Зимняя туча

      Обед, как всегда, проходил в столовой, в которою Вирт пришёл, а точнее приехал, раньше всех. Ему предложили на выбор - трость или хотя бы костыли, но парень предпочёл коляску, которая составляла ему компанию на протяжении всего его лечения. Ему не хватило смелости потренироваться в ходьбе, и при этом пройти всё расстояние от комнаты до столовой почти что самостоятельно, и не важно, что всё это находилось на одном этаже. Еда была приемлемой, даже временами вкусной, если не брать в расчет один день, когда Вирт заметил дохлую мышь возле двери на кухню.       Сегодня же явно что-то было не так. Вроде бы и те же люди, что и всегда, то же холодное пюре на столе без единой капли патоки. Но всё таки что-то выбивалось. И тут стало ясно, что именно. Когда взгляд парня зацепился за макушку, покрытую каштановыми локонами, сомнений больше не осталось.       Но как себя вести себя в такие моменты? Просто игнорировать или поздороваться? А если он его снова высмеет?       Тут чёрные глаза пересеклись с его. Уйти незамеченным, похоже, не удастся. Фандерберкер, как всегда, был одет с иголочки, хоть на нём и была больничная форма. Её словно недавно выгладили и бережно постирали вручную. Джейсон шмыгнул носом, чем-то напоминающим каплю, и поднялся со скамьи. Обогнув стол, он решительно направился в его сторону. Теперь Вирту было видно его чуть больше, и он сразу заметил загипсованную руку. Странно, Джейсон всегда казался очень осторожным. Пожалуй, это было единственное, в чем не проявлялась его крутость, да и на скейте он не то чтобы катался. Как он вообще умудрился сломать руку?       Вирт сжал кулаки. Всё это не важно. Сейчас главная проблема в том, что этот большой ком крутости и самоуверенности почти дошел до него, чем вызвал ещё большее напряжение. Тот приблизился уже почти впритык, резко шлёпнув руку на стол. Вирт мысленно приготовился словить кулак в челюсть. Джейсон не агрессивен, но кто знает, что этому парню придёт в голову. Вирт зажмурил глаза, однако удара не последовало.       — П-привет, — донеслось до ушей бывшего колпаносца.       Тот с опасением приоткрыл глаза.       — Здравствуй, — произнёс он чуть уверенее.       Повисло неловкое молчание.       — Я тут нашел кое-что, — пробормотал он, — думаю, это твое.       Вирт опустил глаза на руку соперника и обнаружил, что та крепко сжимает ту самую кассету с его слащавыми стихами.       Сердце ушло в пятки. Вирт молил всех богов, лишь бы у Джейсона дома не было кассетного плеера. Он же богат и крут, успокаивал себя парень, с чего бы ему дома иметь подобное старье. С другой стороны, как бы тот узнал, что она принадлежит ему, если не прослушал её предварительно. Вирт никогда не обманывал себя, и сейчас не собирался. На ней ведь чётко было написано: „для Сары”, его же почерком. Вряд ли Фандерберкер знал, как именно поэт пишет, но он явно знал, что Сара ему небезразлична, вернее была небезразлична, горе романтику, и сложил одно с дугим.       — Хмф, Вирт, ты меня слушаешь? — владелец кассеты мгновенно поднял взгляд на собеседника.       Хоть Джейсон смотрел на парня снизу вверх, поэта не покидало чувство, что именно Фандерберкер находился не в своей тарелке, и вовсе не потому, что тот при ударе об стол разлил большую часть содержимого чашки себе на руку.       У Вирта нежная, чуткая душа, однако без грубого тона ответов здесь явно не добиться. Иногда приходится переступать через себя.       — Подожди. Откуда ты её взял? — парень напротив заморгал, явно не ожидая подобного вопроса, — отвечай!       Парня начало мелко потряхивать. С появлением его травмы, он стал слишком нервным. По-сути у него было всего два состояния – либо грусть, в перемешку с отчаянием, либо большая нервозность.       Фандерберкер начал заламывать руки.       — Я-я-я её нашел, — после длительного молчания ответил тот, — просто мне интересно стало, где твой брат нашел такую умную лягушку, да ещё и говорящию птицу Беллатрисс, вроде так её звали, — Джейсон почесал затылок, — я же не виноват, что ты потерял кассету на рельсах! Я просто взял её домой, просто послушать!       — Ну что, послушал?       Вирт совсем размяк, а румянец растекся по всему лицу, как и он по креслу. Звучал Джей неубедительно, однако Вирт предпочёл промолчать, все силы на споры ушли также быстро, как и появились.       Джейсон растерянно ковырял поверхность своего гипса. Но всё-таки, сумев взять себя в руки, произнёс:       — Да! — он гордо задрал подбородок, насколько ему позволяло положение, и продолжил: — знаёшь неплохо. Чуть мрачновато, но рифма прекрасная. Если не ошибаюсь, ты в основном использовал перекрёстную технику рифмовки. Лично я больше люблю кольцевую. Она более сложная, но результат того стоит. Я считаю, ты хорошо передал свои чувства. Уверен, если бы Сара услышала хоть одно из стихотворений, сразу бы пала ниц твоих ног!       Прошло несколько секунд, прежде чем Вирт снова смог дышать. Он их дослушал? Ему понравилось? А самое главное, он тоже любит стихи и поэмы. Парень ни разу не слышал похвалы в адрес своих литературных произведений. Да что уж там, он даже скрывал своё увлечение от родной матери. Вирту казалось, что его обязательно высмеют за слишком "слащавое" хобби. В то время, как все его одноклассники тащились от спорта и другой, лишь им известной, чепухи, поэт играл на кларнете, вздыхал по Саре и писал любовные стихи.       — Тебе правда понравилось? Или ты решил добить меня своей издёвкой? - Вирт недоверчиво прищурился, взлохматив свои растрёпанные волосы.       — К-конечно нет! Я увлекаюсь подобным сколько с-себя помню. Я... ты... не хотел бы поработать вместе, ну знаешь, обсудить и написать совместную поэму например?       На этот раз уже Фандерберкер пылал от смущения.       В первые за долгие серые месяцы, его лицо медленно, но верно озарила улыбка надежды.       Ночью, лёжа у себя на койке и, позабыв о больной ноге, парень подбирал рифму к слову "небо", постепенно находя в себе лёгкие отголоски надежды на счастье.