. Арсений злится. Антон молчит. Вся эта ситуация, банальная до абсурда, даже слегка веселит израненное юношеское сердце. Краем глаза он наблюдает, как Арс молча изучает следы от помады на накрахмаленной рубашке, как втягивает запах с кучерявой макушки и недовольно хмурится. Собственные демоны бесятся внутри от одного вида невинных глаз, которые делают вид, что не понимают ничего. Но ответ всегда был лишь один:
— Тебе показалось, Арс, — с легкой усмешкой Шаст щелкает по чужому носу и хитро подмигивает. — Как только у меня появится девушка, я обязательно тебе об этом сообщу.
С каждым днем Антон все больше отдаляется, превращаясь в немого зрителя спектакля, что устраивают лишь для него одного. Арс старается затащить его в постель и привязать обычным для него способом — сексом, но Шаст лишь мило улыбается, лепечет что-то про больную голову и смеется, прикрывая двери в свою комнату. Вот только всегда остается небольшая щель с тонким лучом света от ночника, что проникает в коридор и манит Арсения еще больше.
Не выдержав, Арс решается на разговор, но, едва рука поднимается для того, чтобы постучать в дверь, его слух улавливает тихий стон, который так ласкает уши все два года. Немного увеличив обзор, он жадно впивается в светлые бедра, что торчат над кроватью. Антон уткнулся носом в подушку и постанывает, пока пальцы одной руки нежно массируют простату, а второй окольцовывают вставший член. Арс вмиг сглатывает вязкую слюну и старается унять голодное желание сожрать этого наглого мальчишку всего и без остатка. Собственник внутри него бушует и кричит о том, что никто кроме него, не может видеть эту прекрасную картину, что этот звонкий смех может ласкать лишь арсов слух, а горящие невинные глаза должны смотреть только на него.
Должны.
И никак иначе.
Арсений злится еще больше и направляется в свою комнату. Телефон мелькает миллионом новых сообщений с сайта знакомств, но желания читать хоть что-то пропадает окончательно. Его мальчик отдаляется, отказывается от близости и дарит себя кому-то другому. Психологи говорят, что принятие приходит не сразу, уступая место своим сестрам — мучительницам.
Отрицание появляется сразу — не может Антон смотреть на кого-то еще, кроме самого Арсения. Он все два года старается полностью удовлетворять все потребности малого — готовит ему ужин, когда пораньше приходит с работы; смотрит фильмы и тихонько треплет волосы, пока тот посапывает у него на коленях. Ну не может Антон так с ним поступить.
Или может? Гнев врывается внезапно от осознания, что объятий, собственно, у них давно не было. Как и тихих вечеров за большой плазмой. И давно, в принципе, он не чувствует под собой молодое, желанное тело. Изменяет. Он точно ему изменяет. Громкое «шлюха» набатом стучит в голове, когда в очередной раз от Антона несет, как от сахарной ваты.
А может, стоит позвать Антона на свидание? Их странные отношения явно не похожи на классическое «долго и счастливо». Этого парня хочется оберегать, даже от самого себя. А может, все-таки дело в самом Арсении? Торг в голове подкидывает множество вариантов, но ни один из них не устраивает владельца.
Депрессия стучится в дверь в пятницу. Арс устало валится на свою кровать, удалив злосчастное приложение для знакомств и осознав. Шлюха — он сам. Все эти годы Шаст был рядом, дарил ему свою теплую улыбку и ничего никогда не просил взамен. Легкий румянец от поцелуя в лоб еще долго греет циничное сердце, которое упорно не хочет принимать одного единственного человека рядом с собой. А больше никого и нет. Да и не особо хочется. После каждой свиданки, после очередного снятого номера Арсу срочно нужно в душ, стереть наждачкой неприятный запах и остатки серого свидания.
Приняв наконец одну непреложную истину, Арсений соглашается на командировку в Питер и уезжает с небольшой сумкой вещей и огромным баулом мыслей. Он крупно облажался.
***
Антон, разморенный от горячих капель, упирается лбом в стеклянную дверь и прикрывает глаза в надежде, что кошмар на учебе скоро закончится. Клубы пара обволакивают все помещение, полностью лишая его видимости, но это не так-то и важно — Шаст уже не маленький, и маньяки с топором, которые обязательно пролезут к нему в ванну, навряд ли существуют.
Легкий сквозняк по ногам немного отвлекает, но Антон продолжает ловить капли спиной и почти засыпать под мерный стук воды. Перегородка отодвигается, и тихой поступью в кабинку входит еще одно тело. Уставшее, запутавшееся и совсем одинокое.
— Прости меня, — крепкие руки обвивают торс, и Антон вздрагивает от нежданного гостя. — Я люблю тебя, — шепчет хриплый голос, а вдоль позвоночника опускаются аккуратные поцелуи.
Антон не верит. Ни собственному воспаленному мозгу, что смог придумать такую картину; ни родному запаху, забившему ноздри; ни глупому сердцу, что точно над ним издевается.
— Я крупно облажался, Антон, — Шаста начинает колотить от осознания реальности, пока крепкие руки лишь крепче обвивают торс и прижимают к себе ближе. — Я не могу без тебя, слышишь? Не хочу, — слова оседают в черепной коробке, оставляя горький привкус. Он никогда не слышал таких слов. — Умоляю, дай мне еще один шанс.
Предательская влага катится из глаз, но Антон не дает себе возможности плакать. Он и так слишком настрадался, обвиняя себя в неполноценности и невозможности требовать в этих односторонних отношениях хоть чего-то для себя.
— Я отвратителен, Антон, — рука медленно гладит мягкий животик парня, пуская кучу мурашек по распаренной коже. — Я обещаю тебе, что буду любить так сильно, как смогу. Не отдаляйся, — шепчет, разрезая острым словом воздух. — Я люблю тебя.
Шаст медленно разворачивается в крепких объятиях, стараясь не разорвать тот круг, что опоясывает его талию. Он смотрит, выжидающе смотрит на потухший взгляд напротив. Аккуратно касается своими губами чужих губ и ловит предательский всхлип. Горький поцелуй нарушает тишину, и лишь горячие капли продолжают падать на кудрявую макушку.
— Прости, — как в бреду, шепчет Арсений, сминая родные губы и глядя на пушистые ресницы.
Никак не может отвести взгляд. Антон в его руках кажется таким трепетным и нежным. Горячий пар ласкает худощавое мальчишеское тело, но от этой картины по коже бегут ледяные мурашки. Сердце Арса исступленно колотится, мешая сделать полноценный вдох. Тук-тук, глядишь остановится.
Голова совершенно пуста, лишь только улыбка расползается по лицу, сияет ярко, живо, сотнями оттенков цвета. Ему это нравится. В этот момент все вокруг кажется ему по-настоящему реальным и стоящим: впереди только глупая мечта, а позади, грязными остатками плещется то самое дерьмо, слепленное собствеными руками. Но не здесь. Не сейчас. Теперь он только тонет и жадно разглядывает тот самый румянец, по которому так сильно скучал.
— Люблю, — одними губами произносит и никак не может оторваться от родных глаз.
Арс обхватывает рукой оба члена и упирается лбом в чужой лоб, прикрывая глаза от удовольствия. Ему хочется разбиться на тысячи осколков и вдохнуть полной грудью, но тяжелый горячий воздух не дает ему этого сделать. Пальцы медленно движутся вверх-вниз, пуская табун мурашек по разгоряченным телам. Сейчас их двое, на этой огромной планете всего два сердца, которые стучат одинаковый ритм. Кровь несется по сосудам, попадая в разбитое сердце и склеивая осколки надеждой, что пустили по венам. Ему хорошо. И больше не одиноко.
— Я люблю тебя, Антон, — шепчет Арсений, упираясь лбом в острую ключицу. Сперма ударяет в ладонь, а через секунду и сам Шаст обмякает в чужих объятиях.
Арс укутывает разморенного парня в банное полотенце и несет в комнату, чтобы ничто не могло потревожить чужой сон. Завернув в теплое одеяло хрупкое тело, Арсений ложится рядом и притягивает к себе ближе, еще ближе. Чтобы ни сантиметра лишнего. Им хочется надышаться. Арсений касается губами чужой шеи и проваливается в пустоту.
— Я тоже тебя люблю, — едва различимо, сквозь сон лепечет Антон и бережно переплетает пальцы.
Им предстоит тяжелый разговор с родителями. Матушка наверняка будет долго охать, что плохо воспитала сына, что у нее никогда не будет внуков. Отец молча будет сверлить взглядом счастливые макушки и тяжело вздыхать. Но они любят. И ни в одной вселенной этот факт уже не изменится. И лишь тонкая надпись
«Ad infinitum» (до бесконечности) на серебряных браслетах будет напоминать о том, что любовь превозмогает все.
