Чудеса в декабре

Так мало, на самом деле, для абсолютного счастья нужно: Чтобы в фольге долька шоколада воздушного, Чтобы во время дождя под рукой оказался зонт, Чтобы перед глазами - море и солнце уходит медленно за горизонт... Л. Сандерс

      Стихи выходили дурацкие. Вернее, вообще не выходили: «розы — морозы, счастье — ненастье», так даже пятиклассники не пишут. Гадость какая! Все же он отвратительный поэт. И с чего он решил вообще, что…              Он бросал на лист строфы угловатым, убористым почерком, но тут же зачеркивал. Зачеркивал так яростно, что ручка прорывала даже толстую, дорогую бумагу, оставляя следы чернил на светлой столешнице, а то и царапины даже, комкал написанное — весь пол уже был усыпан белыми шариками.              И этот туда же! Только отвлекает и…              — Уйди! — он отмахнулся от присевшего рядом на диван Владимира, схватил очередной лист бумаги. Написал первую строку, но тут же принялся чиркать ее: плоско, скучно! Отвратительно! Ужасно!              — Я же не мешаю, просто сижу, — Володя и правда лишь сидел рядом, не касаясь даже. Молча, тихо, не требуя обратить на себя внимание, едва дыша. Но все же раздражая!              — Ты мешаешь! Я так ничего не напишу.              Очередной комок бумаги упал на пол, зашуршал, тут же отлетел в сторону, и под ноги, и под стол. Трехцветный комок дурацкого меха пулей метнулся за ним, ударился о ногу, мявкнул, пролез между, завозился под…              — Уйдите оба, немедленно! — он не выдержал, сорвался. Закричал. Отодвинулся от стола так резко, что едва не переехал попавшую под колесо кошачью лапку, вскочил. — Вы мешаете! Не понятно?!              Володя мягко улыбался. Осторожно протянул руку, коснулся локтя, сжал, тут же отпустил:              — Женя… — Интонация упала, от звука собственного имени, произнесенного таким голосом, внутри все перевернулось, а по телу прошла горячая волна. Старательно наращенная броня дала трещину. — Ну что ты? Все хорошо. Успокойся. Давай я налью тебе чаю, сделаешь перерыв. С булочками, хочешь? Я как раз купил свежих... И вдохновение придет.              Евгений выдохнул рвано, тяжело опустился обратно на стул, запустил руки в волосы, потянул за пряди:              — Прости, я… Я просто отвратительный поэт, Володь! У меня ничего не выходит. И никогда не выйдет! С чего я решил, что я могу писать стихи, что они будут кому-то нравиться? Кому это вообще может нравиться? Это же ужасно! И никто меня не опубликует никогда!              — Это не так, — Володя все еще держал его за локоть, и от его руки по руке Евгения до плеча, до кончиков пальцев и по всему телу расходилось приятное, ровное тепло. — Ты хорошо пишешь. И мне нравятся твои стихи. И не только мне: ты же говорил, что в твоем литературном кружке тебя хвалили, не зря же они дали тебе рекомендацию для этого журнала. И у тебя обязательно получится написать прекрасное стихотворение. Ты просто устал. Сделай перерыв…              Евгений вновь поднялся, шагнул к Володе. В кольце его рук, таких бережных и нежных, было так уютно и спокойно, Евгений выдохнул рвано, подался еще сильнее навстречу, прижался грудью к груди, спрятал лицо на плече — не хотелось бы, чтобы Володя заметил блеск слез в его глазах. Трехцветный комок меха терся о ноги, громко урча, Евгений непроизвольно улыбнулся, кивнул:              — Ладно, давай. Я все равно не знаю, о чем писать…              Выпечка таяла во рту, ароматный чай грел не только тело, но и душу. А еще грела ласковая, полная нежности улыбка Володи. И его взгляд, успокаивающий, настраивающий на позитивный лад.              — Счастье, ведь, оно в мелочах!              Это вырвалось у него внезапно, Евгений торопливо отставил чашку, вскочил. Метнулся из кухни в комнату. Даже не садясь за стол, схватил торопливо ручку, бумагу… Буквы валились как пьяные со стороны на сторону, строки то взлетали, то падали, но разве это было важно?! Главное, что стихотворение, наконец, получалось!              — Володя, вот, послушай! Стихотворение «Счастье в мелочах!» — он вновь вскочил, заговорил громко, словно выступая со сцены. О том, как дорога ему улыбка любимого человека, о кошке, о теплом пледе и горячем чае, о том, что настоящее счастье, оно складывается из мельчайших, вроде бы не важных совсем деталей. Только надо разрешить себе его, позволить быть счастливым!              Чеканя строфы, прочел получившееся от начала до конца, на одном дыхании почти, осекся, закашлялся. Очнулся… Володя стоял в дверях, прислонившись к косяку, и улыбался. У его ног валялась, тоже внимательно глядя на Евгения, Кошька. Она муркнула, крутанулась на спинку, подцепляя когтем один из бумажных шариков, зашуршала им.              — Ну как?.. — Евгений нервно облизал губы, затеребил листок. — Я не… Не слишком просто? Не глупо?              — Нет, — Володя покачал головой, подходя. Забрал осторожно листок из рук Евгения, чтобы тот не порвал его ненароком от избытка эмоций, осторожно положил на стол. — Это самое лучшее стихотворение о счастье, что я слышал. И главное, что в нем — ты.              — И ты, — Евгений улыбнулся робко, осторожно. Потом кивнул на Кошьку. — И она. Все мы…              Они составляли его счастье. Пусть он боялся сам себе даже в этом признаться, думал, что счастье в признании, в успехе как автора, часто срывался, сбегал от Володи, кричал, что больше никогда… Они были его счастьем. И другого, пожалуй, ему и не было нужно!