наедине

      в царстве грёз тихо очень; и вправду ведь, кому шуметь? кроме неё здесь — никого, лишь пыли всполохи да облаков мириады.       вокруг всё рыжее-рыжее, ярко-оранжевое, огненное — ядовитое. яд тот — ярость её. как посмели! как они посмели забыть её, променять её на эту бледнолицую королевишну! чем она лучше — разум им даровала? подчинила себе? вздор!       ей глупые люди подвластны — были когда-то давным-давно — и без собственной воли. за яркий светом, за (обманчиво) путеводным светом все последовать рады.       но теперь она узница грёз — и чьих же? человека, но человека едва ли; лишь существо без воли и разума.       хотя, смеётся богиня, бледнолицая королева просчиталась — плохой сосуд она для неё выбрала.        «эй. выпусти меня».       рыцарь — ах, как величественно, как сильно звучит! — вздрагивает. во храме тёмном цепи звенят от движения, но никого ведь нет, и голос тот — в голове.       «тебе больно, я знаю. прости меня». она улыбку ладонью прячет, даже если не смотрит на нее никто уже многие столетия. «позволь мне пересечь границу снов. и будешь свободен».       рыцарь молчит — как он может ответить? его госпожа постаралась и голоса тоже ему не оставила. рыцарь, в цепи закованный, беспомощно хмурится, головой качает — прогнать пытается, но не в мир яви, а куда-нибудь подальше, в самую глубь грёз.       богиня смеётся заливисто. королева-то по крупному просчиталась! её рыцарь, её такой идеальный полый рыцарь и не полый вовсе! совсем, ни капельки!       «сдайся! и я, может, пощажу тебя, оказавшись по ту сторону, помогу тебе залечить раны, оставленные мной же».       искусственная оболочка человека не вечна; трещины за столетия появились по всему телу. чума, вполне ощущаемая физически как густая-густая кровь, капает из самых глубоких трещин на пол храма. пахнет кислотой.       рыцарь упрям, рыцарь не сдаётся. королева возложила на него не просто свои надежды на спасение, а надежды всего королевства. он не может… он не подведёт их! никого из них!       снаружи храма, однако, слишком тихо. раньше — насколько раньше? сколько именно времени прошло с момента его заточения? — люди возносили молитвы полому рыцарю, своему спасителю. а теперь там, снаружи, слишком тихо.       «тебя» рыцарь вздрагивает опять, когда слышит голос в голове. «бросили здесь гнить. ты не герой ни для кого и не спаситель».       нет, нет, всё не так! госпожа ему говорила… говорила… ах, это было так давно, он едва может вспомнить её лицо. но руны вокруг, на цепях, на нём самом — всё это королева сделала, чтобы защитить и его, и свой народ. иначе и быть не может!       «прошли века с твоей жертвы, ты правда думаешь, что кто-то придет?»       обязательно! королева обещала… она обещала вытащить его, как только снаружи будет безопасно.       «все уже давно мертвы» богиня смеётся, вальсируя в лучах солнца чумного. «а ты — ты продолжаешь гнить здесь. вместе со мной».       нет, нет, нет! всё не так, ты ошибаешься!       рыцарь злится — ах, как ново для него это чувство. он закрывает глаза, ядовитые оранжевые капли стекают по лицу. его ненастоящее тело горит, болит, вопит — нестерпимо больно, хочется выцарапать горящие глаза, ноющее сердце — как так вышло-то? в нём от живого человека внешность только, и всё равно… в груди так, так больно!       он закрывает глаза — проваливается в грёзы.       богиня улыбается:       — ах. желаешь составить компанию?       рыцарь смотрит на неё недвижимо, богиня вздыхает.       — что такое, милый? подумал хорошенько над моими словами?       королева так долго за ним не приходит. снаружи храма так пугающе тихо. его тело так ужасно истощено.       и он так, так, так смертельно устал.       богиня протягивает к нему свои теплые руки. он не может пошевелиться — нет сил.       пусть делает с ним, что хочет.       он устал, он хочет отдохнуть.       — именно так, мой хороший, — она обнимает его мягко, тепло, мех её накидки внушает чувство защищённости, и рыцарь в грёзах закрывает глаза.       — отдохни здесь, пока я…       ах!       нет, нет!       рыцарь отталкивает от себя её руки, достаёт клинок из ножен. хмурится, глядя на яростную богиню, а та лишь снова смеётся — звонко, заливисто.       — зря стараешься, полый рыцарь, — произносит с нескрываемой издёвкой. — ослабил бдительность на мгновение ты, но мне достаточно и этого.       рыцарь в ужасе качает головой, закрывает глаза — оказывается снова в темноте и цепях.       его трещина на лбу стала шире. ему вдруг стало так, так мучительно больно…       королева говорила: «сосуд без голоса, чтобы не мог горестно кричать».       но сосуд слабеет, а богиня лишь упивается этим, делает ещё одну попытку покинуть мир грёз.       взгляд рыцаря застилает ядовито-оранжевая поволока. ещё немного, совсем чуть-чуть и…       нет! он не позволит!       тишину храма сотрясает полный боли и ужаса крик.