Корона между их пальцами

Ссзет поднимается в приемную эрцгерцога Энвера Горташа – дверь за спинами без вопроса пропустившей его стражи как будто приглашающе приоткрыта – и останавливается на пороге, приобняв себя за живот. Здесь прохладно, несмотря на пылающий очаг, но и довольно светло благодаря зажженным бра и канделябрам. – Не спится? – услышав постукивание костяшек по раскрывшейся двери, Энвер, до того меланхолично следивший за пламенем, поднимает взгляд; он сидит в кресле, закутавшись в домашний гаун из тяжелого шелка и сложив ноги в высоких подвернутых сапогах на край стола. – Пока еще нет, – Ссзет качает головой и проходит в приемную, негромко постукивая каблуками домашних туфель по голому деревянному полу. – Тогда садись, – Энвер убирает ноги и машет рукой мальчику, ждущему за дверью, указывая на стол. Недолго они сидят молча, и Ссзет исподволь изучает Энвера, с легкой улыбкой вернувшего взгляд к огню, пока мальчик не приносит им пшеничного пива и нарезанного холодного угря. – Не думал, что лорды пьют простецкое пиво, – после того, как мальчик бесшумно уходит и прикрывает за собой дверь, Ссзет хмыкает и делает первый теплый, вкусный глоток из поставленной перед ним кружки. – Я не всегда был лордом, – Энвер пожимает плечами, глядя на него открыто и тоже пригубив свое пиво. – Да, я знаю. Я был… в Доме Надежды, – Ссзет кивает, делает еще пару глотков, отставляет кружку и удобнее усаживается в кресле, вытягивая ноги и складывая руки на груди. – Вот как, – мягкая бровь Энвера слегка дергается. – Ну что ж, тогда между нами нет секретов. Как и раньше, – он еще немного молчит, как будто неосознанно прикусив губу. – Но все же позволь спросить, что ты там забыл? – Мне нужен был молот, чтобы освободить Орфея. И, в любом случае, я убил Рафаэля. – Ох. Надо же, – губы Энвера неожиданно трогает светлая улыбка. – И… ты получил удовольствие от этого? – Само собой, – Ссзет слегка щурит зрячий глаз – и тоже улыбается. Ему это непривычно, но приятно – улыбаться вместе с Энвером, как будто они когда-то уже это делали. То есть наверняка делали. Конечно же. Просто он этого не помнит. – Не буду скрывать, что рад, – Энвер с легким скрежетом проводит ногтем золотой перчатки по кружке. – Я думаю, ты понимаешь, – он так и смотрит прямо, и Ссзет кивает. – Осталось только изничтожить дом Хлаана… или, может быть, весь Мензоберранзан, – он чувствует некоторую обиду от того, что помнит только это, только годы домашней работы, насилия, служения Ллос и чтения колдовских книг из богатой библиотеки украдкой, но, наверное, это все же лучше, чем ничего не помнить вовсе. – Ну, теперь-то мы можем сделать что угодно. Что захотим, – Энвер протягивает руку и дружественно накрывает его ладонь, лежащую на столе; это прикосновение обжигает хуже открытого огня, и Ссзет, сдержавшись, чтобы не отдернуть, убирает руку. Ему хочется этого, хочется оставить ее и дальше чувствовать чужое прохладное прикосновение, но сейчас он не готов рисковать ничем в их хрупком союзе. Энвер тоже выглядит слегка разочарованным, возвращая руку себе на колено, но Ссзет не думает, что у них одинаковые причины для разочарования. – Я, наверное, еще не привык к этому. К тому, что мы можем… – он описывает что-то неопределенно огромное в воздухе, негромко смеется и делает пару крупных глотков из кружки. – Привыкнешь. В конце концов, это наш план, – Энвер слегка щурится и снова довольно улыбается. – То есть твой во многом, насколько я помню то, что ты мне говорил в последние дни, – Ссзет пожимает плечами, тоже отвечая ему улыбкой. – По крайней мере, идея украсть корону. И, к слову, раз уж мы оба не спим и наконец имеем возможность спокойно поговорить, я спрошу. Так… зачем я тебе понадобился для этого? – он смотрит искоса, раскачивая кружку в ладонях. – Хм, – Энвер делает крупный глоток из своей кружки. – Из-за… тебя, я думаю. То есть мы с тобой были ближе, чем братья. Всегда вместе. Идеальные партнеры в политических амбициях и в бою. Ну… и из-за Асмодея, конечно. – Ах да, – Ссзет потирает висок. – Асмодей. Кстати… я теперь вообще не понимаю, почему он заключил со мной контракт, если я был сыном Баала. То есть они собирались как-то… поделить мою душу, или?.. А, впрочем, это уже неважно – теперь, когда я свободен от Баала, моя душа так и так отходит Асмодею, так что, может быть, он просто… предвидел что-то заранее, – он морщится и тоже отпивает еще пива. А Энвер недолго молчит, внимательно глядя на него. – Так он тебе не сказал? – его мягкая бровь вопросительно выгибается, но потом он хмыкает. – Да, разумеется, он тебе не сказал. Сраные баатезу. В общем, не касаясь частностей… ты теперь во всех отношениях свободен, мой дорогой друг. То есть должен быть – технически выполнение нашего с ним контракта займет еще некоторое время. – Нашего с ним?.. – Ссзет вопросительной мыслью тянется к своему покровителю, но находит лишь тишину: какими бы ни были причины, он не хочет отвечать. – Да. У нас – хотя точнее, у вас – была новая сделка. Стоимостью в корону Карсуса, – Энвер отпивает еще немного пива и отставляет кружку, кладет обе ладони на стол, соединив кончики золотых ногтей. – Видишь ли, кто не хочет получить корону? Нет, ее хочет даже всесильный баатезу, повелевающий Нессусом и всем Баатором, зачем бы она ни была ему нужна. Может быть, чтобы напрочь упиться силой, может быть, чтобы превратить все планы существования в новые слои Баатора, может, он просто не желает, чтобы она была у Мефистофеля, мне плевать. В любом случае, когда мы обсуждали наш план, он предложил нам сделку. Он поможет нам обокрасть Мефистофеля в обмен на то, что после твоей смерти корона перейдет ему. И хотя мы согласились с тем, что это довольно щедрое предложение, но – все равно решили торговаться еще. Нам, смертным, алчность ведь свойственна не меньше, чем баатезу, – он хмыкает и легонько закатывает глаза. – И так мы получили твою душу сверху. Душу сына Баала – и сохранение твоего колдовства до твоего последнего вздоха в обмен на то, что Асмодей получит корону уже тогда, когда нам будет абсолютно все равно. Ну, как тебе? – он самодовольно улыбается и откидывается в кресле. – Это… насколько я понимаю, в духе того, что мы делали, – Ссзет тоже не может сдержать улыбки и немного нервического постукивания пальцами по подлокотнику кресла. – И… разумеется, это отличная новость. Ты наверняка знаешь, что я был вынужден заключить контракт, ну, чтобы не быть сожранным Ллос, и, конечно, после искал способы… Энвер кивает. – Я знаю, мой друг. Но тебе больше не нужно ничего искать. Ты свободен от Баала, от Асмодея, у нас есть корона, и наш город, наш первый шаг на пути к империи, и армия иллитидов, и… – он как будто осекается, но на лице его все так же блуждает улыбка. – И? – Ссзет все же немного поторапливает его, склоняя голову к плечу. – И, как я и сказал, все, что мы захотим, – с готовностью отвечает Энвер, и его улыбка как будто становится шире, а глаза – холоднее. Ссзет думает о том, что хотел бы знать сейчас его мысли, но на это еще будет время. – Это правда, – так что он просто согласно кивает. – Хотя… пока мне сложно сказать, чего я хочу. Голова до сих пор идет кругом от того, сколько всего должны знать и с чем должны справляться эрцгерцог и его… консорт. За последние дни я открыл из твоих книг и заметок для себя столько, что, кажется, ощущаю каждый шов на своем и без того изуродованном мозге, – он морщится и еще раздраженно постукивает пальцами по подлокотнику. Но Энвер успокаивающе вскидывает ладонь. – Ты не должен торопиться. Пока что я со всем справляюсь. Да, у нас не так много времени, чтобы проводить его вместе, но ты волен читать, и отдыхать, и наслаждаться нашим триумфом, пока я занимаюсь городом. – Я ценю это, – и Ссзет снова приязненно кивает. – И ценю… время, которое ты мне уделяешь сейчас. – Я все равно слишком… взбудоражен, чтобы спать, – но Энвер только отмахивается. – Не думай, что только тебе происходящее кружит голову. Такое ощущение, что внутри черепа у меня гудящий днем и ночью улей, – он изгибает губы. – Но оставим это. Скажи мне лучше… чего бы ты хотел прямо сейчас? – и в его голосе как будто есть какое-то лукавство, какое-то искушение, но Ссзет хочет слышать то, что он говорит, а не то, что ему кажется. – Просто поговорить, – он качает головой. – Мне приятно твое общество. – Это взаимно, – соглашается Энвер, и они немного молчат. – Я только жалею… Нет, разумеется, я жалею обо всех воспоминаниях, что отняла у меня Орин, обо всем, что она сделала с моим мозгом, но более всего, наверное, мне хотелось бы помнить, как мы все же присвоили корону Карсуса, – Ссзет улыбается краем рта. – Мне жаль, потому что это, должно, было знатное зрелище. – Так отчего бы тебе не взглянуть на него? – Энвер наклоняется вперед и снова кладет руки на стол. – Ты можешь проникнуть в мои мысли и посмотреть на это моими глазами. – Ты… знаешь, что я могу? – Ссзет чувствует легкое смущение. – Ты мог это раньше, отчего бы тебе вдруг разучиться? – Энвер пожимает плечами. И, запнувшись, слегка щурится. – Погоди… ты уже делал это со мной, так? После того, как потерял память, я имею в виду? – но раньше, чем Ссзет успевает ответить, он легонько взмахивает ладонью. – Я не обижаюсь. Ты имел полное право узнать, что из себя представляет твой новый союзник. К тому же раньше ты не смущался использовать это колдовство при самых… разных обстоятельствах. И мне нравилось это в тебе. Уверенность, что тебе все дозволено, – отблески пламени от очага играют на его смуглом лице, и Ссзету как будто кажется, что он хищно облизывает губы. Это на секунду приятно дает в голову, но он быстро с неудовольствием возвращается к мыслям о том, что, наверное, пока что не чувствует себя таким уверенным, каким его описывает Энвер. То есть он почти почувствовал это, какое-то ощущение привычного себя, когда воткнул нож в солнечное сплетение Орфея, и снова, и снова, и бросил взгляд на улыбающегося Энвера Горташа, и взял нетерийские камни, но сейчас это кажется таким зыбким, как будто он еще балансирует между привычным собой и новым собой, и это делает его… непостоянным. – Так… я это сделаю? – Ссзет отбрасывает навязчивые мысли и легонько хлопает обеими ладонями по столу. – Разумеется, – а на лице Энвера нет никакого разочарования в новом нем, и это тоже приятно; он вдруг поднимается и обходит стол, останавливается рядом с креслом Ссзета и приваливается бедрами к столешнице, скрещивает руки на груди. – Моя память – твоя. Ссзет шепчет слова заклинания и особым образом складывает пальцы, глянув на него с благодарностью, и Энвер безмятежно улыбается ему в ответ. А потом поверх освещенной огнем прохладной приемной и силуэта в тяжелом домашнем гауне Ссзет видит чужие мысли. Огненный портал на вершине дрейфующего ледника, погруженного в черную воду; один неверный шаг – и сапоги соскользнут по жесткому насту, рука сама ухватится за чужую руку, и ледяная черная бездна поглотит их обоих. Снежные порывы метели разбиваются о магическое поле вокруг тела и с воем закручиваются вихрями, унося острые льдинки дальше, куда-то в серые просторы Кании, наполненные оглушающим скрежетом айсбергов и грохочущим плеском черной воды. Ссзет видит себя со стороны, свою мгновенно покрывшуюся изморозью маску и раздувающийся капюшон – и свою протянутую руку перед тем, как их окутает серебристый туман, отправляющий их дальше, навстречу раскаленной ледяной цитадели Мефистар. Гелюгон, десятифутовый ледяной дьявол, вырастает из заснеженной темноты. С треском сходятся жесткие мандибулы длиной с руку, шипастый хвост взметает ледяную крошку, и в неподвижном фасеточном левом глазу нет никакого отражения. Из правого же торчат два мерцающих огнем арбалетных болта – как и еще несколько из груди и живота, – кажется, не причиняющих гелюгону никакого вреда, и Ссзет видит руки Энвера, заправляющие еще один в тяжелый арбалет, видит себя, набрасывающего на шею гелюгона конец электрического хлыста и подтягивающего его в облако тусклого болезненного сияния. Ссзет моргает, чувствуя свое невольно участившееся дыхание, но адское видение уже исчезает, сменяясь другим. Минутой покоя в Морозном саду. Ссзет больше не видит ни себя, ни Энвера, но чувствует тяжесть своей руки в чужой невидимой руке. Они как дети на зимнем празднике, и Ссзет чувствует, как в звенящем от наступившей тишины воздухе Энвер касается рукой в толстой вязаной перчатке заледеневшей живой скульптуры: искусные замерзшие топиары изображают самых причудливых существ во всех деталях. Но у них нет времени остановиться, и он, Ссзет, тянет Энвера за руку: жар от Мефистара, постоянно растапливающий лед поверху, ощущается все сильнее, и корона все ближе. Лед такой горячий, что едва не плавит подошвы; Ссзет видит в профиль собственное затененное лицо, разрумянившееся и покрытое потом, и слышит хруст от их шагов по склепу Мефистофеля, отдающийся эхом в уходящих в абсолютную черноту раскаленных ледяных сводах. Асмодей укрывает их своей тенью; бесчисленные человеческие, эльфийские, драконьи и какие только еще ценности, засыпавшие величественные золотые, мраморные и свинцовые саркофаги, притягивают взгляд. Но им нужен только один. Выточенный из кроваво-красного порфира и утопающий в пузырящейся от жара крови, сотворенный в честь безумного ребенка и бога родом из нетерезов. Именно в нем, в его огромной пустоте, как неприметная безделушка, хранится в окружении сверкающих даже в темноте камней сохранившаяся часть короны Карсуса, ждущая нового владельца и на глазах меняющая свою форму так, чтобы идеально подойти к белоснежным вискам дроу или вихрастому темени человека. Их мокрые от пота – темно-серые и смуглые – пальцы скользят по ее остриям и изгибам, по переливающимся кровавым, аметистовым и амарантовым граням ее камней. Пылающий портал закрывается, и Ссзет смотрит на себя, сдергивающего маску на шею, развязывающего душащий капюшон и хохочущего во все горло. Кажется, потеряв равновесие от перемещения, они сидят на полу дома Хелсик, в смазавшейся, уже не нужной крови, и Энвер смеется вместе с ним. И, отсмеявшись, он – Энвер – подползает ближе, тянет завязки рюкзака Ссзета замерзшими даже в зачарованных вязаных перчатках пальцами, с жадностью ловя взглядом острый отблеск навершия короны, но рука в толстой рукавице накрывает его ладонь, как бы говоря, что сейчас еще не время. Энвер поднимает взгляд, и Ссзет видит себя его глазами, переставшего хохотать, но еще улыбающегося, промерзшего насквозь, красивого и жестокого. А потом Энвер целует его, и Ссзет ощущает этот поцелуй, ощущает собственные холодные губы и теплый влажный рот. Видения путаются. Ссзет чувствует свою руку поверх руки Энвера – там, в далеком прошлом, и руку Энвера, легшую поверх его – сейчас, в настоящем. Он чувствует их легкомысленный, мальчишеский поцелуй – там, и то, как Энвер вдруг целует его расслабленные губы и проникает в них языком – здесь. А потом он теряет концентрацию, и видение окончательно пропадает, и все, что остается – это горячий рот Энвера со вкусом теплого пива и желания, его жесткая, сильная рука поверх темной ладони, мгновенно ожегший все тело жар и звон в ушах. Ссзет не думает, не позволяет себе думать, обвивая свободной рукой смуглую шею Энвера и поднимаясь, толкая его назад и снова прижимая бедрами к столу. Пусть это минутное, но он берет все от этой минуты, чувствуя чужую горячую грудь под распахнувшимся гауном, чужие желанные бедра и чужой влажный рот, умело ласкающий язык и колкость многодневной щетины. Ссзет ласкает сочную волосатую грудь ладонью, просунув ее под тяжелый шелк и придавив Энвера к столешнице, и все тело отзывается естественным возбуждением на то, как скоро напрягается и упирается в бедро его член, и так хочется почувствовать его тяжесть рукой, ртом, но никак невозможно хоть на дюйм отодвинуться от разгорячившегося, полураздетого тела. Ссзет ощущает гулкую, ноющую пульсацию крови в виске, возле зрячего глаза, и думает разложить Энвера прямо на этом столе, когда тот все же отрывается от его рта; его губы немного покраснели, и нижняя поблескивает от слюны. – Идем в постель, ненасытное животное, – он говорит, прямо глядя снизу вверх, выбивая землю из-под ног, и выворачивается из тесных объятий, плотнее запахивает тяжелый гаун и направляется к крутой витой лестнице в мансарду у дальней стены. Ссзет молча шагает за ним, чувствуя легкое неудобство от накатившего возбуждения, и берет его, кажется, повлажневшую руку на лестнице, и увлекает его в еще один глубокий поцелуй, в ласки под распахнутым шелком уже наверху, в полутемной спальне, освещенной только парой канделябров. Он скидывает туфли, легко ориентируясь в темноте и ступая ногами в чулках по теплому ковру, подталкивая Энвера к скромной постели; смуглые пальцы уже развязывают кушак, подпоясавший его домашние бриджи, но в последний момент Энвер снова отрывается от его губ. – Дай хоть разуться, – он легонько отталкивает Ссзета и садится на край постели, на тонкое шерстяное одеяло, быстро стягивает узкие сапоги. Ссзет согласно спускает свои бриджи, переступает через них, оставаясь в одних подвязанных под коленями чулках; его член возбужденно приподнят, и Ссзету хочется, чтобы скользнувший по нему взглядом Энвер поцеловал его, взял в рот, но сперва он сам развязывает воротник и стягивает рубаху через голову, а потом разувшийся, расстегнувший ремни золотых перчаток и бросивший их прямо на пол Энвер сразу привлекает его за пояс к себе, укладывает поверх себя на постель и смотрит снизу вверх черными, поблескивающими в слабых отсветах канделябров глазами. – Я желал этого, желал твоего тела каждый день, как бы ни были заняты мои мысли, – он говорит спокойно и уверенно, но его горячие руки так жадно обводят покрытый сплошной черной татуировкой торс, гладят грудь, хозяйски проходятся короткими, тщательно отполированными замшей ногтями по бокам и спине. – Я хочу тебя, и я всегда получаю то, что хочу, – он слегка приподнимается и сочно засасывает губами черную кожу на шее Ссзета, сосет больно, до собственнического синяка, и это тоже отдается жаркой пульсацией в виске; стоит Энверу оторваться от его шеи, Ссзет тянет с его плеч шелковый гаун, оставляя его смятым под их телами, и опускается распоясать его бриджи. Когда он отбрасывает пояс и спускает бриджи на бедра, он чувствует, как у него сама собой выступает слюна от того, как твердо приподнят небольшой и толстый, вкусно пахнущий член с немного приоткрытой темно-розовой головкой. Ссзет почти ощущает его вкус на языке, стягивая бриджи совсем, оставляя мягкие и сильные волосатые ноги тоже в одних чулках, но все же возвращается наверх, к податливо приоткрывшимся для него губам. Ощущение чужого твердого, возбужденного члена, касающегося его собственного, ведет ему голову, он разрывает быстрый поцелуй и оставляет тугой черный засос на смуглой шее. Энвер вздыхает и ласкает его зад обеими ладонями, прижимая к себе, к своим раздвинутым бедрам. – Может быть, ты и хочешь большего, – он бормочет в острое ухо, – но я ждал слишком долго, – и Ссзет невольно задерживает дыхание, что-то сладко сводит между его ног, когда Энвер просовывает ладонь между их животами и сжимает оба члена, гладит их, потягивает и сдвигает кожу туда и сюда, проезжаясь головкой по чувствительной уздечке. – Энвер, быстрее, пожалуйста, – Ссзет утыкается в его шею; его перевозбужденное тело горит, и он уже хочет спустить от того, как Энвер ритмично сдрачивает оба горячих члена, плотно зажав в руке и пальцами то и дело задевая его головку, и сам часто дышит, напрягая придавленные к кровати бедра. – У меня ничего, нахер, не было с самого наутилоида, и я хочу тебя, зверски хочу. – У тебя ничего?.. – а Энвер, как назло, приостанавливается, медленно, почти болезненно наглаживает, и в его голосе звучит даже немного растерянное удивление. Но Ссзету нет до этого дела, он нетерпеливо рычит и садится на его бедрах, выпрямляется темно-серой, черной тенью и смачно сплевывает в руку, просовывает пальцы под ладонь Энвера, крепко сжимает оба члена сам и туго дрочит их, загоняя обе налитые головки в кулак и быстро прогоняя кожу по стволам. – Заткнись и кончи для меня, – он произносит, сбиваясь в дыхании, и Энвер ахает, прикрывая глаза, и мнет свой шелковый гаун в правой руке, левой схватив Ссзета за бедро. Соприкосновение двух возбужденных, почти обнаженных тел такое тяжелое и сладкое, жаркие запахи от их подмышек, бедер, трущихся друг о друга в ладони членов наполняют гортань Ссзета потребным металлическим привкусом, а от того, как он так плотно чувствует член Энвера, его горячий налитой ствол и упругую головку, мышцы промежности наконец резко сокращаются, и его собственный член частыми толчками спускает белесую сперму на смуглый волосатый живот. Ссзет дышит ртом, невольно замедлив движение руки, и сладостные сокращения мышц, окативший все тело жар, его так обильно изливающееся семя и медленные ласки влажной от этого семени ладонью, его сочное хлюпанье под скользящими вперед и назад пальцами – все это дает в его поплывший мозг необыкновенным удовлетворением. А потом Энвер впивается ногтями в его бедро – от того, как он влажно сдрачивает обе головки в кулаке – и так же щедро кончает в его руку и себе на живот, и их сперма смешивается в белесой лужице, слепившей густые черные волосы. Энвер закрывает глаза и тяжело, удовлетворенно выдыхает, постепенно расслабляясь. Ссзет продолжает медленно мастурбировать их еще напряженные члены влажной ладонью, пока те наконец не становятся мягче, и только после довольно ложится сверху, опираясь на локти и чувствуя, как приятно их соединяет липкое семя. Энвер немного сонно приоткрывает глаза, и Ссзет видит в них интерес, какую-то мальчишескую приязнь и не прошедшее желание. – Так ты ни с кем?.. – все же повторяет свой вопрос Энвер, кладя теплую руку ему на поясницу. – Подумать только, что такой борзый кобель так и не трахнул никого из своих… компаньонов. – Они… не были мне интересны, – отмахивается Ссзет, изучая зрячим глазом его знакомое и незнакомое лицо. – Я заметил, – хмыкает Энвер, мягко смотря на него в ответ. – Но необязательно быть интересными друг другу, чтобы трахнуться. – Не знаю, – Ссзет дергает татуированным плечом. – У меня как-то не было времени подумать об этом. И оставь уже. Не хочу сейчас… говорить о других. – А о чем хочешь? – Ни о чем, – Ссзет качает головой и перебирает пальцами растрепавшиеся черные волосы. – Ты всегда носил ее раньше, – после недолгого молчания задумчиво замечает Энвер, обводя указательным пальцем его правую ключицу. – Мою голубую шпинель. Интересно, что с ней сталось. Ссзет невольно опускает взгляд. Разумеется, он не помнит. Не помнит, как… Он видит охваченные пластинчатыми красными наголенниками и покрытые вздувшимися темными венами ноги своей сестры и ее тяжелую косу. И свою голую левую ногу, выломанную в колене, выломанную почти под прямым углом так, что кость торчит с внутренней стороны, вылезшая из-под темно-серой кожи, и густая темная кровь сочится из разорванного этой костью мяса. Он не может пошевелить правой рукой и чувствует нестерпимую, стремительно раскручивающуюся и отключающую разум боль, и перед его глазами темные пятна – и сломанное золотое монисто с голубой мензоберранзанской шпинелью в натекшей из-под его тела луже красно-бурой крови. Орин высоко, нервически смеется и поддевает монисто ногой, и пара покрытых кровью камней выпадает из гнезд, когда оно бьется о ближайшую стену. – Ш-ш, – хрипловатое дыхание обжигает щеку, – полегче, чудовище… – короткие пальцы впились в плечи, и Ссзет только понимает, что приподнялся, больно сжав горло Энвера одной рукой. – Прости, – он разжимает пальцы, и Энвер немного прокашливается, отпуская его плечи. – Не нужно извиняться, если ты таким образом решил продолжить трахаться, – он замечает с коротким смешком. – В противном случае… что ж. Ты – это всегда ты, – Энвер пожимает плечами и внимательно смотрит на Ссзета; сейчас он почему-то кажется старше, чем обычно. Ссзет чувствует себя неуютно. Он не хочет, чтобы это было так, но не может ничего сделать, чтобы это было как-то иначе. Но Энвер, кажется, ощущает его скованность и переводит тему: – Подумать только… знаешь, а я ведь мог бы совершить тогда очень большую глупость. Когда ты пытался подчинить себе Абсолют в первый раз, я имею в виду. У меня все просто чесалось от желания вырвать у тебя из руки наши камни и сделать все самому. Не представляю, что бы она сделала, если бы мы продолжили. – Да, это было бы очень глупо, – соглашается Ссзет. И, испытав сильную приязнь от этого немудреного дружественного жеста, потягивается к Энверу, проводит тремя пальцами по его нижней губе и слегка вталкивает их в рот. И Энвер согласно посасывает их, слизывает их подсохшую сперму, смотря со все еще возбужденной смешинкой; кажется, ему понадобится не так много времени, чтобы и вправду продолжить – как и самому Ссзету. Ссзет наклоняется и целует волосатую грудь, сползает ниже, между так и раздвинутых ног, и засасывает губами кожу на заросшем бедре, на его потной внутренней стороне, и ощущает, как мягкие, подвисающие яйца все еще остро пахнут семенем. Ссзет несдержанно целует и кусает обе ляжки, и от его зубов и губ останутся расплывшиеся и ноющие черные синяки. Энвер вздыхает, поглаживая его затылок и находя пальцами серебряную застежку, собравшую волосы. Он расщелкивает ее, пока Ссзет закусывает его бедра, и густые белоснежные волосы рассыпаются по черным плечам. Энвер оказывается чувствительным, он слегка дергается от укусов, и Ссзету это нравится, он мокро лижет мягкие волосатые яйца, запах от которых ведет голову, лижет небольшой член, весь в его, их слегка-слегка подсохшей сперме. – Мне уже давно не двадцать пять, чтобы так скоро… ах-х… – Энвер тяжело вздыхает, и его бедра сладко вздрагивают, когда Ссзет берет его мягкий член в рот и медленно, влажно посасывает. Он устраивается поудобнее и еще несильно сжимает и массирует нежные яйца, перекатывает их в ладони, потягивая член губами и согревая его своим ртом. Потом отрывается, чтобы теперь тщательно обсосать яйца, втягивая их в рот по одному и вместе, мокро облизывая и одновременно мастурбируя влажный от слюны член рукой. Ссзет сосет и мастурбирует Энверу то так, то эдак, обильно покрывая все между его ног своей слюной и мокро, медленно, но туго лаская, пока не чувствует, как член снова явственно набухает и наливается кровью в его руке; он оттягивает кожу, открывая головку, и погружает ее в рот, плотно обводя языком по венчику и под крайней плотью, все еще чувствуя солоновато-пресный привкус спермы и то, как его слюна стекает из губ по стволу. Энверу определенно нравится то, что он делает, и то, как мокро он это делает, и он ахает, укладывая ногу в чулке на спину Ссзета, пропуская его волосы сквозь пальцы, и его член еще напрягается, выталкивая каплю смазки, смешанной с оставшейся внутри спермой; он так и не становится совсем твердым, но остается достаточно упругим и налитым, чтобы Ссзет уже покрепче сжимал и мастурбировал его рукой, то с мокрым причмокиванием обсасывая открытую головку, то лаская ее языком, и венчик по кругу, и ее целиком широкими движениями крест-накрест, и самым кончиком нежно проникая в щелочку уретры. Это все еще медленно и мокро, почти насильно, и Энвер нетерпеливо приподнимает бедра, но Ссзет только жестко надавливает на его лобок ладонью и продолжает. Член все же в какой-то момент твердеет от таких ласк и как будто даже темнеет от прилившей крови, и как раз тогда Ссзет отрывается, перехватывая его рукой, и опускает голову, чтобы еще влажно пососать тугие яйца. Обхватив член тремя пальцами, большим и указательным он нарочно неторопливо дрочит открытую головку, раскрывает и ласкает чувствительную уретру, плотно натирает уздечку и одновременно крепко засасывает яйца, и Энвер негромко, раздраженно и возбужденно постанывает, запустив пальцы в белые волосы и подаваясь бедрами вверх. Он пахнет все сильнее, разгоряченный мягким, умелым ртом, и когда Ссзет снова обхватывает его тугую головку губами, он чувствует вкус выступившей соленой смазки. Пора бы немного ускориться и усилить удовольствие, и Ссзет плотно отсасывает твердый член, втягивает влажными губами, глубоко опускаясь по стволу и без подготовки пропуская головку сразу в глотку. И снова наверх, туго и мокро сдрочить ствол рукой, облизывая головку, и быстрее, жестче вниз, еще раз в послушно растягивающееся горло. Ссзет не уверен, что хорошо помнит какой-нибудь свой добровольный секс, но его тело, его желание подсказывают ему, что он умеет, и судя по тому, как Энвер гортанно стонет и больно наматывает его волосы на кулак, ему этот отсос отменно нравится. Самому Ссзету это нравится тоже, этот соленый упругий член, почти целиком умещающийся в руке, заполняющий рот и проскальзывающий в глотку, жесткая рука на затылке и легкие, чувственные стоны Энвера Горташа; он снова взведен от этого и сам ритмично трется бедрами, крепко вставшим членом об одеяло. И когда крайняя плоть сдвигается, и натянувшейся уздечкой он проезжается по теплой колючей шерсти, ему почти больно от возбуждения. Энвер подается ему в рот и раздвигает ноги шире, и Ссзет читает его тело без слов. Он не уверен насчет того, что конкретно делать, но идея приходит быстро, и щелчком пальцев он густо смазывает их ароматным колдовским маслом. И, погладив и помассировав волосатую промежность до очередного глубокого вздоха и стона, нащупывает ниже сокращающуюся, тугую и влажную от скопившегося пота дырку. Ссзет сразу глубоко и скользко засаживает в нее один палец, но она может принять больше, и уже через мгновение он растягивает ее двумя. Член Энвера, кажется, еще крепнет, от запаха и привкуса готовой политься спермы и недостатка воздуха ведет голову, и Ссзет безотчетно сгибает пальцы, быстро и туго трахая вкусно пахнущую дырку. Этого не надо много, и зад сокращается, зажимая пальцы, член напрягается, выталкивая и наполняя его рот солоновато-пресным семенем. Ссзет глотает, продолжая отсасывать, и останавливается, только когда изнеможенный Энвер потягивает его за волосы. Тогда он выпускает член изо рта, напоследок тщательно облизав, и с чавканьем масла вытаскивает пальцы из расслабившейся, раскрывшейся дырки. – Ты доишь меня, как животное, дроу, – тяжелое дыхание Энвера, видимый эльфийским глазом в темноте румянец на его щеках и небритой шее Ссзет тоже считывает как комплимент и, хмыкнув, отстраняется и садится, раздвинув колени. Его темный член высоко поднят и возбужденно напрягается раз-другой. – От того, как ты все ходил рядом, у меня яйца звенели. Но вот теперь, сегодня ты высасываешь их досуха, – Энвер не стесняется сказанных скабрезностей, глядя из-под полуопущенных век, и Ссзет еще раз возбужденно хмыкает, тоже чувствуя легкий лиловатый румянец, окрасивший скулы. Он опирается на руки сзади, откровенно выпячивая раздвинутые бедра, твердый член и подтянувшиеся немного яйца. – Поцелуй его, – он велит и просит, открыто смотря на Энвера своим темно-красным глазом, и тот приподнимается на локте, оценивающе оглядывая длинный ствол с влажной приоткрытой головкой. – Дивный дар Мензоберранзана, наполненный кровью и соленым молоком. Ты думаешь, я буду поклоняться ему? – он все же садится, подбирает ноги и накрывает ладонью затянутую в пурпурный чулок щиколотку, слегка наклоняется вперед и дергает носом, как кошка. – Ты пахнешь любовным соком и бензойной смолой. Рад, что тебе понравился мой подарок, – Энвер просовывает пальцы под подвязку, соприкасаясь с кожей, и склоняется ниже, как-то естественно вставая на колени. Он придерживает длинный член пальцами, оттягивая крайнюю плоть, и касается губами влажной темно-лиловой головки. Ссзет опускает руки на его плечи, очерчивая взглядом склоненное смуглое тело, широкую спину, мелкие черные волосы, сбегающие вниз по пояснице, раздвинутые мягкие ягодицы, между которыми так тепло и сладко, и пятки в потертых черных чулках. Он четко ощущает, как Энвер мокро целует взасос его возбужденную головку, тесно и неторопливо сосет ее, продергивая ствол кулаком, и ему уже так хочется кончить в этот теплый рот. Энвер немного опускается губами по стволу, берет в рот где-то на треть, живее двигая головой вниз и вверх, натянув кожу и то и дело со звонким причмокиванием соскальзывая губами по открытой головке, и от этих звуков, от ощущения этой быстрой мокрой дрочки Ссзет хватает его за волосы. – Возьми его в горло, – он шепчет, сжимая волосы в руке, желая этого какой-то развращенной фантазией и выдыхая со стоном, когда Энвер послушно расслабляет глотку и опускается немного ниже, и головка тесно проскальзывает между его небом и языком. Горло непроизвольно сокращается, и Энвер снова приподнимает голову, туго отсасывает, быстро надрачивая рукой, а потом еще раз пропускает член глубже; его слюна щедро подтекает по стволу и негромко хлюпает в дрочащем кулаке, и он чередует одно с другим, как будто дразня. Ссзет не удерживается и подбирает ноги, приподнимается на коленях и сам поглубже засаживает в его узкую глотку, удерживая за шею, подвытаскивает, давая вдохнуть, и снова глубоко трахает в горло; от коротких ногтей на бедре остаются вспухающие светло-серые царапины, когда Энвер давится, когда его явно тошнит от такой плотной ебли, и частые сокращения стенок ласково зажимают скользящую туда-сюда головку. – Потерпи, эрцгерцог, и открой пошире… еще немножко, и я уже спущу тебе в рот, – Ссзет жарко шепчет, наслаждаясь тем, как горячо, тесно и глубоко в растянутой глотке, как желанно, едва давая набрать воздуха, иметь в рот того, кого ты хочешь, даже если засаживать не до конца. Он чувствует, как снова сладко накатывает, и, быстро, насильно вталкиваясь в мокрый рот, заканчивает, и со вздохом невыносимого удовлетворения спускает в раскрывшееся и частыми глотками сдаивающее его член горло. Все его лицо горит, и за левым виском приятно пульсирует ноющая боль. Ссзет вытаскивает, еще чувствуя сладкую разрядку, и немного спермы подтекает из его сразу подопустившегося члена, капая на одеяло, пока Энвер, так и стоя на четвереньках, хрипло откашливает слюну с каплями его семени. Он вытирает рот запястьем, поднимая голову – все лицо красное, и ресницы влажные, – и Ссзет, усаживаясь, подтягивает его за небритый подбородок к себе, целует в натертые губы, чувствуя кисловатый привкус рвоты и пресный – собственной спермы. – Ты иногда… слишком уж крепкий, – Энвер разрывает поцелуй и внутренней стороной запястья утирает выступившие от такого глубокого отсоса слезы; он говорит сипло и немного разминает шею пальцами. – Я не против некоторого насилия, но если решишь еще раз так цинично трахнуть меня в глотку, я обкорнаю твой длинный член самое меньшее на треть, – его глаза смеются, и он толкает Ссзета в грудь. И, отодвинувшись, поднимается с кровати, проходит к неосвещенному письменному столу под узким оконцем. Энвер шарит в одном из его ящиков, извлекая кисет, огниво и хрупкую керамическую трубку, и тщательно набивает последнюю. После высекает несколько искр, медленно, нежно раскуривает ароматный табак – пропитанный каплей-другой черного сока, улавливает острое обоняние Ссзета – и возвращается к постели. Когда он снова устраивается на подушке, Ссзет укладывается сверху и расслабленно ложится на его смуглую волосатую грудь, сложив ладони под подбородком. И, помолчав, все же с любопытством слегка прищуривает левый глаз. – Итак. Мне еще кое-что интересно. – Что именно? – лениво и так же сипло спрашивает Энвер. – Скажи мне все же, что это было тогда? Просто поцелуй, или мы?.. Энвер глубоко и плавно втягивает дым, смотря на него из-под полуприкрытых век, и, кажется, не хочет говорить об этом. – Мы, – но он все же отвечает, выпуская ароматный дым между губами. – Хорошо, – это нравится Ссзету и приятно волнует его; для него все это внове, и это то, чего он хочет сейчас – определенно этого, еще плотнее связанного с их дружбой, многосложными и подробными книгами Энвера и черными засосами и следами зубов на коже, – еще не задумываясь над тем, как это выглядит со стороны самого Энвера. – И мы?.. Как долго? А лицо Энвера выглядит уставшим; его выражение как будто без слов говорит о том, что Ссзет не хочет знать. – Пятнадцать лет, – но он отвечает снова, как-то немного ниже, чем обычно, и плотно обхватывает мундштук еще припухшими губами. Ссзет молчит. Сперва он ничего особенного не чувствует и не сразу замечает постепенно усиливающееся напряжение в груди. Раньше он не ощущал этого напряжения, даже пытаясь уловить ускользающее воспоминание, снова и снова задумчиво возвращаясь к состоянию дежавю или прокатывая одинокий слог забытого слова по языку, и тем более не испытывал этого ощущения так четко: у него никак не было времени, у него не было времени на это. Но когда Энвер говорит то, что говорит, вслух, с толикой тревожной печали глядя на него, Ссзет понимает, что это ноющее, сосущее напряжение должно было быть с ним с первого мгновения на наутилоиде. Он понимает, что Орин забрала у него куда больше, чем несколько десятков лет жизни. – И почему… ты ничего не сказал мне? – все тело охватывает какое-то беспокойство, и Ссзет силой удерживает себя на месте. – Зачем? – Энвер приподнимает мягкую бровь. – Ты не помнил ничего. Ни единого воспоминания. Ничего. Так что… я решил начать все с чистого листа. Предстать перед тобой в своем лучшем виде. А потом, ты знаешь, все как-то не с руки было завязывать об этом разговор… Ссзета окатывает злостью. Он чувствует, как это новое злое и беспокойное напряжение передается Энверу, его телу под ним, но ничего не может с этим сделать. – Это была моя жизнь, – он все же поднимает голову, и это звучит почти рычанием, но Энвер только смотрит на него так же печально и снова вдыхает крепкую порцию ароматного черного сока. – Я знаю. – Она забрала мою жизнь. Не Мензоберранзан, не Ллос, не Асмодея и даже не всего Баала, а мою жизнь, – Ссзет не выдерживает и поднимается, садится на постели, глядя на Энвера с гневом, как будто тот может и просто не хочет щелкнуть пальцами и срастить его перекроенный мозг, но Энвер только повторяет: – Я знаю. – Iblith! Iblith… – Ссзет невольно переходит на материнский язык, отводя взгляд, обхватывая себя за колено и раздраженно теребя подвязку чулка. Тихое движение и почти неслышный даже острым ухом шорох смятого под их ласками шелкового гауна и одеяла: Энвер оказывается рядом, кладет руку ему на плечо и протягивает трубку. – Попробуй… станет немного легче, – он вкладывает теплую керамическую трубку в ладонь Ссзета, и тот немного резковато втягивает дым, чувствуя смолистый вкус черного сока, сразу обволакивающий язык и гортань. Привычное сочетание сосредоточения и расслабления не сразу затрагивает изуродованный рукой Орин мозг, но Ссзет курит какое-то время, иногда передавая трубку Энверу, и тревога все же постепенно застывает, как живой топиар в холодном воздухе Морозного сада. – Чего я не знал, так это того, что ты был первым, – прерывая молчание, Энвер касается его виска, за которым глубоко в мозгу умиротворенно свернулась слабо пульсирующая иллитидская личинка. – Она… Абсолют рассказала мне о том, чего добилась с тобой Костяная Дочь, прельстила меня перспективами, но она никогда не говорила мне, что это ты. – Должно быть, она и тогда ревновала, – морщится Ссзет, насовсем отдавая трубку Энверу и чувствуя, как черный сок приятно дает в голову. – Я всегда ненавидел ее за это. Ненавидел тебя за то, что ты позволял это ей, – Энвер наклоняет голову и снова обхватывает мундштук губами, изгибая их край в улыбке; его рука на плече теплая и немного влажная. – В самом деле? – Ссзет приподнимает тонкую темную бровь. Энвер нечитаемо смотрит на него своими черными глазами, а потом сильнее сжимает плечо и придвигается, влажно целует приоткрывшиеся для него губы. Он валит Ссзета на постель, ложась сверху, придавливая своим мягким вспотевшим телом, устраивая ногу между бедер и целуя его с языком, со вкусом крепкого табака. Когда он прерывает поцелуй и, опершись на локти, смотрит на Ссзета, и его щеки и волос касается теплый дымок из трубки, он выглядит, как приятно утомившийся забавами мальчишка с неизменным озорством в глазах. – Я думаю над делегациями в Амн и Глубоководье в этом месяце. Нечего больше тянуть. Да, город еще не отстроен, и многие работы даже не начаты, и связь налаживается из рук вон плохо, но там уже начали беспокоиться, это и дураку ясно. А когда некоторые люди беспокоятся – это совершенно не дело. Не для нас, – он говорит совершенно серьезно, но его лицо остается расслабленным, и мундштук естественно проскальзывает в его зацелованные губы. – Всегда сохраняешь рассудок, – улыбается Ссзет, касаясь кончиками темных пальцев расплывающегося синяка на небритой шее. – Ты уверен, что не хочешь подстраховаться нашей новой армией? – Твоей армией. Ты теперь владелец нетерийских камней, – поправляет его Энвер, выдыхая дым. – Нет, мой путь – дипломатия. Я предложу им стать частью нашей империи, и они согласятся. – А если нет… – Ссзет начинает только для того, чтобы Энвер закончил. – …наши дипломатические приемы и особые угощения, – Энвер очерчивает указательным пальцем в воздухе завиток личинки, – заставят их передумать. И хотя, признаться, этот внезапный массовый цереморфоз все еще беспокоит меня, он будет оставаться надежным аргументом какое-то время. Но потом… насчет Невервинтера я тоже уверен, но с Тетиром и Калимшаном… я подумаю над твоим предложением. – Подумай. Мои нетерийские камни будут ждать с нетерпением. Ссзет изучает знакомое и незнакомое лицо Энвера зрячим глазом, и тот отвечает ему улыбкой, растворяющейся в ароматном дыму. Избранный Бэйна. Талантливый изобретатель. Лорд. Эрцгерцог. Император. Его соратник. Его друг… Его любовник. Ссзет испытывает такое странное чувство, как будто все длилось только мгновение, и сейчас это мгновение унесет ледяной канийской метелью. Пламя канделябров едва заметно дрожит от блуждающего по мансарде прохладного сквозняка, и тени равнодушно ползают по их соединенным телам. Энвер курит трубку и лениво целует темные губы и черную шею. Ссзет поглаживает его широкую спину, задевая пальцами детские шрамы. Ноги в пурпурных и черных чулках тесно переплетены и неотрывно касаются друг друга. Их связывают пятнадцать лет забытых воспоминаний, и Ссзет невольно думает, какими они были, каким он был все это время. Чувствовал ли он страсть, дружескую близость, привычку, любовь или сдерживал желание убить и вырвать из-под выломанных ребер живое сердце? Чувствует ли Энвер до сих пор что-то из этого, или он теперь для него – пришлый незнакомец, которого хочется или, может, вовсе не хочется узнать заново? Ссзет еще чувствует сегодня способность к колдовству и несдержанно трогает мысли Энвера своими, и по его глазам видит, что он это чувствует. – Беспокоишься, о чем я думаю? – мягко спрашивает Энвер, окутывая его дымом. – Да, если хочешь знать, ты всегда был таким. Подглядывал в мои мысли и сны. Как будто никак не мог поверить, что у меня нет от тебя секретов. Что ж, я не возражаю. Смотри, – он наклоняется, прикусывает тонкое серебряное колечко в длинном ухе Ссзета и открывает ему свой разум. И Ссзет, погружаясь в него, как в вязкий, смолистый и опьяняющий черный сок, видит его долгий, окутанный кровавым туманом сон. Бледный рассвет тушит свечи и находит их голыми и спящими, застенчиво касаясь первыми солнечными лучами кожи, и чудом не разрушенные башенные часы отбивают пятый час. Сейчас конец элизиса, и следующая зима на Побережье Мечей принесет с собой багровый снег, но пока – пока разум будущего императора скован томной утренней дремой, и его смуглая рука мягко лежит поперек мерно приподнимающейся в какой-то сладкой кровавой фантазии черной груди его консорта. И они умиротворены.