«Нашедшего утерянные документы инструктора Теннен Ришин Рю на имя Сенджу Цунаде просьба обратиться в гостиницу на улице Чонно».
«Интересно, кто-нибудь клюнет на нашу уловку?» — подумала и, обняв мужа, прижалась к его спине всем телом. На самом деле она не теряла никаких документов да и инструктором по фехтованию никогда не была. Их цель — найти кого-нибудь, кто слышал о ее сенсее, но через столько лет вряд ли он мог оставаться в Сеуле. Сакумо говорил, если неизвестно наверняка, можно попробовать и этот способ. Неизвестность всегда вселяла неуверенность и тревогу, но рядом с мужем все волнения улетучивались. Цунаде с удовольствием вдохнула запах его кожи на затылке и коснулась губами. Знала по себе, насколько умопомрачительно здесь чувствуются поцелуи. Слегка прихватила, провела языком, раз и еще раз. Повторяя свои движения, представляла, как он целует ее шею. Огладила его плечо и спустилась ниже к талии. Снова поцеловала, но он не подавал никаких признаков пробуждения. Сакумо проснулся, едва она коснулась губами его кожи. Приоткрыл глаза и снова блаженно прикрыл, чувствуя на себе ее поцелуи. По коже пробежал рой мурашек. Это было настолько упоительно, его сердце замирало от удовольствия. Продолжал делать вид, что спит, стараясь дышать ровно, чтобы она ни о чем не догадалась. Ее рука переместилась к груди и, сделав круг, по животу потянулась к паху. Нащупав твердый член, лениво повернула назад и чмокнула в шею. И как ей удавалось завести его с полуоборота? — Хорошо. Не хочешь просыпаться — как хочешь, — проговорила ему и отстранилась, собираясь встать с кровати. — Не так быстро. — Остановил ее одним движением, развернулся и привлек к себе, вжимая всем телом в постель. Цунаде оглянулась на него из-за плеча, в ее взгляде промелькнула хитринка. — Попалась! — выдохнул ей в затылок и коснулся губами, так же, как и она ему несколько минут назад. Хотела высвободиться. Стоило ему оставить один поцелуй на коже, замерла в его объятиях. Его губы творили с ней нечто невообразимо приятное. Чувственно и нежно разгонял волну ее удовольствия по телу. Это было даже больше, чем умопомрачительно. И откуда он знал о ее тайных местах, касаясь которых, едва ли не подводил к краю пропасти? — М-м-ах! Сакумо! Сделал вид, что не слышал ее, и продолжил выцеловывать каждый сантиметр кожи. Не отрывая губ от ее шеи, скользнул рукой ниже — в вырез ночной рубашки. Огладил грудь, как бы невзначай задевая соски. Ее стоны и сбитое дыхание заставляли его продолжать ласки, только еще более медленно, чтобы заставить полыхать точно так же, как и она разожгла в нем желание. Прекратил ласкать грудь и спустился еще ниже — к бедрам. Прижался к ней, хотя о силе его желания она прекрасно знала. Огонь уже полыхал в груди, растекаясь по телу жидким металлом. Нижнее белье было быстро сдернуто и оказалось под коленками, лишая возможности двигаться. Слишком непривычно, тем более она привыкла брать необходимую ласку, а не ждать действий. В руках Сакумо было иначе: он знал все потайные ключи ее тела, чтобы открыть дверь в удовольствие для двоих. Отвел ее ногу в сторону и медленно вошел, пробуя на вкус каждое движение внутри нее. Вернул руку ей на грудь, чтобы продолжить ласки сквозь тонкую ночную рубашку. Цунаде протяжно выдохнула, непреднамеренно сжимая в руке простынь. Мысли в голове моментально исчезли. Тело, жадное до прикосновений, вытянулось в струну. Медленного темпа становилось слишком мало, она хотела большего. Сакумо читал ее ощущения как раскрытую книгу. Растягивая, вошел глубже и схватился за ее бедро, будто хотел еще сильнее насадить на себя. Вид ее зарумянившихся щек и пылающий взгляд из-за плеча лишали способности ясно мыслить. Двигался в ней широко, размашисто, почти полностью выходя и засаживая до предела. Ее стоны ненадолго прекратились, чтобы потом разразиться едва ли не криком. Дрожа в его объятиях, щедро делилась нахлынувшим удовольствием, утягивая с собой на пик ощущений. Целовать ее затылок и плечи было восхитительно. Собирал губами с ее кожи испарину и дрожь. Обнимая, чувствовал в ней защиту от страхов прошлого. Пытался прижечь душевные раны каленым металлом. Почти получилось, но Цунаде всегда видела его насквозь. Пока лил дождь, Сакумо всячески откладывал выход в город и тайно желал, чтобы дождь шел как можно дольше. Вчера после обеда ненадолго распогодилось, и он быстро нашел новую отговорку — на улице слишком сыро, а в этом районе после дождя улица превращалась в сплошное месиво из грязи. Цунаде долго изучала его взглядом, а потом без слов протянула ему стакан воды и тинктуру, поясняя, что лекарство успокоит лишние эмоции. И в самом деле все эмоции исчезли! Когда они покинули стены гостиницы, Сакумо чувствовал себя спокойным, почти как в детстве. На всякий случай иронично поинтересовался, нет ли в составе тинктуры наркотика? — Издеваешься, что ли? — вспылила, сверкая на него глазами. Эту женщину сложно остановить, тем более переубедить в обратном. Он и сам понимал, что они здесь не для того, чтобы проводить все дни в гостинице. Время, отведенное на поездку, стремительно таяло. Искать ее сенсея или того, кто бы вывел их на него, было равносильно тому, если бы они стали искать иголку в стоге сена. Если на Эдзо они кое-как нашли урывки информации, то здесь все было иначе. Сакумо не поддерживал никаких контактов с японцами. В Корее он был корейцем, носил чужое имя и старался не выделяться от остальных. Знал, что будет сложнее, поэтому придумал ход с объявлением в газете: если остались заинтересованные лица — дадут знать о себе. Сейчас Цунаде торопливо собиралась, но посматривала за ним. Стоя у зеркала, спросила, не требуется ли еще тинктура. — Я не больной, чтобы пить лекарства, — отрезал, будто стеснялся своего тревожного состояния. — Ну и мужчины, — недовольно ответила, сплетая волосы в косы. — Отмалчиваетесь, думая, что все само собой рассосется. Что ты, что Какаши, что Орочимару — все одинаковы! — Думаю, что у меня и Орочимару все же разные случаи, — недоверчиво заметил ей. В последнее время ее друга стало слишком много между ними двоими. Отлично понимал, что сам никогда бы не бросил в беде товарища, но в мыслях пробегала обыкновенная жадность, и, ведомый этим чувством, едва ли не начинал раздражаться, слыша о нем. — Как хочешь, — отозвалась и задумчиво проговорила: — В свое время эта тинктура хорошо помогла мне. Больше не стала ничего предлагать — была слишком занята сборами в город. Почему-то сегодня хотела выглядеть замечательно: погода отличная, да и начало дня выдалось сногсшибательным. От последнего еще не сошел румянец со щек, потому специально не стала пудрить лицо. Подсобрала сзади шпильками две косы, так же, как делала с детства, игнорируя традиционный нихонгами. Убедившись, что волосы в порядке, вернулась к лицу. Мазнула пальцем зеленоватую помаду в фарфоровом пузырьке и размазала по губам. За считанные секунды губы приобрели сочно-красный оттенок. Впервые эту помаду подарил братик, и уже много лет она покупала себе точно такую же. Братик. Снова мысленно вернулась в тот вечер, когда не удержала в себе один единственный вопрос. Прошло больше недели, но до сих пор было очень стыдно перед ним и перед Сакумо. На следующий день в дороге она пыталась залить стыд алкоголем, но сказанных слов не вернешь. Он всю жизнь любил ее, как мужчина любит женщину. Сквозь ее жизнь красной нитью проходил Сакумо. С тех самых пор, когда подарил ей цветущую ветку сакуры, он был главным человеком в ее жизни, о котором думала сутками напролет и не замечала ничего вокруг. Рядом с ним было спокойно, все страсти стихали, и был только он: чуткий, открытый, нежный. Его страсть воспринималась по-особому, и кроме него никто не знал, что нужно ей дать. Нельзя сказать, что могла с кем-либо сравнить, но в остальных мужчинах не видела и сотой доли того, что было у Сакумо. Похожим на него был братик, но она ясно поняла, что он не интересуется девочками. Это даже и к лучшему, потому что ее чувства к нему были шире и занимали все сферы жизни. Тогда чем отличаются ее чувства к Сакумо? Если с Сакумо она была единым целым, то Орочимару был частью ее. Слишком много лет они провели вместе и столько же разделили в жизни. Случись между ними нечто большее, чем поцелуй, это напоминало бы скорее инцест, нежели отношения. Это даже в голове не укладывалось! Примерно к такому выводу Цунаде пришла за время морского пути. Одела шляпку с вуалью и прикрепила по бокам невидимыми заколками. Сакумо подал ей пальто и, пока застегивала пуговицы, он уже повернулся к выходу из номера. Догнала его и проверила: одел ли шарф? Положила ладони на его грудь и, нащупав шарф под пальто, заглянула в глаза. Он едва заметно кивнул ей — был полностью готов выйти в город и, возможно, столкнуться с прошлым. Она мало верила в то, что в многотысячном городе ее муж встретит кого-либо из прошлой жизни, но стоило допускать возможность. До этой поездки Цунаде ни разу не была в Сеуле. Проход санитарного отряда по возвышенности около города во время войны не в счет. Тогда она бросила несколько взглядов вниз и была не в том настроении, чтобы интересоваться. Столичный город был слишком обширным, занимал всю равнину и постепенно подминал под себя невысокие горы. Центральные улицы были широкими, разделяя каждый квартал на ровные квадраты. Стоило отойти дальше, улицы кривились и суживались на глазах, превращаясь в немыслимый лабиринт, дома уменьшались, зато росли горы мусора и стояла крепкая вонь от сточных ям. Вспышки эпидемий на окраинах города были чем-то обыденным. Знала из рассказа Сакумо, что раньше они жили на окраине, и сейчас готова была выучить каждый закоулок, только бы на секунду посмотреть на город его глазами. Также хорошо знала, что не решилась бы просить показать район, где он жил с семьей. Видела, насколько сложной для него выдалась поездка, поэтому сейчас, вышагивая вместе с ним по улице, перехватила его под локоть. — Я с тобой, — сказала, превращая слова в пар, вырывающийся изо рта. Несмотря на ясное небо, воздух был по-зимнему холодным. Постаралась донести до мужа смысл, который вкладывала сама в сказанное. Сакумо понял ее. Наклонился ближе к ней и прошептал: — Спасибо! При ближайшем рассмотрении город показался ей белым. Городские стены, новые здания и даже одежды жителей были ярко-белого цвета. Удерживала себя, запрещая лишний раз крутить головой по сторонам, чтобы никто не принял ее за приезжую, но было сложно. Чувствовала, как в спину упираются чужие взгляды, неприкрыто рассматривают прохожие, принимая за иностранку. Что привлекало чужое внимание? Ее светлые волосы, коричневое пальто и шляпка в тон ему, длинное шерстяное платье — не кимоно, — и ботинки на невысоком каблуке. Не кореянка, потому не станет прикрывать лицо, как это делали местные женщины. Если интересно, пусть смотрят, но лучше бы они это делали не так явно. Каждый пройденный шаг представляла, как Сакумо жил здесь столько лет, пытаясь в каждом новом образе вспомнить то, что забыл. Район, где они поселились с Сакумо, чем-то напоминал ей Мотомачи в Хакодатэ. Такие же прямые улицы и высокие здания, будто и не Корея, а уютный европейский город. Это был район, где жили и вели дела гости с запада. Были еще японский и китайский районы с их самобытным укладом жизни. Сеул был перекрестком культур, но как бы Япония и запад ни старались насадить свои порядки, город оставался корейским. — Мы сюда переехали, когда дела пошли вверх, — пояснил ей Сакумо. — Вон тот дом за перекрестком, видишь? Она быстро проследила за его рукой в сторону. За голыми ветками деревьев скрывался двухэтажный каменный дом. С первого взгляда и не отличишь, что в нем жила простая семья, а не заграничный консул. — Жена была бесконечно рада переезду. В новом доме с каменными стенами и деревянными полами было намного теплее. Дети перестали болеть от переохлаждения. — В его стенах ты был счастлив, — сказала, но не спрашивала, а утверждала. — Был, — сухо отозвался. — Потом продал все и переселился в свободную комнату в здании своего предприятия. — Зачем ты мне это показываешь? — Дернула его за руку, пытаясь сдвинуть с места. Сакумо стоял неподвижно. — Не нужно бередить старые раны почем зря, а ты в них ковыряешь с упорством мазохиста. — Знаешь ли, рядом с тобой мне ничего не страшно, — выговорил и пристально посмотрел на нее. — Как и мне с тобой, — повторила почти механически, но невероятно точно выразила то, что было на душе. Смахнула вуаль и впилась в него глазами. В его сером взгляде, подсвеченном ярким солнцем, кипело столько эмоций, готовых перелиться через край. Чувствовала, как он сжимает ее руки в своих, и сделала шаг к нему. Окружающий мир с его суетящимися прохожими перестал интересовать ее. Сакумо порывисто и крепко прижал ее к себе, да так что дыхание перехватило от объятий. Так же быстро выпустил ее, и они продолжили путь в сторону района Мёндон. Если бы знала, насколько триггерной окажется эта поездка, отказалась бы, но в то же время Сакумо сам настаивал, а поиск фамильных свитков за короткое время стал идеей-фикс для них обоих. После Эдзо появилось столько новых переменных: Кацую и выживший Дан. По ее словам, сенсей увез свои записи в Сеул. Отправиться сюда было едва ли не безумием, ведь надо учитывать, что за много лет он мог не один раз сменить место жительства. Любой здравомыслящий человек покрутит пальцем у виска и скажет, что это неосуществимо, поиск был изначально обречен. С тем же успехом можно было разработать свою школу фехтования, но пример поездки на Эдзо, точнее то, с чем они вернулись в Токио, вселяло небывалую уверенность. — Интересно, кто-нибудь отзовется на наше объявление? — поинтересовалась у него, когда отошли на порядочное расстояние от района, где он раньше жил. — Если никто не клюнет на нашу уловку, мы ничего не потеряем. Продолжим поиски, как это делали в Хакодатэ и в Саппоро. Сакумо повернул в сторону и потянул ее за собой. Толкнул дверь в небольшую столовую, спрашивая: — Ты не проголодалась? Перед ними поставили глубокие пиалы с лапшой, тонко нарезанной говядиной и разными овощами. Все это было залито горячим бульоном — вроде как рамен. Только сейчас Цунаде вспомнила, что еще ничего не ела сегодня, а утренние удовольствия всегда пробуждали сильный аппетит. Не успела отправить первый кусок в рот, сзади кто-то окликнул. Оглянулась: в их сторону спешил незнакомый мужчина с отросшими блестящими волосами, коротенькими, как обрубленными, усами и в ярко-зеленом сюртуке. На вид явно японец, но выкрикивал на корейском старое имя Сакумо: — Ким! Ён Ким, каналья, вот ты где оказался! Споткнулся о вопросительный взгляд Цунаде. Опешив, сделал перед ней реверанс и поцеловал руку. Это выглядело слишком комично. Хотела сдержать улыбку, но не вышло. — Сколько лет, дружище! — Сакумо отложил палочки и, пожав ему руку, бросился на шею, обнимая. — Ты где пропадал? Я тебя обыскался! — протараторил на корейском так же громко, как и при встрече. — Долго рассказывать, — ответил Сакумо и посмотрел на знакомого с нескрываемой гордостью. — Если в двух словах, то я все вспомнил. Это моя законная супруга — Сенджу Цунаде, — представил ее. — А это мой давний компаньон — Майто Дай, он родился в Китае, его мать была японка, а отец — кореец. В свое время, Дай купил у меня предприятие, а я уехал в Японию. — Очень приятно, госпожа Сенджу! — обратился к ней на японском с акцентом и еще раз поклонился. Затем подскочил на месте, как ужаленный, и спросил: — Это не вы случайно теряли документы? Объявление в сегодняшней газете прочитал. — Да-да, мы приехали, была такая суматоха, — начала выдумывать на ходу, перемежая слова улыбкой: — Теперь не могу найти! — Подумать только! — восхищенно удивился он. — Впервые вижу, чтобы женщина была инструктором фехтования! — С каких пор ты увлекся фехтованием? С этой минуты? — перебил его Сакумо, а компаньон в ответ разразился такой быстрой речью, что Цунаде едва улавливала смысл сказанного. Корейский язык она знала слабо — всего лишь минимум, которому обучали медперсонал перед отправкой на войну. В то же время она легко читала и понимала вывески на магазинах, но разговор в быстром темпе остался вне ее понимания. С аппетитом доела и потягивала чай, пока Сакумо общался с товарищем. Пыталась угадать смысл сказанных слов на корейском, но быстро бросила эту затею: муж тоже начал говорить так же быстро, как и его собеседник. Посматривала на Сакумо, особенно на то, как он произносит слова — с придыханием, — как двигаются его губы и кадык при разговоре. По щекам разлился жар и непонятно: то ли от горячего чая, то ли от вида ее мужа? Глаз не оторвать, но разве можно так пялиться на него? Чужие взгляды чувствовала особенно остро, и даже когда зашли в маленькую столовую, это не прекратилось. Хотела повести плечами, чтобы сбросить с себя неприятное чувство. А может, и правда за ними кто-нибудь наблюдает? Достала из сумки зеркальце и бегло осмотрела себя: прическа и шляпка в порядке, глаза горят, на щеках все тот же румянец, помада после еды осталась почти нетронутой — прекрасно. Скосила взгляд назад: кроме них в столовой сидело еще несколько человек, но все они были заняты поглощением пищи, по сторонам никто не смотрел. Может, ей нужно было перед выходом из гостиницы принять успокоительное? Отвлеклась от разглядывания окружающих и посмотрела на мужа и его товарища. Дай тараторил, не умолкая, громко смеялся, и ему удалось вытянуть улыбку даже из Сакумо. «Почему его так заинтересовало фехтование? Точно ли это случайная встреча? — спросила себя и быстро прикинула в уме: может ли этот человек знать сенсея?». Вернула зеркальце на место и звучно щелкнула замком сумки. Бросила еще один взгляд на Сакумо: чужой разговор, особенно когда общаются двое, а ты сидишь не у дел, начинает напрягать. Наконец Дай вытащил из внутреннего кармана кожаный чехол, в нем был пожелтевший от времени конверт, и протянул его Сакумо. Ее муж было начал отказываться, но тот насильно всучил ему в руки и затем откланялся. — Так и знала, что ты сегодня встретишь кого-нибудь из старых знакомых, — сказала, выходя под руку с Сакумо на улицу. — Он забавный. Такое впечатление, что его жизнелюбие родилось раньше него. — Это и помогло ему вытащить меня со дна, — глухо проговорил Сакумо. — Тем летом, когда я остался совсем один, замкнулся в себе, окружающие отнеслись с пониманием, и только он продолжал пытаться достучаться до меня. Это дико раздражало, мы не раз дрались, но он все не унимался. Даже привел мне кисэн — проститутку, она была чуть старше покойной дочери, может, как Сакура наша или чуть младше. Дай думал, что я смогу прикоснуться к ней после всего случившегося, — криво усмехнулся и продолжил говорить. — Я не могу спать с детьми, а ей нужно было отработать положенное время, и не нашел ничего лучше, чем занять ее разговорами. Вываливал на нее все, как есть, а она мне сказала одну очень важную вещь: чтобы я относился к ушедшей жене и детям так, будто они уехали в другую страну. После встреч с ней стало легче. — А что с девушкой потом случилось? — спросила с явным беспокойством. — Мы с Даем ее выкупили и отправили учиться в пансион. Года через три она вышла замуж за какого-то француза. Надеюсь, у нее жизнь тоже наладилась. Остальную часть пути они прошли молча. Цунаде больше ничего не спрашивала, только присматривалась: с каждым пройденным шагом улицы становились у́же, грязнее, прохожие не просто посматривали с интересом — зыркали, с нескрываемой неприязнью на них двоих. — Представляешь, он сейчас подарил мне билет на онсены в Беппу, — вспомнил Сакумо. — Жаль, что только один. — Как давно он его с собой носил? — С тех пор, как я уехал. Дай потом заключил выгодную сделку с хозяином онсенов, а тот подарил ему бессрочный билет в свой рёкан. Теперь он у меня, — улыбнулся он. — Отпразднуем там окончание наших поисков, — быстро спланировала вслух, но посмотреть на мужа не успела: узкую дорогу преградила большая лужа. Собиралась обойти по краю, уже подобрала подол платья, но Сакумо опередил — взял на руки и перенес на другую сторону. — Что ж ты делаешь?! — пыталась высвободиться, смеясь от его ребяческой выходки, и одновременно была тронута заботой. — Куда ты меня вообще завел? — Хочу показать тебе кладбище, оно совсем недалеко. — Осторожно поставил ее на землю и подал руку. — Там похоронены… — не успела договорить, как он перебил ее: — Да, специально купил места на старом и почитаемом кладбище, дал взятку работникам, потому что умерших от холеры хоронили в общей могиле. Записали в метрике, что погибли от несчастного случая. Помнила, как сама просила его, чтобы показал могилы жены и детей: хотела поднести благовония и поблагодарить их даже таким странным образом. Будь они живы, любила бы не меньше, чем Сакумо. Сейчас она отчасти понимала Орочимару, когда он говорил, как счастлив быть рядом и помогать ей по мере сил. Дома стали редеть, почти вросли в землю, так, что с высоты ее роста были видны крыши. Улица опустела, но ощущение чужого взгляда в спину никуда не делось. И в самом деле, не пора ли ей начать принимать успокоительные капли? Впереди виднелось зеленеющее поле. Сакумо остановился в нерешительности и полез в карман за картой города. — Только не говори, что мы заблудились, — пробормотала, вспоминая обратную дорогу. — Цунаде, — обратился к ней с мольбой в голосе. — Я этот путь могу пройти с закрытыми глазами. — Может, мы все-таки свернули не в тот переулок? — спросила, только бы отвлечь его. Ведь не может такого быть, чтобы кладбище сровняли с землей? — Здесь такой лабиринт, что черт ногу сломит! — Меня проще убить, чем забуду дорогу сюда. — Протянул ей бумажную карту и ткнул пальцем. И в самом деле тут должно быть кладбище, но перед ними было поле с тонкими зелеными всходами. Они прошли дальше по периметру поля, вокруг росли высокие тюльпанные деревья. Сакумо помнил, как весной на них расцветали большие желтые цветы с красно-зеленой сердцевиной: значит, ошибки быть не могло — старое кладбище убрали и на его месте посадили пшеницу. С каждым годом в столицу прибывало все больше голодных ртов, и кому нужны старые камни и кости в земле, когда дети умирают от голода? Ему хотелось бы верить, что этот урожай пойдет на пользу кому-нибудь, но почему-то было так больно и тошно, что выворачивало наизнанку. Цунаде стояла рядом и придерживала его за плечо. Если бы не она, не было бы сил стоять на ногах. Сзади послышался хруст прошлогодней травы — чьи-то шаги. Обрадовался, собираясь выспросить незнакомца, но тот, кажется, опередил их. — Какое самое сильное животное в мире? — спросил на японском. Отвечать на дурацкий вопрос не было никакого желания. Сакумо даже не повернулся в его сторону. Цунаде перехватила плечо крепче и ответила за него, ее голос слегка дрогнул: — Самое сильное животное в мире — это Нуэ, у него голова обезьяны, тело тануки, лапы тигра и змея вместо хвоста. Она отпустила его плечо и медленно повернулась в сторону незнакомца. — Сенсей? — сдавленно прошептала. Сакумо резко обернулся и оттеснил ее, закрывая собой. Перед ними стоял невысокий мужчина в цилиндре, скрывающем лицо. Жаль, не смог рассмотреть его — о возрасте напоминали отросшие серебристые волосы, они выглядывали на затылке из-под цилиндра. Одной рукой в кожаной перчатке придерживал трость, другая — в кармане. Где-то он уже видел эту трость, но не мог вспомнить — где? На нем было надето черное пальто с поднятым воротником, шею прикрывало белое кашне, сапоги сплошь в грязи. Напросился очевидный вывод: Демонический Вицекомандир (если, конечно, это он) шел за ними достаточно долго.17. Сеул
23 апреля 2024 г. в 14:28
Спина Сакумо — вот что первым увидела Цунаде после пробуждения. Он спал, отвернувшись в другую сторону, длинные серебристые волосы были подмяты под щеку, а ворот темно-синего ёги слишком сильно отвернут на шее. За окном слышен перезвон трамваев. Уже светало, и, скорее всего, день будет ясным.
Предыдущие три дня по прибытии в Сеул лил дождь. Пришлось отложить дела и выходить из гостиницы на короткие промежутки времени. Все, что успели сделать, это послать телеграмму домой и дать странное объявление в местную газету: