***
Очередной бескрайне гнилостный день существования, наполненный помутневшими образами прошлого и с любовью привитыми отцом тёмными и отвратительными позывами. Помутневшие глаза уставились в оголенное ночное небо, сухая трава и мелкий мусор неприятно впивались в липкую от пота плоть. Свежий ветер мешался с тошнотворным запахом крови, мочи, и казалось самой смерти. Где-то на грани сознания заплясали огоньки тёплого и уютного лагеря со старыми товарищами по оружию, чьи лица смазались в одно непонятное пятно, словно кто-то пролил кислый эль на полотно нерадивого художника. Голоса такие далекие, что не громче писка комара. Эти редкие моменты просветления не давали Тав полностью забыть в какой нескончаемый кошмар она попала после героического спасения Врат Балдура. Если бы было в её силах всё изменить, вернуться, подчинить этот чертов мозг, как того желал Отец — сделала бы она это? Возможно, но скорее всего она бы еще тогда обнажила острую сталь и выпотрошила свой же живот, чтобы спасти себя и в какой-то степени мир. Нет, нет… Еще перед битвой со Старшим Мозгом ей следовало пойти против Баала, отречься от него и никогда не принимать его проклятое наследие. Смогла бы она это сделать — может быть и нет. Но в таком случае её бы либо убил разъяренный бог убийств, либо же собственные компаньоны. Уж Лайзель бы точно справилась с этой миссией. Но все эти мысли сейчас были бессмысленными, да и к тому же бессвязными. Девушка перестала замечать, как день сменялся холодной отчужденной ночью, как её руки пачкались в горячей вязкой крови, а на изнуренном, грязном теле на манер доспехов красовались разорванные, уже ставшие трапезой трупных червей, кишки неизвестно кого или чего. Всё смешалось в одно нескончаемое кровавое пятно, а моменты передышки превращались в огни дикой и мерзостной похоти. В мыслях словно на смену иллитидской личинке поселились копошащиеся жуки, которые постоянно кричали и требовали — «Больше крови, плоти, больше… Больше отродий Баала». Всё, о чем способно думать это проклятое тело теперь — это убийства и порочное размножение. Отец был на удивление креативен в наказании своего юного разочарования. Смерть была слишком легка? Но девушка невольно продолжала, не в силах насытить клокочущую в животе похоть и усмирить мысли о нечестивом потомстве. На губах красовалась почти что счастливая ухмылка, а в глазах был тленный морок, отвлекающая призма, не дающая увидеть целостность отвратительной картинки. Взгляд был устремлен на яркие звёзды, а на деле видел до слёз удушающую вонь трупов, уже разложившихся, а может только недавно охладевших, а возможно и вовсе еще живых будущих жертв. Гоблины, люди, эльфы, дфорфы, старики, дети, едва открывшие глаза младенцы — разбора не было, лишь бы вонзить кинжал поглубже, посильнее, с наглостью забрать чужую жизнь, без причины, просто ради ничего. Одурманенная улыбка лишь расползлась шире по грязному лицу. Протяжное скуление рядом лежащего гнолла служило искусной игрой барда на ниточках чужих жизней. Хотя уже не чужих, раз отродье Баала с такой лёгкостью заявляет на них свои права. Слегка повернув голову, девушка встретилась с угасающими глазами монстра, с которым она ранее предавалась гнусным порокам, на которые была стальная воля Отца. Мех гнолла был мокрым, насквозь пропитанным его собственной кровью, местами его же семенем, а разрез на брюхе и слегка вывалившийся кишечник подсказывали, что существу осталось совсем недолго. — Восхитительно, — твердили голоса в покалеченной голове, смакуя каждое хриплое дыхание, словно угадывая, которое станет последним. Пасть гнолла скривилась, оголяя острые гнилые зубы, и на мгновение что-то далекое вновь вернулось в мысли. Острые зубы, алые глаза, и белые, как лунный свет, волосы… Что-то словно не хотело вспоминать имя выцветшего, но такого тёплого облика. Тёплого, как кровь? Нет, нет… На ощупь он был холоден как лёд, какие бы горячие слова не слетали с его умелых уст. Так откуда же это тепло? — Хозяйка… — прохрипел изломленным голосом гнолл, пытаясь слегка придвинуться ближе, ища благоволения в последние мгновения. Девушка улыбнулась, глаза изогнулись полумесяцем, с жадностью впитывая вид смерти. Ни один роскошный пир с самим дьяволом не сравнился бы с горькой сладостью подобного момента. — Во славу Баала… Слова звучали как мантра, отчаянно заученные и вложенные в голову чужой властной дланью. Девушка протянула руку к пасти существа, лелея его мохнатую щеку, от чего оно заскулило чуть громче, отчаянней, а сокращения мышц заставило внутренности вылезти сильнее. Взгляд тёмных глаз ставал всё тусклее и тусклее, так хотелось запечатлеть этот момент. Рука двинулась чуть выше по щеке прямо к глазницам, а пальцы инстинктивно прожали склизкий шарик, вызывая болезненный вой и слабый оскал у гнолла. К чему твари глаза, раз она больше не сможет видеть смерть? Не может дать желанное потомство… Челюсть Тав стиснулась с такой силой, что зубы заскрипели. Дети… С каким же трепетом вынашивала она мысль о чудном большом чаде, способном покорить весь мир и бросить его обгорелые останки к ногам Отца. Тысячи прелестных детей, столько, сколько её жалкое тело сможет выносить. Но как же злило, что еще ни разу ей не удалось почувствовать копошение в набухшем животе. Отец лишь сильнее разочаровывался, Тав чувствовала это, слышала его грубый далёкий голос, словно он уже давно покинул её, оставив в одиночку барахтаться в границах сломанного разума. — Ни на что не годная, — скакали слова в мыслях, но даже за них она была не в силах зацепиться, тут же переключаясь на что-то другое. Палец в глазнице гнолла с силой врезался дальше, ногтем впиваясь во всё еще тёплую податливую плоть. Баал тоже не ведал причины, почему Тав всё еще не выносила ни одного ребенка. Он всё еще поощрял её существования лишь по той причине, что она может сотворить кого-то более подходящего на роль наследника. Но шли дни, недели, а уже и месяцы, и с кем бы он не заставлял её совокупляться — её тело словно и вовсе не было способно дать жизнь. Лишь смерть, и этого не хватало. Чужое мохнатое тело охладело, кровь впиталась в землю, а Тав продолжала любоваться, гладить скомканный мех, и разглядывать увечья. В животе вновь разливалось возбуждение, кончики пальцев покалывали, а в разуме уже проскальзывали мысли о новых жертвах. Слух девушки улавливал умиротворённый шелест листьев на деревьях, брюзжание мух, обгладывающих свежую падаль, а также… — Выходи, где бы ты не был, — Тав хрипло прошептала, обернувшись к месту чужеродного звука. Глаза были широко открыты, сердце забилось быстрее, а рот наполнился слюной от предвкушения. Жертвы сами шли в руки. Пальцами она нашарила до идеала наточенные, но уже изрядно изношенные клинки. Звук резко переместился, пришлось вновь обернуться. Девушка вскочила на ноги, внимательно оглядывая ночную поляну. Она облизнула губы, дыхание сбилось. Она прекрасно ощущала, что незваный гость до ужаса силён, и ей в последнее время так этого не хватало. По окровавленному телу пробежала приятная до ужаса дрожь. Но вскоре чувство опасности врага усилилось, ведь он скорее всего был не один. Это лишь сильнее раззадорило девушку, и она резко ринулась вперед. Босые ступни с лёгкостью и предельной тишиной касались земли. Какое бы безумие сейчас не владело Тав, но навыки боя были высечены в её теле еще до рождения. Предчувствие атаки закололо в районе лопаток, и не зря. Девушка ловко увернулась от летящего в неё заклинания, которое лишь цветными искрами рассыпалось у кроны дерева. «Не боевое… Либо проклятие, либо связывающее.» — пронеслось в мыслях, ведь иначе бы от деревьев вряд ли бы что-то осталось. Враг излишне осторожен. Перекатившись в сторону, Тав так же смогла получить обзор на то место, откуда она изначально услышала звук, но, как и ожидалось, там уже никого не было. Но делать было нечего, на пустой поляне она была лишь мишенью для нескольких врагов, поэтому девушка тут же юркнула промеж кустарников, одновременно пытаясь выследить глазами напавших на неё. Листья и ветки щекотали тело, но всё это было отдаленно, сейчас голова утопала в азарте едва начавшегося сражения. Зрачки цепко зацепились за едва заметные следы изломленных веток и слегка примятой листвы. Хотелось выследить жертв тихо, не поднимая шума, словно кот играющий с мышью. Поэтому Тав следовала бесшумно, скользко, и очень плавно, не давая ни одному шумящему растению выдать её присутствие. След завёл в место, окруженное фигуристыми деревьями. Притаившись за небольшим камнем, Тав прикрыла глаза и сжала клинки. Сила Баала, точнее её немногочисленные остатки, выворачивающими наизнанку волнами расплывалась по телу, отключая всё, что не может помочь в битве, и словно давая слепому шанс увидеть. — Вижу, — с радостной ухмылкой на грани слышимости прошептала девушка, в тот же миг перемещаясь в то место, где уж наверняка сидела жертва. Лязг металла нарушил тишину ночного леса, клинки от соприкосновения заискрились. Зубы скрипнули от восторга, и Тав продолжила обрушивать удары на чужое тело, иногда встречаясь лишь с чужим острием, но всё же попадая по пока еще живой плоти. Оно что-то говорило, кажется даже кричало. Девушка не обращала внимания на то, с кем она ведет битву, глаза мерцали лишь желанием чужой смерти. Шаг за шагом, удар за ударом, они словно были в жутко быстром танце, борясь за право вести. Тав сама не понимала, почему настолько раззадорилась, почему желание убить врага напротив настолько сильно поглощало её. Такое было и раньше, но не в настолько сильных побуждениях. Значит Баал наблюдал, всматривался в их боевой танец, по той или иной причине. Гибкое, лишенное своей воли, тело идеально отыгрывало роль палача. Но что-то было, словно не так, тонкое чувство неправильности шептало отдаленно. Хотелось остановиться хоть на мгновение, нормально осмотреться, узнать с чем и кем Тав в конце концов имеет дело, и рассчитать более правильную тактику для боя. — Убей их! Сейчас же! — пророкотало, словно оглушающий раскат молний в голове, и девушке не оставалось ничего, кроме того, как подчиниться, продолжить атаковать как обезумевшее животное, без вопросов, без вдумчивости, без воли. И когда дело оставалось за одним последним ударом, всё вдруг замерцало ослепляюще белым цветом. — Сейчас! Взгляд зацепился за светящийся изломанный рисунок под ногами, извилистые руны, замыкающие круг. Тело стало, словно каменным, чужим, нельзя было и мизинцем пошевелить. Злость всплыла новым сметающим импульсом по телу. Вырваться и вгрызться всем врагам в глотки! Руками перемолоть их кишки и скормить друг другу! Убить всех! Хотелось взглянуть в лицо посмевшего сковать её, узнать, что за враг смог поймать само отродье Баала. Но что-то словно мешало, дробило картинку перед глазами, не давая никак разглядеть напавших, которых, судя по всему, было всего двое. Оставалось лишь по крупицам собирать образы. Фиалковая мантия, руки застывшие в нелепом жесте — точно маг. А второй… С глотки смог вырваться протяжный крик, не было понятно откуда была эта тупая боль. Заклинание, сковавшее её, или же наказание Баала за ошибки? Неважно, нужно было вырваться как можно скорее. Голова словно разрывалась, неспособность атаковать резала не хуже лезвий, и лишь глаза могли беспомощно двигаться, оглядывая всё вокруг, но так ни за что и не цепляясь, будто в припадке. Любой вздох разрывал грудь в клочья, Тав словно каждой клеточкой организма ощущала жуткую агонию. — … умрёт так! Ты не видишь? — Если бы у меня был другой способ поймать её, я бы наверняка его использовал. Так что перестань уже… — Твою мать… Тав! Уже отключаясь, взгляд девушки зацепился за звёзды. И, наверное, впервые за всё это время она видела их так чисто.***
— Она не узнала нас, — Астарион бросил угрюмый взгляд на жутко выглядящее тело Тав, сейчас прочно обвитое зачарованными цепями. Глаза эльфа сузились, словно в сожалении. Не такой он запомнил Тав, и не хотел бы никогда видеть её настолько сломленной, чужой. Казалось, даже смой с неё эти куски чужого мяса, пятна крови, и вообще не пойми чего — жуткий смрад смерти всё ещё останется с ней, глубоко приевшийся и чувствующий себя полноправным хозяином этого тела. Астариону лишь оставалось отвести взгляд, не вглядываться в уродливые очертания, не читать по ним, какие ужасы пришлось пережить и вытворить Тав, и уверять себя, что всё поправимо, что они не опоздали. — Не могу сказать, что там осталось что-то от неё, — отреченным тоном ответил Гейл, в руках сжимая поводья повозки. Ржание коня посреди тёмного леса наверняка могло бы привлечь внимание всяких местных проныр, но другого выхода не оставалось. Нести Тав было как минимум тяжело, а как максимум опасно. Даже закованная в цепи она бы наверняка нашла способ свернуть чужую шею, так что держать её на каком-то расстоянии было рационально. А использовать на ней магию перемещения какое-то время было нельзя из-за других наложенных на неё чар. Вот и оставалось медленно двигаться обратно в сторону Врат Балдура на повозке, запряженной конем. — Намекаешь, что всё бесполезно? — со слышимым раздражением буркнул Астарион, отчего Гейл лишь позволил себе закатить глаза, так как сидел спиной к эльфу. После резкого исчезновения Тав прямо после победы над Старшим Мозгом, Астарион изменился. Гейл не мог сказать наверняка, что именно из всего ворота событий как до, так и после победы так повлияло на эльфа, но он точно знал, что Тав была одной из самых главных причин, а её уход словно сработал выключателем. Ранее отстраненный, саркастичный, и весьма эгоистичный вампир наверняка впервые так жаждал чего-то помимо власти и свободы. И это привело к тому, что Гейл начал видеть в нём не самовлюбленного идиота, а потерянного, ослепленного своими же чувствами щенка. И волшебник как никто другой знал, насколько тяжело смириться с разочарованием после столь сильной привязанности. — Не намекаю, но принимаю такой вариант. Чтобы всё прошло гладко, она сама должна отречься от Баала, но её мозги похоже превратились в кашу намного хуже, чем было до этого. Так что, сам подумай. — И с каких пор ты стал таким пессимистом, Гейл? Учитывая, что ты должен был давно быть размазанным как дерьмо по земле от взрыва, я думаю, всё в этом мире возможно. Ну и такие, как мы, спасли этот мир, этого тоже не забывай. — упрямо отвечал эльф, угрюмым взглядом сверля спину мужчины. Он просто отсекал мысль о том, что ничего не выйдет. Глаза вновь нашарили лицо Тав, под её закрытыми веками бегали глаза, а брови то и дело сводились, словно прямо сейчас она просматривала целый сборник кошмаров. Астарион протянул руку, кончики пальцев мягко скользнули по сухим, сомкнутым в пасма, волосам, а затем ко лбу, вытирая присохшую кровь и расправляя морщины. Гейл бросил короткий взгляд назад и тяжело выдохнул, вновь пытаясь донести свою мысль: — Я реалист, Астарион. И то, что в моем случае всё сложилось не так кроваво, не значит, что теперь будет везти каждому. «Спасение мира» в ту же стезю, это было скорее череда благоприятных событий, чем спланированная победа, — он прочнее перехватил поводья, понимая, что несмотря на его же слова, он сам до одури надеется, что всё выйдет. Но своими словами, он пытался образумить не только Астариона, но и себя. Чуть тише Гейл добавил: — Как минимум, я не отрицаю как плохой, так и приемлемый исход, и это в итоге в любом случае не ударит по мне слишком сильно. Готовность к провалу смягчает углы. — Ты просто колдун с раздутым эго, — будто прослушав всю браваду, нагло заявил Астарион и убрал руку от лица Тав. — Я волшебник, Астарион, хотя вряд ли такой как ты поймет разницу, — гордость не пропадала даже в такой ситуации. — О, моё любимое бахвальство. Я такой умный, такой рациональный, такой способный, такой бородатый и дальше по списку… — с явной презрительной ухмылкой и кривляниями причитал вампир. — Я могу превратить тебя в овцу как в прошлый раз, чтобы ты мог насладиться солнышком, только попроси. Астарион лишь поморщился. В попытках найти решение с проблемным солнечным светом он уже перепробовал очень многое. И как ни странно, но превращение в овцу сработало, только вот толку от этого полный ноль. — Скоро рассвет, — перевел тему эльф, оглядывая пока еще темное небо, — Нужно найти ночлежку, где, — он вновь бросил взгляд на жутко выглядящую Тав и с усмешкой продолжил, — нас примут. Слушай, а ты можешь магией её помыть? — Не могу, — отрезал Гейл, закатывая глаза. За всё это небольшое путешествие вдвоем он успел реально вымотаться от непрекращающихся странных просьб наглого вампира. Он словно думал, что магией можно решить буквально всё. — Шарлатан, — наигранно разочарованно бросил Астарион. Впереди был тяжелый путь, но эльф правда верил, что всё выйдет. Жизнь слишком непредсказуема, чтобы всё время искать лишь плохой исход. Уже то, что Тав жива и сейчас рядом с ним, то что он легко может услышать мерное биение её сердца, шум тонких вен, гоняющих кровь, и тихое, прерывистое дыхание — успокаивало. Да и не он один желал ей прийти в себя и стать прежней собой, той, которую ему посчастливилось узнать во время их небольшого, но прославленного приключения. — Мы справимся, — не понятно кого уверяя, пробормотал Астарион, на что Гейл просто не смог возразить.