***
— Китнисс! Проснись, Китнисс! — раздается голос Пита над ухом. Он трясет девушку за плечи, словно всю дурь из разума пытается выгнать. Беспощадные джунгли. Влажный тропический климат всячески издевается над Мелларком, заставляет ворочаться с боку на бок и пересчитывать злополучных овец в пятый десяток. Но и фантазии Пита не уступают — мучают, пытают, доводя до тахикардии. Он неоднократно предлагал свою кандидатуру для ночного стража, что будет охранять сон союзников, но Финник отказывал. Мол, парню больше, чем кому-либо другому нужен этот трехчасовой сон перед серьезной вылазкой к дереву-часам. «Ты совсем недавно чуть коньки не двинул. Если так хочешь сторожить, то сам разговаривай с Китнисс», — примерно так ответил Одэйр при последней попытке Пита напроситься. Тяжко выдохнув тогда, Мелларк отбросил все попытки мирного договора в сторону. Эвердин ни за что не уступит ему, ни за что не согласится поменяться ролями, выкроив для себя получасовой сон. А для него эти попытки грянуть в небытие на столь небольшой промежуток времени — искусная каторга. Так, повернувшись лицом к дереву, облокотившись на которое сидела Китнисс, прикрыв веки, он рассматривал ее безмятежное лицо. Длинные ресницы девушки слегка подрагивали, уста приоткрыты для эффективного забора кислорода, руки слабо придерживали лук. Колчан со стрелами нелепым образом висел на ее спине. Если бы он просто лежал рядом, то, наверняка, уже скатился бы к низине. Пит борется с желанием подойти к ней, легонько потрясти за плечо и договориться о смене караула. Она устала. Изранена, измучена всеми тяжкими испытаниями, свалившимися на хрупкие плечи непостижимым грузом. Ему думается, она заслуживает несколько минут безмятежного сна. Но когда Китнисс начинает хрипеть, словно задыхается, Пит хмурится. Всматривается в ее лицо, замечая, как пальцы, точно от судорог, трясутся, а венка на шее вздувается. Девушка медленно мотает головой в разные стороны, а ноги ее подгибаются. Извиваются неестественно, будто в попытке бегства. Парень вскакивает со своего лежбища, мгновенно подбегая к ней. Трясет за плечи, умоляет проснуться. Взглянуть на него своими серыми глазами, — символом памяти о Доме. А она по-прежнему задыхается, периодически срываясь на кашель. Мелларк оборачивается в попытке найти помощь в лице Финника, Джоанны или Бити, но союзники уже десятый сон видят. Даже не шелохнутся. Светловолосый несколько раз бьет Китнисс по щекам, в надежде, что столь крайний метод поможет вызволить ее из цепких лап злополучного кошмара. — Китнисс, пожалуйста! — срываясь на крик, вторит Пит, пальцами касаясь ее разгоряченного лица. Ее резкий и шумный вдох служит спасением для Мелларка. Тот выдыхает судорожно, опуская голову на ее плечо. Будто история с его «воскрешением» повторилась, только ныне на месте девушки оказался сам Пит. Китнисс изгибается в спине, начиная громко кашлять и осматриваться. Пред ней — джунгли, причудливые насекомые, спертый воздух и светловолосый парень, что едва душу не отдал за ее пробуждение. Она, отходя от ужасающего кошмара, цепляется за его плечи влажными ладонями, почти впиваясь ногтями в мужские плечи. Держит его так, будто боится потерять. Будто боится, что он уже угодил в лапы Сноу и стал персональной марионеткой. Он что-то шепчет ей, напоминая, что кошмар кончился. Она здесь, она в безопасности. По крайней мере, настолько, насколько это возможно в их обстоятельствах. Финник приоткрывает веки, дабы распознать источник шума, но обнимающиеся голубки заставляют лишь цокнуть языком и примкнуть к импровизированной подушке вновь. Эвердин глотает слезы, бормоча лишь: «Он схватил тебя. Он поймал тебя». — О чем ты? — шепотом спрашивает Пит, не выпуская девушку из объятий, чье тело терпит истязания дрожью. — Мне снился сон и… он… он поймал тебя… — задыхаясь от слез, бормочет Китнисс. Ей теперь не нужно объяснять, кто именно должен был поймать Пита. К сожалению, и тысячам зрителей, наблюдающих за душераздирающей картиной, тоже. Парень отстраняется, ладонью накрывая ее губы. Как бы запрещает повторять это вновь. — Это просто сон, Китнисс. Просто кошмар, — повторяет он, разглядывая ее шокированные глаза. — Этого не случится, слышишь? Этого не случится. — Но что, если… — Не надо, — шепчет Мелларк, головой в сторону дергая. «Не здесь», — как бы говорит его взгляд, отчего Китнисс взвыть хочется. Из-за камер, коими усыпан каждый сантиметр арены, у них не получится даже шепотом обсудить все. У нее не получится высказать свои опасения, а у него нет возможности успокоить девушку. Они сидят на холодной мокрой земле, не решаясь расцепить крепкие кольца из рук. Пит успокаивающе гладит ее по спине, отчего у девушки мурашки подступают до самого затылка. Она медленно набирает воздух в легкие, стараясь выровнять дыхание. Хочет рассказать ему все: каждую запомнившуюся мелочь, каждое опасение, терзающее разум, каждый диковинный предмет из чертовой президентской библиотеки. Обычно, кошмары Эвердин не выглядят столь явственно. Это классические сценарии, где страдает она сама или, на худой конец, ее семья. Страдают так или иначе: гибнут от голода, скрываются в лесу от миротворцев, оказываются под обстрелом. Белые розы, к ее удивлению, тоже стали своеобразным символом бедствия — букеты присутствуют в каждом сне с того дня, как Сноу вломился в ее дом. Подумать только, она сама преподносила Пита ему на блюдечке с позолоченной каемочкой, уверяя, что с подобной задачей он справится гораздо лучше. Неужели подсознание решило сыграть с ней настолько грубую, злую шутку? Если бы Мелларк не был бы лишен голоса, пока просиживает с ней на арене, созданной «великими умами» Капитолия, он бы сказал: «Китнисс, твой сон легко объясним. Тяжелый разговор с Президентом, затем — беспорядки в большинстве дистриктов, да и дикие условия в виде джунглей, — все это повлияло на то, чтобы навредить твоему сознанию. Не волнуйся, иллюзии не могут стать реальностью». Но Пит в своей голове все распределяет по полочкам, пытаясь выстроить картину. Он, если бы мог, сказал бы так: «Знаешь, Китнисс, я уже понятия не имею, чего можно ожидать от Президента Сноу. Я — не Гейл, я никогда не желал Революции в Панеме столь открыто. Я просто хочу жить. Дать шанс на жизнь своей семье, твоим родным, всем дистриктам. Что страшнее всего: война грядет. Отрицать это — бессовестная попытка бегства. Принять это — страшное, тяжелое испытание. Я стараюсь не думать об этом, наслаждаясь каждой секундой, проведенной рядом с тобой. Я, если и умру во благо чего-то нового, то умру счастливым. Хотя бы потому, что ты будешь рядом. Тебе об этих мыслях я ни за что не расскажу. Я знаю, что ты без устали будешь винить себя во всех бедах, упавших на страну. Я не могу себе позволить так издеваться над тобой». Однако, вместо тысячи фраз, они только смотрят друг на друга обессиленно, общаясь без слов. Китнисс до этого мгновения считала, что может так только с Гейлом — другом детства, с которым немое общение стало чем-то неотъемлемым. Но Пит понимает ее по одному только взгляду. Как и она его. «Если он схватит тебя…» — ее глаза внезапно делаются печальными. В них застывает тихий ужас, страх за жизнь близкого человека. Брови изгибаются жалостливо, губы крепко сомкнуты. «Ты найдешь способ освободить меня, я думаю», — он улыбается одним уголком губ, мягко проводя ладонью по девичьим темным волосам. «Но если ты будешь загнана в угол», — Пит наклоняет голову влево. — «Если будет казаться, что выхода нет, что бороться бессмысленно…» — он глядит на нее исподлобья, опуская уголки губ. Выглядит, точно провинившийся ребенок. «Я не отступлю», — брови Китнисс мгновенно сдвигаются к переносице. — «Даже не надейся. Ты помнишь, что ты мне обещал?» — она испытывает его своим взглядом, замечая, как вдумчиво Мелларк закусывает губу. Похоже, он слабо понимает, что имеет в виду Китнисс. — Ты останешься со мной? — тихим шепотом спрашивает девушка, крепко сжимая мужскую ладонь. В ее глазах читается надежда. Со стороны кажется, будто это решающий вопрос в ее жизни. Ответ на него сможет разделить путь на «до» и «после». — Всегда, — так же тихо отвечает Пит.Часть 1
13 апреля 2024 г. в 01:32
Просторная комната. Вся заставлена старинными стеллажами с не менее древними книгами. На стенах небольшие картины с толстыми рамками, на которых запечатлен то ли пейзаж, то ли натюрморт. Большой ковер устилает лакированный паркет. Может, тем лучше, ведь, опуская взгляд вниз, словно заглядываешь в зеркало — блестит на славу. Дорогостоящая мебель, диковинные предметы роскоши по типу библиотечной лестницы, золотые винты на дверях и стенах — все кричит о том, что владелец хором не бедствует. Где-то в углу виднеется географический глобус, а на нем тонкой пеленой оседает пыль. Теплое солнце сияет сегодня как никогда. Но хозяин, почему-то, зашторил окна. Теперь лучи еле пробиваются сквозь плотную ткань, освещая небольшой периметр. Единственным источником света в комнате становится настольная лампа. С хрустальным основанием, с красивым абажуром. Свисает и тонкая цепочка, наверняка, позолоченная, если не отлитая из чистейшего золота. Где-то вдалеке кружатся служанки, перешептываясь. Их лица ничего не выражают, однако в глазах читается опаска. Волнение. Страх. Может ли вызывать его тот, кто восседает на темно-синем диване, всматриваясь в столик пред собой? Мужчина ничего не говорит, даже не блуждает скучающим взглядом по комнате. Лишь вдумчиво разглядывает первоклассный узор. Кажется, его голова вот-вот взорвется от переизбытка размышлений, как вдруг…
В парадные двери раздается стук. Не столь требовательный, но достаточно громкий. Старик, отвлеченный от собственных фантазий, едва заметно вздрагивает. Оглядывается на служанок, одним лишь взглядом заставляя их кровь стынуть в жилах. Ему не нужно слов, чтобы запугивать окружающих. Ему достаточно хотя бы мимолетного взгляда в нужную сторону, чтобы весь Панем содрогался в ужасе. Президент Сноу прочищает горло, последний раз заприметив только что собранный букет из белых роз, простаивающий на столе.
— Входите, — хриплым голосом приказывает мужчина. От него не слышится волнения, коим зияют подданные. Сноу слишком уверен в своих действиях.
Высокие двери, едва ли не до потолка достающие, открываются, впуская внутрь комнаты несколько слуг. Среди них — почетный гость, чье присутствие во дворце дарует Президенту нескрываемую радость. Он уже чувствует этот привкус победы над врагом, так медленно растекающийся во рту. Пит Мелларк входит неуверенно, оглядываясь по сторонам. Шок от изобилия сверкающего золота едва удается скрыть. Натыкаясь на светлые глаза Кориолана, парнишка нервно сглатывает. Его вызвали сюда для почести? Или же, для нестерпимого наказания? Все же, Пит делает шаг, затем — еще несколько, прежде чем слышит:
— Входи, мальчик мой, входи, — причитает Сноу. Он на секунду допускает мысль, что, все-таки, общается с ребенком. Мелларк едва старше его собственной внучки, так что беседа должна быть задана в правильном ключе. — Присаживайся.
Пит неуверенно садится на дорогой темно-синий диван, искренне удивляясь его неудобности. Парень готов поспорить, подобный предмет роскоши будет стоить ему несколько годовых прибылей от пекарни в Двенадцатом дистрикте. И неужели за такие траты Сноу предпочитает выбрать кол? Воротник темно-красного свитера будто душит светловолосого парня. Указательным пальцем он неловко его поправляет, нервно сглатывая вновь.
— Я пригласил тебя, чтобы поблагодарить, — наседает Президент, чем вводит Пита в настоящий ступор. Его брови сдвигаются к переносице, а уста немного приоткрыты в попытке задать уточняющий вопрос. Но Сноу не разрешает внучке перебивать. — Поблагодарить за успех твоего интервью. Оно действительно превзошло мои самые смелые ожидания.
Пит не понимает, о чем именно идет речь. Но склоняется к мысли об интервью, которое им с Китнисс пришлось дать Цезарю незадолго до Квартальной бойни. То заявление о свадьбе всколыхнуло все дистрикты, а весть, что они уже тайно обручены — бомба замедленного действия. Мелларк знает: все, сказанное им, — чистейшая ложь. Но Президент должен узнавать об этом в последнюю очередь. А лучше, чтобы вовсе умер, так и не узнав.
— Я просто сказал правду, — нелепо отвечает Пит, тяжело вздыхая. Его словно физически изматывают темы, так или иначе затрагивающие фиктивную помолвку. Фальшивые чувства. Неискренние поцелуи и признания.
— Что производит потрясающий эффект, — старик улыбается, обнажая зубы. По степени их белизны, они едва отличаются от седой лакированной шевелюры. Парень хмурится, переводя взгляд куда-то к стеллажам. Словно собирается с мыслями, но Сноу не дает своей внучке догадаться быстрее сказанного. — Ты ведь прекрасно понимаешь разницу между реальностью и разрушительной юношеской фантазией. Из вас двоих ты всегда был более вдумчивым, менее импульсивным, нежели Китнисс, — стоит Сноу упомянуть ненавистное ему имя, Мелларк вздрагивает. Кажется, осознает, что показательная порка ожидает не только его. Только Китнисс сейчас неизвестно где, а он сидит в библиотеке, мило беседуя с Президентом… — Если Панем решит последовать за ее стрелой, впадет в гражданскую войну, мы станем свидетелями чего-то гораздо страшнее Темных Дней.
— Она никогда не хотела войны, — твердо заявляет Пит, даже не успев понять, откуда в нем столько смелости. Он буквально принимается перечить старику, в руках которого жизни не только его семьи или семей всего Двенадцатого дистрикта. В его руках, увы, миллионы жизней.
— Ее и не будет, если Питу Мелларку найдется, что сказать об этом, — Сноу вновь улыбается, напоминая сумасшедшего. Его взгляд гипнотизирует, заставляет вслушиваться в каждое уроненное слово.
— Я не знаю, что сказать об этом, — так же отрезает парень. Он нервно хватает воздух ртом, чувствуя себя на каторге. Президента такой ответ не устраивает, так что его испепеляющие серые глаза ни на мгновенье не сходят с Пита. Парня словно иголками между ребер истязают, заставляя говорить. — Я по горло сыт кровью. И, как я видел, в ней больше повинны миротворцы.
— Мальчик мой, — Сноу вклинивается моментально. — Сейчас мы можем говорить о множестве вещей, требующих исправления. Но это совершенно не оправдывает сжигание всего дотла. Мы оба согласны с тем, что война может положить конец человечеству. Тебе лишь требуется продолжать говорить об этом с той искренностью, которая так легко тебе дается.
Пит нервно усмехается, опуская голову. Чем, на самом деле, выводит Сноу из себя. Он ненавидит, когда его внучка ведет себя так же — усмехается посреди нравоучений, ставя под сомнения слова деда. Мелларк сейчас не просто насмехается над Президентом, он в этот мимолетный жест вкладывает всю ненависть, все то отторжение к властителю, кое впитал с молоком матери. Когда внучка насмехается над ним, Кориолан напоминает ей о большой ответственности за свои действия.
— Мистер Мелларк, порой в этом мире, независимо от наших намерений, мы становимся символами. Если я — символ власти и формальности, точно затвор на двери, я не всегда могу добраться до той гостиной, где творится бедлам. Это должно исходить от друга.
Пит смотрит на него с откровенным непониманием. Нет, умственные способности здесь вовсе не при чем. Сноу уверен: парнишка понимает, к чему тот ведет. И ему это заведомо не нравится.
— Это должно исходить от кого-то, кого народ считает своим. От сына пекаря, к примеру. Чем быстрее этим восстаниям положат конец, тем быстрее ты окажешься дома. Целым и невредимым.
Последние слова Кориолана теперь не удивляют. Пит знал, что так будет. И понимает, что другого исхода здесь нет. Он вновь усмехается, опуская взгляд к узорчатому столу. Пару секунд разглядывает темные завитки, символизирующие сложный орнамент.
— Так, кем вы просите меня быть, сэр? — поднимая голову, спрашивает Мелларк. Смотрит в серые глаза с вызовом. С неким отрешением, будто поверить не может, что все это происходит. — Вашим голосом разума для дистриктов?
Сноу неуклюже смеется, заставляя парня напротив поступить так же. Сейчас это похоже на конфуз, в котором каждый что-то понял не так. И, действительно, этому парню пора указать на истину.
— Ты понял все, кроме одной маленькой детали, — голос Президента становится грубее, тише, но настойчивее. Угрожающе, прямо как голос Хеймитча на тренировках. Прямо как голос недовольной Китнисс, когда ей запретили грызть ногти. — Я не прошу.
Кровожадная улыбка разрастается на лице Кориолана, заставляя ощутить крупную дрожь в плечах и пальцах. Пит теряет дар речи, судорожно хватая воздух. Ноздри раздуваются, а кислорода по-прежнему критически мало. Может, еще пару минут таких конвульсий и он вовсе… умрет?