дракон.

Чонин привык жить в тихом лесу, оглушая его своими громкими ругательствами, шумными шагами по хрустящему снегу и пением среди заснеженных елей. Привык в жаркую пору собирать ягоды, кашеварить на маленькой кухоньке и вести односложные монологи в своей голове, умело отмахиваясь от тревожных мыслей, что с каждым годом жизни становились все громче и громче. Может быть, городским ровесникам он бы и показался слишком взрослым и хмурым парнем, да вот детям, что с пеленок росли под взорами кельтских богов, он по-прежнему чудился малышом. — Ребенок дракона! — громкое восклицание, повлекшее за собой топот детских ножек в сторону Чонина. Ночные рассуждения лишили его сна, а потому на рассвете буквально вынудили отправиться прочь из шатра, оставляя Сынмина на попечение всем тем, кому он запал в душу. Но не в сердце. Чонин неоднократно за все свои годы жизни в горах бывал в Трендоне. Люди здесь были теми еще чудаками, что носили в качестве шапок на голове черепа лосей, а в качестве курток — шубы убитых ими когда-то животных. Каждый носил шкуру того, кого убил, это касалось и детей. С раннего возраста их обучали подобному мародерству, мудрили голову страшными словами и запугивали городскими жителями, что могли при всем своем огромном желании внести хаос в их небольшое поселение. Поэтому Чонин не остался здесь. Каким бы диким он не казался, городская человечность и те устои, что ему в голову вбили родители, которых едва помнил, брали выше желания не добывать себе еду самостоятельно. Он нашел того, кто мог о нем позаботиться, и всеми костяшками чувствовал, что скоро его потеряет. — Ребенок дракона! — еще раз, значительно громче. Девочка лет семи стояла напротив сидящего у одного из домов Чонина, что предпочел натянуть капюшон себе по самый нос и притвориться мертвым, лишь бы ни одна душа не донимала его. Он бы ушел в лес, но боялся отходить далеко от Сынмина. Он обещал ему защиту. Ему, не Минхо. Если с Минхо что-то случится, Чонин будет последним, кто задумается ему помочь. Потому что все еще не простил цивилизованному боксеру ту потасовку у реки. — Чего тебе? — он приподнял капюшон, размытым взглядом уставляясь на ребенка. На голове девочки был череп волка, что пугал Чонина своей белоснежностью и очевидной безжизненностью. — Почему взрослые называют тебя ребенком дракона? Ян поморщился на чужой вопрос, но больше всего смутился тому, что отвык от диалекта Трендона. Его лингвистические проблемы впервые в жизни начали досаждать ему с такой огнестрельной мощью, с какой никогда не досаждали. Позабытый когда-то корейский заново циркулировал в его голове вместе с мыслями о человеке, которого он достал из-под снежных залежей. Там же в припрыжку задорно танцевал романшский, который он чаще всего использовал в речи с Эрекурой, и то периодически вставляя свои пять вон на родном языке. Где-то за ними тихо покуривал бельгийский табак немецкий, который Чонин встречал в своей маленькой библиотеке. И если раньше он брезговал любым из этих языков, предпочитая телепатическое общение со своим драконом, то сейчас ему отчего-то крайне остро хотелось послать девочку в далекое и эротическое каким-нибудь корейским ругательством. Каким-нибудь тем, которым Минхо парировал весь полет до Трендона. — Потому что меня вырастил дракон, — на детскую глупость последовал глупый ответ, но девочку такое не устроило. — А как он тебя вырастил? Солью на рану, Чонин хотел взвыть от несправедливости его жизни. Убежать подальше от всех тех мыслей, что кружились в его голове в пляске смерти. — Дурак, — Ян дрогнул, когда заметил появившийся неподалеку знакомый силуэт. Его загруженный эмоциями разум работал из ряда вон отвратительно, потому ему потребовалось полминуты, чтобы понять, кто именно произнес такое отчетливое и уместное ругательство этим утром. Это было единственным словом, которым владел Ким Сынмин на уровне носителя. — Чего?! — возмутилась девочка, широко раскрытыми от удивления и негодования глазами сверля чужака. Сынмин опирался на деревянную стену соседнего дома, стараясь не нагружать отходящую от долгого стресса ногу. Об его хорошем самочувствии слишком громко кричало довольное выражение лица. Ким явно был горд сказанным, он светился от счастья и осознания того, что смог применить такие полезные навыки в такой неловкой ситуации. Чонин был уверен — еще чуть-чуть, и Сынмин расплачется от собственного чувства достоинства. И это рассмешило. Такая незаурядность, такая абсурдная легкость в напряжении, что липким плащом окутывала тело Чонина. — Лучше уходи, а то он тебя съест, — попросил хрипловатым голосом Ян, обращаясь к девочке. Её раздраженное лицо вмиг сменилось гримасой ужаса, и она с испуганными воплями шустро побежала прочь от двух придурков. Они тихо посмеялись со случившегося, а после оба погрузились в то вонючее состояние, в котором пребывал Чонин крайние дни. Сынмин не знал, с чего начать разговор. В его арсенале было несколько тем, которые он хотел затронуть этим утром, начиная от своих воспоминаний и теорий, заканчивая тем, что Эрекура, в свое время спасшая и вырастившая Чонина, намеревалась покинуть его, спрятавшись в какой-нибудь горной пещере и дожив там остаток своих драконьих лет. Ким всегда видел Чонина стойким и сильным парнем, превосходящим его в физическом плане едва ли не трехкратно. Его обманчивая на первый взгляд худоба дисгармонировала с рельефным телом, а его хмурое лицо с холодным голосом абсолютно не сочетались с той мягкостью, которая просачивалась из него в самые неожиданные моменты. В такие, какие случались с ними прямо сейчас. Чонин казался ему крохотным. Вовсе не тем юношей, что может таскать тяжелые спилы, охотиться на крупных животных, верхом летать на драконе и без страха во взгляде встречаться с дикими хищниками. Вспоминая свой сон и те кадры, что он увидел по пробуждении, Сынмин смотрел на парня перед собой несколько иначе. Теперь Чонину больше шли плюшевые вещи и колючие шарфы, чем тяжелые холодные оружия и плащи. — Как ты себя чувствуешь? — Чонин постарался произнести вопрос как можно безразличнее, потому что его голова за минувшую ночь разработала невообразимую методику. Если сейчас он быстро демонстративно охладеет к Сынмину, то с ним будет не так горько и тяжело прощаться. — Хорошо, — ответил Ким, немного покачиваясь из стороны в сторону. Разговор не клеился точно так же, как в их первые дни. Сынмин догадывался, почему Чонин вдруг стал таким односложным. — Я не знаю, как это возможно, но мое колено больше не опухшее, оно больше не болит, и я чувствую себя значительно лучше. Я полагал, что мне нужна будет операция. Чонин надул щеки и покачал головой в разные стороны, после на выдохе выдавая что-то отдаленно похожее на: «Я тоже так думал». — Дети Трендона никогда не болеют и не ломают кости, а если и ломают, то каким-то чудесным образом исцеляются, — ответил без особых углублений Чонин, всем своим видом показывая, что знал он куда больше, чем выдавал. Он проиграл. Ровно в то мгновение, когда Сынмин присел на корточки напротив него, начиная своим темным взглядом разглядывать через диковатые хрусталики душу и правду. — Я серьезно, как такое вообще возможно? — Они едят драконов. Сынмин почувствовал, как ветер в диаметре поселения стал резче и холоднее. Мурашки врезались в ткань одежды, а в горле стремительно пересохло. — Что?.. Чонин поджал губы и покивал, а после снял с себя капюшон, ероша волосы. Ему было тяжело неподвижно удерживать зрительный контакт с Сынмином. Не сейчас, когда парень почему-то казался ему значительно увереннее, чем прежде. Будто больше ничего не боялся, а в Трендоне надлежало бояться чего угодно и кого угодно. — Раньше в Бернских Альпах было много драконов, пока люди не начали на них охоту. Одни охотились, потому что это было весело. Другие охотились, потому что пытались защитить себя, третьи охотились, потому что увидели в драконах исцеление. Чешуя, мясо, пыльца и прочие целебные свойства помогали людям продлевать свои жизни и укреплять иммунитет. — Именно поэтому ты пообещал за мое исцеление чешую дракона? — спросил Сынмин, на что Чонин удивился. — Я не знаю романшский, но в книге с твоими и чужими иллюстрациями чешуя была подписана так же, как ты вчера её произнес тому старику. — Не переживай, Эрекуре от этого хуже не будет. В последнее время с неё часто все сыпется, мне кажется, это из-за недостатка витаминов. Она перестала есть мясо горных козлов и по каким-то причинам жрет только ветки елей, ягоды и иногда кроликов и белок. Сынмин нервно сглотнул, потому что знал чуть больше, чем Чонин. Чонин же понял, что играть в хладнокровие у него не получилось, ведь Сынмин слишком умело разговорил его. — Где твой друг? — Жрет кабанину за одним столом со старейшинами и общается с ними на выдуманном им языке. Кажется, они его понимают или делают вид, что понимают его, в любом случае я думаю, что он в безопасности. — Люди Трендона очень опасные. — Ли Минхо опаснее любого человека в непозволительные раза четыре. — Понял. И вновь засмеялись. Чонину стало и легко, и грустно от того, что теперь у Сынмина есть тот, кто сможет о нем позаботиться. Какое-то время они вели пространственные диалоги, обсуждая дикий люд места, где очутились. Сидеть на одном месте им не хотелось, и Чонин предложил Сынмину пройтись по окрестностям города, в котором ему едва не посчастливилось жить. Ян рассказывал о том, как часто приходил сюда с добычей и ресурсами дракона, чтобы обменять все сказанное на какие-нибудь инженерные вещи личной гигиены, или теплую одежку, или новое оружие. Чонина побаивались так же, как и он побаивался других. Однако Сынмин находил эту социальную пугливость чем-то милым, потому что она придавала ему немного важности. Якобы он — человек, незнающий здешнего языка и обычаев, вполне себе дееспособен защитить Чонина, у которого в сапоге нож, под плащом лук со стрелами, а за поселением гигантский белый извергающий пламя дракон. Сынмин поймал себя на мысли — они впервые разговаривали и вели себя так, словно не были загнаны в клетку из бревен с буржуйкой. Обычная встреча, некое подобие свидания и адекватного знакомства. И в ту же секунду ему стало больно. Больно от всего того, что должно было в один момент сорваться с его уст. — Чонин, — он остановил его голосом, когда они дошли до главной площади. Минутой ранее Чонин саркастично говорил о том, что здесь раньше приносили в жертву драконов, но Эрекуру никто не трогал, потому что кто-то нарек её именем кельтской богини, а богохульствовать грешно. — М? — замер, внимательно заглядывая Сынмину в глаза. От былой нервозности не осталось и следа, Ян чувствовал себя совершенно нормально, отдаленно от всех существующих в его голове проблем. — Уезжай завтра со мной и Минхо в Берн.

***

Чонин помнил тот ужас, который охватывал его с завидной периодичностью, когда он был еще ребенком, вынужденным жить с драконом по соседству. Его тянуло к чему-то подобному, к нечто прекрасному, чего хотелось коснуться. Хотелось обнять. Эрекура не всегда была полна нежности к своему ребенку. Попыток избавиться от человеческого дитя можно было не сосчитать — она приводила его в леса и оставляла там, маневрировала с ним в облаках, а после опрокидывала с себя, созерцая со своей высоты чужой полет. Дракон понимал, что не может взять на себя такой груз — воспитание брошенного мальчика. И сколько бы раз Эрекура не приводила Чонина к воротам Трендона, сколько бы раз не пыталась оставить его на въезде в горы, где бы его могли подобрать туристы, все было тщетно. Ужаленного холодом мальчишку тянуло к приключениям, он был выносливым от рождения, готовым справиться со всеми трудностями. У Чонина были крылья Эрекуры. Он считал себя особенным. Считал до тех пор, пока не столкнулся лицом к лицу с Ким Сынмином, которому хотелось доверять столько же, сколько когда-то доверил своему дракону. После того как Сынмин озвучил свою просьбу, Чонин все понял, а потому, не теряя времени, сорвался с места, пытаясь убежать в лес, докричаться до своего дракона. С каждым тяжелым шагом по снегу, с каждой новой царапиной на лице, с каждым треском внутри сердца, Чонин чувствовал, как сдавался. — Эрекура! — сипло закричал он, пытаясь отдышаться. Бежал так быстро, словно Сынмин побежал бы за ним следом. И стоя посреди небольшой поляны, теряясь среди высоких елей, Чонин впервые в своей жизни чувствовал себя одиноким и брошенным. Не испытывал того родства с дикой природой, ощущал себя чужим без дракона за своей спиной. Чувство паники охватывало его, воздуха в легких становилось все меньше. Ему были безразличны такие замашки со стороны дракона, когда он был ребенком. Он всегда сможет выбраться из леса самостоятельно и найти Эрекуру. А было ли кого искать? — Эрекура! — Чонин поднял голову высоко вверх, вытаптывая по снегу петли, крутясь на одном месте. Слезы застывали льдом в горле, Ян хотел вцепиться в свои волосы, чтобы остановить массу мыслей. Когда его ладони коснулись головы, Чонин замер, чувствуя жар на коже. Он опустил руки и внимательно посмотрел на появившиеся метки, заставляющие все тело гореть изнутри. Чонин расплакался и, громко шмыгнув носом, сложил ладони в замок, а после, наклонившись, задул в них со свистом. Чем громче становился издаваемый им звук, тем сильнее усиливался ветер подле него, кружа снег, заставляя ветви деревьев колыхаться из стороны в сторону. Птицы с макушек елей взлетели ввысь, растворяясь в собственных возгласах. Чонин прекратил, жадно вбирая воздух. Вместе с этим вокруг все вернулось к исходному, пока Ян макушкой не почувствовал знакомый поток воздуха со спины, заставляющий капюшон плаща вновь окутать голову. — Спустя столько лет ты научился меня призывать. — Что с тобой? — Чонин шустро обернулся к дракону, замечая в синем взгляде тоску, к которой не был готов. — Почему ты избегаешь меня? Почему Сынмин попросил меня покинуть вместе с ним лес? — Разве ты не этого хочешь? — спросила Эрекура, игнорируя все вопросы до. Чонин замешкался, крепко сжимая кулачки. Жар в его ладонях пропал. — Эрекура… — Подумай хорошо над его предложением, — попросил дракон. — Мое честное мнение, тебе пора покинуть это место. Такая возможность предоставляется не каждый день, к тому же у тебя появился человек, способный помочь тебе справиться в том мире, из которого ты пришел ко мне. — Снова хочешь избавиться от меня?! — Это для твоего же блага. Головой ты уже все понял, но впервые в жизни руководствуешься сердцем. Во всем должен быть баланс, Чонин. — Эрекура! Как я могу тебя бросить? — Точно так же, как я бросала тебя. Ты всегда справлялся без моей помощи, а значит, и я смогу справиться со всеми трудностями без тебя. Чонин вскипал от злости, от несправедливости. Ему хотелось окончательно поддаться эмоциям, начать кричать и трясти руками. Однако прежде чем он успел в очередной раз возмутиться, Эрекура вновь исчезла, оставляя Яна в неясных чувствах. Он ощущал вину. Ему казалось, что он совершил нечто непростительное в отношении своего дракона. Смертельно обидел, чем-то предал, из-за чего теперь Эрекура хотела оставить его навсегда. Чонин не умел работать с подобными чувствами, его голова раскалывалась и гудела до тех пор, пока он не услышал приближающиеся шаги в его сторону. Не думая, Ян ловко достал из-под плаща лук, натягивая стрелу на тетиву и спуская. Лишь через пару секунд он понял, что к нему решило подкрасться не дикое животное, а тяжело дышащий Сынмин. Осознал он это в самую последнюю секунду, когда увидел испуганное лицо человека, последовавшего за ним. Благо Сынмин с немым криком умудрился поймать стрелу за основание. Её острие слабо коснулось кадыка, а дерево неприятно поцарапало ладонь. — Господи, — Чонин облегченно выдохнул, отвлекаясь от всего минутою ранее пережитого. Бросил в снег оружие и подбежал к Сынмину, забирая у него стрелу, едва не ломая её от злости. Он разбитым и полным волнения с заботой взглядом оглядел парня. — Что ты здесь делаешь? У тебя все еще нога не в порядке! — Я испугался, что с тобой что-то случится, и захотел тебя догнать. Нашел тебя, идя по следам и сломанным на твоем пути веткам, — немного виновато начал оправдываться. — Я мог тебя убить! — отчаянно прикрикнул Чонин, прежде чем все вновь снежным комом на него навалилось. Сынмин горько разглядывал покрасневшего Яна, пока не схватил его за руку, чтобы резким движением прижать к себе, едва не до хруста чужих костей обнимая. Это были первые объятия Чонина с человеком. Чувствуя, как руки Сынмина крепко сжимали его тело, Ян, к своему удивлению, начинал стремительно ощущать спокойствие. Ему нравились мягкое тепло парня, аромат хвои, что исходил от его волос. В это мгновение каждая клеточка его тела ощущала что-то давно забытое, но такое правильное, необходимое в эту минуту. Простые объятия заставили его губы задрожать, задрожать от мысли: «Я кому-то нужен». По-настоящему нужен. Не бремя, не обязанность, не ребенок, а человек, которого можно обнять просто потому, что так требуется. Просто потому что хочется. Он уткнулся носом в плечо Сынмина и прикрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание. Всю жизнь ему приходилось кутаться в теплые вещи, лишь бы не замерзнуть. Оказывается, от вечного холода вполне себе могли спасти простые объятия. — Тебе лучше? — спустя время спросил Ким, ослабляя хватку. Он сделал небольшой шаг назад, пытаясь на лице Чонина отыскать ответ на собственный вопрос. Юноша же в ответ сдавленно промычал и вытер ладонями влагу со щек, пытаясь сочинить вразумительное оправдание своему поведению хоть на каком-то из языков. — Ты искал Эрекуру? — Она меня бросила. Внутри Сынмина образовалась дыра. — Ты не прав, — и отчего-то захотелось вступиться за дракона. Сынмин понимал, что во всем происходящем не было его вины. Всего лишь желание Эрекуры обеспечить Чонину адекватное будущее в стенах высоток, а не в стволах деревьев. Взгляд Чонина потемнел, и Ким осекся. Возможно, ему не нужно в это вмешиваться. Раз Эрекура провернула все так, чтобы Чонина сейчас слегка потряхивало от тяжелых эмоций, значит, так тому и суждено было случиться. Задача Сынмина — наконец-то выбраться из этих краев вместе со своим лучшим другом. И все же он чувствовал вину. Никогда не произносил подобного вслух, не делился этими мыслями с драконом, но отчего-то считал важным и эгоистичным — забрать Ян Чонина с собой. И, может быть, Эрекура все почувствовала, захотела стать в одночасье сердобольной, а, может быть, все это происходило по воле судьбы. — Что ты будешь делать дальше? — хрипло спросил Сынмин, радуясь тому, что Чонин не стал с ним спорить. — Подожду, — неуверенно. Он был переполнен жгучей обидой. Отсутствие правды, которую, к своему несчастью, видел Сынмин, заставляло Чонина забываться в смятениях. Ему казалось, что Эрекура просто наконец-то подыскала подходящий случай избавиться от него. Что все те годы, которые они прожили рядом друг с другом, были ложью и дракон не знал, как отделаться от своего дитя гуманным способом. Чонин чувствовал себя обузой. Обузой для всех. И вновь погружаясь в подобные мысли, дрогнул, когда Сынмин взял его за руку, покрасневшую от холода. — Идем, — попросил он, чувствуя, что начал мерзнуть. — Куда? — сдавленно задал глупый вопрос Чонин, позволяя парню вести его за собой. Сынмин молчал около минуты, чтобы шепотом выдавить из себя: — Домой.

***

То, что происходило с Чонином после его логического похищения из леса, сложно было описать парочкой слов. Ян был вынужден обиженно находиться в шаманском шатре, наблюдая за тем, как два иностранца пытались о чем-то расспросить ту самую бабулю-старейшину. Чонин в их разговоры не вмешивался, и то ли потому, что в одночасье превратился в плаксу с застывшей соплей из носа, то ли потому, что наблюдать за смущенным Сынмином, непонимающим язык, но пытающимся на нем разговаривать, было очень весело. Не так весело, как взглядом скользить по покрасневшему от возмущения Минхо. — А та белая ящерица не может нас отвезти к той дороге у водопада? — шепотом спросил Ли у Сынмина, заранее отведя его подальше от подавленного Чонина, что сидел за низеньким столом и созерцал свое отражение в кружке с травяным чаем. — Или нам обязательно нужно все усложнять? Сынмин, что обычно не мог вставить достаточное количество грубых слов поперек Минхо, вдруг к неожиданности для себя рассердился, но так ничего и не сказал. Сейчас его больше тешил Чонин, чем их благополучие, и если уж ни у кого транспорта не найдется, то они пойдут по смелой памяти Яна к Берну, надеясь избежать смерти от зимних морозов. — Усложняешь здесь все только ты тем, что ругаешься с аборигенами и настраиваешь их против нас, — шикнул Сынмин, пытаясь отдернуть от себя руку Минхо, которой он сжимал рукав его куртки. — Нет, ящерица не может нас отвезти. — Да почему?! — не понимал искренне Минхо, из-за чего голос его поднялся выше доступного. Он столько бессонных ночей потратил на то, чтобы найти своего друга. И пусть его самая жалкая мечта сбылась, пусть тревога отпустила его и он впервые за все время их «отпуска» сумел добросовестно поспать, ему по-прежнему хотелось ощущать полную безопасность. Хотелось наконец-то вернуться в Сеул. Без всяких снежных лавин, приключений и случайных смертей. — Да потому что, блять, не все так просто, как ты думаешь! Это не зависит от нас с тобой, — взвился Сынмин, пугая на несколько секунд Минхо. — Чонин не может бесконечно помогать нам, он и так спас мою жизнь, уже дважды! Мы сами пришли в этот лес, это было нашей ответственностью, и постоянно возлагать её на него уже переходит все рамки. В конце концов, мы старше его, и мы должны заботиться о нем, а не он о нас. Мы здесь гости, но нас никто не приглашал, как ты этого понять не можешь? Если я говорю, что дракон не может нас отвезти, значит, наверное, так и есть?! — Воу-воу, — Минхо положил руку на грудь вспыхнувшего Сынмина, который к концу своей речи едва не начал размахивать руками, привлекая внимание всех присутствующих. — Успокойся, я тебя понял. Сынмин шумно выдохнул через нос, напоминая со стороны разъяренного бычка. Возможно, он только что совершенно глупо сорвался на своем лучшем друге, потому что все чувства, чужие и собственные, смешались в его голове разом. Возможно, им нужно было как можно скорее возвращаться домой и отдыхать от полученного в Бернских Альпах стресса, иначе Сынмину будет необходима еще одна поездка в тихое и безлюдное место, лишь бы никого не прибить в порыве непрошенной злости. Тяжелая тишина ходила сквозняком по шатру, пока оба парня пытались через зрительный контакт найти компромисс в своей ссоре. Сынмин искренне не хотел напрягать Чонина, более того, на его плечи возложили тяжелую задачу — забрать его с собой, однако Ян на эту просьбу никаким отказом и никаким согласием не ответил, из-за чего все усложнялось десятикратно. Теперь Сынмин считал своим долгом заботиться о нем до тех пор, пока ребенок дракона и его дракон окончательно не придут к единогласному решению. И только Ким открыл рот, чтобы продолжить свои умозаключения, как Чонин встал из-за стола, обходя парней стороной и подходя к ошарашенной старейшине. Сынмин не успел остановить его, как Ян тут же принялся на своем искусственно-родном тараторить непонятное ушам чужеземцев. Оба затаили дыхание. — Завтра на рассвете один из их охотников поедет на телеге в ту сторону за дровами и живностью. Подкинут нас до того места, где все началось, — сухо донес информацию Чонин. — Нас? — переспросил Минхо, непонимающе смотря на Сынмина. Сынмин же смотрел только на Чонина, на то, с какой тяжестью ему далось обобщение их всех троих в брошенном предложении. Сынмин смотрел долго. Смотрел на него тогда, когда они втроем гуляли по вечернему Трендону и Минхо, как полоумный, пугал маленьких детей. Смотрел на его тоску, когда они собрались возле огромного костра посреди площади, который жители развели специально для них, чтобы после устроить всякие шаманские обряды и танцы с песнями. Смотрел на Чонина тогда, когда он без жизни во взгляде наблюдал за буйными жителями Трендона в тот вечер, не разделяя их страсти, их шума. И во все те разы, когда Сынмин смотрел на него, ему все хотелось взять его за руку и сказать простое, единственно важное: «Я буду рядом». Но он не сделал этого. Он боялся обманывать Чонина, по-прежнему запутавшегося в самом себе. Глаза Сынмина устали смотреть на чужую разбитость тогда, когда пришло время ложиться спать. Их последняя ночь в этом ужасном лесу. Ким задумался над тем, действительно ли все было так ужасно? Эти живописные виды, странные приключения и ночные похождения со встречей с диким животным. Прогулки по лесу, чтобы собрать ягод, чтение книжек с Чонином, его стряпня, его тупорылое молчание, которое поначалу безбожно бесило. Все то, что Сынмин так не переваривал в самом начале, теперь казалось чем-то важным и нужным. Потому что лес не был вокруг него. Лес прятался в Ян Чонине. Такой диковатый, полный всяких хищных животных, неописуемой красоты и волшебства. Все это в себя впитал парень, что сидел ныне напротив него, не зная куда себя спрятать от его очередного пристального взгляда. — Я думал, что ты ночевал где-то прошлой ночью, — тихо сознался Сынмин, когда понял, что места для ночлега оказалось не так много в шатре. Так или иначе, им втроем надлежало ютиться в одной небольшой комнатушке, и если Минхо после выпитого спиртного травяного бальзама крепко уснул в сидячем положении у какой-то деревянной скульптуры в виде голой разукрашенной женщины, то вот Сынмин и Чонин спать не торопились, потому что спальное место было одно. — Я не спал и везде слонялся, — Чонин стянул с себя плащ, оставаясь в своих привычных повседневных тряпках. — Если хочешь, я могу поискать себе нору где-нибудь в лесу. Сынмин испугался, что это не было шуткой, на что Ян довольно усмехнулся. Его состояние было слишком пограничным. — Нет, ложись со мной, — и просьба Сынмина прозвучала слишком нежно даже для него. Если бы Минхо не спал, весь Трендон бы утонул в его стыдливом смехе. Чонин, не долго думая, послушно плюхнулся рядом на бок, тут же наблюдая за тем, как Сынмин напрягся. Однако напряжение его чуть вскоре сошло на нет. Это их не первая совместная ночь, им двоим уже будет тяжело представить сожительство без наличия рядом друг друга. Они оба все слишком усложнили тогда, когда столкнулись взглядами на водопаде. Сынмина не отпускало чувство тревоги. Он боялся, что Чонин передумает. Что, когда он откроет глаза на рассвете, рядом его не окажется. Их отвезут без него к тому самому месту, они вызовут машину и вскоре вернутся в Корею, оставив ребенка дракона загадочным воспоминанием и главным героем будущих картин местного учителя в художественной школе. Ким вспомнил про свой сон, но не решился о нем рассказывать. Не сейчас, когда глаза Чонина закрылись слишком быстро, когда грудь его перестала часто вздыматься и он крепко уснул, отпуская все волнующие мысли. Жизни в лесу стало слишком много для мальчика, потерявшего когда-то родителей. Сынмин определенно точно не мог его здесь оставить. Он ютился с этой мыслью с самого восхода солнца, когда они попрощались с проснувшимися жителями таинственного поселения и сели в повозку. Минхо чувствовал себя отвратительно после выпитого, но болтливости его это не лишило, а потому он старался развлекать сидящих глупыми анекдотами. Чонин не смеялся, Сынмин закатывал глаза, поэтому Ли бросил слабую команду и перешел в более перспективную: к охотнику и к его лошади. Они ехали порядка часа, и весь час Сынмин не знал, как еще раз спросить у Чонина об его решении. Было ли оно взвешенным? Точно ли он все обдумал? Если да, то им предстоит слишком много сложностей, с которыми они обязательно справятся, если будут хотеть этого вместе. Тут же Сынмин вспомнил и про фигурки, которые Чонин для него вырезал. Вспомнил про его любимые книжки, про самодельные вещи, про все то, что Ян кропотливо собирал и хранил в своей маленькой избушке. — Чонин, — позвал он осторожно заснувшего на его плече паренька. Однако Ян не спал, а лишь притворялся на случай, если Минхо снова захочет начать донимать его шутками. — Ты точно уверен? И дитя дракона не ответило на заданный вопрос, заставляя тело Сынмина подвергнуться лихорадке. Он пробыл в таком состоянии до их точки старта, пока Минхо не начал восторженно прощаться с укатывающимся от греха подальше охотником. — План такой, — Минхо расцветал. — Сейчас надо будет первым делом унять шумиху с тобой и твоей пропажей, разумеется, что в отеле. После этого надо будет вернуться в Корею, но проблема в том, что у Чонина, очень маловероятно, что есть какие-то документы. Сынмин и забыл о том, что правила леса не распространялись на сложную городскую жизнь. Однако он не показал своего осознания и своей тяжести, лишь бы не спугнуть Чонина. — Поэтому будем думать, что с этим делать. Но сразу после того, как хорошо позавтракаем и нормально отоспимся, на меньшее я не готов, — предупредил на всякий случай Минхо. И как бы он не относился с опаской к Чонину, Ли все же понимал всю важность этой диковатой персоны в жизни своего лучшего друга. Ким был уверен в том, что Ян уже со всем смирился, однако когда посмотрел на него и увидел в его блестящих глазах слезы, то тут же во всем усомнился. Чонин все же довел себя до этого состояния. — Ну ты чего? — осторожно спросил Сынмин, боясь в этот раз дотронуться до него. — Ничего, просто переживаю, — отмахнулся он, вытирая рукавом плаща глаза. Его потряхивало изнутри от ужаса — он взаправду покидал лес. Покидал то место, где вырос. Покидал своего дракона. Чувство незавершенности тяготило его, хватало снежными лапами за щиколотки и засасывало в землю. Ему казалось, что он должен был что-то сделать. Что-то, после чего сможет наконец-то спокойно войти в новую для себя жизнь с человеком, которого сам, подобно драгоценным залежам, откопал в снегу. — Все будет хорошо, — и Сынмин набрался смелости. — Я буду рядом, — а после взял за руку, чтобы хоть как-то облегчить чужую боль. В это самое мгновение их оглушил уже знакомый когда-то рев. Тот самый, из-за которого они с Минхо проснулись тогда посреди ночи. Тот самый, из-за которого Ли словил спутанность сознания и на ужасе спутал своих друзей со страшными чудищами, что хотели его слопать. Тот самый, на который люди много лет назад шли с факелами и вилами. Глаза Чонина широко распахнулись, и он обернулся на звук, наблюдая целое ничего. Недолго думая, он сорвался с места, покидая дорогу и направляясь вглубь леса. Сынмин же, не давая себе и возможности на сообразить, ринулся следом за ним. — Вы сейчас серьезно? — поинтересовался недовольно у пустоты Минхо. — Опять?! Но Сынмин не слышал возмущений своего друга, он пытался как можно быстрее догнать Чонина, чтобы не упустить его из виду. В голове промелькнула мысль о том, что если он не успеет, то больше никогда его и не встретит. Сейчас моргнет и останется один в этих заснеженных зарослях, никому не нужный, всеми брошенный. Он все же потерял его, чтобы найти там, где они встретились впервые. Уставшие ноги с трудом довели его к одной из елей, на которую он оперся рукой, и уставился на то, на что не следовало бы так глазеть. На то, что должно было остаться только в памяти Чонина, но не в его. Сынмин видел дракона, огромного белоснежного дракона. Смотрел на него так, словно повстречал впервые, словно не сроднился с ним так же, как сроднился Чонин. Теперь, наблюдая за Эрекурой, зная о ней самое губительное, Сынмин понимал, что её время было на исходе. Теперь она не казалась ему большой, страшной, завораживающей. Виделась ему большой мамой кошкой, ласковой и пушистой, той самой, которая льнула к своему котенку и понимала мучительно тяжелое: они больше не встретятся. Ким не слышал их разговора. Лишь видел то, как Чонин прижимался к её носу, крепко обнимая её голову. Возможно, это было то, что Сынмин никогда не сможет понять. Возможно, Ян однажды расскажет ему, с какими чувствами он столкнулся в этот день, какую боль он испытал и как сильно повзрослел, когда наконец-то прислушался к самому близкому к себе созданию на этой планете. Не сейчас. Сейчас все, что Чонин мог дать Сынмину, — это отчетливую картину. Картину, на которой мальчик в своем заношенном плаще и любимом свитере гладит по носу своего дракона, окутывающего его со спины, смотря прямо в душу. Ту самую картину, которую Сынмин однажды оставит перманентом красками на своем холсте, затаивая дыхание в процессе созидания. Он назовет её «Дракон».