Ретроградный Меркурьев

— Во всем виноват ретроградный Меркурьев… Олег услышал и даже споткнулся. Господи, да сколько ж можно-то?! Мало ему надвигающегося Нового года со всеми вытекающими в виде разных отчетов и неизбежного корпоратива, так еще и это вот все… Он шагнул к приоткрытой двери, за которой велся подслушанный разговор, и рванул ее на себя так, что что-то хрустнуло в самой двери, в швах на спине пиджака и, кажется, даже в руке. — Сычевский, я что-то непонятно сказал, когда вчера сообщил, что ты, мать твою, уволен?! На взъяренного Олега во все глаза уставились Нина Петровна из бухгалтерии и Оксана Дмитриевна из отдела кадров. Эти две почтенные и уважаемые в коллективе дамы смотрели с опасливым изумлением, явно гадая, с чего это новый, пока неизведанный в смысле возможных вывертов начальник так разошелся и не прилетит ли еще и им. А вот упомянутый Сычевский, чтоб ему, гаду, сидел на столе, прямо поверх каких-то наверняка производственно-важных бумаг и только знай качал скрещенными в щиколотках ногами, обтянутыми неизменно черными джинсами, да усмехался этак иронично и со значением: — Вы вчера были предельно доходчивы, Олег Георгиевич. Но вот ведь незадача: приказ еще не готов. Да и положенная в подобных случаях отработка… — Какая, на хрен?.. — Олег Георгиевич! — укоризненно прогудела Оксана Дмитриевна, поднимаясь и выпрямляя спину. — Ммм… Прошу простить, но… — Приказ составлен, но, когда я его отослала на визу в головной офис, мне справедливо возразили, что до Нового года всего ничего, а значит, никого за это время на должность Сашень… Гм… Александра найти не выйдет. А случится что? Кому-то ведь работать надо. Собственно, Владимир Николаевич сказал, что сам вам позвонит и переговорит. Не звонил? Олег только неопределенно затряс головой: да звонил, конечно, этот самый Владимир Николаевич, чтоб ему, говорил те же разумные слова, но ведь показалось, что он сам в ответ был достаточно убедителен, чтобы… Чтобы долбаный Сычевский просто исчез с глаз! Пошел к черту лысому, домой или куда там ему надо. Или хоть чтобы сидел и не высовывался, пока получится избавиться от него уже официально. Как говорится: с глаз долой — из сердца вон… Олег прикрыл глаза и мысленно застонал, словно от зубной боли — из сердца! Сука! Из какого, на хрен, сердца?! При чем тут вообще сердце? Как соотносится его сердце и этот засранец Сычевский, который по-прежнему сидел и как ни в чем не бывало качал ногами в джинсах и высоких берцах?! Вперед-назад, вперед-назад… И как можно являться в офис в таком виде? Почему джинсы, берцы, майка с дикими рожами и косуха вместо приличествующего времени и месту костюма и рубашки с галстуком? И ведь что ни скажи этому гаду, ответ будет тот же: — Вам шашечки или ехать? В первый раз Олег даже не понял, что Сычевский этим хочет сказать. Ну так тот и объяснил: мол, вам важнее рабочий результат — между прочим, всегда безупречный! — или внешний вид, дорогой новый начальник? А после еще и добавил, пакостно подвигав бровями: «Да и не в стрингах же я с кружавчиками!» И при этом глядел вот точно, как сейчас: смешливо и как-то так, что аж между лопатками взмокло. Хрен знает, почему, но взмокло… И с этим совершенно точно нужно было что-то делать! Причем в самое ближайшее время. Например, на корпоративе в том клубе, где коллектив, которым Олега назначили руководить буквально месяц назад, собрался провожать старый год и всячески радоваться скорому наступлению нового. «Сниму там, в этом их клубе, какую-нибудь девицу взглядами попроще и…» — … ретроградный Меркурьев, — вновь дошло до возмущенного сознания Олега, и он только голову вскинул, будто норовистая лошадь. — Надо быть очень осторожными, — вещала Оксана Дмитриевна. — Когда Меркурий в ретрограде, всё может быть. Точно вам говорю: всё! — Когда Меркурий в ретрограде? О да! — Глаза Сычевского по-прежнему смеялись. Олег, фамилия которого (Меркурьев, блин!) и так неожиданно стала той еще ношей с появлением множества мемов про эту вдруг оказавшуюся страсть какой опасной планету, встретился с Сычевским взглядом и трусливо отвернулся. Оказывается, вот они о чем, а не о новом начальстве… Реально от недотраха в мозгах фиг знает что творится! Нет, решено: на корпоративе надо будет оттянуться так, чтобы все глупости вытрясти, чтобы никому и в голову не пришло бросить этак свысока, как давеча позволил себе Сычевский: «Что ж ты правильный-то такой»! И, главное, чтобы забыть последовавший за этим дикий, ни с чем не соразмерный поцелуй, слишком крепкие объятия, неожиданно властные руки, нырнувшие под пояс брюк. И не к паху, а… Да пропади оно все! Как там? «В деревню, в глушь, в Саратов»? Именно! Только наоборот: в город, в клуб, к девкам. — А вы знаете, Олег Георгиевич, в чем суть явления, которое и называют «Ретроградный Меркурий»? — вдруг, разгоняя мысленно представленных девок, поинтересовался долбаный Сычевский. Опять показалось, что произнес он не «Меркурий», а «Меркурьев», но в отношении этого типа и так слишком многое «казалось». Дамы — и бухгалтерская, и отделкадровская — смотрели с укоризной, но Олег все равно злобно буркнул: — Не знаю и знать не хочу. Эта ваша астрология… — В нашем с вами случае совершенно ни при чем, — перебил его Сычевский и вновь качнул обтянутыми джинсой ногами. — В нашем с вами, Олег Георгиевич, случае стоит помнить, что это реальное астрономическое явление. А возникает оно из-за особенностей расположения Меркурия относительно орбиты Земли, — тут Сычевский демонстративно поводил рукой между Олегом и собой. — Из-за этого самого расположения и возникает такая вот странная и глупая иллюзия: со стороны кажется, что Меркурий движется в обратном направлении, хоть на самом деле его тянет… — Простите, Александр, но не интересно. И вообще, раз уж вас решено оставить на работе до того момента, как найдется кем вас заменить, то займитесь делом. Я же просил подготовить… — договорить Олег не успел, потому что Сычевский просто спрыгнул со стола, взял с него те самые бумажки, на которых все это время самым наглым образом сидел, и подал их еще и с полупоклоном. И сразу стало особенно ясно, что этот долбаный наглец, хоть и немного ниже, но шире в плечах и вообще… Олег сглотнул, протянул руку и ухватил за краешек неприлично обсиженные бумаги, но Сычевский держал их крепко. Держал, сука, и смотрел, и в глазах его опять творилось что-то такое, что… Короче, было совершенно непонятно, как Олег дожил в такой вот невыносимой обстановке до того самого корпоратива, на котором постановил оттянуться максимально. Так, чтобы забыть все то, что наводило на мысли о… Да блядь! Говорят же, что один раз — не пидорас! А тут и раза не было, а так случайность какая-то дикая, которая его с пути истинного точно сбить никак не могла. Родина сказала: традиционная семья и восемь детей (не путать с кошками! Кошки — это про другое!), и он — Олег Георгиевич Меркурьев — ответит «есть». Обязательно ответит… Вот только тезка Меркурий опасную зону ретроградности минует, и тогда сразу! А пока — корпоратив и девки, дай бог им и, главное, самому Олегу полового здоровья! И ведь как хорошо все начиналось, как бодро шло и развивалось! Сначала Олег, с облегчением убедившись, что Сычевского в клубе нет, хорошенько выпил и принялся танцевать по очереди со всеми своими сотрудницами, посильно-начальственно развлекая их этим нехитрым образом. А после, действуя строго по плану, присмотрел явно скучавшую длинноногую девицу у стойки и подсел уже к ней, лихо заказав выпивку не только себе, но и ей. А вот потом… Потом план накрылся медным тазом, и вообще все пошло через жопу. Потому что девица-то, конечно, действительно скучала, но просто потому, что ждала явления своего где-то задержавшегося мужчинки. А тот пришел не один, а с парочкой друзей, да ко всему оказался каким-то излишне нервным. Настолько, что в какой-то момент Олег понял: хрен с ней, с мужской гордостью, надо бежать, пока дело не закончилось даже не пошлым мордобоем, а откровенной поножовщиной, потому что напиравшие на него парни вид имели откровенно криминальный. Интересно, а в Новый год хоронят? Или праздник у всех, даже у гробовщиков?.. — Пошли выйдем! Поговорим по-мужски, — гундел тот самый припоздавший мужчинка, а два его приятеля подступали с боков все ближе и цыкали зубом (или все-таки зубами, раз их было двое?) как-то так, будто не побить, а сожрать Олега подумывали. Девица, к которой он так неаккуратно подкатил, пялилась с дебильной гордостью: ей, как видно, тупо нравилось, что из-за нее — такой прекрасной — сейчас будут драться. Сотрудники самого Олега, продолжавшие пьянствовать в честь долбаного Новогоднего корпоратива, были далеко. Да и не звать же на помощь Нину Петровну из бухгалтерии и Оксану Дмитриевну из отдела кадров… Вот был бы здесь Сычевский, он бы мог, но… «Идиотина! — подумал Олег с отвращением к себе. — Мужик называется. За спиной у пидора прятаться надумал». Было стыдно, но так хорошо помнилось, что спина эта отменно широкая, а бицухи, которые всякий раз удавалось отлично рассмотреть, когда Сычевский косуху свою снимал, оставаясь в футболке, крепкие. Да и по натуре тоже… Чувствовалось в нем что-то этакое — по-мужски нахальное, жесткое, принципиально прямое. То, что чаще всего воспитывается и закрепляется в парнях, которые росли в дворовых компаниях, больше всего, по мнению самого Олега, похожих на волчьи стаи. Сам он — хороший мальчик из хорошей семьи, всю жизнь занимавшийся не мордобоем, а большим теннисом — был совсем другим. И парни из их дворовой стаи это отлично чувствовали… Короче, опыт общения с ними был скверным. Не разрушительным — все-таки совсем тютей со скрипочкой в руках Олег никогда не был, но… неприятным. А вот Сычевский наверняка в такого рода компании стал бы своим. Потому что все чувствовали бы в нем именно то, что чувствовал и Олег — силу и уверенность в себе. Да! Сычевский, окажись он в сходной ситуации, действительно пошел бы во двор «говорить по-мужски». Даже если бы понимал, чем это может для него закончиться просто в силу количественного перевеса на стороне «противника». А Олег… Олег, было направившийся в сторону выхода под тройным конвоем, выбрал момент и совершил маневр уклонения, достойный того самого ретроградного Меркурия, которым все вокруг в последнее время проблемы в жизни и объясняли. Рывок в сторону и назад, позволивший уйти от попытавшихся схватить его рук, темный коридор, тяжелое дыхание за спиной, женский вскрик, злые мужские голоса, звуки, характерные для внезапно завязавшейся потасовки… «Уф!» — успел подумать Олег, вырываясь на открытое пространство… И вдруг понял, что стоит теперь на сцене под светом софитов. — А вот и наш новый лот! Аукцион продолжается! — заорал в микрофон тип в красно-белой новогодней шапке, а колонки, невидимые в темноте закулисья, через которое Олег, как видно, и устроил свой побег, выдали что-то пошло-бравурное. — Брутальный джентльмен в костюме и при галстуке. Наверняка биг-босс, у которого толстый не только кошелек, но и… И сказал бы, что пузо, так ведь нет! Строен, будто кипарис! Так что… Платите ваши денежки, и он ваш на всю ночь! — Ура-а-а! — завопила в ответ столпившаяся рядом развеселая и, судя по голосам, сугубо женская толпа. — Этот красавчик. Не то что тот, плешивый. — И ничего и не плешивый, а бритый! — долетело откуда-то из темноты, но Олегу было не до чужого ущемленного самолюбия. — Я не… — Эх, где мои семнадцать лет? За такого и сто рублев не жалко! — Тыща, и он мой! — Пусть сначала покажет, что у него там толстое! — Две! — Я не… — Три! — Красавчик, раздевайся! — Нет, ну как так? Товар надо показать не только лицом… — Три пятьсот! — Стриптиз! Стриптиз! Стриптиз! — Я… — Даю четыре! — Ставки растут, — не унимался тип в шапке. — Дамы… — И джентльмены, — вдруг донеслось из все той же темноты, в которой от глубоко шокированного и ослепленного софитами Олега прятался вообще весь зал. — Простите, припоздал маленько. Был занят устранением конкурентов, которые этот лот в пиджаке так хотели, что аж кушать не могли… — А вам-то он зачем, мужчина? Или вы из этих? — Я вас умоляю, дамы! Он мой бывший босс, который меня уволил прямо накануне Нового года! — А казался приличным… — Вот ведь скотиняка! — Снимаю свою ставку! — И я! — Ну купишь ты его, а делать-то что с ним будешь? — Так кто ж откажется от такого вот шикарного шанса вложить ему ума через зад? — Я не такой! — перепуганно открестился Олег, но этим вызвал лишь дополнительную волну хохота, который стал еще громче, когда до встревоженного слуха Олега долетел знакомый с детства хлопок кожи об кожу. Когда мать, растившая сына в одиночку, бралась за хлопотное дело воспитания, она всегда хлопала сложенным пополам ремнем вот в точности так — звонко и многообещающе. — План мой, дамы, прост: отодрать этого господина! Ммм… Я имею в виду, не сексуально и даже не от места, где он сейчас, похоже, примерз, а просто ремнем по заднице. — Я б на такое посмотрела… — И я бы, особенно если они оба голые будут… Мужчина, вы-то хоть раздеваться будете? А то стриптиз обещали, а все что-то никак. — Стриптиз! Стриптиз! — А я хочу на то, что у него толстое, посмотреть в привате! Так что пять тысяч за биг-босса в пиджаке! — Дама, имейте совесть! Вам игры, а мне серьезные вопросы решить надо! Можно сказать: жизни и смерти! Пять пятьсот! — Шесть! — Семь и моя косуха, потому что денег у меня больше нет. Ну дама! — Так, все торгуемся дальше! Джинсы у него тоже чего-то да стоят. И трусы. На кон поставить можно. Если нормально доторгуемся, хоть посмотрим, как этот второй раздевается. — А он такой… ничо. На фитнесе, видать. — И не плешивый! — Да бритый я, бритый… — Короче! Семь шестьсот, косуха и, так и быть, футболку сниму. — Еее! В итоге Олег и опомниться не успел, как ранее увлеченные торгом за его тушку дамы сдали его долбаному Сычевскому (а это, конечно же, оказался именно он!) с потрохами: тому всего-то и пришлось влезть к Олегу на сцену, а после поиграть мышцами и покрутить задницей, обтянутой все теми же черными джинсами. И по итогу за эту адскую пошлятину достался ему не только сам Олег, но и новогодняя шапка от ведущего, которую Сычевский напялил себе на голову под громогласные аплодисменты в зале. — Пошли… приобретение, — он поправил свой новый головной убор с немного облезлым помпоном на конце и подтолкнул Олега в спину. Тот глянул и разве что не застонал сквозь зубы: в этой самой шапке, в плотных джинсах, но без футболки, выглядел Сычевский словно какой-нибудь настоящий стриптизер с картинки при входе в клуб: бицепсы, один из которых оказался по верху перехвачен татухой в виде венка из колючих роз, кубики на животе, яркие соски… Бляяя: правый еще и проколот был! Интересно, блеснувшая в свете софитов штанга в нем — она какая по ощущениям, если ее языком или губами?.. Теплая, как сосок рядом? Или холодная?.. Мысль была, как говорится, интересной. Настолько, что, пытаясь максимально увеличить расстояние между собой и купившим его только что полуголым мужиком, Олег совсем потерял бдительность. Ускорил шаги, свернул куда-то и практически врезался в ту самую троицу, от которой давеча и удрал. — А вот и ты! Добегался? Троица синхронно осклабилась. Парень якобы обиженной Олегом девицы занял позицию по центру, двое его приятелей начали расходиться, отрезая пути к отступлению… — Прыщ, так это ты, что ли? — Сычевский, отставший, потому что футболку натягивал, теперь выступил вперед и встал плечом к плечу с Олегом. — То-то мне показалось, что конфигурация жопы, по которой я давеча с ноги всадил, знакомая какая-то. — Сыч… — поприветствовали Сычевского двое приятелей Прыща. Было видно, что, опознав его, они как-то сразу потеряли боевой настрой. А вот обиженный мужчинка, как выяснилось, носивший дивную кликуху Прыщ, продолжил воинственно: — Схизни, Сыч, тебя не касается. Сычевский качнул головой с сожалением, вздохнул устало, демонстрируя, насколько его утомляют разговоры с вконец потерявшими страх глупцами, а после без предупреждения и всякого там джентльменства шагнул ближе и ухватил своего, как видно, старого, еще детского приятеля между ног. Да так, что ничего такого не ждавший Прыщ только заскулил тоненько и приподнялся на цыпочки, следуя за вздернувшей его «достоинство» рукой. — Ну вот скажи, Прыщ, чего к человеку пристал? — Он с Нинкой… Пусти, сука, оторвешь! — Он с твоей этой Нинкой что, трахался? — Нет. Клеился… — Оскорбил? Может, хватал за сиськи? — Нет… — Так какого ж, прости господи, хуя? — тут Сычевский дернул захваченную им в кулак чужую мотню так энергично, что скривились все — и сам Прыщ, и двое его приятелей, абсолютно не спешивших вмешиваться в происходящее, и даже Олег. — Чего ты возбудился-то так? Новый год, все такое. А ты злой, как крыса голодная. Топай лучше к своей цаце, купи ей шампусика сладенького, комплиментик скажи про ее дивной красы глазки и уймись уже. А то яйца я тебе все-таки откручу, Прыщ. За старое, новое и просто для профилактики. Договорились? — Д-да… — Ну и отлично. Спасибо за внимание, господа. Все свободны. — Ты как здесь? — решился уточнить Олег, глядя в спины удаляющихся парней, которые чудом не расписали его под хохлому. — Так корпоратив же новогодний. А я все еще недоуволенный, несмотря на все ваши старания, господин ретроградный Меркурьев. — Прости. Я… Я просто струсил после того, что было. — Да я понял. Не дурак. Так что дальше можете двигаться в любом интересном вам направлении. Хоть задом наперед, хоть передом назад. Олег же, вместо того, чтобы последовать, в общем-то, абсолютно дельному совету, задержал дыхание, как перед прыжком в глубокую темную воду, а потом выдохнул и рубанул: — Не могу! Сычевский споткнулся, и вид у него стал странным — неуверенным. — Стесняюсь спросить… Это ваше «не могу» — оно по классике? В смысле: не можете огорчить меня отказом? — Да. Не могу. Долг чести, так сказать. Ты ж за ночь со мной в прямом смысле последнюю рубашку с себя снял, так что… — Что? — Я теперь весь из себя подневольный. Тебе решать. — Скинул с себя ответственность, да? — Скинул, — с удовлетворением согласился Олег, действительно испытав после сказанного пугливое, но очень яркое облегчение. — Тогда пошли, что ли, пожрем. А то я ведь за тебя не только куртку любимую, но и все бабки до копейки отдал. На метро и то не осталось. Но после того, как этот до крайности странный новогодний корпоратив отгремел, метро им и не потребовалось. Да и косуха Сычевскому была благополучно возвращена — Олег легко выменял ее на тысячную купюру. Благо тот парень, который проводил тот дебильный аукцион для посетительниц клуба, понятия не имел, что ему с этой самой косухой делать, и явлению внезапного покупателя истово обрадовался. В такси, которое увезло делавшего каменное лицо Олега и почему-то хмурого Сычевского в сторону квартиры второго, ничего не обсуждалось. Молчали и в лифте. А вот когда Олег захлопнул за своей спиной дверь, отрезая от остального мира себя и мужчину, который вот-вот должен был познакомить его с радостями (или все-таки гадостями?) запретного гомогейского секса, этот самый мужчина, до того демонстрировавший стопроцентную самоуверенность, вдруг заговорил что-то про нежелание принуждать, про то, что не хочет сбивать с пути истинного, что, мол, видит: он, Олег Меркурьев, на самом деле не… — Ты, Сычевский, упускаешь один крайне важный момент, о котором сам же мне и говорил, — перебил его Олег, нравоучительно поднимая палец. — Ретроградность Меркурия — это иллюзия. Или трусость. Неужели не понятно? — Понятно. Еще как, — Сычевский смотрел и, кажется, не верил. — Сам же когда-то пытался принять себя, а потом решался на первый в жизни сексуальный контакт не с собственным кулаком под порнуху, а с живым человеком… — И как прошло? — Отвратительно. Но я клянусь: для тебя все будет иначе. Просто потому, что на самом деле это не ты мой, а я твой. Целиком и, считай, с первого взгляда. — Блин, — пробормотал Олег и отвернулся, прикрывая глаза. А потом шеи над воротником рубашки коснулось жаркое дыхание; губы, обрамленные неожиданно мягкой бородкой и усами (Господи боже!), прошлись вверх к уху, а затем нежно прихватили мочку. Олег был уверен, что Сычевский, как и в первый раз, будет напористым и даже наглым, но тот, кажется, сделал определенные выводы и действовал неторопливо: руками — только чтобы что-то расстегнуть, стащить или оттянуть, оголяя все новые участки кожи, а дальше уже одними лишь губами и языком. Когда дело дошло до молнии на штанах, Олег спохватился и настоял на том, чтобы сходить в душ. — Потрем друг другу спинки? — тут же предложил Сычевский и уже знакомо подвигал бровями. Губы у него блестели, глаза сияли, а новогодняя шапка с белой оторочкой из «рыбьего» меха, которую он с себя так и не снял, хоть к этому моменту уже избавился от всего, кроме трусов, залихватски съехала на бок. — Блин! — повторил Олег, но возражать не стал: неча по прическе сокрушаться, раз сам же голову на плаху положил. Ванная комната была стандартной, а значит, совсем тесной. Зато в ней вместо собственно ванны был устроен душ, отгороженный от остального помещения стеклянной перегородкой в рост. Невольно толкаясь то плечами, то локтями, они синхронно избавились от белья и замерли, разглядывая друг друга. — И правда, толстый, — прокомментировал Сычевский и, вдруг протянув руку, обхватил Олегов член. — Только какой-то… неуверенный. — Зато у твоего уверенности хоть отбавляй. — Держал когда-нибудь чужой хуй в руке? — Нет. — Я польщен… — Издеваешься? — Тащусь! Сычевский подтолкнул Олега в грудь, направляя в сторону душевого уголка, включил воду (хлынула сначала холодная, и оба синхронно охнули, нервно рассмеявшись), а потом налил геля в ладонь и приложил ее к довольно густым волосам на груди у Олега. — Я тебя, а ты меня… Олег опять-таки возражать не стал, но на самом деле чаще не мыл Сычевского, а стоял столбом, шокированный новыми и все более смелыми прикосновениями своего пока еще будущего любовника. Вот ладони вспенили гель на груди, скользнули ниже, помыли-обласкали член и яички, а потом перебрались на ягодицы… Ударила мысль: а что насчет, ну, более глубоких гигиенических процедур? Спросить? — Кто из нас девочка? Сычевский глянул и нахмурился: — А тут у нас девочек, Олег, нет. Тут у нас два взрослых мужика, которым нравится получать физическое удовольствие в том числе и вот так: с партнером своего пола. Это же просто секс. А то, что здесь… — тут он приложил ладонь к своей груди слева, а после — к груди Олега. — Так это ж совсем другое. Кому-то дано, кому-то нет. Кто-то в этом счастлив, кто-то — увы. Когда-то я был очень влюбчивым. Потом как-то, что ли, отгорел. Зато пришло другое. И я это ценю. — Что другое? — с замиранием сердца спросил Олег. — Ты, например, — кривовато усмехнулся Сычевский, и Олег, решившись, потянулся и обнял его. Кожа под руками была скользкой и упругой, ягодицы порадовали приятной округлостью. Олег было замер, коснувшись самого начала расселины между половинками, а потом скользнул пальцами вглубь, нащупывая анус. Почему-то думалось, что он у мужчины, практикующего гомосексуальные отношения, будет каким-то другим, но все оказалось в точности таким, как у него самого — плотно сжатым, немного волосатым снаружи и очень нежным внутри. Или дело все-таки в том, что Сычевский — этот… Ну как его? Актив? — Я универсал. Но, если ты и правда решился, то правильнее, чтобы принимающей стороной сегодня побыл ты. Просто потому, что я опытней и смогу все показать. А ты… Тебе это полезно, просто чтобы понял и окончательно принял. Или нет… — Клизма нужна? — твердо спросил Олег. — Как хочешь. Я не из тех, кто любит жахаться в задницу, но при этом считает, что она должна быть стерильно чистой. Так что смотри сам. Будешь испытывать неловкость, думая, что недостаточно хорош для меня, используй это, — он указал на висевший на стене шланг с узкой душевой насадкой в виде трубочки. — Но я хочу, чтобы ты знал: ты для меня хорош любой. Так уж вышло. И я сейчас очень счастлив. Сказал и вдруг опустился на колени, поймал губами Олегов член и вобрал его в себя... Сосал Сычевский умело. То сжимал сильнее, то просто скользил, пропуская начавший тяжелеть орган чуть ли не в самое горло — так, что вжимался носом Олегу в волосы на лобке. Возбуждение нарастало, но тут крупные мужские ладони легли на задницу, немного раздвигая половинки, а явно опытный в таких делах палец тронул тут же рефлекторно поджавшийся анус. Аккуратно и совсем не больно раздвинув сфинктер, он заскользил в такт движениям губ по члену. И это садануло по чему-то внутри так, что из груди вырвался невольный вздох. Такой громкий, что больше походил на малоприличный стон. — Мечтаю войти в тебя. И чтобы ты вот точно так же, как сейчас, стонал подо мной, уже с моим членом в тебе. Я буду нежен. А после того, как ты кончишь, вылижу тебя там. — Тут Олег почувствовал, как ему внутрь протолкнулся и второй палец. — Потому что все у тебя в этом месте уже будет другим. Не таким строгим и зажатым, каким по жизни бываешь ты сам. А ярким, расслабленным, влажным и залюбленным. Прекрасным. — Это будет больно?.. — задыхаясь от волнения и острейшего возбуждения, спросил Олег. Сычевский тут же поднялся, обнял, вжав свой член Олегу в бедро, и мягко успокоил: — Нет. Честно. Не трусь. У твоего мальчика есть одна такая штучка… — Это ты про свой член так, мальчик? — Это я про пузырек со средствием одним, которым почему-то мало кто пользуется. Оно безрецептурное, всем доступное. На Вайлдберриз даже купить можно. Называется очень втемно: попперс. Нюхнул — и мышцы там, где нам и надо, расслабились. — О! Видел в порно… Все думал: что они там нюхают, как наркоши какие-то? — Ммм? Смотрел гей-порно? Как-нибудь обязательно вместе посмотрим. А попперс… Действует он недолго — всего минут пятнадцать, но ведь и я не секс-гигант и хочу тебя так, что, кажется, вот-вот лопну. Короче, этап теоретической подготовки закончен! Переходим к практике. Домывайся, как считаешь нужным, а я буду ждать в спальне. Он вытерся и ушел, а Олег, проводив взглядом его широкую спину, крепкие ягодицы и длинные немного волосатые ноги, вздохнул и занялся «водными процедурами». Решиться выйти из ванной и, главное, переступить порог спальни оказалось непросто. Сычевский лежал на кровати, а его по-прежнему возбужденный член лежал на нем — на животе, темной, блестящей от прилива крови головкой только совсем немного не достигая впалого пупка. Да и яйца у него были такие… самцовые. Смотреть на все это «богачество» было так страшно, что возбуждение тут же изрядно подсдулось. — Может, мы прямо сейчас с просмотра порно начнем, а? — Иди сюда и хватит бздеть! Не для того я тебя сначала покупал на последние, а потом еще и у дебила Прыща отбивал, чтобы ты теперь девчонку-недотрогу тут отыгрывал, — Сычевский сказал это очень внушительно, даже строго, но в глазах его прыгали чертенята, а под конец он не выдержал и все-таки захохотал. И как-то сразу стало полегче — будто уже этого самого попперса вдохнул, в результате чего расслабилась не только жопа, но и весь Олег целиком. — Слушаю и повинуюсь, о мой господин! — Нынче, говорят, шейхи в моде. Можешь так меня и называть: мой шейх. Нет: мой великий шейх! — Для шейха у тебя там кое-что лишнее осталось, — Олег кивнул на член Сычевского. — Отчикаешь, тогда и поговорим. — Уел. Это я не подумавши брякнул. Повисла пауза. Олег переступил с ноги на ногу. Сычевский вздохнул, потянулся всем своим крепким, действительно хорошо тренированным, по-мужски очень красивым телом, а потом вскочил, в один прыжок оказался рядом, сграбастал, закружил, подсек, уронил в самый центр кровати, навис и неожиданно жалобно спросил: — Меркурьев, ты, что ли, опять ретроградный, и впереди меня ждет лишь коридор затмений и прочие астрологические пакости, а не бодрая гомоебля? — Нет, — вздохнул Олег. — Просто реально чувствую себя девицей на выданье, которая ни разу ни с кем и вообще… — Это мы сейчас исправим со всем, так сказать, тщанием! — заметно приободряясь, пообещал Сычевский и тут же взялся за дело, для начала мстительно укусив Олега за сосок. — Какой же ты. Большой, брутальный, а сосочки розовые, припухлые и нежные. — Ненавижу их. — Обожаю! — возразил Сычевский и даже облизнулся плотоядно. Он долго выцеловывал Олегу грудь, живот и внутреннюю сторону бедер, подбираясь к самому чувствительному. Потом повторил то, что уже проделывал в душе: подхватил губами головку вновь начавшего активно реагировать на происходящее члена, просунул палец Олегу между ягодиц и, протолкнув его внутрь, задвигал в такт минету. Возбуждение разливалось по телу сладкой жаркой волной, Олег вздыхал, жмурился и поджимал пальцы на ногах, неуверенно думая, что надо ж будет ответить симметрично… Но, наверно, все-таки потом, потому что сейчас… — Перевернись и на коленочки, Олеж. — Не называй меня так! — Хватит капризничать, блин! Давай! И Олег, который свое имя недолюбливал именно потому, что нормального уменьшительно-ласкательного у него не было, дал, более ни о чем не размышляя. Сычевский заставил его принять коленно-локтевую: каком кверху, носом в подушку, — а потом развел ладонями половинки и даже вздохнул умиленно: — Да ты ж моя сладость: и тут все розовое. — Я… — начал Олег и заткнулся, потому что Сычевский лизнул его прямо там, между ягодиц — длинно и сильно, а потом так и кружил языком вокруг отверстия, разминая его и морально (или все-таки аморально?) готовя к дальнейшему. В какой момент перед носом оказался пузырек с обещанным попперсом? Когда заранее выставленный на прикроватную тумбу флакон со смазкой отправился назад, в руки к Сычевскому? Как получилось, что Олег даже не заметил, что коробочка с презиками, лежавшая там же, на тумбе, оказалась вскрыта, а один из нее исчез? Да фиг знает как все это вышло. В сознании четко отметился только момент лишения анальной невинности: когда обтянутый латексом член Сычевского сначала вопрошающе ткнулся в тщательно смазанный анус, а потом начал в него протискиваться, раздвигая чувствительные стенки, наполняя собой неожиданно сладко и действительно совсем не больно. Олег только сопел и прогибался в пояснице, подставляясь. Сычевский вогнал себя до конца, на какое-то мгновение замер, а потом сделал первое движение: медленное прочь и резкое, до шлепка и невольного вскрика, обратно. — Ох! — Больно? — Нет. Странно. Рука скользнула Олегу под живот, нащупала член, прокатила шкурку по его твердости… И больше Сычевский уже ни на что не отвлекался, взяв такой темп, что вздохи, ранее рождавшиеся в груди, слились теперь в единый неумолчный полухрип-полустон, прерывавшийся только откровенно матерными руладами. И как же это оказалось круто: вот так отпустить себя, трахаться и материться от полноты чувств, точно зная, что никого этим не смутишь и не обидишь. Действие попперса, как видно, закончилось, потому что все вдруг стало ярким до легкой болезненности. Но и она была сладкой настолько, что яйца поджались, а член окончательно закаменел. Олег потянулся к нему, обхватил, мечтая теперь только об одном… И обломался, потому что Сычевский вдруг замер, отстранился и скомандовал: — На спину, быстро! И коленочки раздвинь. — Сука! Сычевский рассмеялся хищно, навис, глядя глаза в глаза, изучил Олегово опрокинутое лицо, жадно поцеловал в губы, опять куснул за сосок, а потом подхватил под одно колено, отводя его в сторону еще больше, и снова вставил: сразу до конца, на всю длину, вжался, провыл что-то страстное, запрокидывая голову, и вжарил так, что Олег даже стал биться головой о спинку кровати, впрочем, этого почти не замечая. Новая поза подарила и новые, ранее неизведанные ощущения, а главное, позволила наконец-то обхватить член, не рискуя из-за этого нырнуть носом в кровать от нового толчка сзади. — Давай, Меркурьев, давай, блядь! И все равно так, как Сычевскому явно хотелось — чтобы вместе, а Олег еще и с членом в жопе — не вышло. Самому Сычевскому, как видно, не хватило терпежу, а Олегу… ну, наверно, ощущений. Зато потом, излившись и немного придя в себя после оргазма, Сычевский отсосал ему так, что после только и осталось ловить разинутым ртом ставший вдруг совсем сухим воздух и считать замелькавшие перед глазами звездочки. Или это были планеты? Известно ж, что самые яркие звезды на небе — это на самом деле они: Марс там, Венера, Меркурий опять же… Кстати, о нем! Надо будет позвонить Владимиру Николаевичу — начальнику кадровой службы холдинга, извиниться и отозвать приказ об увольнении некоего Александра Сычевского. Потому что ну как без такого ценного специалиста?.. И ведь позвонил, выбрав момент, когда самого Сычевского рядом не было, и, конечно же, после выслушал предсказуемое: — Меркурьев, ёбанамать, тебя астрологи, что ли, покусали? Что это ты все пятишься раком? Разговоры про «раком» показались этакими, с намеком, и Олег начал закипать, но следующий вопрос заставил об этом забыть. — Или узнал? — вдруг с хитринкой в голосе поинтересовался старый опытный кадровик, у которого в анамнезе наверняка была всем известная аббревиатура КГБ. — Что узнал? — переспросил Олег. — Ну что-что… Что Сашка Сычевский — двоюродный братец нашего генерального. Хоть и тот еще обалдуй, но свой же. Так что никто б его все равно не уволил. — Вот пиздюк! Владимир Николаевич заржал, а после, явно желая Олега утешить, сообщил, что тот может не бздеть: приказ тот его неосторожный тихо отправится в корзину, так что для самого Меркурьева последствий не будет. — Не будет, блядь! Да я его! Су-у-ука! — Праздники впереди долгие. Еще успокоишься, — меланхолично заверил опытный Владимир Николаевич и простился. И был бы он точно прав, если бы не банальный факт: разделение на рабочие и праздничные дни в смысле контактов с неким Александром Сычевским для его вроде как начальника Олега Меркурьева теперь никак не работало. Так что Олег просто дождался момента, когда Сычевский вернется из магаза, куда поскакал за едой, когда выяснилось, что они сожрали все имевшееся в его доме. На роллы и пиццы уже смотреть без тошноты было невозможно, и Сычевский заявил, что хочет селедки и жареной картошки, за которыми после и пошел. А вот когда вернулся, они с Олегом подрались. Наваляли друг другу знатно — аж ни в чем не повинную елку повалили. Зато потом, остыв, и потрахались так, что соседи в стенку стучать начали. Полученные в этой баталии фингалы и засосы оформились и налились цветом как раз к тому моменту, когда обоим следовало выходить на работу. И если Олег трусливо замазал все найденной дома тоналкой, как видно, забытой кем-то из ночевавших у него дам, а в офисе засел у себя в кабинете, то Сычевский своими «боевыми отметинами», кажется, даже бравировал, а на сочувствующие вопросы сослуживцев и, главное, Нины Петровны из бухгалтерии и Оксаны Дмитриевны из отдела кадров лишь туманно отвечал, косясь в сторону немного приоткрытой начальственной двери: — Неудачно вошел в коридор затмений, когда Меркурий был в особенно сильном ретрограде. — Так закончился уж этот самый Меркурий ретроградный, чтоб ему, — успокоила Нина Петровна и погладила «бедного Сашеньку» по мощному татуированному предплечью. Сычевский же в ответ потянулся мечтательно, показав поджарый живот, мелькнувший между джинсами (понятно, черными) и задравшейся футболкой, а после, сверкнув улыбкой, возразил: — Нет, дамы. Все только началось. Точно вам говорю!