Wrecking ball.

Иногда ему самому кажется, что он только и умеет разрушать. Ничего больше, только портить жизнь себе и окружающим. Превращать всë в пыль – дар с рождения, или же причуда. Хотя, кому дар, а кому проклятье. Способов навредить себе много. Своему телу, и это будет даже не так страшно, как навредить своему и без того хрупкому балансу восприятия и своим чувствам. К слову, у Шигараки и то и другое получается без проблем. Горячая вода оставляет на бледной коже красные пятна, и та, кажется, вот-вот слезет с тела парня, и станут прекрасно видны его прокуренные лëгкие, и алая кровь, которой, наверное, осталось уже не так много, наполнит ванну до краëв. В помещение уже становится сложно дышать из-за горячего пара, но Томура с полным безразличием продолжает вариться в кипятке, полностью игнорируя громкие стуки в дверь, за которой наверняка стоит обеспокоенная Химико. Воле не воле, но Томура лениво вылезает из кипятка, протирая прямо рукой напрочь запотевшее и немного разбитое в правом углу зеркало. Он сам его и разбил, когда понял, почему Даби предал его. Когда посмотрел на своë отражение. Когда его чуть не стошнило от собственного лица. Сейчас, спустя почти три месяца, картина не поменялась. Да и вряд ли поменяется. Будто из зазеркалья на Шигараки смотрят два уставших рубиновых глаза, под которыми за это время образовались огромные синяки, а губы стали ещë более обкусанными от постоянных нервов. Влажные волосы вьются колтунами. Никто больше не расчëсывает их, нежно проводя руками по голове, бурча под нос что то незатейливое. «...» Глубокие раны на шее уже оставили уродливые шрамы, но Томуру это совершенно не заботит. Может, раньше он и клеил туда различные пластыри и старался подавить привычку. Но сейчас абсолютно всë равно. Ему уже не для кого стараться выглядеть опрятно. «...» Осколок стекла он спрятал далеко и надëжно. Кусок острого и сильно замызганного кровью материала скользит по запястью, оставляя очередную продолговатую царапину, из которой почти сразу начинает сочиться алая жидкость, капать на кафель. Больно и неприятно, но это лучше, чем желание расщепить себя собственной причудой наконец возьмëт верх. Стук в ванную комнату повторяется, но уже с угрозой, что сейчас Тога начнëт выбивать эту несчастную дверь. От неожиданности Томура сильно сжимает в руке осколок, который моментально режет ладонь, и оттуда крупными каплями начинает капать кровь. Парень шипит, но когда разжимает руку, вместо осколка оттуда прямо туда же, на залитый кровью кафель, высыпается горстка пыли. Томура судорожно дëргает плечами, беззвучно то ли смеясь, то ли задыхаясь от недостатка кислорода в помещении. Он снова разрушил всë. И будет продолжать делать это, пока не сотрëт и самого себя с лица земли. Но он может – и он будет это делать. Ему больше ничего не остаëтся. Химико серьëзным тоном предупреждает, что и в правду выбьет дверь, начиная грозно считать до трëх, но Томура выходит раньше чем девушка говорит «три». И выходит молча, не отвечая ни на один вопрос. Лишь натягивает капюшон на влажные волосы, пряча порезанную ладонь в карман. Никто не должен знать о его страданиях. Иначе страдать начнут все. В его комнате как обычно темно и одиноко. А ещë до жути пусто. Раньше на стенах весели хотя бы фотографии – прямо как у нормальных людей. А потом Даби ушëл, оставив Томуру биться в истерике, и даже не подумав, что в этоц истерике тот разнесëт половину их штаба. Фотографии Шигараки все до единой превратил в пыль. Так же как и шкаф и часть подоконника. С таким безумием в глазах. С таким отчаяньем на сердце. Томура ëжится в кровати, забираясь под одеяло с головой. Плакать уже нет смысла. Слезами ничего не исправишь. В голове продолжает без остановки крутиться их первый разговор по душам на крыше какой то заброшки. «– Ты не боишься меня? – Хах, с чего это я должен тебя бояться? – Если буду рядом, наверное даже нарочно превращу твою жизнь в кошмар, а тебя самого – в прах. – Да плевать. Мне уже нечего терять...» Даби растягивал скобы в искренней и до ужаса широкой улыбке, делая очередную затяжку. Томура лишь кивает сам себе, повторяя пример Даби, выуживая очередную сигарету из второй по счëту пачки. Томура почти отказался пить, чтобы не казаться перед Даби больным на голову алкоголиком. А потом Даби ушëл, и Шигараки выпил литровую бутылку ликëра залпом прямо у себя на кровати, небрежно капая на матрас горячими слезами, раздирая только-только зажившие раны на шее. Даби предал его. Даби предал всю Лигу в целом. Но, кто то его простил за предательство, а кто то до сих пор не верит тому, что ему говорят почти каждый божий день. Даби говорил, что Томура чудесный собеседник. Что его худощавая фигура вполне себе красивая. Говорил, что его выпирающие ключицы, продолговатые царапины на почерневших рëбрах только подчëркивает элигантную худобу. Что все эти шрамы показывают его злодейскую натуру. А потом он променял его на героишку с крыльями. Были ли правдой те слова? Томура уже не уверен. Последнее, что он тогда видел, это как Тога с грустью висела крепких на плечах Даби, мурча что то себе под нос. И как сам Даби держа Ястреба за руку, с мольбой о прощении смотрел прямо в рубиновые глаза Томуры, из которых уже начинали течь не последние слëзы. Даби даже не попрощался, а Шигараки тяжело дыша упал на колени, как только массивная дверь захлопнулась. «Хватит реветь, дурак!» сам себе шепчет он, но отчаянье лишь накрывает новой волной. Раньше Томура не плакал. Теперь тоже не будет. Рано или поздно слëзы просто закончатся. Может, Даби будет счастлив с любимым человеком, вернëт родной цвет волос, примет геройскую сторону. Может, Томура нацепит маску полного безразличия и наконец перестанет плакать. Сейчас же нет. Сейчас ему охото разрушить этот мир. Стать тем, кем он является с рождения – ходячим разрушением. И он пойдëт и разобьëт Даби лицо так же, тот разбил ему сердце. Потому что он может. Потому что он может...