***
Спортивный зал никогда не пустовал. Груша у стены постоянно отхватывала: обязательно кто-нибудь удары оттачивал или висел на ней болтающейся свиной тушей. Обычно это был Зима: он мог зацепиться за крюк, мордой прижаться к груше так, будто хотел с ней слиться, и начинал крутиться, качаться, как шелуха на качелях. Да, зал всегда был полон, штанги без дела не лежали, но сегодня народу было не много. Может, человек десять, и все столпились у скамейки, на которой друг напротив друга сидели Турбо и Зима, а между ними лежали раскрытые нарды. Красивые, резные, лаком покрытые! От Кащея достались. Он говорил, что это его пацаны с нар подарок пригнали. Наверное, не больно ценный был, раз после того, как его отшили, он за ними не воротился. Или синька накрыла, потому в сторону зала и не рыпался. Да и не ждали его тут. — На-а-а!.. Удачно бросив игральные кости, Турбо чудом не пришиб собравшуюся вокруг них скорлупу, от радости взмахнув руками. Хлопнул в ладоши, пока Зима исподлобья перебрасывал взгляд с довольной лыбы Турбо на белые кубики. — Я те ща все ходы закрою, и хрен ты вперед выйдешь. — Да замолкни, — прокартавил тот, придвигаясь к доске. — Еще не вечер. — Ага-ага, — черные фишки Турбо молниеносно заполняли чужой двор, а Зима все гуще мрачнел. — Раскатали тебя как нефиг делать. — Тебе говорили, что зарекаться меньше надо? Смотри, все проссышь. Слова Зимы подействовали волшебным образом, потому что вскоре он не просто нагнал Турбо, а быстрее него начал выстраивать шеренгу из белых. Турбо же закусил кулак. — Получается, фортануло, — звякнул Лампа и тут же встретился с убийственным взглядом Турбо. — Меньше, меньше чесать языком надо. — Да замолкни, — отмахнулся Турбо от самодовольных ухмылок Зимы. Грохот железа сбил пацанский настрой, и игра прервалась: все обернулись к выходу. — Адидас! Мальчишеский возглас прорвал зал, Турбо вмиг подпрыгнул на скамейке, но вернулся так же быстро, как и взлетел, когда Вова нерасторопным шагом подступил к ним, потряхивая ладонью, мол, не надо, не рыпайся. Сам подойду. Пацаны пожали руки, каждый по очереди, как и полагается, а потом Вова встал, навис над игроками, подбоченившись. Усы у него чуть дергались, когда он задумчиво хмурился: видать, смекал, кто кому продувает. — Что? Развлекаетесь, значит, пацаны. — Да нашли там, — Турбо мотнул головой в сторону комнаты, где раньше Кащей с братками пропивали дни. — От Кащея достались. — Ему они, походу, больно не нужны, — вставил свои копейки Зима. — А ты че? Как? Нормально все? Об игре явно позабыли, и все внимание ребят теперь было обращено на Старшего Адидаса. Вова молчал и смотрел на Турбо — кажется, размышлял и точно хотел пацанам что-то сказать. Что-то важное. — Да нормально, — выдал наконец. — Вы помните того? С видаком? — Ну, — кивнул Турбо. — Че? Отжать надо? — Вот! Об этом сегодня вечером и поговорим. Вова почесал в комнату, но вдруг остановился, замешкавшись, развернулся к пацанам, а те уши навострили. — Сегодня все пусть сюда приходят. Вечером. Решать что-то надо. Так что пацанам передайте. — Не в коробке? — пробормотал Зима, натягивая шапку, которую только что достал из кармана. — Не, — махнул Вова. — Тут давайте. Всё. И зашел в бывшее пристанище Кащея. Зима и Турбо переглянулись, а потом пожали плечами: бизнес так бизнес, решили про себя пацаны и вспомнили про нарды.***
— Вот, держи. Прямо перед носом Айгуль появился стакан: большой такой, с белоснежной пенкой. В кафе «Диана» или «Дианка», как принято было называть на улице, молочные коктейли и пирожные считались самыми вкусными в городе. Сюда сливались все, а по выходным так вообще было не протолпиться. Айгуль подняла смущенные глазки на Марата. Тот светился, как уличный фонарь, и улыбался чуть ли не до ушей. Айгулька спрятала лицо за волосами, отвернувшись, и робко сказала «спасибо», взяла стакан. Правда, очень вкусно. — Я те еще пирожных взял. Картошку любишь? — Люблю, — кивнула Айгуль, а Марат рядом на стул плюхнулся со своим коктейлем. — Тут картошка очень вкусная. Кажется, они в нее сгущенку добавляют. — Это да, — сказал Марат и откусил огромный кусок. Айгуль пропустила смешок: пирожное ему будет на два укуса. Марат даже не понял, чего это она, но Айгуль видела, что он слегка нервничал. Хотя с чего это? Они же уже… встречаются. Но Марат будто все равно переживал, а руки её свободной точно невзначай коснулся: положил ладонь поверх, а взгляд отвел вбок. Челюсть его быстрее заходила: пережевывал картошку. Айгуль ухмыльнулась, отставила коктейль и тоже взяла пирожное. Марат повернулся. Тут Айгуль не выдержала и как рассмеялась в рукав! — Ты чего? — У тебя губы, — сквозь хохот бормотала, пока брови Марата ползли вверх, а уши краснели, — все в какао. Он опешил. Засунул пирожное целиком в рот, схватил салфетку и только захотел протереть губы, как игривый настрой блеснул в его глазах. — А давай целоваться? Иди сюда… Руки свои потянул к ней, а Айгуль завопила, стала отпираться: «Нет, нет, они у тебя грязные!», «Уйди, Марат!». Не будь в кафе так шумно, люди бы, наверное, обернулись на них, сидящих в уголке у окна, но все были заняты своим делом. Распахнулась дверь, и группа пацанов ворвалась в прогретое кафе. Пройдя чуть вперед, ребята остановились, и старшие перевели настороженные взгляды в левую часть зала. Марат их сразу узнал. Бросив Айгуль «ща», встал со стула и замахал: — Эй! Пацаны, — те обернулись и сразу приободрились. — Маратка, — заухмылялся Турбо, прошел к нему, и они пожали руки, — а че ты тут? А, ой… Добрый день. Галантно снимая фернандельку, Турбо протянул руку и Айгуль, в то время как Марат здоровался с другими пацанами. Айгуль вмиг посерьезнела, выпрямилась, искоса наблюдая, как остальные ребята с шумом сдвигают соседние столы с их. — Я смотрю, тут эти, — забормотал Зима, шмыгая в кулак. — Жилка пришла. — А? Да, они, — взгляд Марата заострился в сторону чужой группы. Те такой же кучкой придвинулись друг к другу, попеременно кидая на них подозрительные прищуры. Айгуль опасалась других компаний, но не признавалась, сохраняя невозмутимое выражение лица и все теснее придвигаясь к Марату. Он же Адидас Младший, как-никак. А Марат был только этому и рад. — Сидят там, — буркнул Марат. — Тихие вроде. — Они такие, — цокнул Турбо и, хлопнув себя по карманам, повернул голову к прилавку. — Че, пацаны, ща надыблю вам сладкого, а вы, скорлупа, потом натаскаете. Ясно? Трое ребят помладше, которые с ними пришли, в унисон закивали. Молча и покорно. — Мы не помешаем вам, нормально все? — вдруг спохватился Турбо, взволнованно глядя на Айгуль. Айгуль же медленно прикрыла глаза и чуть качнула головой с короткой полулыбкой, и Марат подтвердил: — Не, мы скоро уходим. Нормально. — Адидас сегодня вечером назначил общий сбор, — вспомнил Зима, стаскивая с головы шапку. — В зале. — Не в коробке? — нахмурился Марат. — Не. — Ладно, болтайте, — сказанул Турбо перед тем, как отойти. — Я двинул. И пошел к кассе. В кармане позвякивали копейки, впереди тянулась очередь из темных тулупов, повсюду стучали ложки и бормотали люди. Редко они с пацанами гоняли по кафе, а так в «Дианку» и подавно, ведь место общее, по сути, и на всяких можно напороться. Вот сейчас с Кинопленкой в контрах, и, к счастью, их тут не было. — Здрасьте, — буркнул Турбо, пересчитывая монеты. — Теть, нам пять молочных и картошки. Поднял голову, но перед ним не тетя встала, а студентка. Комсомолка, может даже. Красивая такая, хорошенькая, с косой шоколадной, пушистыми бровями и ресницами, с большими голубыми глазами. Нарукавники её смотрелись, как прилипшие к тонким рукам облака. Турбо поперхнулся. — Не тетя… — Не тетя, — устало пропустила она. — Картошки сколько? — Новенькая, получается? Я тебя раньше не видел. — Новенькая, — вздохнула тяжело. — Так сколько? Тоже пять? — Ага, — кашлянул Турбо, повел плечами, точно собираясь обратно. — Тут всё. — Хорошо. Она отошла к холодильнику, и Турбо словно вышел из оцепенения, подался вперед, сложив локти на прилавке, за что сразу получил нагоняй от главной поварихи тети Зины. Студентка лишь через плечо глянула на него сверху вниз и вытащила две пачки молока. — Я тебе что сказала, — стукнула по столу теть Зина. — Руки убери! — Да убрал, убрал, — показал ладони Турбо, не отрывая глаз от шоколадной косы. — Слушай, а тя как звать? Две пачки молока вылились в огромную железную ступу, и пустые пакеты улетели в мусорное ведро. Студентка или же комсомолка повернулась к Турбо. — Тебе зачем? — Надо, раз спрашиваю, — усмехнулся он, но ей, видно, было не смешно. Поди вообще замоталась с самого утра таскаться туда-сюда, и Турбо, кажется, сжалился в душе и добавил: — Интересно… просто. Тебе какие пирожные нравятся? — Кремовое. С грибочками. — Тогда, — он глянул на ценник, почесал затылок и сдвинул шапку на лоб, высчитывая копейки, — и его еще. Копейки со звоном упали на треснутое блюдце. Тетя Зина и студентка переглянулись, но не успела новенькая сказать «не надо», как тетя Зина смахнула деньги с блюдца и положила в кассу. — Ну зачем? — протянула красавица с косой, накидывая мороженое в ступу. — Угощаю. Может… — Таня. Таня меня зовут, — прервала она и опустила железную мешалку к молоку. Турбо только рот раскрыл, как Танечка включила мешалку, и грохот задребезжал по всему кафе. Валере пришлось захлопнуть варежку и ждать. Он ждал, смотря в ее голубые глаза, и понимал, что она специально его перебила: по чуть приподнятым уголкам губ сообразил. Ему с чего-то стало так тепло в груди, так хорошо. Мешалка смолкла, и Танечка достала стаканы. — А меня Турбо! Ну, Валера, то есть… Таня, а ты случайно не студентка? — Первый курс педагогического. — Училка, выходит… — Выходит, что да, — улыбнулась устало. Училки — они такие, девушки крайне порядочные, это он знал. Однако она вроде не нудная, замотанная, но так-то понять можно, она же и там, и тут. Вдруг Турбо решил: — Может, погуляем как-нибудь? В кино сходим? Или… — А давай на каток, — Танечка поставила перед ним три наполненных до краев стакана. — А давай, — приободрился он. Глаза у неё такие голубые, как озеро летом. Ресницы длинные-длинные. Скулы высокие, волосы у висков слегка завивались. Турбо сам не заметил, как взял все три стакана, хотя скорлупа уже успела подойти, и не заметил, как они с Танечкой договорились. — Когда выходной? — В четверг. — Тогда в четверг в два? — Тогда в четверг в два. — Я за тобой зайду. Ты где живешь? Танечка оторвала бумажку из тетрадки, лежащей рядом с кассой, чиркнула карандашом адрес и телефон. Засунула ему между пальцев аккуратно, чтобы он вдруг молочные коктейли не пролил, и они попрощались. — Че ты там завис-то? Три стакана приземлились аккурат по центру стола, и на ехидную картавость Зимы Турбо шикнул, как дворовый кот на собаку. Любопытство и Айгуль захватило, поэтому она перегнулась через стол, не выпуская соломинки изо рта. Коктейль казался нескончаемым — вот настолько много наливали. Скорлупа принесла коктейли и пирожные на широкой тарелке. Все принялись пить, чавкать, жевать и болтать. — Я тут одного увидел… — Кого? — нажал Зима, отрываясь от коктейля. — С погонами, — опасливо вякнул Лампа, и ребята напряглись, кроме Айгуль, которая в непонятках заозиралась на пацанов. — Ну и че, — пробурчал Турбо, откусывая картошку. — Мы ж просто едим. — Ну вдруг, — развел руками Лампа и, расстегнув пальтишко, потер ручки и взял свою порцию. После появления одного мента пирожные вдруг стали менее вкусными, а в коктейль будто льда закинули. Тревожно. И как чувствовали они, кафе «Диана» сегодня спокойный будний день не ожидал: открылась дверь, и морозный воздух облизнул спины сидевших рядом с порогом. В кафе зашли пацаны. Чужие. С Чайниками. Глаза Марата выкатились из орбит, он резко схватил Айгуль за кисть и сжал, кажется, так сильно, что она пискнула. Турбо и Зима заметили резко побелевшее лицо Марата и, проглотив картошку, медленно обернулось. Все кафе замолкло. — Чайники, — просипел Марат на ухо Айгуль. Все поняли: ща будет махыч. Но никто не понял: с ними или же… — Мочи Жилку! — взревел один из вошедших. Группа пацанов ломанулась в левое крыло кафе, где тихо ела банда парней из Жилки. Те вскочили, схватили что под руку попалось и начали бросаться тарелками, кружками, стаканами в Чайников. Женские крики бились о стены вместе с раскалывающейся посудой. Марат дернул Айгуль под стол. Зиму толкнули, и пацаны полезли в драку — бить морды в ответ. — Наших бьют! Вой и перепуганные глаза Айгульки. Марат понимал, что её надо вывести, а пацанам — помочь. Кто-то уже упал на пол, и трое начали его пинать. Кто-то вонзил вилку в руку одного из Чайников, и тот, с воплем хватаясь за окровавленную ладонь, повалился на колени. Трески резали уши, удары костяшек по носам стали чем-то привычным. Если заденут Айгульку… Марат сжал крепко кулак, сказал «сиди тут» и, пока не снесли стулья, снял со спинки их одежду, её портфель и свою сумку, опять намертво вцепился в её руку. Прикрывая собой, Марат спешно повел Айгульку к выходу. Матери с детьми уже выбежали, но люди, столпившиеся у дверей, их с Айгуль скорее сплющили бы в лепешку, чем пропустили. — Марат! — гаркнул Турбо со сломанным носом. Марат резко повернулся — в них с Айгуль летел стул. Потянул ее за руку вниз и толкнул в сторону. Стул влетел в окно и разбил его к чертям собачьим, засыпав все вокруг осколками. — В тебя не попало? — в ужасе забормотал Марат, стряхивая со спины и с макушки Айгуль невидимые стекляшки. Она в панике замотала головой. — Идем! Он потащил ее на улицу, прям через разбитое окно. Другого выхода не было. — Осторожно! Тут стекло! Обвив талию Айгуль, Марат помог ей перепрыгнуть торчащие из рамы осколки. Айгуль в страхе обхватила его шею, прижалась так близко, как никогда, но Марат оторвал её от себя и взял за руку. — Бежим! — потащил её в ближайшие дворы. Они бежали по сугробам, проваливались, ноги казались не своими и такими тяжелыми, неподъемными, горло резал холодный воздух. На бегу Марат накинул на Айгуль её пальто, шарф и красный платок, чтобы не заболела. Оглядел мельком и выдохнул: не задело… Лицо ее пощипал морозец: нос, щеки, подбородок. Глаза все еще перепуганные, как у олененка. Завел её в ближайший подъезд, потрогал руки, плечи, спросил сквозь одышку: — Ты как? В порядке? — Да, — твердо кивнула она. — Все хорошо. — Ты побудь тут, ладно? Я туда… Помочь надо. — Сумку-то оставь! Наспех стянул с плеча и передал ей. Убегая в сторону разбитого кафе, Марат до последнего смотрел на Айгуль. Страшно за нее было, очень страшно. Сберечь хотелось всегда, но уже второй раз завязывалась драка, и он уводил её подальше. Как бы Марат не отмахивался от назойливой мошкары разума, сверчок совести скрипел на ухо, что когда-нибудь из-за того, что она с ним мотается, и ей достанется. А если он не успеет? Или если его рядом не окажется?.. Яростно закатав рукава куртки, Марат подбежал к кафе, драка из которого успела перетечь на улицу. Перепрыгнул через лежавшего на снегу пацана и сразу заскочил в кафе, где Зима вовсю бил морду одному из Чайников. Месиво то еще было, а их пятеро. Увидев, что Лампу за шиворот схватили, Марат понесся на них: — Э! Чушпан, пусти его! — и как треснул по затылку тарелкой, так удачно подвернувшейся под руку. Лампа свалился на пол, ему расфигачили висок. Марат протянул руку, и Лампа поднялся. Тут Турбо на них повалился: ему тоже фанеру пробили. Марат с Лампой чудом не упали и схватили под мышки Турбо. Тут послышалось со стороны: — Милиция, уроды! Прекратить! На стол запрыгнул мужик. Пацаны обернулись и вспомнили, что еще тогда Лампа сообщил им про ментов, а они все забыли. Следом на стол залез один из Жилки, будто только пришел: в соболиной шапке, с шарфом и в расстегнутом пальто. Чистенький, гладенький, точно в махаче не участвовал. — Нет, нет, нет! Ты долбаеб?! — донеслось из толпы, когда пацан из Жилки вырвал у мужика пистолет, столкнул его со стола и прострелил грудь Чайнику, замахнувшемуся на него со спины. Залп Макарова ударил по ушам, встряхнул всех, кто застыл, и наоборот затормозила буянивших. Послышались сирены, ор милиции следующие выстрелы. Марат на секунду замер, глядя туда, где только что грохнули одного из Чайников. Поднял глаза выше: да, это точно пацан из Жилки стоял, все еще держа пушку на пристреленном. Ошарашенный мозг обострил зрение, и Марат увидел, как дым тонкой струйкой потянулся из дула. — Пизде… Уходим, уходим! — запричитал Турбо сквозь кашель. Зима подбежал к ним сам с подбитым глазом, остальную скорлупу пришлось вылавливать, благо далеко их не занесло. Давка образовалась лютая, кулаки все еще летали в воздухе вместе со стульями и посудой, а вой сирен стремительно приближался. Только Универсамовские выскочили побитые из кафе, как к ним ринулись кентавры, и если бы чужие пацаны не ломанулись на улицу, то их бы сразу повязали. Универсамовские бросились врассыпную, как и всегда, и Марат побежал к Айгуль. Глаза заливало кровью: ему прилетело кружкой в бровь. Сердце дробило ребра, норовя выскочить в снег — остудиться. Сегодня на его глазах застрелили человека. — Айгуль, — Марат видел, как она выглядывала из подъезда. Значит, реально его ждала, а могла домой пойти. — Айгуль! Пойдем провожу тебя. Старая облупившаяся дверь заскрипела, и Айгуль вышла, раскрывая на ходу портфельчик. Марат заинтересованно наблюдал за её движениями, и вскоре она вытащила бинт и вату. — Да ты че, — скривился Марат. — Не надо. — Умыться тебе надо — вот что надо. Нравоучительно закончила, застегивая портфель. Их глаза встретились, и голова у Марата вдруг перестала трещать, бровь больше не саднила, да и в целом вся боль в теле ушла. Хорошая она все-таки, Айгуль. И слабая улыбка сама выползла на лицо.***
— Айгуль, ты сегодня… сильно испугалась? Они поднимались по лестнице, непривычно медленно и молча. Марат кожей чувствовал, что с Айгуль не все в порядке. Да какой тут в порядке, когда они пришли спокойно поесть пирожных, а там на тебе!.. Потом вообще стволы достали… Марат сглотнул и поморщился. Айгуль стояла на ступеньку выше и смотрела на него озадаченно, выглядела напряженной и поджимала губы. — Только честно давай, — Марат сам не понимал, чего он не унимался. Айгуль спустилась к нему и встала рядом. Она вытерла Марату лицо и голову замотала. Бинты стала с собой таскать, как только с ним, кажется, начала ходить. И чет в горле запершило, хоть и здоровье у Марата крепкое было, редко болел. — Да. Марат понурился, посмотрел на неё исподлобья. — Но такое в любой день могло случиться, — продолжила она серьезным тоном. — Думаю, если бы не ты, меня бы там забили. — Я бы этого не допустил, не надо. — Это улица. Слова ее прозвучали как приговор. Но она права: это улица. Поэтому надо держаться вместе и гулять только по своим районам, а остальных — гасить. — Поэтому одна по вечерам не гуляй. Меня зови. Я, если что, всегда… — но Марат не успел договорить. Губы Айгуль внезапно накрыли его губы. Она ими буквально ткнулась в него, и руки Марата, со сбитыми костяшками, нежно поползли по рукавам ее пальто, притянули ближе. Казалось, что мир поплыл, а земля ушла из-под ног, что они сейчас через перила перекинутся, но он устоял и удержал её в своих стальных объятиях. Губы у Айгуль были мягкие, теплые, ласковые, и Марату хотелось еще и еще. Только время к ним было безжалостно: за окнами незаметно подкрался вечер. Ей следовало идти домой, а ему — на сборы. Оторвавшись от поцелуя, они друг другу улыбнулись. — Я за тобой зайду. Завтра! — крикнул ей Марат вслед, когда она уже поднялась на соседнюю лестницу. — Хорошо!***
И вправду после того, как сбрил волосы, голова стала подмерзать. Андрей стоял в тени, под аркой, рядом светил высокий фонарь, а падающие снежинки красиво переливались в его желтом свете. Словно сказочная пыльца. Андрей переминался с ноги на ногу, засунув руки в карманы, чтобы не мерзли, и с застывшим в груди нетерпением ждал, когда из отделения выйдет Ирина. Она тогда за билет заплатила, теперь же его очередь, а то он че, не пацан? Но пацан не решался… Ссыковал подойти ближе и просто бросить: «А пошли погуляем?» В прошлый раз само как-то получилось, что он даже не заметил, а сейчас… Сейчас ноги точно к земле приросли. Но он видел в окне, что она уже вставала из-за стола, улыбалась Кире напротив, и накидывала шарф. — Ой, я даже не знаю, что делать. Его словно подменили… Голос, родной голос прозвучал около выхода, прописал смачную пощечину. Андрей насупился, отшагнул глубже под арку и настороженно выглянул из-за угла. Мама. С дядей Ильдаром. Тот курил у входа, пока мама крутилась около него и то глаза к небу заводила, то ладонью губы прикрывала и всхлипывала. И как они так бесшумно вышли, что Андрей их не заметил? — Он же.. Он же, — замахала руками мама, — музыкантом хотел стать. Отличником был. Старался, а сейчас что там? Ну что там с его оценками? О-о-ой! Снова послышались всхлипы. — Ну все, все, — зашуршал с зажатой между зубов сигаретой дядя Ильдар, — все… Вернём мы Андрея, вернём. Он протянул к маме руки, та пошла к нему и уткнулась в его крепкую грудь. Андрей видел, как широкие ладони дяди Ильдара поглаживали мамину спину, трогали её пальто и задевали волосы. Видел, как тот её целовал… Андрей резко отвернулся. «Лучше бы не видел». — Ильдар Юнусович, — на улицу выскочила встревоженная сотрудница, и Андрей прислушался, — Ильдар Юнусович! Вас к телефону! — Да? Сейчас подойду. — Там сотрудников… наших! В кафе «Диана» избили. Стрельба была с группировщиками. Мать взвыла: «А Андрей! Андрей там был?». И, как сам Андрей подсмотрел, кинулась на сотрудницу правоохранительных органов, чуть её не сшибив. Ильдар Юнусович сделал затяг и выбросил окурок, срочно направился к телефону, и Андрей понял, что дела плохи. Кто там мог быть? А если… Универсамовские? Долго не думая, он сорвался с места и помчался в сторону спортзала, так и не дождавшись, когда выйдет Ирина Сергеевна.***
Снег весело хрустел под ботинками, но волнение било через край. Перестрелка. Группировщики. Кафе «Диана». Марат хотел Айгуль туда сводить после школы! Андрей глубоко вдохнул и поддал газу, но на перекрестке его занесло на льду, и он столкнулся… с Маратом. Оба упали в сугроб. — Ты куда мчишь, Пальто?! — цокнул Марат, хватаясь за голову. Щурясь, он все же зыркнул на Андрея, оглядел его и выдал: — Ты че такой? Взъерошенный весь. — Ты слышал? В кафе «Диана» перестрелка была. — Да че слышал… — осторожно поднявшись, Марат стряхнул снег, прилипший к штанинам. — Я там был. — Был? — поперхнулся Андрей сквозь одышку. — Да-а-а… Пошмаляли они там знатно. Нас даже задели. Но не пулями, — тут же выставил ладони вперед. — Так… махач был. Потирая раненую голову, Марат продолжил рассказывать, мол, да, сводил, и день оказался до ужаса неудачным. Что помахаться пришлось. Что это, видать, Жилка с Чайниками повздорили, а те озлобились и решили им так отомстить, заявившись с чугунными Чайниками в «Дианку». Что там менты были среди посетителей, а еще что их чуть не повязали. В общем, рассказал практически о буднях, если из списка убрать пальбу. — Ясно, — выдал Андрей. — Ты слышал? — повернулся к нему Марат, вытаскивая из кармана потрепанную пачку Camel; Андрей превратился в слух. — Сбор сегодня. В зале. Вова чет сказать хочет. Засунув в рот сигарету и ловко чиркнув спичкой по боковине коробка, Марат с наслаждением закурил. — А остальные где? — Да в зале… Где ж еще. Не в больничку же пошли и уж тем более не домой. А ты где скитался? — Да так, — увильнул Андрей. — Меня в ПДН вызывали. — А-а-а-а… Опять та, что ли? А чего это тебя так часто просят? — Сам задаюсь этим вопросом. Тут Марат переменился и возник прямо перед Андреем. Брови его упали на глаза, Адидас Младший страшно насупился и попер на Пальто: — Ты чет писал, Пальто? Просили? — Да нет же. Как в тот раз не стал, так и в другие не буду. И чуть погодя на всякий добавил: — Слово пацана. — Это правильно, — Марат не сразу, но отскочил, придерживая голову, и довольно зачавкал: — Шли их с этой писаниной. Не по-пацанская своих сдавать, а ты наш, свой. Марат громко шаркнул, зыркнув на Андрея. — Ладно. Ну, а чего грустный такой? Ты вроде в махаче не участвовал. — Да там… Мама… И дядя Ильдар… — говорил Андрей сдержанно, без чувств, но на душе бессовестно скребли кошки. Притормозив, Марат на его признание выпустил дым и горько свистнул: — Свезло так свезло.***
— Значит так!.. Когда Марат и Андрей зашли в зал, пацаны уже его заполонили, а Вова вовсю вел сбор, громко донося до каждого суть вопроса. Чтобы никого не отвлекать, ребята, стараясь лишний раз не шаркать, прошли и встали у стеночки. Будто с самого начала тут и были. — Сейчас все ментовские на взводе. У них дел по горло, и вот сейчас, именно сегодня вечером самое время заняться постройкой нашего будущего бизнеса. Вам ясно? — Да! — крикнули в унисон. — А те, кто средь бела дня шмаляют в кого попало, мы уже знаем, как закончат. Нам этого не надо. Мы выберем другую тропу. — Это он про Тяп-Ляп, — шепнул Андрею на ухо Марат, напомнив ту самую историю, которую он рассказывал ему, как только пришился. — А че они озверели-то? — встрял Турбо. — Да Жилка там… чужой асфальт хапанула, вот Чайники и затаили обиду. Пошли возвращать. — А-а-а-а… Понятно тогда… — Теперь надо решить, — снова гаркнул Вова, — кто пойдет за видаком. Стоя на лавочке в пропахшем потом спортзале, он смотрел на всех, как орлы смотрят на зеленые просторы и свои владения: выискивал подходящего. Что-то подтолкнуло Андрея, прям зафигачило в спину, будто сама стенка отрастила кулаки, и он шагнул вперед. Вова его тут же заметил. — Можно я? — Пальто? Ты, что ли, полезешь? — Да, — кивнул Андрей. — Я все запомнил и сработаю тихо. — Не, ну я тогда можно тоже пойду? Вова спрыгнул с лавки и подошел к ним, изучающе на них глядя. — У тебя башка забинтована, — указал кивком на Марата. — В таком виде не пойдешь. — Да тут бровь просто, — и Марат принялся разматывать бинты. — Бровь, говоришь?.. Ладно! У тебя язык подвешен, мертвого уболтаешь, — заключил Адидас Старший, отойдя в сторону, а Младший на необычную похвалу самодовольно усмехнулся. Решено! Было тогда… Вроде, все случилось вчера… Да-а-а-а… Это было еще вчера… А сегодня… Звон разрывал голову, словно ментовскую сирену засунули в распиленную черепушку. Ухо горело, зудело, точно его все еще резали, а ощущения текущей по раковине крови, капающей к барабанной перепонке, изводило. Перед глазами — мутно, как пленку натянули, и звуки раздавались эхом, громогласным эхом где-то в районе висков. Бинты сдавливали голову, и сил, честно говоря, особо не было, но Марат держался, скребся в её дверь, как кот… … вернувшийся с улицы. — Айгуленька, миленькая, открой… Скулил псом забитым, сглатывал слезы, ведь он пацан! Пацаны не ревут! Но сердце рвало шрапнелью, ведь там, по ту сторону, она. Одна. Наверное, плачет. Что ж они с ней сделали… Как он мог это допустить? Как он её не сберег? Он, получается… её подставил? Ведь это он её попросил тогда на кассе побыть. Будь там он, они бы её не увезли. Не увезли. Не увезли!Не увезли, не увезли, не увезли!..
Марат нарочно приложился забинтованным лбом к двери, зажмурился и стиснул кулак что есть мочи. Это он виноват. Он! — Айгуленька, — сдавленно просипел, засовывая всю боль и горечь подальше в глотку, — Айгуленька, открой дверь… «Пожалуйста». Марат прикрыл глаза, и все их счастливые, но такие недолгие моменты пронеслись киношной пленкой. Он словно посмотрел самый лучший на свете фильм, где с Айгуленькой все хорошо, где она улыбается, целует его… Где подонки еще её не… тронули. Если она там одна, сидит ли она на кровати или забилась в угол дивана и плачет? Винит его? Правильно делает. Но… почему тогда так тихо? Ни скрипа, ни всхлипа, ни писка — ничего. Гробовая тишина. Тогда в воспаленном разуме Марата, измученном драками и совестью, красными вспышками замелькали самые страшные, до невозможности жуткие кадры: Ванна, наполненная до краев, Айгулька в ней с вытянутыми руками и красными полоса… Открытое нараспашку окно, и Айгуленька стоит на подоконнике в той школьной форме, смотрит вниз и пры… Люстра, висящая в зале или в спальне — без разницы — качается опасно, когда веревка перекидывается через рожок, а под люстрой ждет маленькая табуреточка; ножки Айгуленьки на неё встают, а на шею… Глаза Марата в ужасе распахнулись.В его воображении Айгуленька висела в петле и качалась, качалась с неприятным для души скрипом…
— Айгуленька! Айгуль! — забарабанил в дверь гонимый страхом Марат. — Открой дверь! Открой! Только… Пожалуйста, ничего не делай! Айгуль! За дверью раздался звучный хлопок.