***
— Ты уверен? Ты точно в этом уверен? Теодор склонился над побледневшим Драко, постепенно приходящим в себя благодаря двойной порции успокаивающей настойки после крайне стрессового променада по министерскому Атриуму. — Я уже не знаю, — неразборчиво пробормотал он, рассеянно покачав головой. — Возможно, я просто слишком переутомился за последние дни, и начинать эксперимент сегодня было не самой лучшей идеей… — Что конкретно ты почувствовал? Почему ты думаешь, что это была именно она? Малфой закрыл лицо ладонями и тяжело выдохнул. Он, по меньшей мере, три раза описал Тео всё, что увидел и ощутил, но каждый раз какая-нибудь деталь не совпадала с предыдущей версией рассказа. — Артефакт точно сработал, в этом не может быть никаких сомнений, — с расстановкой проговорил Драко. — Это произошло после того, как кто-то сзади толкнул меня… — А вдруг это был мужчина? — Тео поиграл бровями, на что Драко раздражённо закатил глаза. — Ты меня вообще слушаешь? Голос, который передо мной извинился, был женским! И очень знакомым к тому же. — Ладно, — согласился Нотт, сосредоточенно прищурившись. — Потом были волосы, так? Как далеко? — Учитывая моё секундное оцепенение и скорость передвижения их обладательницы, достаточно далеко. — То есть, вся загвоздка в том, что мы не можем окончательно утверждать, что это была именно Грейнджер, — заключил Тео, приняв самый задумчивый вид. От упоминания её фамилии Драко поморщился и потёр виски подушечками пальцев. Всё это для него было слишком. В течение каких-то двух минут его жизнь и восприятие текущей реальности перевернулись настолько, что у него кружилась голова. Он не считал себя уродом, но при этом искренне казался сам себе достаточно жалким экземпляром, чтобы пробудить романтические чувства в ком-то вроде Девочки-Которая-Дружит-с-Мальчиком-Который-Выжил-Умер-и-Снова-Выжил. На сколько же лет Малфой отставал от настоящего времени, если в сознании его злейшего врага женского пола он перестал быть «мерзким, отвратительным, грязным тараканом»? — Это не она, — категорично отрезал Драко, поднимаясь с кресла. — Что? — нахмурился в недоумении Тео. — Не она. Не Грейнджер. Это же просто смешно. Он взмахнул палочкой, повелевая пузырькам с зельями и ингредиентами отправиться по своим местам, а дверцам шкафа захлопнуться. Малфой не собирался проводить больше ни минуты в этой проклятой лаборатории на этом чёртовом уровне. Он нуждался в отдыхе и небольшой порции огневиски, которая расслабит его достаточно, чтобы он смог уснуть. — Постой, и что ты собираешься делать теперь? — всё не унимался Нотт. — Ничего. Вернусь к эксперименту позже. — Но зачем? Всё, что тебе осталось, это подтвердить гипотезу! — Нет, у меня, блять, никакой гипотезы! — выпалил Драко, разведя руками, резко обернувшись на полпути к двери. — Я просто устал и перенервничал, уровень моей социофобии достиг высшей отметки, мне что-то там показалось, но это точно не то, что следует проверять, Тео. Это не Грейнджер. — Да как ты можешь быть в этом уверен? — возмутился Нотт. — Неужели ты совсем не доверяешь себе? — Единственное, в чём я могу быть уверен, — вполголоса продолжил Драко, вложив в свой взгляд всю ярость от сложившейся ситуации, — так это в том, что я окончательно двинулся мозгами, пытаясь добиться небывалых высот в том, в чём никто и никогда не преуспевал за всю историю магии. Я не собираюсь унижаться ещё больше в попытке оправдать свои галлюцинации. Только не перед такой, как она. — Перед такой, как она? — повторил Тео, изогнув бровь. — Что ты имеешь в виду? — Салазар, Нотт! — раздражённо усмехнулся Малфой. — Ты действительно настолько тупой или прикидываешься? — Я всего лишь хочу понять, что, по твоему мнению, в Грейнджер такого, и почему ты всячески отрицаешь малейшую вероятность того, что ты можешь ей нравиться. Драко нервно рассмеялся и провёл рукой по волосам. Тео выводил его из себя. Он действительно искренне полагал, что Грейнджер, носительница ордена Мерлина, героиня Второй магической войны, может воспылать чувствами к бывшему Пожирателю смерти, чья семья сыграла не последнюю роль в войне, поддерживая Волдеморта? Он действительно не помнил, как Драко после нескольких стаканов огневиски, запинаясь и задыхаясь, с комом в горле рассказывал о том, как его безумная тётка пытала Грейнджер на полу мэнора прямо у него на глазах? Тео действительно не замечал, насколько блестящая из неё получилась ведьма, каких высот она добилась, пока Драко прозябал на судах, а затем — в грёбаном Отделе тайн, погрязнув в расчётах, зельях, рунах и прочей ерунде, о существовании которой никто даже не подозревал? И, в конце концов… Неужели Нотт всерьёз не замечал, какой привлекательной девушкой она стала? Настолько ослепительной, что Драко даже не мог смотреть на неё и старался не попадаться ей на глаза. Её свет был слишком ярким для такого безнадёжного обитателя мрака, её достоин лишь самый лучший, и Малфой весьма сомневался в существовании такового. Среди известных ему парней не было ни одного, кто мог бы оказаться с ней рядом на равных, не прячась в её тени. Драко сам был тенью. Себя прошлого и всего, что осталось от благородной фамилии его семьи. — Увидимся в понедельник, Тео, — безучастно пробормотал он и, набросив на голову капюшон, покинул лабораторию. Грядущие выходные обещали быть самыми длинными в его жизни, насыщенными тягостными размышлениями о том, что на деле не стоило даже и минуты его внимания.***
Унылое осунувшееся лицо в зеркальном отражении смотрело на него презрительным взглядом. Прошло больше суток с тех пор, как Драко вернулся в свою крошечную квартирку в Лютном переулке, состоявшую из одной комнаты с узкой односпальной кроватью, небольшим шкафом, стулом и рабочим столом, а также крошечной кухни и смежной уборной. Благодаря вмешательству Нарциссы, вечно сующей всюду свой материнский нос, убранство квартиры было весьма изысканным, хоть и в высшей степени лаконичным. На тёмно-лиловых стенах не было ни одной картины, излишние элементы мебели вроде прикроватного столика, книжной полки и чего-то вроде подставки под вазу также отсутствовали. Драко перебрался сюда, когда получил работу в Министерстве. Как и другим детям Пожирателей смерти, над которыми вершился суд, ему предоставили возможность работать в Отделе тайн — в пристанище блаженных неудачников. Кроме Драко и Тео на этом уровне трудились несколько выпускников Дурмстранга, чьи отцы во время войны облажались не меньше Люциуса и Нотта-старшего. В мире магии бытовало два мнения относительно невыразимцев: кто-то считал их гениальными алхимиками, познающими тайны Вселенной, а кто-то называл их ни на что негодными бездельниками, скрывающимися за завесой фальшивой таинственности, и это суждение было недалеко от истины. Построить карьеру в Отделе тайн было совершенно нереально по двум причинам: во-первых, все проекты во всех залах были абсолютно засекречены, как и их исполнители, а потому ни о каких прилюдных почестях не могло быть и речи; вторая же причина была не столь очевидна простому обывателю — для этого необходимо было оказаться непосредственно в шкуре невыразимца. И суть заключалась в том, что некоторые из мировых феноменов не имели магического объяснения, что делало сам предмет изучения абсолютно бессмысленным. Разумеется, большинство из них представляет хоть какой-то маломальский интерес, такие как комната Времени, комната Ума или зал Пророчеств, но Тео и Драко были распределены в самые бестолковые залы, отведённые для изучения самых сложных и не поддающихся объяснениям феноменов — Смерть и Любовь. Очевидно, так было спланировано специально для того, чтобы как можно сильнее унизить парней. Тео давно забросил попытки преуспеть в своей профессии. Когда поступило предложение о вакансии невыразимца, он сказал: «Если через год такой работёнки мы не покончим жизнь самоубийством, я нацежу шоколадного молока из груди». Но годы шли, а Тео так и остался треплом. Впрочем, его материальное положение позволяло ему не просиживать кресло у арки, а отдавать предпочтение чему-то более занимательному. Другое дело Малфой — его категорически не устраивало жертвенное попечение матери и собственная никчёмность. В связи с его позорным прошлым, путь к успеху в других сферах ему был заказан, и потому через гнев, отрицание и прочие стадии смирения с неотвратимым он решил всем назло преуспеть в изучении феномена Любви во что бы то ни стало. В конце концов, проведя бесчисленное количество дней и ночей без сна в десятках библиотек Британии, Франции и Нидерландов, он стал весьма преуспевающим невыразимцем-аморологом и настолько неожиданно пристрастился к своей профессии, что она всецело поглотила его. Оказывается, магия Любви была подобно океану — глубокой и неизведанной пучиной, но всё же поддающейся изучению. Малфой преследовал исключительно научный интерес, и со временем слово «любовь» перестало означать для него нечто волнующее или романтичное. Это был всего лишь один из видов магии, основанный на степени концентрации сантиментов и примитивном механизме привязанности. Всё в мире, при наличии такого желания, можно перевести в цифры, и тогда у романтизации чего бы то ни было не останется ни единого шанса. И Драко пропал. Он не нуждался во сне и еде, свежий воздух был ему отвратителен, как и любой контакт с людьми. Его досуг скрашивали вычисления, обеденные перерывы он посвящал зельям, а тепло человеческого общения ему заменили книги. Единственное, на что хватало его внимания между всеми составляющими его профессии, это поддерживать уход за собой и выглядеть… сносно. Вовремя стричься, избавляться от растительности на лице и принимать душ каждый день. В остальных глупостях бытовой жизни ему помогала эльфийка Клио. Она чрезмерно заботилась о нём по указке его матери, следила за тем, чтобы Драко не забывал поесть хотя бы один раз в сутки и даже договаривалась с портным Нарциссы, чтобы время от времени у Драко появлялась новая одежда, так как ему было глубоко насрать на такие мелочи — он был весь в работе. Нарцисса и гордилась трудолюбием сына, и выражала чрезвычайное беспокойство из-за его зацикленности на науке. В жизни Драко не было больше ничего, он был в высшей степени увлечён и не ощущал никакого дискомфорта. По крайней мере, так казалось со стороны. Долгие годы исследования Малфоя не давали никаких результатов. Идея с сердцеспектральным эмоциоскопом пришла к нему внезапно и довольно скоро, но в его проектировании возник целый ряд сложностей. Каждый раз, когда Драко казалось, что он приблизился к решению проблемы, от него ускользала какая-нибудь маленькая, но критически важная деталь. Он точно был уверен в правильности пропорций металлов для создания артефакта и ингредиентов для зелья, и всё же после финальной стадии эмоциоскоп либо приходил в негодность, теряя целостность своей структуры, либо не вступал в реакцию с эликсиром. Однажды, прогуливаясь до дома в прошлый сочельник, Драко пришёл к одному решению. Деталь, которую он упускал, всё это время была у него под носом. Он долго изучал свойства омелы — одного из важнейших ингредиентов изобретённого им эликсира — и обнаружил, что её реакция на искренние поцелуи весьма занимательна. Магия Любви, излучаемая влюблённой парой, буквально оживляла с виду неприметное растение, которое по всем законам природы не могло пускать ростки и расцветать на глазах, когда его корни были обрезаны, а ветвь не соприкасалась с водой. Но, к сожалению, благоприятный период глубокого, а главное, эффективного изучения свойств омелы был слишком коротким: всего лишь жалкие пару недель перед Рождеством. И Драко задался целью использовать это время максимально продуктивно, чтобы детально изучить магические свойства ожившей омелы, что и привело его к череде нелепых и унизительных поступков, ведь по истечении шестидесяти семи секунд после окончания поцелуя растение вновь погибало, и магия Любви развеивалась. Когда же долгожданный успех свершился, Драко столкнулся с одним неутешительным фактом: для того, чтобы досконально и точно узнать природу феномена любви, он должен был испытать её магию на себе. Любого нормального молодого человека этот факт чрезвычайно взбудоражил бы или даже возбудил, но только не Драко. В погоне за новым открытием он вовсе забыл, каково это — чувствовать влечение и привязанность к другому человеку. По правде говоря, он никогда этого не знал. К двадцати трём годам Драко, как и многие его сверстники, чьё юношество было осквернено войной, ничего не смыслил в любви, что являлось весьма ироничным парадоксом для невыразимца-аморолога. Изощрённее человеческой жестокости может быть только насмешка судьбы, которую ты избрал для себя сам. Нет, конечно же, Драко проклинал последними словами заседателей Визенгамота и чокнутого мудака Шеклболта, по чьей вине ему выдвинули ультиматум: либо Отдел тайн, где он до конца своих дней будет нюхать Амортенцию, либо затворническое сожительство с матерью. Но в конечном итоге Малфой сам загнал себя в ловушку собственных исследований, и вот уже третий час сверлил своё отражение в наколдованном зеркале, чтобы в полной мере постичь глубину собственной никчёмности и оценить степень своей ментальной и физической запущенности. До этого дня он и не замечал, насколько хреново сказались на его теле бессонница и одноразовое питание, о котором он едва ли вспоминал, пока Клио не подсовывала ему тарелку с едой. Драко даже не помнил вкуса пищи, которую ел. За непрерывным потоком мыслей он не ощущал голода и многих других физических потребностей. Под его глазами пролегли глубокие тени, кожа была бледной, а тело чрезмерно худощавым. Волосы пребывали в вечном творческом беспорядке. Тот парень с Косого переулка был прав. Я действительно выгляжу как конченый псих, сбежавший из Мунго. Драко расстегнул рубашку и внимательно присмотрелся к крошечной метке в виде фиолетового цветка омелы, выведенного одной тонкой линией, в который преобразился сердцеспектральный эмоциоскоп. Теперь артефакт казался ему паразитом, поселившимся в его теле, подобно настоящей омеле, чьи паршивые побеги намертво присасываются к коре дерева, питаясь его энергией и тем самым разрастаясь в уродливый косматый ком. Прямо как волосы Грейнджер когда-то… И как только ей удалось их приручить? Драко мотнул головой и прикрыл глаза. Да что же это, чёрт возьми? Ещё вчера утром в его незаурядном разуме не было места ни для чего, кроме науки, а теперь все его мысли занимала грёбаная Гермиона Грейнджер и её каштановые локоны, мелькнувшие за секунду до того, как она исчезла в толпе. Прямо сейчас в его сердце хранились данные, которые он так до сих пор и не осмелился прочесть. Это было абсолютно не характерно для Драко, чей пытливый ум стремился узнать любую доступную информацию как можно скорее. Чтобы двигаться дальше. А я не готов двигаться дальше. Впервые в жизни Малфой столкнулся с подобной проблемой: у него были данные, считав которые, он не знал, что делать с ними потом. Был ли в таком случае смысл в том, чтобы с ними ознакамливаться? Они не принесут ему никакой пользы. В этом не было практичности, а для Драко был важен коэффициент полезного действия во всём, чем он занимался. Он не привык зазря тешить своё любопытство, так как у него никогда не было на это времени. Но что теперь? Ведь ему больше некуда было торопиться. Многомесячная научная гонка пришла к логичному завершению и подталкивала начать следующий этап, либо же остановиться на полпути и перечеркнуть всю проделанную работу. Хорошо. Допустим, в моих действиях не будет никакой пользы. Я просто ознакомлюсь с данными. Выходит, мне всё же любопытно. Вот так примитивно и банально? — Ваш кофе, хозяин Драко, — пролепетала возникшая из ниоткуда эльфийка, оставив поднос на кровати и низко поклонившись. Малфой внимательно на неё взглянул, наблюдая за тем, как её длинные уши касаются пола, и пришёл к выводу, что от его вопроса вряд ли ситуация сможет стать ещё хуже. — Как ты думаешь, Клио, — серьёзно произнёс он. — Мне стоит сделать это? Эльфийка уставилась на него бледно-розовыми глазами, грозящимися вот-вот наполниться слезами — это было её обычное состояние. — Сделать что, хозяин? — непонимающе моргнула она, украдкой озираясь по сторонам. — Просто скажи. Да или нет. — Но Клио не понимает, о чём речь, хозяин. Если вы собираетесь навредить себе, Клио будет вынуждена не согласиться. Драко задумался над её словами. С одной стороны, не было никакой речи о том, чтобы причинить себе вред, но с другой… — Нет, ничего такого. Это касается моей работы. — О, — с облегчением выдохнула она. — Боюсь, Клио не совсем разбирается в вашей работе, хозяин Драко, но Клио склоняется к положительному ответу. — Значит, «да»? — уточнил Малфой. — Клио полагает, что так. Но Клио не берёт ответственности за своё согласие, так как Клио не знает, о чём идёт речь. И Клио не хочет быть наказана. Её глаза всё же увлажнились, и она тихо шмыгнула носом, нервно заломив свои маленькие ручки. — Мерлин, — фыркнул Драко. — Я хоть раз в жизни наказывал тебя? Откуда такие мысли? — Простите, хозяин Драко, — она сокрушённо склонила голову, и большая слеза упала на старый паркетный пол. — Прошлые хозяева Клио были невообразимо жестоки. А у Клио очень хорошая память и низкий болевой порог. Драко плотно сжал губы в попытке подавить смешок, отчего моментально почувствовал себя ужасным человеком, насмехаясь над травмирующими воспоминаниями своего домовика. — Спасибо. Твой ответ мне очень помог. Не приготовишь мне тыквенный кекс на ужин? Покрасневшие глаза Клио засияли от счастья, и она энергично закивала, смешно хлопая ушами. Надо сказать, Малфой терпеть не мог тыкву и всё, что с ней связано, но знал, как Клио нравится готовить именно этот десерт по своему фирменному рецепту. Вероятнее всего, он пригласит сегодня Нарциссу на ужин. Когда эльфийка исчезла, Драко вновь обратил взгляд на своё отражение и на этот раз взял палочку в руки. Возможно, если бы рядом оказался Нотт, он бы решился быстрее. Малфой прекрасно понимал, что Клио не разбирается в науке, и по большому счёту её окончательный ответ был не так уж и важен. Он руководствовался одной занимательной уловкой человеческого мозга, которая заключалась в том, что после озвученного вопроса, ещё до того, как собеседник вынесет свой окончательный вердикт, вопрошающий уже знает ответ. Подсознание принимает правильное решение за своего владельца в момент воцарившейся паузы. Именно тогда сомнения Драко развеялись окончательно. Он навёл кончик палочки на рисунок, за которым скрывался артефакт, коснулся его лёгким движением и тихо произнёс заклинание, впервые пробуя его на вкус: — Arcanum Amoris. Сердцеспектральный эмоциоскоп засветился, обдав поверхность кожи теплом, и в воздухе возникла таблица, постепенно заполняющаяся буквами и цифрами, первое из значений которых относилось к партнёру, а второе — к носителю артефакта: Сенсорные коэффициенты: 46\0 Магическая светимость: 9\0 Индикаторы сантиментов: 72\23 Эмоциональная интегральность: <0,001 Аффинитет: 8 Драко выронил палочку и отшатнулся. Зависшая в воздухе таблица издевательски мерцала своим отвратительным фиолетовым свечением, парящие в невесомости цифры, словно смертный приговор, подняли в груди Драко неуёмную ярость и заставили его сердце колотиться с бешеной скоростью. — Что?! — злобно прошипел он, с отвращением поморщившись. — Что за чёрт! Нет у меня никаких сантиментов! Должно быть, артефакт неисправен, и Малфою придётся извлечь его из своего сердца, чтобы сделать новые расчёты, отыскав ошибку в старых, а затем развернуть весь процесс проектирования с самого начала. Мечтай, придурок. Продолжай себя обманывать дальше. Ты ведь прекрасно знаешь, что артефакт не может ошибаться. Твои расчёты верны, зелье и металлы вошли в реакцию. Он работает, мать твою. Работает отменно. И это ещё одна проблема, над которой тебе предстоит подумать. Твой эксперимент уже вступил в силу, хочешь ты этого или нет, и ты не бросишь его, пока не доведёшь дело до конца. Внутренний голос, который так часто к нему обращался в тяжёлые минуты, был абсолютно прав. Реальность Драко преломилась и самым бесцеремонным образом продемонстрировала, насколько плохо он себя знал. Грёбаные цифры не лгали. Где-то в самой глубине своей тёмной души Драко испытывал слабое, едва заметное, но всё же влечение к девушке, с которой боялся даже встретиться взглядом. А если это всё же не она? Вдруг меня на самом деле коснулась другая? И хотя на этот раз Малфой снова знал правильный ответ, для того, чтобы убедиться, не лишился ли он рассудка окончательно, ему придётся пойти на самый отчаянный шаг в его жизни. В понедельник он отыщет Грейнджер и во что бы то ни стало попробует с ней заговорить.