Другие выходные

Ом просыпается из-за того, что жарко. Голова кружится, во рту сухо, как в пустыне, и до сих пор чувствуется опьянение. Он помнит, что в эти выходные все собрались у Перта, он помнит, как Перт достал еще одну бутылку текилы, помнит, что основной народ так и не разъехался, вырубаясь где попало. Помнит, как забрался на краешек дивана в гостиной, где уже дрых Нанон… Больше не помнит ничего. Бедром он ощущает знакомую тяжесть ноги Нанона. Знакомая рука обхватывает талию. Чувство — словно в горячий капкан заперли. Тело за спиной обжигает, и кажется, что невозможно дышать. На полу, возле дивана на светлом пушистом ковре, растянулись трое. Тэй устроился головой на животе Перта, а Перт уткнулся лицом в шею Чимона. Выглядит, как живописное место преступления. Ом чувствует себя чертовски усталым, но все равно не может уснуть. Просто лежит, бессмысленно разглядывая вращающуюся комнату, вслушиваясь в чужое дыхание. Ночь тянется бесконечно. Позади него Нанон стонет и шевелится. Ом лежит неподвижно, ожидая, что тот вот-вот проснется. Нанон стонет снова — звук низкий и полный удовольствия — и придвигается ближе, наваливаясь еще сильнее. Тепло и мокро целует в шею. — Ом? — бормочет Нанон. — Ты проснулся? Снова целует его горло сбоку, медленно, неторопливо. От поцелуев кожа болит и остается влажной. — Ом, давай же… Хочу трахнуть тебя… Нанон прижимается к нему бедрами, трется членом о задницу. — Нон, ты еще бухой? — шипит Ом, распахивая глаза. — Тут же куча народа. — Плевать, — хрипло шепчет Нанон, просовывая между ними руку, проводя ладонью по его позвоночнику. — А ты знаешь, что фанаты думают, что это я тебя должен трахать? — пытаясь отвлечься, Ом старается дышать ровно и беззвучно. — Белизны они что ли объелись, эти фанаты? — Нанон запускает ладонь за пояс джинсов Ома, сжимает ягодицы. — Хочу тебя, — просовывает самые кончики пальцев в отверстие, грубо, настойчиво тянет, пытаясь проникнуть глубже. — Черт, такой тесный… Я хочу трахнуть тебя прямо здесь, Пават, просто засунуть в тебя свой член… Нанон продолжает играть с ним, растягивать сухими пальцами. Ому неудобно, он инстинктивно пытается отстраниться и замирает, когда на полу кто-то всхрапывает. Позади него Нанон издает непонятный звук — то ли стон, то ли смешок. Он тянется к ширинке Ома, и неожиданно твердой рукой расстегивает молнию. Ом еще никогда в жизни не чувствовал себя таким голым, выставленным напоказ. Он не двигается, пока Нанон спускает с него джинсы, чтобы должным образом раскрыть перед собой. На мгновение пальцы исчезают, и он слышит влажные звуки. От одной мысли, что Нанон засунул пальцы себе в рот, что-то сжимается внизу живота. Отчаянно, чувствуя одновременно возбуждение и шок, Ом уговаривает: — Они проснутся. Точно проснутся. — Плевать, — пьяно повторяет Нанон, возвращая пальцы в его проход. — Ты такой тесный, — тихо говорит он, снова целуя Ома в шею — влажно, грязно. — Боже, Пават, так хорошо… Все, что Ом может сделать, пока Нон раскрывает его, неловко трахая своими пальцами до тех пор, пока он не начинает сжиматься вокруг них, словно прося больше, — это следить за людьми на полу и молиться, чтобы никто не проснулся. Нанон толкается бедрами, трется об него, будто не в силах больше терпеть, и грубая ткань его джинсов делает кожу Ома невыносимо чувствительной. Член Ома твердеет, Нанон обхватывает ствол, крепко сжимая и двигая ладонью. Ому становится невыносимо жарко и страшно. Он не хочет, чтобы кто-то видел его таким. У него все-таки есть гордость, даже если ему нравится, когда Нанон вбивается в него своим крупным членом. Ом знает, что это не делает его в меньшей степени мужчиной, но все равно не может позволить друзьям увидеть то, во что его превращает Нанон: в шлюху, молящую о том, чтобы ее трахнули сильнее, быстрее. Нанон хрипло шепчет что-то — больше для себя, чем для Ома. Жаркие, пошлые слова, которые становятся все громче. Его пальцы глубоко в заднице Ома, изящные и чертовски длинные, и отверстие вокруг них совсем мокрое от слюны, которую Нон использовал, чтобы уместить их там. Сердце Ома гулко колотится о ребра, ему кажется, что стук можно услышать даже в соседних комнатах. А Нон все так же играет с ним, заставляя хотеть, хотеть большего. Хотеть, чтобы Нанон наконец-то засунул в него свой член, взял его так, будто это и было причиной, по которой Ом вообще забрался к нему на диван. — Господи, я так хочу быть в тебе, — стонет Нанон. — Засадить тебе сразу, быстро — так, как ты любишь. Держать тебя и трахать. Тэй сопит и немного поворачивает голову. Нанон медленно вытаскивает пальцы, и Ом может почувствовать поясницей их липкость и жар. Губы Нанона снова на его горле, втягивают кожу на бешено бьющемся пульсе, пока он шарит по собственной ширинке. Ом напряжен и все еще пьян, и член Нанона так близко, но все равно не там, где ему это так необходимо. Он внезапно чувствует, как на глазах выступают слезы, от невыносимого желания, от того, что он не знает, чего именно хочет — чтобы всё прекратилось или же продолжалось. Только вот Нанона он хочет всегда. Ом дрожит, и заставляет себя оставаться неподвижным, когда Нанон наконец теряет терпение и обхватывает свой член, направляя, медленно, полностью погружаясь в подготовленное отверстие. — Ох, черт… — выдыхает Нон, почти громко, и Ом открывает рот, хочет попросить его быть потише, но не может выдавить ни слова. Кажется, будто член Нанона наполняет его всего, так, что даже в легких не остается места для воздуха. Ом послушно раскрывается, принимая. Нанон ни на секунду не останавливается, пока его яйца не касаются задницы Ома. Слезы застилают взгляд, когда Ом смотрит на пол, пытаясь справиться со своим дыханием. Такое чувство, будто член Нона настолько большой, что принимая его, само тело Ома меняет форму, образуя выпуклость под его горячей кожей. Руки Нанона повсюду, хватают за бедра, ребра, задницу — словно все это его собственность. Он даже не трахает Ома, просто двигается еле-еле, почти неподвижно заполняя его изнутри. Нанон трется носом о горло Ома, целует его влажную щеку. Замирает, тихо стонет и жадно слизывает с его кожи слезы, медленно качая бедрами, с каждым разом зарываясь в него все глубже. Ом не может сдержать тихого резкого вскрика, который рождается от этих движений. Если бы парни не были пьяны, они бы точно проснулись. А если проснулись? А если и не спали? Ома накрывает похмельной паранойей но уже поздно: Нанон толкается в него жаркими, длинными движениями. И это так полно, так тесно, так близко, что всё остальное больше не имеет значения. От основания позвоночника по всему телу Ома расползается огонь, словно кто-то разлил напалм по венам. Рука Нанона накрывает его член, ускоряется, и всего через несколько секунд Ома накрывает оргазмом. Он давит глухие стоны, крепко закусывая костяшки своих пальцев. Нанон входит невозможно глубоко, и зарычав Ому в затылок, кончает ему в задницу. Ом закрывает глаза. Проходит какое-то время, прежде чем, всё еще тяжело дыша, Ом разворачивается лицом к Нанону и обхватывает его руками. Нанон вытирает ладонь об обивку дивана, и тоже обнимает в ответ. И одно это объятие оправдывает весь неразумный риск. — Придурок, ты совсем ебнулся? — хрипло спрашивает Ом. Он надувает губы и изо всех сил пытается сделать осуждающий вид, сам прекрасно понимая насколько фальшиво его недовольство. — Возможно, — так же хрипло отвечает Нанон, улыбаясь, как довольный котяра. — Учти, в следующий раз сверху я. — В следующий раз обязательно ты.