Сердце под ёлкой

      Чонину нравится в их общежитии. Здесь всегда спокойно, они, в основном, сидят в своих комнатах, а по вечерам выбираются в гостиную, чтобы посмотреть что-нибудь, хотя честно эту традицию поддерживают только Чонин и Феликс. Минхо иногда что-то готовит на кухне, когда у них не слишком загруженные дни, напевает себе что-то под нос и всегда очень мягким голосом зовёт младших к столу. Минхо вообще очень мягкий дома: на нём обычно большие безразмерные штаны по щиколотку, махровые носки и огромные футболки или вовсе толстовки, в которых он становится ещё меньше, чем есть на самом деле. Он всегда улыбается очень ласковой кошачьей улыбкой, когда по утрам, едва разлепив глаза, видит младших.       Сынмин вечно возмущается, когда Чонин заваливается к нему в комнату, однако послушно двигается на край кровати, чтобы младшему было где умоститься. А вот, когда Ким пробует закинуть на парня ноги, возмущается уже Чонин, безжалостно отпихивая друга подальше. С Феликсом по-другому – с Феликсом обниматься приятно. Наверно, потому что выбора нет. К прикосновениям Феликса Ян уже выработал иммунитет за много лет. Объятия и поцелуи Ли стали такой же обыденной вещью, как и восходящее по утрам солнце. Он всегда тихонечко скрёбся в дверь (не стучал, а именно скрёбся), как котёнок, потом появлялась пушистая макушка, потом – два сверкающих глаза, после чего очаровательное создание прокрадывалось в комнату и аккуратно забиралось на кровать. Чонин послушно лежал и позволял использовать себя как мягкую игрушку, хоть и был скорее костлявой игрушкой. Феликс никогда не обращал внимание на выпирающие кости, неприятно давящие на него, когда он пытался забраться на Яна. Чонин иногда даже не отрывался от телефона, когда это происходило: продолжал лежать на спине, облокотившись головой на подушку у изголовья, и только приподнимал руки, когда Феликс клал голову на его грудную клетку.       В общем, да, их общежитие ему очень нравится. Однако приближается Рождество, которое музыканты решили праздновать у них: в общежитии Чана царит полный хаос, и, если поставить там рождественскую ёлку, она, скорее всего, не простоит в той избушке и двух дней. Перед праздником жители той лачуги (по-другому у Чонина язык не поворачивается назвать второе общежитие) всё чаще почему-то появляются у них дома. Практически каждый вечер Ян слышал, как хлопала входная дверь и больше тишины не было. Это ещё не всё… Появление хёнов несло за собой определённые последствия в виде ада для Чонина: он становился мягкой игрушкой не только для Феликса. А Ян не особо любит чрезмерный тактильный контакт, поэтому всегда раздражается, когда хёны начинают распускать руки, стоит ему показаться на горизонте. Самым наглым был, конечно же, Чан. Потому что ему Чонин отказать никогда не мог. Бан, наверное, знал это, вот и пользовался бессовестно безвыходным положением младшего. Кристофер касался его при любой удобной возможности: реже, чем Феликс, но всё же. Его он касался чаще, чем других, и Ян недоумевал, почему именно ему досталась эта участь! С Чанбином и Хёнджином ещё можно было как-то справиться, но Чан… Это было бесполезно.       Чонин выплывает из комнаты на звуки хаоса, который, очевидно, принесло с собой второе общежитие. В гостиной играет песня Brenda Lee «Rockin’ around the Christmas Tree», а на плазме идёт двенадцатичасовое видео из ютуба с горящим камином. Ян приподнимает уголки губ. Не живи с ними Феликс, у них бы и не было, наверное, всей этой рождественской атмосферы. Ли превратил их квартиру в логово Санты. Чонин удивлённо вскидывает брови выше оправы своих очков, когда проходит в гостиную.       - У нас, вообще-то, есть стулья, Ликси, – как бы невзначай бросает Ян.       Феликс сидел на плечах Джисона и старательно растягивал гирлянду по всему периметру потолка, пока Хан крепко держал парня за бёдра и колени и послушно двигался из стороны в сторону, когда его об этом просили.       - Да, но они недостаточно высокие, – объясняет тот.       - Ну, конечно, – усмехается Чонин. – Или же ты просто хотел посидеть на плечах Джисона.       - Возможно, – тихо хмыкает Феликс.       - То есть я только ради этого тут корячусь уже двадцать минут?! – воет Хан, но замолкает, когда Ликс шлёпает его пяткой по груди.       Ян беззвучно смеётся и испуганно вскрикивает, когда его внезапно со спины отталкивают в сторону. Сынмин проносится мимо и налетает на ничего не понимающего Чанбина с объятиями. Чонин недоумённо выгибает бровь.       - Бинни, я буду так скучать! – страдающим голосом восклицает Ким.       Глаза Чанбина округляются, однако он обнимает парня в ответ и утыкается носом в чужую шею. От Сынмина редко можно дождаться какой-то ласки, а Со ужасно жаден до неё.       - Сынмин, что случилось? – аккуратно спрашивает Чанбин.       Остальные музыканты перестают создавать посторонний шум и сосредотачивают своё внимание на сцене, развернувшейся в центре гостиной. Хёнджин даже откладывает пончик обратно на тарелку и выглядывает из-за кухонного островка.       - Мы все будем скучать! – продолжал завывать Сынмин, крепче прижимая к себе парня. – Я надеюсь, ты сможешь вернуться пораньше! Если бы я мог, то отправился вместо тебя! – всхлипывает Ким. Чанбин обеспокоенно изламывает брови и начинает поглаживать чужую тонкую спину, собираясь если что успокаивать парня. – Я понимаю, что перед Рождеством Санте снова нужны будут эльфы, но мне всегда так грустно, когда они забирают тебя! – едва ли не плачет он в широкое плечо.       Первым слышится высокий и пищащий смех Хёнджина, после чего задушенный и низкий Джисона, и через несколько секунд в гостиной вновь становится безумно шумно из-за заливающихся парней. Феликс испуганно взвизгивает, когда Хан почти роняет его на пол, однако оба продолжают смеяться.       - Нет, ты заплатишь за это, – рычит Чанбин, резко подхватывая парня на руки. – Чего вы все ржёте, придурки?! – обиженно восклицает Со.       Чанбин и Сынмин начинают возиться на диване под почти плачущий смех Кима, другие участники как-то продолжают шутку. Смеясь Чонин поворачивает голову на звук открывшейся входной двери. Чан стряхивает снег с шапки, которую держит в руках, и наступает на пятки ботинок, снимая их. Его глаза находят Чонина, и взгляд мужчины становится неимоверно тёплым, даже горячим. Чонину, по крайней мере, жарко под ним. А может, это из-за штанов и огромной зелёной кофты.       - Чани-хён, – Чонин машет ладонью и подходит ближе, чтобы забрать из рук лидера увесистый пакет. – Что это такое? – заинтересованно спрашивает он, заглядывая внутрь.       - Ликси попросил купить ингредиенты для сливочного пива.       - Сливочное пиво! – радостно восклицает Ян, поднимая сверкающие глаза на Чана.       Пока Чан безуспешно пытается расцепить Чанбина и Сынмина, Чонин ворует пончик у Хёнджина, просто наклонившись и вобрав в рот сразу весь да ещё и с пальцами Хвана. Тот испуганно завизжал и отдёрнул руку, оскорблённо смотря на младшего. Ян строит самые невинные глаза из своего арсенала и пожимает узкими плечами, выскальзывающими из-за растянутого ворота свитшота. Хёнджин, заметив, что все заняты какой-то вознёй, не придумывает ничего лучше, чем пойти в комнату Минхо и нажаловаться ему.       За приготовлением сливочного пива и украшением гостиной (которая и так уже кишела всевозможными игрушками) прошёл весь день. Феликс заставил Чонина и Джисона помогать ему, хотя не то чтобы из Яна отличный помощник – после того, как он в третий раз что-то уронил и чуть не сжёг ирис, за которым нужно было просто следить и стоять у плиты, Феликс мягко отодвинул его в сторону и приказал оказывать психологическую поддержку. С этим Чонин мог справиться без потерь.       Оказалось, второе общежитие не просто так ошивалось у них до самого вечера. Чан и Чанбин под общую шумиху заказали побольше еды (и синнабоны, потому что Хёнджин и Феликс не могут без них жить!) и объявили, что сегодня вечер ужастиков.       - Не-е-ет! – натурально завыл Феликс удивительно тонким голосом. – Ну, почему-у? Чья это идея? М? – нахмурился юноша. В красных штанах с эльфами, в бордовом свитере с огромной буквой «R» как из «Гарри Поттера», в пушистых носках с огромными оленями и светлыми волосами почти по лопатки, заплетёнными частично в тонкие косички, он, ну, никак не выглядел устрашающе.       Чан и Чанбин тут же указывают пальцами на Джисона, выдавая того с потрохами. Однако Хан даже не пытается оправдаться, а лишь мрачным голосом с безумной улыбкой напевает, разводя ладони в стороны от лица:       - У-ужасы-ы!       Ли беспомощно всплеснул руками, крутясь вокруг себя и осматривая друзей.       - Йена, ну, хоть ты! – скулит Феликс, хватаясь за плечо Яна и ненавязчиво ластясь.       - Мне тоже эта идея не нравится, – кивает Чонин, приобнимая юношу за лопатки.       - Вот! Йена против!       - С каких пор у нас на Йени свет сошёлся клином? – вздёргивает бровь Сынмин, отрываясь от телефона.       - Эй-эй-эй! – Чан вовремя реагирует на их перепалку, повышая голос и привлекая к себе внимание. Мужчина делает вид, что давит ладонями на воздух, прося всех успокоиться. – Смотрим ужасы, и это не обсуждается. Вы и так не часто соглашаетесь на подобное. В канун, по традиции, включим «Гарри Поттера», обещаю.       Феликс разочарованно вздыхает, отворачиваясь ближе к Чонину, и тихо бормочет:       - Ты поспишь сегодня со мной?       Ян, конечно, закатывает глаза, но, натянув улыбку, согласно мычит, когда Ли поднимает на него огромные дрожащие глаза.       Прежде чем они всей семьёй садятся смотреть фильм, проходят добрые пару часов, потому что то кому-то холодно, то пиццу надо заново разогревать, то Джисон вдруг решает достать складное кресло, которое Минхо обычно берёт с собой в кемпинг, а оно лежит на самой дальней верхней полке в шкафу среди множества других вещей. Потом Сынмин с Хёнджином начинают ссориться из-за места на угловом диване, где их двоих одновременно усадить проблематично из-за длинных ног обоих. Минхо вовремя даёт им подзатыльники и приказывает либо переплестись конечностями и сесть вдвоём, либо одному умоститься на полу. Ким пыхтит до последнего, однако позволяет Хёнджину подмять себя под бок.       В конце концов, все вроде успокаиваются и замолкают, когда Чан обводит их тяжёлым уставшим взглядом и переходит по ссылке на фильм на большом экране. Однако Феликс внезапно вскакивает с места, неуклюже поднимается с ковра и виновато кряхтит: «А гирлянды-то! Гирлянды!» У Криса начинает дёргаться глаз. Вишенкой на торте становится удлинитель, который срочно нужно отыскать, чтобы включить ту самую гирлянду, которую сегодня помогал развешивать Джисон. Она была одной из множества, и можно было обойтись без неё, но Ликс был непреклонен. Чанбин ему помогать отказался, аргументируя это своей слишком удобной позой, которую ему удалось принять на твёрдом полу, поэтому Чонин с готовностью поднимается с насиженного места на диване подле Чана, стоит только Феликсу сверкнуть глазами в его сторону.       - Так, всё, мы начинаем без вас! – отмахивается Бан, тяжело вздыхая. – Как закончите, присоединяйтесь.       Чонин и Феликс занимаются своими делами в полутьме и тихо шепчутся, обсуждая, где и как лучше растянуть удлинитель. Другие периодически шикают на них, и парни виновато улыбаются, стараясь расправиться с несчастной гирляндой побыстрее. Фильм оказывается достаточно жутким, чтобы некоторые испуганно подпрыгивали на месте в определённые моменты. Чонину не особо интересно, он часто уходит на кухню, чтобы взять ещё одно мороженое или стащить из холодильника какую-нибудь сладость. В один из раз и вовсе исчезает на балконе и старается запечатлеть на камеру телефона почти полную луну на небе. Фотографии получаются так себе, но он выбирает одну из лучших и отсылает брату, после чего записывает голосовое сообщение и жалуется, что сегодня его заставляют смотреть ужасы.       Сидя на диване, Чонин меняет позу каждые десять минут, чтобы не затекали конечности, и продолжает копаться в телефоне, лишь время от времени обращая своё внимание на экран. В очередной раз, когда он поднимается, чтобы сбегать на кухню, Чан шёпотом бросает ему взять и для него что-нибудь. Ян кивает и бесшумно выскальзывает из гостиной, не отрываясь от телефона.       Чонин любит Рождество. Феликс погружает их квартиру в атмосферу праздника и ни у кого нет выбора, окунаться ли в это настроение. Он помнит, как они праздновали Рождество, когда ещё жили все вместе, а сам Ян был совсем подростком. Чонин тогда много переживал и расстраивался по любому поводу, однако в Рождество, когда из-за работы он не мог поехать к родителям, хёны устраивали самый лучший праздник, и Ян лишь сейчас, спустя несколько лет, осознаёт, что это было ради него.       Он действительно очень ждёт Рождества: сам не знает почему, но отчаянно ждёт. Наверное, это та детская непосредственность, что всё ещё находит место в его душе. Может быть, в этом году он придумает такое желание, которое исполнить будет реально. Такое, которое можно будет осуществить самостоятельно, а не ждать чуда. В прошлом году он загадал сердце Чана. Однако декабрьские звёзды, вероятно, не услышали его. Возможно, у них было слишком много других желаний, и до Чонина они не добрались. Чонин старается думать именно так, воображает тысячу и одну причину, только бы не зацикливаться на той, где Чан не может ответить ему взаимностью, потому что не хочет, или потому что его сердце уже подарено кому-то другому, или потому что Чонин вовсе не в его вкусе, или… Иначе сердце самого Чонина просто развалится.       Любовь к Крису была такой же обыденной вещью, как объятия Феликса и восходящее по утрам солнце. Чонин не мог его не любить. Он привык любить Чана – как коллегу, как друга, как наставника, как семью, в конце концов. Понимание, что Чан больше, чем семья, пришло не сразу. Ян отчётливо прочувствовал эту влюблённость около полутора лет назад, хотя наверняка всё началось намного раньше. Он влюблялся в Чана раз за разом и продолжает влюбляться и по сей день. Когда Чан отдаёт остатки своей порции ему, когда покупает ему кофе, даже если Чонин не просил; когда как-то по-особенному хвалит его вокал, когда нежно поглаживает руку или спину во время интервью, если чувствует, что Чонину некомфортно. Он влюблялся в Чана, наверное, и три года назад, когда тот особенно часто таскал его на руках, ведь Чонин был ещё меньше, чем сейчас. Его чувства не требовались в какой-то подпитке, ведь Ян бы при любом исходе влюбился в него, но Чан всё равно день за днём делал какие-то вещи, заставляющие Чонина осознавать, почему он влюблён.       Чонин спустя полтора года уже не испытывал дискомфорта из-за своих чувств, не обращал на них особого внимания. Он ворчал на Чана, когда тот тискал его; злился, когда старший перерабатывал; ссорился с ним с горящими глазами, словно завтра не наступит. Чонин вёл себя как обычно, жизнь продолжалась – с его чувствами или без них.       Наверное, в это Рождество надо загадать победу в каком-нибудь музыкальном состязании.       Чонин возвращается в гостиную с вазочкой сушёных фруктов для Чана и желе в мягкой упаковке для себя, ставит вазочку на столик у подлокотника со стороны старшего и плюхается на диван. Ян садится спиной к Крису, упираясь одним локтем в спинку дивана и поджимая под себя колени, и вновь утыкается в телефон. Но уже через несколько секунд чувствует, как сильная рука перехватывает его поперёк живота и тянет ближе к себе. Понимая, что Чан, видимо, в очередном приливе нежности хочет притянуть его к себе на колени, Чонин по привычке закатывает глаза и на выдохе шепчет: «Опять». Бан вдруг замирает, а потом отпускает его. Ян не успевает заметить потускневших в свете экрана и горящих гирлянд глаз мужчины, и лишь удивлённо моргает, когда Чан скатывается на пол.       - Ликси, садись на диван, я посижу с Чанбином тут, – тихо бормочет Кристофер, трогая за плечо трясущегося от страха Феликса.       Ли растерянно кивает и перебирается на чужое место.       Чонин покрывается мурашками и ощущает, как резко падает температура тела от волнения. Он не обращает внимание на Феликса, подпрыгивающего рядом с ним на пугающих моментах, хватающегося за него всеми конечностями и всё больше сжимающегося в комочек. Чонин сверлит взглядом затылок Чана, но тот, даже если и чувствует его взгляд, так ни разу и не оборачивается. Ян неуверенно продвигает стопу ближе к краю дивана, будто бы случайно задевает плечо Криса, и тот дёргается почти как от ожога и отодвигается в сторону. Чонин жалобно заламывает брови и обрывисто вздыхает, начиная переживать всё больше. Что он додумался сказать, чёрт возьми?       К концу фильма, когда история достигает кульминации, а сцены сливаются в одну кашу из крови, монстров и жутких звуков, Феликс обливается слезами от страха и бормочет, чтобы этот ужас поскорее выключили. Чонин ни на что не обращал внимание и ни о чём не думал, сосредоточившись на Ликсе. Ян старался успокоить парня, разрешил перекинуть через себя ноги, чтобы прижать дрожащее тело друга ближе. Зачем устраивать нечто подобное, когда один из них претерпевает такие потрясения?! Чонин едва ли не волком смотрел на хёнов, когда те с энтузиазмом обсуждали фильм, по-доброму шутили на Феликсом, пока тот хватался за каждую салфетку, протянутую ему Яном.       - Йена, – тихо бормочет Ли. – Я боюсь идти в ванную один.       Чонин, осознав, к чему тот клонит, расширяет глаза и качает головой.       - Ликс, нет.       - Пожалуйста, – брови Феликса изламываются, во взгляде такое отчаяние вперемешку со страхом, что даже Яну становится не по себе. – Я знаю, что ничего не случится, но… после увиденного… ничего не могу с собой поделать. Пожалуйста, мне очень страшно!       Чонин удручённо кивает и уже через двадцать минут сидит на тёплом полу их ванной, пока за шторкой льётся вода. Внутри всё колется. Чонин думает – сам виноват. Он собственными руками взрастил в себе эти колючки. Чан на него до конца вечера так и не взглянул – лишь мазнул взглядом, когда прощался со всеми, натягивая пуховик на пороге и подгоняя разговорившегося Джисона. А Чонин привык, что Чан всегда на него смотрит. Что не мажет взглядом, как со всеми, а согревает. Он всегда с ним очень мягкий, даже если Ян кусается и отталкивает. Это было впервые, когда Крис так странно отреагировал. Может, сегодня Чонин перегнул?       - Я уже так жду Рождества, – лениво тянет Феликс с закрытыми глазами и, потянувшись, перекидывает руку через живот Яна.       Все разбрелись по комнатам, в квартире было тихо. Ли выглядел довольнее некуда, когда тащил свою подушку к Чонину в спальню.       - Зубы мне не заговаривай и отодвигайся, – елейным голосом произносит юноша.       Феликс разочарованно вздыхает и переворачивается на спину, оставляя друга в покое.       - Ты уже придумал, что подаришь Чану? – с улыбкой поворачивается Ли.       Чонин замирает на месте, уставившись в потолок, и надеется, что его разошедшееся сердцебиение не слышно на всю комнату. Почему он спросил именно про Чана?       - Э-э, как-то не дошёл ещё до темы подарков, – нервничает Ян.       - По-моему, тут и думать долго не надо, – зевает Феликс, а после отворачивается и затихает.       Уснул? Чонин поглядывает на друга ещё несколько минут, прислушивается к его размеренным вздохам и перекатывается на бок, поджимая колени. Парень свешивается с кровати, поднимает с пола большую мягкую игрушку и, обхватив руками и прижав её к груди, расслабляется. Чана обнимать приятнее. Он большой, тёплый и мягкий. Чонин бы сейчас хотел обнимать его как огромного плюшевого медведя. Он бы, может, побыл большой ложечкой. Или взобрался просто сверху на Криса и уткнулся ему в шею, чтобы нос не мёрз и чтобы полной грудью дышать родным запахом. И ведь Чонин, на самом деле, может попросить об этом: зайти как-нибудь вечером в спальню старшего, утонуть в его постели и проспать в обнимку с Чаном всю ночь. И Чан, наверное, только рад будет. Но Чонин так не может. Он так не привык. И хёны не могут судить его за то, что он не желает делиться своей близостью, когда им того хочется. Для него это особенно. Он бы делился своей близостью с Чаном хоть каждый день, когда их никто не видит. Но Чан его наставник, его друг. Чонин лучше вообще не будет соприкасаться с ним, чем лелеять потом каждое воспоминание о чужой подаренной ему нежности и ласке и изнывать в ожидании, когда его коснутся снова.

***

      Возможно, Чонин действительно сделал что-то не так. Возможно, он обидел Чана достаточно сильно, раз тот становится таким холодным после того вечера. Ян утопает в тёплом плюшевом свитере крупной вязи с высоким воротом, сжимает в руках два стакана с айс-латте и айс-американо и с напускной уверенностью шагает по коридору в заветную студию. Может, он просто надумывает. Может, у Чана просто плохие дни и он не в духе.       Дверь он открывает бесшумно, просовывая голову в проём и цепляясь взглядом за обличённую в неизменно чёрный фигуру. У противоположной стены стоит рабочий стол с несколькими мониторами, Чан сидит спиной ко входу, поверх кепки натянуты наушники, и, кажется, он абсолютно не замечает вошедшего. Чонин улыбается, когда слышит, как старший напевает «I’m yours» Jason Mraz. И хотя Крис пел её довольно часто, Ян всегда наслаждался тем, сколько чувств старший вкладывает в каждую строчку.       - And it's our God-forsaken right to be loved, loved, loved, loved, loved, – его голос постепенно становится громче, Чан откидывается спиной на спинку стула и покачивает головой в такт мелодии. – So I won't hesitate no more, no more. It cannot wait, I'm sure.       Чонин проходит за порог и прислоняется спиной к косяку, всё ещё сжимая в руках стаканы с кофе и замораживая свои пальцы. Он не простит себя, если сейчас прервёт Кристофера и не дослушает.       - Our time is short. This is our fate, I'm yours.       У Чонина горят щёки и заходится сердце. Он бы хотел иметь достаточно уверенности, чтобы во всём признаться. Их жизнь ведь, правда, так коротка, так почему он тратит её на переживания о несбыточном. Парень тяжело вздыхает и откидывает голову, упираясь затылком в раму. Прикрывает глаза и вслушивается в каждое слово песни, которую знает наизусть.       Как только Чан допевает последнее слово, Чонин тут же направляется к его столу, боясь распереживаться и сбежать. Бан растерянно поворачивает голову, когда два стакана с кофе резко опускаются на стол по правую руку от него, и растерянно поднимает взгляд. В его глазах мелькает удивление, а после… ничего. Ян надеется, что его сердце не лопнет сейчас под рёбрами. Потому что глаза Чана не теплеют. Впервые они не теплеют. Они холодные. Так Кристофер может смотреть на кого угодно, но только не на Чонина. Они бывают горящие, если они ссорятся; острые и прищуренные, если Чан требует от младшего больше стараний; расплывчатыми, если он только проснулся. Крис тут же отводит взгляд, но Ян всё равно успевает заметить. Старший поправляет чёрную кепку и приподнимает уголки губ.       - Отлыниваем от тренировок, а?       - Вообще-то, я недавно отзанимался, хён, – усмехается Чонин, пододвигает второе кресло на колёсиках ближе к себе и усаживается поближе к Чану, но тот будто бы незаметно откатывается назад. Всего на несколько сантиметров, но парень замечает и сухо сглатывает.       Он неуверенно пододвигает стакан с американо в сторону Чана и поднимает сверкающие глаза. Дарить заботу и нежность несвойственно для Чонина, поэтому он надеется, что его щёки сейчас не выглядят как два огромных розовых пятна на его лице.       - На улице минус пять, Йени, – с улыбкой тянет Кристофер, качая головой, однако благодарно кивает и уже присасывается к трубочке.       - Пусть я замёрзну до смерти, но выпью айс-кофе, – усмехается Ян и подхватывает латте. – Как у тебя тут успехи?       Чан моментально воодушевляется, делает большой глоток, отставляет стакан и, поправив рукава свитшота, пододвигается ближе к столу.       - Дописал бит, хочешь послушать? – Крис кидает взволнованный взгляд на парня.       - Это на ту песню, для которой лирику Джисон писал? – Бан кивает. – Давай.       Чан включает с самого начала и встаёт из-за стола, начиная расхаживать по комнате. У него иногда такое бывает: когда показывает что-то новое, что ему удалось создать, в первый раз, он сильно нервничает и не может усидеть на месте. Чонин надеется, что Крис подойдёт сзади, обопрётся локтями на спинку его стула или ладонями в его плечи, как часто любит делать. Но этого так и не происходит. Старший не спеша ходит по студии, пьёт кофе и посматривает на Чонина, ожидая реакции. У Чонина, если честно, уши заложило от беспокойства, и он почти ничего не слышит. Почему его не касаются? Ян обрывисто вздыхает, отпивает небольшой глоток кофе, замораживая стянувшееся от нервов горло и проталкивая обратно образовавшийся ком.       Он что-то рассеянно говорит Кристоферу, когда тот интересуется его мнением после прослушивания, роняет несколько улыбок, когда старший шутит. Они некоторое время сидят в тишине, нарушаемой лишь щёлканьем мышки и бьющимся льдом в стаканах. Чонин от скуки (на самом деле, у него просто уже чесались руки) тыкает пальцами Чана в рёбра, даже не отрываясь от телефона в этот момент. Обычно Бан после этого нападал на него с щекотками, потому что Чонин её боится, но в этот раз тот лишь кидает на него короткий взгляд, не поворачивая головы.       - Ты чего? – тихо спрашивает Крис, сосредоточенный на работе.       И Чонин чувствует себя идиотом. Потому что, ну… Это неловко. Он сам прикоснулся к Чану, сам потребовал внимания, и это был их привычный жест, это была почти традиция, в этом не было ничего особенного, однако сейчас Кристофер делал вид, будто это нечто странное, не свойственное им. И Чонин не хотел себе признаваться в том, что понимает, почему Чан так поступает. Он ведь чувствовал себя точно так же, когда его оттолкнули, едва он попытался притянуть Яна к себе на колени. Тоже в привычном жесте.       - А, – глупо приоткрывает рот Чонин. – Я… Ничего.       Он лишь для приличия сидит ещё десять минут, чтобы не вызывать подозрений и не уходить сразу после этой неловкой ситуации. Но потом подхватывает стакан с кофе, тихо прощается и бесшумно покидает студию, осторожно закрывая за собой дверь как мышонок.       Чонин чувствует себя каким-то брошенным. Хотя его никто не бросал. Они даже не… они не друг друга, чтобы бросать. Чан не обязан что-то делать для него, не обязан заботиться, не обязан касаться. А Чонин не имеет права обижаться. Он и не обижается. Он скорее приходит в ужас от мысли, что теперь так будет всегда – хён будет к нему относиться так же, как и все остальные.       Рождество это какое-то нелепое. Так думает Чонин, когда вечером заходит в общежитие и сбрасывает обувь, пытаясь после впихнуть в шкаф, полный мнимой уверенности, что она вместится, хотя оттуда уже вываливается другая. Парень раздражённо отбрасывает кроссовки на пол у коврика. Будет в таком случае стоять здесь. Следом в шкаф летит куртка, наперекосяк повешенная на плечики.       В свою комнату Чонин заходит обессиленный от бессмысленного раздражения. Он ложится поверх мягкого зелёного пледа с рисунками рождественских тростей (Феликс его сюда притащил, потому что ему самому уже было некуда девать свою праздничную атрибутику) и сворачивается в комочек, утыкаясь в телефон. Лениво полистав соцсети, он тяжело вздыхает и открывает камеру. Надо что-нибудь сделать. Мысль о том, что самым верным решением будет поговорить с Чаном обо всём напрямую или перестать накручивать себя вообще, отчаянно барахтается в его сознании, но Чонин так же отчаянно её игнорирует. Он подносит телефон ближе ко лбу, наклоняет его, чтобы было видно лицо, сводит глаза к объективу и делает снимок на широкоугольную камеру. Фото получается до ужаса нелепым: уголки его губ приподняты в самой идиотской улыбке, щёки кажутся до безобразия огромными и какими-то раздутыми даже из-за ракурса, а глаза косят. В общем, хёнам это поднимет настроение. Чонин открывает общий чат, прикрепляет фотографию и замирает на несколько секунд, думая, как подписать.       Чонин:       *фото*       Крольчиха задерживается на работе, пока её детёныши умирают с голоду. Ноль заботы о собственном потомстве.       Ян и сам фыркает, когда перечитывает своё сообщение. Уже через пару минут в чате начинают появляться сообщения.       Чанбин:       Йени, не жди, когда он вспомнит о твоём существовании, приходи к нам! У нас полный холодильник!       Джисон:       До поры до времени. До Чанбина.       Хёнджин:       Да, Йена, приходи к нам, мы накормим тебя, Чанбин в кои-то веки раскошелился и заказал еду!       Чонин отсчитывает секунды и старших хватает на целых пятнадцать, прежде чем начинают мелькать предсказуемые сообщения.       Чанбин:       Йени такой милый!       Со добавляет не меньше десяти рыдающих смайликов и разбивающихся сердец.       Хёнджин:       Хлебушек такой хорошенький! Йени, моё сердце не выдерживает!       Придурки. Какие же они придурки, думает Чонин, закатывая глаза, однако не может остановить разливающееся по грудной клетке тепло.       Чан. Чан тоже должен как-то отреагировать. Он всегда пишет что-то забавное на его глупые фотографии, но делает это так нежно, слово Чонин отправил в чат снимок с демонстрацией икебана, как минимум.       Сынмин:       Ты дурак? Чонин, в морозилке полно еды, ты умеешь пользоваться мультиваркой. Я верю в тебя.       Чонин растягивает раздражённо губы и вздыхает. Кто бы сомневался.       Чан:       Какого чёрта вы уже валяетесь дома, когда я до сих пор торчу здесь?!       Минхо:       Вот она, благодарность за мою заботу.       Дальше Чонин не читает и блокирует устройство, отбрасывая на другой угол кровати. Стараясь оттянуть момент, когда он окончательно провалится в меланхоличное состояние, парень поспешно притягивает к себе с прикроватной тумбочки ноутбук и уже через несколько минут сосредотачивается на сериале. Не то чтобы это помогает. Голова забивается какими-то совсем не праздничными мыслями. Почему Чан ничего не ответил? Почему сделал вид, будто и вовсе не заметил отправленную Яном фотографию? Чонин игнорирует ускоряющееся от тревоги сердцебиение. Люди не должны так чувствовать себя в Рождество. И хотя во все предыдущие года Чонин был так же одинок, а его чувства не взаимны, как сейчас, он всё равно не ощущал себя настолько паршиво. Словно в нём выключили эту яркую, сверкающую разными цветами гирлянду. Почему в этом году всё так неправильно? Кто-то пытается украсть Рождество, как Гринч? Чонину не хочется думать о том, что это он сам портит себе праздник.

***

      Следующим вечером он, преисполненный неожиданной уверенностью, идёт в комнату Феликса. Последний с интересом поворачивает голову, сосредоточенный на компьютерной игре, когда пушистая макушка младшего просовывается в проём. Ли взглядом показывает, чтобы тот проходил, и Чонин неловко прикрывает за собой дверь, облокачиваясь на неё и пряча ладони за спиной.       - Ну? – улыбается Феликс. Чонин пугается того, каким севшим звучит и так низкий голос хёна: тот сегодня весь день провёл в студии, практикуясь в пении.       Ян кусает нижнюю губу, не зная, как начать. Буквально несколько секунд назад в нём бурлила решимость и храбрость, от которых на данный момент осталась жалкая лужица.       - Ты придумал, что подаришь Чану? – на одном дыхании выпаливает Чонин. – У меня совершенно нет идей.       Глаза Феликса на мгновение сверкают, а лёгкая улыбка начинает больше походить на кошачью ухмылку. Он осматривает топчущегося на месте Чонина, и его сердце щемит от нежности. Младший в каких-то затёртых серых штанах, съезжающих раз за разом на тазовые косточки, такого же цвета свитшоте на два размера больше. В этой огромной одежде он выглядит таким мягким и очаровательным, что у Феликса покалывает кончики пальцев от того, как сильно ему хочется раздавить сейчас Яна в объятиях.       - Подарочной бумагой себя оберни, – тихо произносит Ли, наблюдая за реакцией.       Чонин вспыхивает так сильно, что у него от смущения начинает кружиться голова.       - Ч-чего? – не помня себя от стыда, выдавливает Ян.       - Не делай вид, что не понимаешь, о чём я, – вздёргивает бровь Феликс.       Ян молчит до последнего, свято веря, что его это спасёт.       - Йена, у тебя всё на лице написано вот уже который год, я ума не приложу, как Крис до сих пор не догадался, – он наклоняет голову набок, так, словно объясняет элементарные истины ребёнку. В какой-то степени так и было.       - И как… А как же… А остальные? – заикается Чонин, собирая разбросанные по черепной коробке мысли в кучу.       - Ну, вот сам и узнай.       Ян молчит с полминуты, бегая глазами по комнате и неуверенно возвращаясь ими к старшему раз за разом, пока тот пытливо на него смотрит.       - Почему ты такой спокойный? – выпаливает Чонин.       - А каким мне стоит быть?       - Разве ты не считаешь меня странным?       - Почему я должен считать тебя странным? – Феликс цыплёнком наклоняет голову.       - Потому что Чан не тот человек, в которого мне можно… влюбляться, – с трудом произносит Ян, жалобно сводя брови.       - Тебе вообще нельзя влюбляться. Работа у нас такая, – Ли пожимает плечами. – Не лучше ли будет, если это будет Чан, чем кто-то, кто действительно недоступен для тебя?       Чонин вмиг потухает, подобно свече, и опускает взгляд под ноги. Чан тоже был недоступен. Чонин мог позволить себе увидеть хёна в любой момент, поговорить с ним, обнять его, уснуть с ним в одной постели, но он всё ещё был бесконечно далёким. Таким был Чан. На расстоянии вытянутой руки и тысячи миль одновременно.       - Так что ты там говорил про подарок? – вновь подаёт голос Феликс, заметив, как погрустнел Ян.       - Не знаю, что подарить. Я не слишком силён в чём-то… сентиментальном, – поджимает губы Чонин.       - О, поверь мне, ты очень силён, – фыркает Ли, но, видя, как растерян перед ним младший, продолжает: – Спроси лучше у Хёнджина. Вот уж кто точно олицетворение романтики!       Чонин задумывается на несколько секунд, после чего молча кивает и так же тихо, как появился, исчезает за дверью.       Боясь передумать, Ян звонит Хвану уже через пару минут, когда оказывается в своей комнате.       - Хён, если бы ты был сильно влюблён в человека и хотел как-то ненавязчиво выразить свои чувства, но чтобы было непонятно, но чтобы можно было догадаться, но при этом почти незаметно… – торопливо тараторит Чонин без всяких приветствий, как только на том конце берут трубку.       - Эй-эй, полегче, – испуганно бормочет Хёнджин.       - Что бы ты подарил ему? Скажем, на Рождество.       - Ты кому-то…       - Я пишу песню, – тут же перебивает его Чонин с заготовленной репликой.       Возможно, от Хвана не нужно было скрывать. Если знал Феликс, то знал и Хёнджин. Последний был крайне проницательным. Однако Чонин не был готов сейчас обсуждать со старшим то, что столько лет он считал своим секретом.       Хёнджин молчит некоторое время, и Ян даже несколько раз проверяет, не сбросил ли он вызов.       - Я бы подарил своё сердце.       Чонин замирает на месте, растерянно водя глазами по комнате.       - Дурак. Я сказал – ненавязчиво и незаметно! – Ян устало трёт пальцами глаза, уже считая свою идею обратиться за помощью к хёнам провальной.       - Я имел в виду в прямом смысле, – спокойно продолжает Хван на том конце. – Сделай его из чего-нибудь.       Чонин обрабатывает слова друга некоторое время, пока мнёт пальцами тонкую ткань штанов на бедре. Он ждёт, когда зарождающаяся мысль обретёт плоть в его воображении, и наконец облегчённо выдыхает.       - Хёнджин, ты гений. Спасибо.       Чонин дожидается, когда тот задумчиво ответит «Ага», и отключается. Он старается не думать о том, что Хван тоже всё знает. Он точно знает. Возможно, знают все. Возможно, даже Чан.       Тем лучше. В это Рождество Чонин чувствует себя до ужаса отчаявшимся и жалким. Если Чан не ответит ему взаимностью (мечты об этом казались такими же несбыточными, как обнаружение воды на Марсе) или хотя бы не даст ему шанс, Чонина это, если не уничтожит, то сильно расстроит уж точно. С другой стороны, он знает, что их отношения всё равно будут крепкими, как сталь. Потому что с Чаном по-другому и быть не может. Ян действительно готов к тому, что ему откажут. Они поговорят, Кристофер скажет самые нужные и верные слова в мире, после которых сердце Чонина не будет ощущаться уж слишком растоптанным, а скорее таким, когда его подбирают с пола и старательно пытаются отмыть и склеить. Чан сделает для него всё, он о нём позаботится. Вот, что осознаёт Чонин, листая бесчисленные видео на ютубе. О нём заботятся. И будут заботиться в любом случае.

***

      Чонин проводит за изготовлением своего подарка несколько ночей, потому что график перед Рождеством, как назло, забит настолько, будто они в эту неделю последний раз являются айдолами. «Чёрт бы побрал эти нелепые праздники», – в отчаяние думает Ян, когда ставит будильник на семь тридцать утра и едва ли не со слезами на глазах читает надпись «Вам осталось спать два часа сорок три минуты».       Голова Чонина раскалывается на две части от недосыпа, его тело измучено, эмоции сокращаются до очень небольшого диапазона: ему либо грустно, либо яростно, либо никак. Со старшими он старается вести себя как обычно или вовсе не пересекаться, потому что знает, что те начнут сильно переживать, что только усугубит всю ситуацию. Несмотря на своё подавленное от недостатка отдыха и сна состояние, Чонин каждую ночь садится на кровати, запасается кофе и принимается за изготовление подарка, с нежной улыбкой осматривая то, что у него получается. Ведь это для Чана. Для Чана по-другому нельзя.       В танцевальном зале не то прохладно, не то температура под тридцать. Ян не может понять: его немного знобит, но при этом тело покрыто испариной. Парень тяжело дышит, уткнувшись локтями в чуть согнутые колени и зажав между предплечьями голову. По загривку, лбу и вискам бежит пот, одна капля срывается прямо с носа, падая на пол под его ногами. Пол жёсткий, сидеть на нём больно, скоро начнёт затекать поясница и всё по списку, но лечь на спину Чонин себе не может позволить: он просто уснёт. Сон. Господи, как же он хочет спать.       Он и сам не замечает, как начинает плакать. Слёзы просто начинают скатываться по щекам, срываясь на поблёскивающий ламинат. Эта дурацкая усталость, дурацкое Рождество, хореография, что никак не поддавалась, а Чонин знал, что причиной является первый пункт. Скорее бы уж наступило Рождество и всё наладилось. Слишком утомлённый, Чонин даже не пытается себя остановить и всхлипывает всё чаще и громче. Нужно проплакаться, пусть вся эта тёмная накопленная энергия выйдет из него вместе со слезами. Сделать это наедине с собой лучше всего. Сейчас он прорыдается, пожалеет себя, вытрет сопли, попьёт водички и вернётся к работе.       Чонин вздрагивает, когда тяжёлая тёплая ладонь ложится на его спину. Он и так знает, кто это, и лишь с отчаянием думает: почему именно сейчас? Смирившись с неизбежным, он поднимает голову, сталкиваясь с двумя жадно разглядывающими его глазами. У Чана на глубине взгляда столько беспокойства, нежности и желания защитить, что Чонину становится стыдно. Он не может заставлять хёна так сильно переживать.       - Йени, – хрипит Крис, боясь спугнуть сжавшегося до атома парнишку.       Чонин сейчас был похож на кленовый лист в ноябре: едва прикоснёшься – сорвётся и плавно опадёт на землю. Такой уязвимый и оголённый.       - Всё нормально, просто устал, – бормочет Ян, изо всех сил стараясь выдавить улыбку. Для Чана всё что угодно.       - Я кофе принёс. И Макдональдс, вообще-то, тоже, – растерянно говорит Бан, оборачиваясь к двери, на полу около которой стоял крафтовый пакет и подстаканник.       - Макдональдс, – скулит Чонин и вновь начинает всхлипывать, с отчаянием смотря на старшего.       Тот ломает брови, не зная, что так расстроило Яна, и по привычке тянет его к себе на колени. Тело Чонина тут же поддаётся, и он с энтузиазмом седлает чужие бёдра, обнимает крепко широкие плечи и утыкается покрасневшим носом в приятную, источающую родной аромат толстовку.       - Я так люблю Макдональдс. Чан, ты лучший, – хнычет Чонин, мысленно воя от стыда.       Он наверняка выглядит сейчас таким жалким, сопливым, с тёмными кругами под глазами, с уродливо искривлёнными в плаче губами, с красными щеками, чёрт бы побрал его способную к покраснениям кожу. Но Кристофер всё равно крепко прижимает его к себе и тихо смеётся.       - Мне стоит радоваться, что ты плачешь от счастья из-за Макдональдса? – в притворном замешательстве спрашивает Чан.       - Дурак, – шмыгает носом Чонин, отстраняясь, слезает с чужих колен, тут же усаживается рядом по-турецки, в ожидании уставившись на старшего. – Тащи сюда свой Макдональдс.       Лицо Бана буквально светлеет, и он, неуклюже подрываясь с пола, направляется к двери.       Чонин, честно говоря, был бы не против, чтобы вот это было его подарком на Рождество – обед с Чаном, состоящий из фастфуда и кофе, в танцевальном зале на полу, когда волосы растрёпанные и потные, глаза слегка опухшие от недосыпа и слёз, зато сердце припорошено мягким снегом и гоняет чувства по венам. Вот бы почаще так. Чтобы только вдвоём сидеть и обсуждать какую-то свою чепуху, которая им обоим нравится, находиться в уютной тишине, а не слышать вечный хаос, созданный их друзьями.       Все его бессонные ночи не имеют никакого значения, если после Чан будет с тёплой улыбкой подавать ему картошку-фри и заправлять выбивающиеся прядки за уши, потому что у самого Яна руки грязные.

***

      К Рождеству Чонину становится страшно, и в нём уже не так много уверенности в том, что ничего не изменится после его признания. Внутри него происходят такие метаморфозы от нескончаемых мрачных мыслей о том, что отношения с Чаном могут кардинально измениться не в лучшую сторону, что парень окончательно истощает свой разум. Поэтому двадцать четвёртого числа он спит до полудня, что крайне несвойственно ему, но это первый выходной за восемь дней, а шарики уже закатились за ролики, поэтому Чонину даже жаль, что он не проспал до вечера.       Минхо впрягает Хёнджина и Джисона помогать ему с праздничным столом, пока остальные пытаются создать видимость того, что они тоже что-то делают, чтобы Ли не придумал им занятие. Чонин и Сынмин тащатся за фруктами в супермаркет под общую шумиху.       - Выглядишь паршиво, – как бы невзначай бросает Ким, с интересом рассматривая мешочек с мандаринами, пока Чонин в ожидании стоит рядом, уперевшись локтями в тележку.       - Да что ты, – без энтузиазма отзывается Ян.       - Ничего не хочешь сказать?       Чонин почти неслышно вздыхает и отворачивается, делая вид, будто и вовсе не расслышал.       - Я с кем разговариваю? – лениво, но с недовольством подаёт голос Сынмин.       Ян закатывает глаза, выпрямляясь.       - Я просто устал.       - И это, конечно, никак не связано с твоими ночными посиделками, – тут же отзывается Ким. Чонин в замешательстве смотрит на друга. – Сколько раз я просыпался ночью последние дни – в твоей комнате постоянно горит свет. Мне это не нравится.       Ян чувствует такую вселенскую усталость, что нет сил даже как-то оправдываться. Хочется просто нагрубить в ответ, но он знает, что это плохая идея, поэтому предпочитает промолчать.       - Ну, так? – Ким отрывает взгляд от чтения состава бананового хлеба и подозрительно прищуривается.       - Я пока не хочу об этом говорить.       - Хорошо, – Сынмин кивает, слегка приподнимая уголки губ. – Просто надеюсь, что ты достаточно отдыхаешь.       Недостаточно. Чонин вообще не отдыхал всю неделю и успел проклясть все эти праздники десять раз. Он даже не уверен, окупятся ли его страдания. Хуже всего становилось, когда он представлял, как все его мечты о взаимности с грохотом рушатся прямо в Рождество и вместе с ними рушится и сам Чонин. Пусть рождественское чудо хоть раз случится. Хотя бы раз.       Когда они заходят в квартиру и сваливают пакеты у порога, из гостиной внезапно выглядывают шесть голов и пытливо на них смотрят. Ян хмурится, переглядываясь с таким же растерянным Кимом.       - Что? – непонимающе спрашивает Чонин.       Ян внимательно обводит всех взглядом и замечает, как Феликс несколько раз приподнимает глаза чуть выше их макушек и как-то странно и совершенно по-кошачьи улыбается. Чонин медленно задирает голову одновременно с Сынмином и издаёт самый недовольный вздох в своей жизни.       - Вы все придурки, – констатирует он. – Просто придурки.       Омела висела над порогом как грозовая туча. Ещё хуже всю ситуацию сделал Минхо, откуда-то доставший телефон и начавший снимать этот кошмар на камеру.       - Я не стану с ним целоваться, – отрезает Ян, насупившись, и переводит взгляд на Сынмина. У того на лице внезапно оказывается довольная ухмылка. – А ты-то чего лыбишься?!       - Да ладно тебе, Йени! Традиция есть традиция, – Ким наклоняется ближе к парню.       Чонин чувствует себя преданным, когда замечает, что даже Сынмин смотрит на него с самой издевательской улыбкой.       - Не поцеловаться под омелой плохая примета, – разносится в тишине мелодичный голос Хёнджина.       Ян переводит полный ненависти взгляд на Хвана, и в этот же момент Ким резко клюёт его в губы громким чмоком, тут же отстраняясь со смехом, который поддерживают остальные. Огорошенный Чонин стоит на месте несколько секунд, после чего нервно начинает скидывать с себя обувь и куртку, приговаривая:       - Меня в жизни так не унижали.       - Сынмина-а, а меня поцелуешь? Сынмина-а! – начинает доставать парня Чанбин, вешаясь на него и зажимая в кольце рук, прижавшись сзади, пока тот безуспешно пытается оттолкнуть Со.       - Дурак, – смеётся Ким.       В гостиной начинается возня и полный хаос, как это всегда и случается, стоит им собраться всем вместе. Чонин всё же фыркает, замечая, как Чанбин лижет Сынмина в щёку, как самый настоящий пёс, и тот с визгом пытается вырваться из железной хватки. Ян окончательно расслабляется, когда Чан, со смехом наблюдая за друзьями, треплет его по волосам и гладит широкой ладонью по спине. Он внезапно замечает на Кристофере какой-то нелепый красный свитер с жёлтой каллиграфической надписью «Merry Christmas». На ногах, однако, были привычные, чуть растянутые клетчатые штаны чёрного цвета. Чан выглядел как домашнее родное кресло: хотелось поскорее забраться на него, свернуться поудобнее и задремать, окружённый мягкостью, теплотой и лаской. Чонин запрещает себе думать, что у него, может быть, появится такая возможность.       Вечер проходил относительно спокойно, если пребывание их всех ввосьмером в одном помещении вообще можно назвать спокойным. Минхо, Джисон, Феликс и Хёнджин строили за кухонным столом пряничный домик: Сынмин купил этот набор, когда они с Яном стояли в очереди на кассу в супермаркете. По телевизору шла уже вторая часть «Гарри Поттера». Чан и Ким готовили мясо на кухне, громко что-то обсуждая и смеясь, пока Чанбин доставал Чонина, растёкшегося по дивану с телефоном в обнимку. В конце концов, Ян заснул прямо на плече удивлённо улыбающегося хёна. Со лишь сделал фильм потише и замер на месте, боясь разбудить младшего.       Через полчаса в гостиную вернулись Бан с Сынмином, держа тарелки с мясом и требуя оперативно освободить обеденный стол. Группа инженеров с пряничным домиком наперевес в несколько рук старается перетащить свою постройку на другую поверхность. Чан, заметив младшего, заснувшего на плече Чанбина, обеспокоенно хмурится, тут же оказываясь рядом.       - Он, кажется, почти не спал всю эту неделю, – тихо говорит Ким, крутясь вокруг стола и раскладывая приборы.       - Думаю, надо отнести его в спальню. Пусть вздремнёт, – Чанбин уже дёргается, чтобы поудобнее переложить Яна, но его резко прерывает шёпот Чана:       - Не надо, я сам отнесу.       Шесть пар внимательных глаз стреляют в сторону лидера и тут же возвращаются к своим делам. Кристофер осторожно перекладывает расслабленное тело в свои руки и аккуратно поднимает его, прижимая к себе, держа под коленками и лопатками. Голова Чонина откидывается на чужое плечо. Уже в коридоре между дверями спален Ян сонно бормочет:       - Чан, что такое?       - Тч-тч-тч, я просто отнесу тебя в спальню, – нежным шёпотом отзывается тот. – Поспишь пару часов. Не волнуйся, подарки без тебя не начнём открывать.       И Чонин вновь расслабляется, утопая в чужих мягких руках, как в тёплом домашнем кресле. Как ему и хотелось. Быть может, рождественское чудо работает. Он благодарно улыбается, когда его тело укладывают на кровать, а потом вдруг слышит тихое и неуверенное:       - Полежать с тобой немножко?       Ян принимает решение не открывать глаза и только несколько раз кивает в ответ. Чан тут же укладывается рядом, притягивая разомлевшего юношу к своей груди. Чонин перекидывает руку через бок Бана, утыкается носом между ключицами и закидывает ногу на мужчину, позволяя чужому колену проскользнуть меж его бёдер. Ян в последний момент подавляет в себе скулёж, когда пальцы Криса зарываются в его волосы и осторожно подушечками массируют кожу головы. Потом всё это можно будет списать на его сонливость и усталость, но сейчас Чонин позволяет себе быть слабым и нуждающимся. Должен же он хоть что-то получить от этого Рождества.       - Хлебный мякиш, – ласково усмехается Чан в его макушку.       Ян успевает расслабленно улыбнуться и моментально проваливается в сон.       Он просыпается ровно через пару часов благодаря будильнику, предусмотрительно заведённому Баном. Чонин чувствует себя ещё более уставшим, но, по крайней мере, его мозг хотя бы немного перезагрузился.       Юноша сонно щурится, выползая из постели, натягивает рукава глубокого свитшота сильнее на ладони, трёт глаза кулаками. В гостиной слышится копошение и негромкий смех. Когда Чонин появляется в проходе, он натыкается взглядом на друзей, играющих в монополию, рассевшихся на полу вокруг низкого столика.       - Ну, что за прелесть, – под нос усмехается Хёнджин, первый заметивший младшего.       Остальные синхронно поворачивают головы на топчущегося на месте и лениво моргающего Чонина. Тот отводит взгляд.       - Чего пялитесь? – ворчит Ян, толкая стопой Сынмина, чтобы тот подвинулся. – Дайте сяду.       Чонин отказывается присоединяться к игре и лишь с интересом наблюдает за парнями и их препираниями, фыркая от смеха, когда замечает Феликса, едва ли не со слезами на глазах смотрящего на Джисона, уплетающего пряничный домик. Вероятность того, что у Ли останется психологическая травма после такого, слишком велика.       Чонин время от времени бросает взгляды в сторону Чана, сжимая ладонями щиколотки и стараясь игнорировать собственное заходящееся сердце. С минуты на минуту они начнут открывать свои нелепые подарки, среди которых в маленькой коробочке лежит то, что приготовил Чонин. Он положил его под украшенную ёлку ещё с утра, чтобы не передумать и чтобы не было возможности уже вытащить его оттуда, испугавшись. Что Кристофер скажет, когда увидит? Он поймёт? А как отреагирует, если поймёт. Ян и сам не знает, как отреагирует, когда его подарок наконец раскроют. Он просто надеется, что декабрьские звёзды в этот раз сжалятся над ним.       - Осталось пять минут, осталось пять минут, – паниковал Феликс, мельтеша перед глазами и убирая всё лишнее со стола.       Ли старается выбрать самую атмосферную рождественскую песню и настраивает сразу несколько в очередь. Чан безрезультатно пытается его успокоить, пока другие участники открывают бутылки с шампанским, расставляют бокалы и сразу три тарелки с брауни. Подарком Феликса друзьям на это Рождество стало брауни. Они, в принципе, не дарили друг другу подарки в последние годы, в особенности на какие-то праздники, за исключением дней рождения. На Рождество они устраивали тайного Санту и готовили друг другу какие-то маленькие глупые подарки, чтобы просто посмеяться всем вместе, снять это на камеру и хорошо провести канун.       Они вытаскивают свои подарки из-под ёлки ровно в полночь, когда наступает двадцать пятое декабря. Ищут подписанные коробочки, мешочки и пакеты, рассаживаются на диван, ковёр и стулья и в гостиной ожидаемо начинается хаос. Феликс сидит за спиной Хёнджина, обхватив последнего руками и ногами, как обезьянка, и громко смеётся Хвану на ухо, когда видит, что досталось в подарки его друзьям. Чанбин закатывает глаза, сдерживая улыбку, когда видит детский набор феи, состоящий из ободка с бабочками на пружинках, крыльев и волшебной палочки со свисающей мишурой.       - Кто это сделал? – Со поднимает этот розовый кошмар на уровне лица, обводя взглядом хохочущих друзей.       Хёнджин громче всех бьётся в истерике на ровне с Ханом, подняв руку и тут же получив летящей с дивана подушкой по лицу. Феликс успевает спрятаться за его плечами, хихикая вместе со всеми. Сам Хван, однако, в подарок получает краски для грима для лица и в страхе поднимает глаза, зная, что сегодня его настигнет участь быть подопытным кроликом. Минхо и Джисон раскрывают подарки друг друга (максимально неожиданно, что они выпали друг другу, ага) в углу дивана и негромко переговариваются, погружаясь в свой собственный мир. Чан беззвучно смеётся, когда открывает коробку сразу с целым набором омолаживающих масок для лица, и Сынмин выдаёт себя с потрохами, забавно крякая у него под боком. Феликсу приходится оторваться от Хёнджина, чтобы раскрыть свой подарок, где оказываются рукавицы в виде кошачьих лапок. Ли это приводит в такой восторг, что он тут же их надевает и завороженно разглядывает свои руки, со сверкающими глазами демонстрируя всем, как прелестно это выглядит. Сынмину достаётся книга Харуки Мураками на английском языке, о которой он успел прожужжать все уши участникам за последние пару недель. Чонин неожиданно обнаруживает в небольшой коробочке два изящных серебряных кольца: юноша не носил пирсинг, однако его пальцы часто были украшены кольцами. Ян надевает украшения на средний и безымянный пальцы, где они идеально сидят, и рассматривает причудливые формы колец, пока не слышит голос рядом с собой:       - У тебя руки такие красивые. Я знаю, что у тебя много колец, но не смог удержаться, когда их увидел, – тихо говорит Чан.       Чонин поднимает глаза на Криса и легонько улыбается, прижимая украшенную металлом руку к груди.       - Спасибо. Они прекрасны.       Чан выглядит так, словно хочет сказать что-то ещё, но осекается и отворачивается с тёплой улыбкой.       - О, там, кажется, ещё одна коробка лежит, – вдруг говорит Сынмин, перегнувшись через подлокотник дивана поясницей и свесившись вниз головой.       - Мне лень вставать.       - Мне тоже.       - И мне.       Кристофер тяжело вздыхает, поджав губы, и неспешно идёт к ёлке, выуживая из-под имитации снега под деревцем небольшую коробку. Чонина начинает потряхивать от волнения, он опускает взгляд на свои колени, поджатые к груди, и надеется, что выглядит не слишком очевидно.       Чан открывает коробку и останавливается на месте, не доходя до ковра, где сидят остальные. Внутри сердце. Аккуратно сшитое из пряжи сердце, набитое мягким пухом, размером как раз с ладонь Бана. Пряжа была двух цветов: красного и зелёного. Посередине чёрными нитками было чуть криво вышито «Chan’s». Чонин осознаёт, что выкрутиться не получится и свести всё в шутку – тоже, когда поднимает на мгновение взгляд и видит, что Кристофер смотрит на него очень серьёзно. Неужели у него даже в мыслях не было, что это кто-то другой? Как он понял, что это именно Чонин?       У Яна начинает кружиться от переживаний голова, съеденное брауни неожиданно чувствуется в желудке грузом, ладошки потеют. Ещё и все голоса постепенно стихают, когда участники замечают застывшего посреди гостиной с коробкой Бана. Чонин ощущает, как щиплет в носу, и не выдерживает: он подрывается с пола и быстрым шагом уходит в свою комнату, стараясь не обращать внимания на удивлённые взгляды.       - А что… случилось? – неуверенно спрашивает Джисон в тишине гостиной, прерываемой играющей «All I want for Christmas is you».       Чан только поднимает на друзей потерянный взгляд и ни слова не говорит, после чего вновь смотрит на плюшевое сердце, выуживает его из коробки и осторожно обнимает двумя ладонями.       Сынмин и Хан пересекаются задумчивыми взглядами, моргают друг другу и одновременно поднимаются с дивана.       - Так, всё, ёлку подмышку и на выход. Продолжим праздновать у нас, – бодренько заявляет Джисон. – Шампанское заберите.       Чанбин возмущённо стонет и Хёнджин поддерживает его в своём недовольстве.       - Чешите одеваться, я говорю, – указывает на друзей пальцем Хан. – В темпе вальса, ребята. Не видите, у нас тут рождественская мелодрама…       Чан даже внимания ни на кого не обращает. С ошарашенным видом плетётся на кухню, чтобы попить водички и в себя прийти. Держит в руках это плюшевое сердце и дожидается, когда наконец хлопнет входная дверь. Кристофер тут же поспешно направляется к чужой спальне. Он останавливается у закрытой двери и слабо стучит несколько раз. По ту сторона тишина, будто и нет никого. Чан укладывает раскрытую ладонь на деревянную поверхность и бесшумно постукивает пальцами по ней от нервов.       - Йени, это я.       С трудом Бану удаётся уловить лишь пару тихих шагов. Он облегчённо вздыхает.       - Все ушли.       - Зачем? – испуганно подаёт голос Чонин.       - Ну, я… не знаю, – растерянно отзывается Чан.       У Кристофера собственное сердце в груди колотится, словно заведённое. Ему бы сейчас взять ситуацию в свои руки, включить привычную серьёзность, но он себя таким пьяным от любви ощущает, что совсем ничего не соображает.       - Ты, может… скажешь, что думаешь об этом? – Чан глупо смотрит на мягкое сердце в своей руке. – Как мне понимать, вообще… ну…       Бан почти бьётся лбом о дверь перед собой от стыда. Что он несёт, чёрт возьми? Ни одного связного предложения – сплошное мямленье.       Чонин в ответ молчит. Ни единого шороха не слышно. Чану опять кажется, будто в комнате никого нет. Даже дыхание не слышно. Он и сам своё задерживает. Слышит только негромко доносящееся из гостиной «It’s beginning to look a lot like Christmas».       - Тогда я скажу, – прокашлявшись, произносит Крис. – Чонин…       - Нет! Не говори ничего, не говори! – тут же вскрикивает младший. – Мне страшно, – чуть тише добавляет он.       - Хорошо. Хорошо, не буду, – мягко отвечает Бан. – Я просто подожду здесь.       Чан послушно отходит к противоположной стенке и опирается спиной. Подумать только… Это, и правда, с ним происходит. Он запрещает себе надумывать и окунаться в мечты, но мысли всё равно неконтролируемо разлетаются. Такой влюблённый… Он такой влюблённый, что хочется прямо сейчас сесть и написать целую песню! Не то чтобы он часто пишет тексты, но сейчас чувствует такой прилив вдохновения, что даже пугается.       Чан от волнения начинает ходить туда-сюда, дожидаясь, когда по ту сторону подадут какой-нибудь знак.       Чонин неподвижно стоит посреди комнаты и из последних сил старается удержаться в сознании, потому что ему так страшно, что сердце будто вот-вот не выдержит и остановится. Он себе это как-то попроще представлял. Что он мужественно примет любой ответ, выскажет всё, что он думает, и постарается не развалиться на куски в то же мгновение, когда ему откажут. А теперь он прячется в своей комнате, как маленький ребёнок, оттягивая неизбежное. Старается спасти своё сердце, если это имеет хоть какой-то смысл. А ведь оно уже покоится в ладонях Чана. Сам же и отдал его.       Чонин глубоко вздыхает, сжимает подрагивающие ладони в кулаки и неуверенно открывает дверь.       Чан смотрит огромными глазами, полными надежды и переживаний. Яну даже стыдно становится, что он заставил хёна волноваться. Снова.       - Йени… – ласково зовёт Бан.       - Я объясню, – чуть слышно отзывается тот.       Кристофер послушно кивает и в ожидании замирает на месте. Чонин делает маленький шаг навстречу, всё ещё оставаясь за порогом, и прикладывает ладонь к косяку. Между ними как будто бы всё ещё эта закрытая дверь, отделяющая друг от друга. Если Чан захочет, он всегда может войти в эту комнату. Чонин будет ждать. Если не сегодня, то в любой другой день. Он всегда будет ждать его.       Ян знал, что Бан был влюбчивым человеком, он просто не мог жить без любви. Его голова никогда не пустовала, там всегда кто-то был. Будучи трейни, когда Чонин только-только начал общаться с Крисом и демонстрировать своё намерение кровью и потом попасть в его группу, он часто был рядом с ним и волей неволей узнавал ближе. Чан не мог жить без флирта, без прикосновений, без хотя бы малейшего проявления любви, заботы и защиты. Поэтому он был самым лучшим лидером для них. Всю свою любовь он отдавал в первую очередь команде.       А Чонин таким не был. Он не был готов отдавать свою любовь сразу всем. И влюблялся он всего-то пару раз в жизни. Чан вот как раз второй. Чонин по натуре был лебедем. Он хоть всю жизнь потом будет вынашивать в себе и оберегать свою любовь к Кристоферу, даже если тому она не нужна будет. Но если… если всё-таки Чан примет её, Чонин отдаст всё, что у него есть.       Ян поднимает глаза и с колотящимся в груди сердцем произносит:       - У тебя, если присмотреться, тоже веснушки на щеках есть.       Брови Чана взлетают вверх. Мужчина не знает, что он должен чувствовать и нужно ли что-то отвечать.       - И, когда ты спишь, ты приоткрываешь рот и иногда храпишь из-за больного носа, – Чонин чуть приподнимает руку, чтобы указать пальцем на собственное лицо. – Ты хлещешь свой айс-американо без добавок, и, если честно, я понятия не имею, как можно пить эту жижу, но, когда покупаю его тебе, всегда пробую один глоточек и проверяю, как получилось.       Брови Чана изламываются, он приоткрывает губы, чтобы, видимо, что-то сказать, но Ян перебивает.       - Ты засиживаешься в компании допоздна, но, если бы ты позволил, я бы сидел там вместе с тобой, чтобы возвращаться вместе. И я бы… следил ночью, чтобы ты не храпел, – Чонин нервно усмехается, отводя глаза и заливаясь краской. – Боже, как нелепо звучит, – он качает головой, ощущая стыд, но продолжает: – После того киновечера мне… мне было так больно, что ты больше не касаешься меня, я… Я не подумал, когда сказал, я не знал, что могу обидеть тебя, – Ян замечает, как Бан поджимает губы, отводя взгляд на мгновение: он не любил обижаться, не любил, когда люди чувствуют себя виновато из-за него. – Я никогда не имел в виду то, что сказал. Просто мне тяжело… – Чонин громко вздыхает, будто задыхается от собственных слов. Он вдруг чувствует, что его глаза увлажняются, а горло неприятно стягивается. – Мне тяжело потом каждый раз, я словно живу от прикосновения к прикосновению, зная, что это ничего не значит, но для меня это значит всё, – надломано выдавливает Чонин.       Крохотная слезинка скатывается по его нежной щеке, и Ян знает, что вот-вот разрыдается, потому что никогда не умел спасти себя от этого.       - Для меня это всегда имело значение, – негромко отзывается Чан, и Чонин поднимает на него свои огромные, влажные, блестящие глаза.       - Тогда прикоснись ко мне так, как тебе бы хотелось, – шепчет и дрожит, как кленовый лист. Вот-вот сорвётся и плавно опадёт на землю.       Это было своего рода признанием. Чонин не мог сказать этого вслух, он и так уже превысил свой лимит откровений и каких-то особенных слов, а потому ждал, как Кристофер ответит на это.       - Могу ли я? – с надеждой переспрашивает Чан.       - Тебе не нужно спрашивать. Никогда не нужно было.       Бан перешагивает порог, избавляясь от расстояния между ними, и, наклонившись, совсем невесомо касается чужих губ своими. Только губами. Он не смеет прикоснуться к дрожащему Чонину как-то иначе. Сразу отстраняется и обдаёт его кожу дыханием. Чонин глаза не закрывает, смотрит, как оленёнок на яркий свет фар в чужие глаза, так близко находящиеся сейчас к нему.       - Не плачь, – нежно шепчет Чан, аккуратно берёт его лицо в ладони и сцеловывает слезинку с мягкой щеки.       Губы Чонина искривляются, он хватается за края глупого рождественского свитера Бана пальцами, боясь всё испортить, но при этом отчаянно желая ощутить, что происходящее реально. Ян всхлипывает раз, другой, задушено икает, однако это не спасает его от выплёскивающихся эмоций. Кристофер стирает большими пальцами всё новые и новые солёные дорожки, заливающие его руки, и Чонин сам тянется к нему за ещё одним поцелуем. Их рождественская близость наполнена вкусом фруктов, пряничного домика и слёз, но впоследствии это станет самым ценным воспоминанием. Счастливее, чем когда-либо. Прямо сейчас.       В ворохе пушистых разноцветных пледов Чонин отвечает на каждый поцелуй очень бережно и преданно. И в этот момент Чан понимает – Чонин даже не кленовый лист. Снежинка. Маленькая и уязвимая. Стоит только едва коснуться, и растает на глазах. Поэтому Кристофер прикасается аккуратно и с нечеловеческой нежностью. Чонин даже не знал, что люди на такое способны: его маленькое сердце птичкой истошно бьётся в груди, когда Чан прихватывает его нижнюю губу, просовывает одну ладонь под поясницу, придерживая; другой, широко раскрытой, держит за затылок, будто они не на мягком матрасе, а как минимум на асфальте. Ян удовлетворённо вздыхает, ощущая восхитительную тяжесть тела Криса на себе. Зарывается пальцами в чужие локоны. И, если честно, волосы Чана очень повреждённые, но зато самые родные и пахнут всегда приятно.       Чонин отстраняется, закидывает голову и намеренно подставляет беззащитную шею. Губы Кристофера тут же находят своё законное место. Он сначала даже не прикасается, а лишь обдаёт рваным дыханием: младший слышит, какое оно сбитое и обжигающее. Кожа Яна покрывается мурашками вслед за этим надсадным дыханием под челюстью. Его ощутимо дёргает, когда Чан неожиданно мокрыми губами прикасается к шее и мелкими влажными поцелуями ведёт под ушко, высовывает кончика языка и тыкается в чувствительное место с маленькой ямкой прямо за мочкой. Чонин поспешно вытягивает ноги из-под чужого тела, чтобы обхватить ими поясницу Бана и ещё ближе прижать к себе: ему надо, чтобы совсем не было места, чтобы сшить их кожу между собой.       Чан каждое нуждающееся в ласке место одаривает тёплым поцелуем, едва-едва прихватывая кожу и не оставляя следов, чтобы услышать срывающийся неуверенный стон, совсем тихий, только для него. Кристофер отчаянно жмурится и хмурит брови, снова и снова облизывая пламенную кожу. Чувственность, граничащая с болью. Чонин в его руках дрожит так очевидно и сильно, будто и не знал, что так бывает. А Чонин и не знал. Он о настоящем человеческом желании и горячей любви ничего не знал.       Ян уверенно переворачивает их, усаживаясь на чужие бёдра, и, не помня себя от нежности, накрывает шею Чана своими губами. Ему тоже хочется показать, как хорошо ему ощущаются прикосновения. Бан только осторожно укладывает ладони на напряжённые бёдра Яна и раскрывает рот при горячем выдохе: губы Чонина скользят по его шее так восхитительно и правильно. Младший распахивает глаза от удовольствия, быстро перемещаясь от участка к участку, дурея от солёного вкуса гладкой мягкой кожи. Не выдержав накрывающего его волнами возбуждения, он снова отчаянно прижимается к губам Чана, и тот незамедлительно отвечает, одновременно крепче сжимая в ладонях бёдра. Чонин целуется поспешно, стараясь взять всё и сразу, проезжается ягодицами по выпуклости под собой, потому что… Это ощущается по-новому, но всё, что связано с Чаном, ему нравится. Кристофер громко мычит, несдержанно дёргая бёдра Яна в сторону своего стояка, и отрывается. Чонин, боясь, что старший сейчас сделает какую-нибудь глупость (например, остановит их), без всякого стыда проезжается по бугорку ещё раз, с нажимом и прогибаясь в пояснице. Чан шумно втягивает воздух через нос, вновь перекатываясь и подминая Чонина под себя.       - Йени, – низко зовёт Кристофер с хрипом.       Тот смотрит преданно, прижимаясь носом к щеке Бана, и в не самом удачном положении всё равно пытается вновь двинуть тазом так, чтобы его почувствовали.       - Йени, – пальцы Чана с силой сжимаются на чужих бёдрах. – Нам надо остановиться.       Чонин всхлипывает, крепче хватаясь за шею Криса.       - Почему? – тихонечко выдыхает.       - Не сегодня. Я очень… очень хочу, просто… – Чан падает лбом в чужое плечо. – Просто этого очень мало.       - Хорошо, – послушно шепчет Ян, ногтями поглаживая загривок старшего. – Эй, те идиоты оставили хоть одну бутылку шампанского? – вдруг интересуется он.       Крис вскидывает удивлённый взгляд на парня.       - Что? – вздёргивает бровь Чонин. – Рождество никто не отменял. У нас целая квартира в распоряжении.       Свет в гостиной они выключают, оставив лишь мерцающую гирлянду, бережно развешанную Феликсом и Джисоном, и телевизор. Бутылка шампанского стоит на журнальном столике у дивана вместе с обёртками, пакетиками и плюшевым сердцем. Чонин не сопротивляется, когда Чан осторожно притягивает его к себе на колени одной рукой, усаживая боком. Младший лишь устраивается поудобнее и жмётся ближе. Он широко улыбается, замечая падающие хлопья за окном, показывает Крису, и тот тоже зависает, увидев снег. Чонин так ярко улыбается и в глаза смотрит почти неотрывно, будто бы впервые видит. Чан тоже оторваться не может. Ловит каждую эмоцию младшего, словно никогда его до этого не знал. А Чонин однако всё тот же. Такой же колючий и забавный снаружи и мягкий внутри. Кристофер понять не может, почему он раньше не замечал. Глаза Чонина всегда так сверкали? Они всегда были такими сияющими, когда они смотрели друг на друга?       Чонин раз за разом прижимает свою ладонь к чужой груди, чтобы почувствовать громко бьющееся сердце. Теперь он знает, что оно бьётся для него.       - Эй, Чан, – нежно зовёт он, уложив голову на чужое плечо.       - М?       - С Рождеством.