Пять стадий и одно решение

Отрицание. Кощей не верит ушам, не верит глазам и не верит Вове. Тот дурак, говорит какую-то чушь. Что-то про войну и Афганистан. Они стоят в его, Кощеевой квартире, пропахшей сигаретами и чем-то мятным, чем-то чертовски родным. Вова со взглядом в пол выглядит нелепо, он что девчонка что б глаза в пол опускать. Что за нахуй? У Кощея морщина на лбу и непонимающий взгляд. Вова в сотый раз повторяет фразу, которая пропитана невозвратом. Я иду на войну. У Кощея на подкорке мозга эта фраза бьет трезвоном, а перед глазами уже решивший все Вова. Решивший за них двоих. Язык поворачивается сказать жалкое "нет", Вова смотрит извиняюще, мол "ну пойми". Кощей не хочет понимать, не хочет он такой хуйни. У него в мечтах развитие группировки и Вова под боком. Вова, блять, ебать его в рот, Адидас. Кощей садится на кровать и раз за разом повторяет единственное "нет-нет-нет-нет". Вова смотрит обреченно, не выдерживает, уходит. Дверь в тишине хлопает оглушительно сильно, Кощей подрывается вслед за Вовой, да только догонять уже не кого. Гнев. Вова кричит в ответ, бьет рукой по столу громко, так что падает кружка. Кощей сжатыми кулаками и желанием набить Вове лицо, кричит в раз десять громче. Это уже третий случай, когда они обсуждают Вовин отъезд. Точнее ругаются до разбитых скул. Кощей с каждым проведенным часом смотрит в обреченность происходящего. Злится так что скоро лопнут вены. И кричит, кричит, кричит на Вову раз за разом. Пытается его вразумить, доказать, показать, что тут ему будет остаться лучше. Вова кричит, что так лучше только самому Кощею, разве у них одно на двоих "лучше"? Кощей в сотый раз злится, потому что, у них же все было хорошо, почему Вова портит все? Под руку попадается чашка, Кощей глядит на нее мельком и в сердце что-то екает, это его чашка, чашка из которой он всегда пил у Вовы, теперь ему не нужна эта чашка, ему не нужен Вова. Чашка летит в стену рядом с парнем и разбивается в дребезги, Вова отшатывается в испуге, смотрит на друга с не понимаем в глазах, смотрит в глаза Кощею. А у того вместо знакомого блеска, боль и отчаяние. Вова хочет что-то сказать, да только не успевает, Кощей уходит быстро, хлопает дверью и хочет перестать существовать. Торг. Брат Вовы стоит у него в дверях, серьезный и решительный. И Кощею мерещится в его образе Вова, кажется он начал сходить с ума. Пацан говорит только три слова "Он ждет тебя", Кощей усмехается болезненно. Думает, что может сходить на прощание, потому что раз нельзя остановить, то можно хотя бы пожелать удачи? Сказать Вове сопливое "Вернись" и сразу извиниться за эти слова. Пацаны не извиняются. Вова мудак редкостный, но они столько пережили, что не проводить будет предательством. Но тот ведь тоже предал? Предательство за предательство. Око за око? Пацан около двери ждет чего-то. Ответа. Кощей курит большими затяжками, но устав думать, кивает. Пацана и след простыл, побежал докладывать брату. Кощей надеется, что тот обрадуется. Утром едет на проводы. Вова в глазах которого родные искорки, смотрит на Кощея и одними губами извиняется, протягивает руку для рукопожатия. Кощей смотрит на этот жест и морщится. В его собственных глазах больше ничего нет. Вова дергается как от внезапной пощечины и отходит, не вышло, у них ничего не вышло. Кощей не просит вернуться, не желает удачи, он просто уходит не дождавшись даже того, как друг сядет в автобус. В глубине души, пытаясь, простить Вове все-все. Не выходит. Депрессия. Вова уехал. Правда уехал воевать на Афган. Кощей остался. Остался со своими бесами и отчаянием. Остался с бутылкой белой и желанием вернуть Вову. В квартире больше не осталось запаха мяты, остался разъедающий запах курева и затхлости. Остался Кощей. Остался без Вовы. Больше ничего не осталось для нормальной жизни, дни превратились в рутину. От кровати, до туалета и в магазин, за водкой. Продавщица круглосуточного магазинчика с ужасом смотрела на Кощея в десятый раз за день заходящим за водкой. Плевать он хотел на эту продавщицу. Плевать он хотел на группировку, оставшуюся без предводителя. Плевать он хотел на себя и на Вову. На Вову плюнуть не вышло. Сотое, если не тысячное письмо, написанное в пьяном бреду, залитое соленой водой и кровью, отправлялось туда, куда Кощей бы лично поехал, просто увидеть Вову. Просто его обнять и сказать, какой же он правда еблан. Но пока его спасали только литры водяры и вечно сменяющие день ночи. А еще календарь, листы от которого валялись по всей квартире. Вон под антресолью лежит листик с горящей датой "4 июля", под кроватью он точно знает, лежит скомканный листик с датой "30 ноября". Он оторвал этот листик в ровно в год с их последней встречи. По щекам покатились горячие ручейки. Ебучий Вова. Чтоб его. Принятие. Один год, семь месяцев, две недели и пять дней. Столько Кощей отсчитал дней. Столько же промучался. Столько же он вспоминал Вову. Прошло больше полутора лет, пришло принятие, пришло хоть какое-то умиротворение. Пришли дела и вопросы. Вернулся и Кощей из того ужасного состояния, вернулся к ребятам, которых пришлось учить жизни. Пришло все, обратно. Группировка умирала, ребята были настолько юны и неопытными, что пришлось наверстывать так быстро и сильно, что Кощей забыл обо всем на свете. Ребята с приходом опоры ожили. Все пошло в гору. Все пошло так, как и хотел когда-то Кощей. Единственное, что не случилось, это Вовы под боком. Кощей прикрыл глаза, догоняя убегающую мечту прошлого. Догонять было нечего, оставалось только ожидать новых мечт. Их не было. Любовь. Два года, ноль месяцев, ноль недель и один день. Кощея мелко потряхивает, когда к нему в дверь стучат. В квартире убраны листья из календаря, убраны многочисленные бутылки и убран запах отчаяния. Теперь хотело вернуть такой родной запах мяты. За дверью стоит Вова, мать его дери, Адидас. Стоит в военной форме и родным блеском в глазах. И Кощей умирает в какой-то то раз за два года и примерно три месяца. Вова проходит в дом, разувается и черт, Кощей не знает что говорить, у него не осталось слов. Вова сам говорит. Извиняется, обнимает за шею так сильно, что задушит. Кощей не против, пусть задушит, сам обнимает за талию, прижимается близко и вдыхает любимый запах мяты. И все снова на своих местах и все у них вышло.