Темнота – друг молодежи

Голова шла кругом, а перед глазами все плыло, размазываясь, словно невысохшие краски. Ночной город за окном мелькал разными огоньками, заставляя мужчину морщиться от подкатывающейся к горлу тошноты. Снова напился, ну чтоб его! Телефон неприятно завибрировал в кармане. Его жужжание будто доходило до мозгов и вибрировало уже там, а рингтон звучал где-то отдалённо, словно за пределами вселенной. — Мужчина, да возьмите вы уже телефон! Недовольный таксист то и дело поглядывал на распластавшегося на задних сидениях мужчину, в его взгляде читалось отвращение. Развозить пьянчуг по ночам было самой нелюбимой частью его работы, — никогда не знаешь, то ли они наблюют тебе в салоне, то ли попытаются предъявить за все, что им только в голову взбредет. А иногда и все вместе. — Да ща-ща, е-мое… где эта мобила ебучая. Ощупав себя со всех сторон, Миша наконец-то нашел источник непрерывного жужжания, и путающимися пальцами выудил телефон из кармана куртки. Как назло именно тогда жужжание прекратилось. — Вот с-сука…! Горшенев раздраженно выдохнул и ударил свободной рукой по мягкому сидению. Пропустив злобное бормотание таксиста мимо ушей, Миша сощурился и попытался посмотреть, кто ему так настойчиво звонил, но мозг совершенно отказывался включаться в работу и вспоминать, на какие кнопки нужно было жать, чтобы включить журнал входящих звонков. Несколько раз проматерившись, он, хоть и с трудом, но засунул мобильник обратно в карман. Остаток пути он ехал уставившись в окно полузакрытыми глазами, чувствуя, как улетает куда-то в космические дали, а тело его распадается на атомы. Но мир вдруг резко замер, словно у него перекрыли дыхание, и пришлось снова вернуться на землю. — Приехали. Из такси Миша буквально выкатился, сунув водителю округленную сумму, не желая возиться с мелочью. С тяжкими охами, вздохами, попеременными падениями и скатываниями куда-то, Горшок наконец-то оказался перед родной входной дверью. Чудом успев нажать на дверной звонок, он скатился по стене вниз, выжидая шаги за дверью. Он знал, что ему сейчас сильно прилетит за то, что он снова напился до такого состояния, но сейчас это его совершенно не волновало. Сейчас бы просто доползти до кровати и вырубиться, а все остальное потом. А вот и шаги, лязг металлической двери, и… ощущение того, что его что-то сильно толкает. Миша не сразу понял, что сидит, облокотившись на входную дверь, блокируя своим телом свое же спасение. Устало вздохнув, он отполз в сторону, и дверь тут же открылась. В квартире было на удивление темно и тихо, лишь силуэт Оли слегка виднелся в полумраке. — Бля… Оля, ты прости меня, я… ну… немного переборщил, сама понимаешь… всякое бывает… В ответ лишь послышался тяжелый вздох. Только Миша начал самостоятельно заползать в квартиру, как почувствовал олины руки, взявшие его за талию, помогающие встать и не падать. Теплое нежное чувство растеклось внутри. Захотелось стянуть куртку и прижаться к ней всем телом, почувствовать тепло и ласку. Почувствовать себя любимым и защищенным. Оля была замечательной, она много заботилась о нем, следила, чтобы он не срывался, чтобы не делал глупостей. Но глубоко в душе Миша все еще не мог перестать думать о том, что каждый раз, когда она его обнимает, целует, говорит нежные слова, заботится, он представляет на ее месте другого человека. Человека, ближе которого он так и не сумел найти, свою родственную душу, своего когда-то лучшего друга. Андрея. Чувство вины вперемешку с любовью и горечью. Вины перед Олей, за то, что не может ответить ей тем же пылким чувством. Вины за то, что не сумел удержать Андрея рядом. Вины перед самим собой и Андреем, за то, что не смог сдержать ту симпатию к нему, позволив ей вырасти в любовь, навсегда пустить корни в его сердце, в его мозг, во все его нутро. Холодная вода внезапной вспышкой заставила Мишу вернуться в реальность. Он не заметил, когда они успели миновать коридор и дойти до ванной. Куртки и ботинок на нем уже не было. Стопами, укутанными в тонкие носки, он чувствовал холодный кафельный пол, а на его талии приятным контрастом лежала теплая ладонь. Очень хотелось притянуть ее к лицу и прижать к замерзшей щеке, чувствуя, как согревается под ней кожа, как нежные пальцы поглаживают, зарываются в волосы, снимая напряжение. От холодной воды тошнота почти спала, но в голове все еще было мутно, а перед глазами картинки в замедленном режиме сменяли друг друга. И очень сильно хотелось куда-то прилечь, тело ощущалось свинцовым, и ноги отказывались держать его в положении стоя. А рой мыслей в голове лишь усугублял ситуацию. Руки снова куда-то его вели, скорее всего в спальню. Оля сегодня пахла совсем по-другому, чем-то родным и далеким, приятно болезненным воспоминанием. Миша наклонился к чужой шее, вдыхая полной грудью, пытаясь уловить ускользающие вспышки в памяти, но Оля резко отпрянула, наверняка из-за того, что от него сейчас сильно несло алкоголем. Горшенев нахмурился и уставился куда-то в пол, продолжая неспешно переставлять ноги по направлению к спальне, сильнее сжав плечо Оли для сохранения равновесия. Кровать оказалась в сто раз мягче и приятнее, чем он помнил, но сразу лечь на нее ему не дали, заставив принять положение сидя, чтобы раздеться. Миша в темноте пытался разглядеть черты олиного лица, пока та буднично стягивала с него кофту, но были лишь смутно видны очертания носа, губ, поблескивающие глаза. Резко захотелось хоть какого-то физического контакта: дотронуться, сжать, поцеловать — что угодно. Когда Оля потянулась к его ремню, Миша накрыл ее ладонь своей, слегка сжал пальцы. Непроизвольно в голове всплыл образ Андрея, его руки, его взгляд. Горшенев представил, как бы тот выглядел сейчас, сидя у него между ног, на коленях, смотрящий на него снизу вверх. Его тут же окатило легкой волной возбуждения, смешанного с тоской, и Миша зажмурился, отгоняя от себя непрошенные мысли. В который раз. Даже алкоголь не мог справиться. Оля сидела неподвижно, за все это время она не произнесла ни слова, и Миша чувствовал в этом свою вину. Наверное, она обиделась на него, за то что он снова не сдержался, хотя обещал. А он правда старался. Правда убеждал себя, что все в порядке. Что Андрей ушел не навсегда, что он ушел не из-за него. Не от него. Что он обязательно вернется. Но голос внутри уверенно твердил раз за разом, что это все ложь, и Андрею он уже не нужен. И никогда не понадобится. Ему просто жизненно необходимо было хоть на время сбежать от этих мыслей, старательно выжигающих его мозг. — Ну я же… ну я же извинился. Ну вот чего ты опять? Тишина. — Ну ты же знаешь почему я так… так делаю, — язык еле-еле поворачивался, каждое слово выходило с трудом, но молчать Миша не мог, — Тяжело мне… ну не могу я все время носить все в себе, понимаешь? Не могу. Захотелось курить. Но Оля не разрешала курить в квартире, а выходить обратно на улицу было совсем не вариант. Горшенев устало выдохнул. Оля все еще молчала и это даже начинало слегка раздражать. Все еще не бросая попыток добиться этим вечером хоть какой-то ласки, Миша прикоснулся к шее Оли, проведя пальцами куда-то вниз к ключицам и обратно. Чужие руки на его ремне напряглись, и вдруг одна из них ловко скользнула по бедру. Миша вымученно улыбнулся, все-таки она не так сильно и обиделась. Оля приподнялась и приблизилась к его лицу, замерев. Ее дыхание обжигало кожу, ощущалось невесомым поцелуем на губах, но ближе она так не придвигалась. Горшок, не долго думая, резким движением сократил расстояние, впечатавшись в губы напротив. Наконец-то желанная близость чужого тела, чужое тепло. Миша лег на кровать, утягивая за собой и Олю. Голова снова поплыла от резкого движения, а тело закружилось, словно они оказались в невесомости. Он крепче схватил девушку за талию, как за единственный якорь, боясь, что иначе его может сильнее утянуть в неведомые дали. Пришлось сильно зажмуриться и глубоко вдохнуть, чтобы отогнать вновь подступившую тошноту. «А вот и космос», — подумалось Михаилу, когда перед глазами образовались мириады звезд и галактик, попеременно мерцающие и сияющие разными цветами. Он устало усмехнулся куда-то в олины губы и открыл глаза. Оля медленно сползла с него и, обойдя кровать, двинулась в сторону окна. Видимо, без слов поняла, что свежий воздух сейчас будет очень в тему. Ну, или же ей просто было дурно от того, как сильно несло от мужа перегаром. Вторая мысль Михаилу очень не понравилась, и он сразу исключил ее из возможных вариантов. Оля, дойдя до окна, встала к мужчине спиной и задумчиво уставилась куда-то вдаль, а Миша тем временем с неимоверным трудом пытался избавить себя от так мучавших его сейчас джинс. Их ткань сейчас казалась максимально грубой и жесткой, неприятно сдавливала кожу. Поэтому, когда джинсы победно шлепнулись об пол, Горшенев удовлетворенно выдохнул и распластался на кровати. Наконец-то в комнату ворвался приятный холодный воздух, лишь слегка морозный, — он сначала коснулся оголенных ступней мужчины, затем поднялся выше, пока не достал до головы, и Миша глубоко вдохнул, чувствуя, как каждая клеточка его организма ликует. Дурное состояние исчезло почти сразу, и даже частицы трезвости начали понемногу возвращаться к нему. — Ну… иди сюда. — тихим голосом проговорил Миша, рукой постукивая по матрасу рядом с собой. Силуэт у окна сдвинулся и лениво устремился в его сторону. Матрас под ним скрипнул и слегка прогнулся, — Оля присела рядом. Темно было, хоть глаз выколи, но это было сейчас очень кстати, ведь от яркого света в таком состоянии до жути болели глаза и голова. Оля сидела облокотившись на спинку кровати и снова застыла в одном положении. «Ну никакой инициативы, е-мое». Миша неторопливо привстал на локтях, и, поравнявшись с ее плечом, устроил свою голову на нем. Было уже приятно. Даже понемногу начало опять клонить в сон. В нос снова ударил тот до боли знакомый аромат, но мозг так и не мог сконцентрироваться на одном воспоминании, тасуя их, словно фокусник карты. Тело под ним задышало часто-часто, когда его рука, сначала мягко коснувшаяся колена, начала поглаживающими движениями устремляться выше. Мысль о том, что Оля дома почему-то была в джинсах, хотя обычно ходила в домашнем, пропала из головы так же быстро, как и появилась. Думать отчаянно не хотелось. Легким поцелуем он коснулся ее плеча, спрятанного за тканью, и, вытянув голову вперед, ткнулся губами в горячую шею. Он чувствовал бьющуюся в такт сердцу артерию под кожей, слышал ставшее рваным дыхание, что, кажется, даже на секунду остановилось, когда его язык прошелся по солоноватой, нежной коже, вычерчивая неровные круги. Свободной рукой Миша скользнул под футболку Оли со спины, заставив ту вздрогнуть, когда его пальцы коснулись нежной кожи на пояснице. Второй рукой он лениво слегка то сжимал, то гладил ее бедро чуть выше колена, дразня и не поднимаясь выше. Оля не выдержала, резко развернулась и, схватив Мишу за подбородок, впилась в его губы поцелуем. Горшенев немного опешил, он не ожидал от нее такого напора, особенно после того, как она весь вечер так демонстративно молчала. Но на поцелуй сразу же ответил, податливо открыл рот, позволяя чужому языку ласкать его. Его рука на олином бедре резким движением устремилась вверх, оказавшись прямо между ног. И ровно в этот момент Миша с нечленораздельным воплем отпрянул. Кажется, даже мгновенно протрезвев. — Оля, блять, откуда у тебя… ХУЙ?! — Миш, стой, стой… — Пиздец! У тебя ещё и голос Андрея! Нихуя себе я наклюкался! Миша с круглыми, полными ужаса и непонимания глазами стоял, всем телом вжимаясь в стену, не зная, чего ожидать дальше. — Миша, блять, да это же я — Андрей! Глаза открой! — Охуе-еть… — Горшенев попытался проморгаться, но Князь все еще был с ним в одной комнате, — Я вроде не прям так много выпил, чтоб до белочки сразу. — Да не галлюцинация я! — обиженно сказал Андрей и попытался подойти к Мише, но тот плавно, не отпуская стены, отходил от него все дальше, — Я тут, реально тут, Мих. Только что меня лобзал ведь, дебил. — Пиздец… Какого лешего ты тут вообще забыл? Где Оля? И почему… — Мише очень хотелось спросить, почему же тот позволил перепутать себя с Олей, хотя, судя по всему, был в полной трезвости, в отличии от него самого, но решил пока эту тему упустить, голова и без того гудела от абсурдности ситуации. — Я все объясню, Миш, просто успокойся сейчас. Миша уже успел сползти по стенке на пол и сидел, задумчиво уперевшись взглядом в ножку кровати. Кажется, кукуха у него совсем поехала. Вот и Князь мерещится, прям как настоящий, даже потрогать можно. А вот он с ним уже и потрогался и поцеловался, видимо по Фрейду пошло у него. А Оля тогда где? Может это она и есть, а он вместо нее Андрея видит. Или же она за очередную попойку сдала его в дурку, и он сейчас среди мягких стен, напичканный колесами, пялит куда-то в стену и давит глупую лыбу. Вот так для него все и закончится, видимо, — сбрендил и помрет, запомнившись всем, как «Горшок у которого перестал варить горшок». Ну и дела… Не так он хотел уйти. — Миша! Миша-а! Ты меня слышишь вообще? Миша не сразу заметил мельтешащего Князя перед глазами, но пришлось заметить, когда тот дал ему легкую пощечину, чтобы привести в чувства. — Ты ведь моя галлюцинация, да? Но ты мне врешь, потому что галлюцинации не говорят, что они галлюцинации, да? — Да сколько раз тебе говорить, что я не галлюцинация? Ну как тебе доказать? М? Еще раз по роже дать? Или так твои галлюцинации тоже умеют? — Андрей пристально вглядывался в мишины глаза, пытаясь разглядеть там хоть что-то, но встречал лишь уставший, неверящий взгляд. Андрей с горечью для себя заметил, как поменялся Миша за все то время, что они не виделись. Хоть они и были в темноте, и разглядеть было можно не так уж и много, увиденного им было достаточно, чтобы понять, что его друг за эти почти два года сильно постарел, а взгляд его, когда-то яркий и озорной, заметно потускнел. — Просто объясни мне, какого черта здесь происходит? Докажи мне, что я не совсем еще с катушек слетел. Андрей опустился на пол рядом с Мишей, лицом к нему. Все те споры, разногласия, поливания грязью, — все словно вмиг испарилось и стало таким бессмысленным, что хотелось просто рассмеяться от собственной же глупости. — В общем, Мих, меня Оля позвала. Она начала замечать, что ты совсем теряешь контроль, и она уже не в силах была тебя сдерживать. Ей было страшно за тебя, за дочек… — Андрей нащупал мишину руку и взял ее в свои ладони, успокаивающе поглаживая, — Она позвонила мне, очень сильно умоляла приехать, помочь. Сама она сейчас с дочками у матери. Она говорила… — его голос дрогнул, — Говорила что ты часто вспоминаешь обо мне, что скучаешь… Мишка, я ведь тоже скучаю, знаешь? Прости, если ты думал, что я тебя совсем бросил. Миша, да я ведь никогда бы так не смог. Я правда не ожидал, что ты так близко к сердцу это воспримешь. Андрей услышал тихие сдавленные всхлипы и сам еле сдержался, чтобы не заплакать. Но по его щекам все же успела пробежать пара одиноких слезинок. Немного переведя дыхание он продолжил: — Поэтому я здесь, Миш. Я тебя не бросал, и никогда не собираюсь. Поэтому выбрось всю эту чепуху из головы. И твои зависимости… с ними надо что-то решать. Ты главное помни, ты не один, мы тебе поможем. Но ты нужен нам здесь — живой, здоровый. Слышишь? — Слышу. Миша отнял руку, что Андрей от нервов все это время очень усердно натирал, и громко выдохнул. — А с поцелуем что? — внезапно спросил Горшенев. — Что с поцелуем? Тебя поцеловать? — Е-мое, да я имею в виду, какого хрена ты разрешил мне себя поцеловать? Типа я же не знал, что ты это ты, а ты же знал, что я это я. Да и сам потом целоваться полез. — чуть подумал и добавил, — И вообще я из-за этого твой хуй потрогал. Андрей вдруг громко рассмеялся, да так заразительно, что Миша не выдержал и сам залился смехом. И смеялись они почти истерически, от нервов, от накопленной боли, от невысказанных слов. — Ну с этим… — все еще нервно хихикая, начал Андрей, — Честно не знаю, почему я так сделал. Видимо захотелось мне… тебя поцеловать. Вот я и подыграл. А потом тебе мой член не понравился и ты убежал. — Дюх, ну ты как был дебил, так и остался, — Мише казалось, что он впервые за эти два года разлуки с Андреем так искренне смеется, — А знаешь, че? А я тоже хотел тебя поцеловать. Андрей резко перестал смеяться и Миша даже на секунду подумал, что ляпнул что-то не то. Как вдруг он услышал тихое: — А сейчас тоже хочешь? — Хочу. И Андрей наклонился к нему и, придерживая за затылок, нежно коснулся своими губами губ Миши. Медленно, плавно, — этим поцелуем он будто хотел показать всю глубину своих чувств, рассказать все то, что нельзя было выразить словами. Миша вцепился руками в бока Андрея, боясь, что если он его отпустит, то Князь снова куда-то сбежит. Прижимался к нему отчаянно, пытался запомнить каждое мгновение, каждое движение губ Андрея, почувствовать каждый его вдох и выдох. Но когда Андрей начал углублять поцелуй, Миша неожиданно отстранился. — Что случилось? — уже тяжело дыша, удивленно спросил Князь. — Я просто подумал… А как же Оля? Она же любит меня и… вообще тот факт, что ты сейчас здесь — все благодаря ей. А я тут с тобой целуюсь. Это же измена получается. Как-то не хорошо это выходит. Князев немного поник, нахмурился. Так и получалось ведь — измена. Ему тоже стало резко стыдно перед Олей. Она ведь хотела как лучше, а в итоге сама привела «любовницу» домой к мужу. — Черт. Я об этом даже как-то и не подумал, — его взгляд забегал по комнате, словно где-то здесь должно было таиться решение этой проблемы, нужно лишь его разглядеть, — Может нам ей рассказать? Типа знаешь, вдруг у нас шведская семья получится. У нас вон с Агатой вообще свободные отношения, просто нужно обговаривать кто, где, зачем. И прикинь, мы тогда будем жить все в большом доме: Оля, Агата, я, ты, дочки наши — большая дружная панк-семья! — Ну ты и выдумщик, Андро, — Миша засмеялся, — А я ведь реально представил. Знаешь, а звучит круто ведь! Я б так хотел. Чтоб всем вместе. — Ну вот и все! Я согласен, ты согласен, Агата тоже, мне кажется, будет не против, девчонки точно будут за, осталось Олю уговорить! — Ага. — приятно теплое чувство разлилось внутри, и Миша улыбнулся своим мыслям. Пусть этот план звучал до ужаса несуразно, по-детски наивно, но сейчас ему хотелось верить в то, что он обязательно сбудется. Здесь, в полной темноте, все еще не до конца протрезвевшему Мише казалось, что сейчас абсолютно любая глупость может сбыться. И ведь тогда ему никогда не придется снова быть одному, ведь вокруг него будет огромная творческая семья. И Андрей всегда будет рядом. Может он даже вернется обратно в группу. Из мечтаний о панк-семье Мишу вырвал крепко стиснувший его в своих руках Андрей. Кажется, от такого напора даже в спине что-то хрустнуло. — Миха, мне так тебя не хватало, ты даже не представляешь! — Тише-тише, — шептал Горшенев, а сам улыбался так широко, что скулы сводило. Он в ответ прижимался к Андрею, сцепив руки на его широкой спине, полной грудью вдыхал тот до боли знакомый запах, который он наконец-то сумел вытащить из лап ускользающих воспоминаний. И больше никогда не хотел его упускать.