***
снег хрустит под тяжёлыми ботинками, шапка натянута под самые брови. на улице морозный, но родной ветер и звук недалеко пролетающего самолёта, что гудит над головой. крэйг уже давно не смотрит в небо с тем восхищением, разглядывая звёзды и детали железяки. раньше точно было интереснее. сейчас привык, но какое-то ощущение нереальности внутри осталось. когда-то в саус парке самолёты не летали. поднимая голову, крэйг видит яркие точки — все фонари разбиты, благодаря чему небосвод особенно яркий. снег падает прямо на кончик носа, приходится забавно поморщиться и оторвать себя от разглядывания, поиска знакомых созвездий. на лице лёгкая незаметная улыбка, ему абсолютно не присущая. он очень воодушевлён, ведь в руках держит новую игру для плейстейшн, которую он просто обязан показать кенни! он оценит. может, даже произойдёт наилучший исход событий — кенни останется у него на ночь, играть, говорить, в шутку пиздиться, а затем сладко уснуть в одной кровати (у маккормика, конечно, есть и своё личное одеяло, и даже зубная щётка, стоящая в одном синем стаканчике вместе с крэйговой). было бы славно. в груди почти неприметная тревожность, от того, что давно не виделись, наверное. общались же каждый день, виделись в школе. выпускной класс, где осталось девять человек. в городке скоро и впрямь никого не останется такими темпами. крэйг и сам не против съебаться как можно дальше и, желательно, навсегда. как тут не найти общий язык. сошлись на совместных психологических травмах, космосе и стихотворении набокова «большая медведица», где пиррихии соединяются её созвездие. да, читать в оригинале было сложновато, но они справились. хорошее воспоминание. крэйг надеется, что никогда не забудет. кенни не брал трубку. ну и что? у него часто такое бывает, то разъебёт телефон, то забудет его у картмана, то потеряет где-то, то просто разряжен, или ещё что-то. в целом, совершенно не важно. потом увидит четыре или пять пропущенных, это совершенно не заботит крэйга, ему ничто не помешает перед главной целью. нужно напоминать ему о телефоне. может, чаще виделись бы. вообще, как-то неспокойно, хотя в принципе действительно обычное дело. дома вокруг облезшие, серые и гнетущие. некомфортно, но чего только не сделаешь ради кенни, в том числе и в такую залупу полезешь. вот как раз здесь ничего никогда не меняется, сколько крэйг себя помнит. взгляд цепляется за едва заметные — снегопад— следы на снегу. странно. сюда редко кто-то ходит. значит, из дома кто-то вышел. может, зашёл ещё вчера. такер не детектив, чтобы по следам и интенсивности метели определять, сколько времени прошло. окружение было одинаковым и дом маккормиков вписывался в эту атмосферу на сто процентов. виднелась знакомая подлатанная, засыпанная снегом крыша. парень не особо любил здесь бывать, раз в месяц — максимум. он неосознанно поправляет отросшие волосы, заправляет их за ухо. сжимает рукой в перчатке игру — проверяет не забыл ли, перед тем как постучать в хлипкую дверь. воспитание, всё таки, хотя кенни не раз говорил, что это излишне. внутри здания было удивительно тихо. нетипично. точно! никого нет — отец точно где-то шляется с маршем, а мать, может, пошла в магазин по полуфабрикаты, на которые им хватало денег. да, семья такая себе. но кенни… он отличается. с ним приятно находиться, он чистый и вкусно пахнет, а ещё умеет говорить на разные темы, буть то сбор побитой машины с нуля, массы чёрных дыр, стихи, или самые безболезненные способы суицида (он, к слову, имел дивное влечение к тяжелейшим) и, самое главное, крэйг сам не понимал откуда тот об этом знает. — кенни, блядина, открывай! у меня кое-что есть, — голос грубоватый и хрипит — крэйг недавно переболел ангиной. поэтому они и не виделись недели две — не ходил в школу и боялся заразить, из-за чего не звал домой. в ответ ожидалось услышать «соскучился?» вечно весёлым тоном маккормика, но было тихо. даже слишком. где-то внутри крэйг знал, что ничего не услышит. парень поёжился, зажмуривая глаза и мотая головой. отвратительное странное ощущение. такер закатил глаза, ещё раз постучав. и нахуя он сюда пёрся? слова кенни имели вес — крэйг на секунду задумался, решая входить самому, без разрешения, или нет. дверь без всяких проблем поддалась — незаперто. та и засовы на ней давным-давно прогнили, переставая исполнять свою роль. реально, красть-то нечего, зачем оно нужно? температура в доме ни на один градус не отличалась от уличной, так же свежо, холодно, лишь снега с ветром нет. — какой ты, блять… казусный бываешь, — ему не по душе буквально врываться в чужое личное пространство без позволения. — кенни? скорее всего, снова ошивается у картмана или стэна. или нет? возможно, уснул. он, всё же, нехило устаёт. нехорошее предчувствие. комната пустая, с настолько привычным беспорядком. ничего не меняется, наведывайся он хоть раз в полгода. кенни весь такой — хаотичный и взбалмошный. с ним легко и весело, забываешь любую проблему. словно… словно кенни отдавал себя, чтобы людям вокруг было хорошо. дверца в ванную приоткрыта. перед глазами помутнело, парень словно в аффекте толкает дверь концами пальцев. мерзотно скрипит. и его выворачивает наизнанку в ту же секунду. такер зажимает рот рукой, раскрывая веки от ужаса и шока настолько широко, насколько только возможно. стоит сказать, крэйг всю жизнь не был очень эмоциональным. предпочитал говорить, не активно жестикулируя, как, например, кенни. смотреть, не выражая особых эмоций. действовать размеренно и разумно. да, он определённо был флегматиком до мозга костей. но сейчас… сейчас это банально невозможно. крэйг видит. крэйг смотрит. крэйг на физическом уровне не смеет оторваться. старая, грязная керамическая ванна была доверху наполнена ещё еле тёплой водой (значит — недавно). ярко-ярко-красной водой. и кенни в ней было почти не видно. с бортиков медленно стекала тягучая, густая, уже подзастывшая венозная кровь. взгляд крэйга в панике метался по комнате, отмечая разные детали. на запачканном полу валялась узнаваемая парка, тоже пропитанная кровью. искусственный мех слипся. кровью кенни. она везде. лезвие валяется, сломанное. он так сильно жал? такер мысленно берёт его пальцами, нечаянно разрезая плоть. крэйг смотрит и не шевелится, замерев в мгновении. будто парализовало. и спустя минуту, когда картинка неизбежно впечаталась в подсознание: — о боже! кенни! — бросается к ванне, не брезгуя ни грязью, ни кровью. — сука-сука-сука. он хватает маккормика под руки, без раздумий вытаскивая из отвратительной воды с характерным запахом. тело тёплое, податливое и совершенно безжизненное. крэйга так трусит, что, кажется, чужое тело тоже начинает дрожать. он задыхается, шумно, истерически втягивая затхлый воздух. предплечья практически разорваны вдоль, глубоко, вплоть до кости. умный-умный кенни. вода изначально была такой горячей, что сосуды расширились — так быстрее. невыносимо хочется вырвать все внутренности, но крэйг, зачем-то, с утра не ел, забыл. думал, поужинает вместе с кенни, сделает ему что-то типа сырной пасты на скорую руку, как тот любил (всегда радовался, хлопал в ладоши и говорил, как же это вкусно), порежет свежие овощи и они будут сидеть на уютной кухне (такер обычно включал два мягких ночника, для атмосферы), смеяться и говорить. маккормик предложит поставить чайник и потом сделает сладкий чай, как самому нравилось, ведь знал дом вдоль и поперек. коробочка с диском валяется где-то, ненужная и забытая. у крэйга начинается первая в жизни паническая атака, пока он обнимает тело кенни, вжимая пальцы в кожу.***
крэйг спит тревожно и беспокойно, ему снится всякая непонятная, туманная белиберда. часто выходит в ванную попить холодной воды и иногда умыться, устало смотря в зеркало. выглядит он, почему-то вымученно. почему же так? он думает, это что-то типа остаточных симптомов болезни, сто процентов. но ночь тяжёлая, невыносимо хочется валяться в кровати, пока не уснёт нормально. вчера родители купили ему новую игру, которую крэйг долго хотел, в подарок за «отлично» по астрономии. они всегда поддерживали любимого мальчика во всех увлечениях и хобби, начинаниях, давая мотивацию и прекрасное настроение. крэйг был достаточно скуп на эмоции, поэтому родители были рады видеть даже лёгкую, нежную улыбку и блеск в глазах сына. всё же, лучше, чем ничего. такер осторожно обнимает родных одной рукой, даря ценную редкую эмоцию и любуется ласковой улыбкой матери. он говорит «спасибо» громче обычного и уходит в свою комнату. там ждёт открытый ноутбук, полностью обклееный стикерами (даже щёлочки не осталось). чудесные воспоминания — практически все наклейки подарили близкие люди. взгляд естественно, будто не было ничего странного, сосредотачивается на дурацком единороге с радужной гривой и высунутым языком — это от кенни, когда он третий раз остался с ночёвкой. они смотрели, кажется, интерстеллар, каждый по-разному интерпретируя события, буквально останавливая на каждых четырёх минутах фильм. было так тепло и замечательно наблюдать за задумчивым кенни, излагающего теории. в общем, фильм затянулся вплоть до утра. тоже день, помеченный сердечком в личном душевном дневнике такера. сейчас открыта вкладка с простой документалкой на ютубе, которая даёт так много информации и любви к теориям, что осознать сложно. о теории струн — крэйг уже пару дней всё никак не мог включить её. решение, что кенни — первый, кто должен с ним поиграть было очевидным, как то, что они находятся в галактике млечный путь. да, масштабы сравнения, конечно, подхрамывают. он засыпает с невесомой улыбкой на губах. точно. вот что было вчера. такер мотает головой. словно сон во сне, но он точно проснулся, ужасно. нужно под прохладный душ на минут так пятнадцать и выпить кофе. в глазах мерещится странный цвет воды, от недосыпа. парень крепко жмурится. действительно, побочные эффекты от затяжной болезни с высокой температурой. — пиздец, — да точно, так и с ума сойти можно. проснулся на часа два раньше обычного в свой выходной день! блядство. почему оно так? натянув на тело чуть смятую футболку и растянутые шорты, он спускается на кухню. влажные волосы и весь он в целом выглядит настолько по-домашнему комфортно. скорее по привычке открывает холодильник. есть совершенно не хочется. недавно казалось, что он голодный. но крэйг не из тех людей, что привыкли делать что-либо без желания. ну ладно, поест потом с кенни. может, даже произойдёт наилучший исход событий — кенни останется у него на ночь, играть, говорить, в шутку пиздиться, а затем сладко уснуть в одной кровати (у маккормика, конечно, есть и своё личное одеяло, и даже зубная щётка, стоящая в одном синем стаканчике вместе с крэйговой). он ощупывает карманы, с намерением вытащить телефон. вот сука, забыл на кровати. поднимает глаза на старенькие настенные механические часы. четырнадцать-тридцать-пять. маккормик точно спит ещё, он даже специально школу проёбывает по средам (типа импровизированный выходной посередине недели, ну а как иначе), чтобы поспать подольше. парень зевает прикрывая рот ладошкой. дома никого нет. свобода. нужно позвонить через часик, а пока время для себя. крэйг душит не присущую ему тревожность внутри, хотя сердце бьётся чаще, а на фоне, на уровне подсознания, что-то мельтешит, падая обратно на изумительное, мягкое одеяло. кенни не брал трубку. ну и что? у него часто такое бывает, то разъебёт телефон, то забудет его у картмана, то потеряет где-то, то просто разряжен, или ещё что-то. в целом, совершенно не важно. но почему-то крэйг звонит без остановки, с раздражением вздыхает, когда вместо гудков наконец слышится «абонент временно недоступен, попробуйте перезвонить позже». отбрасывает его на кровать. о том, что дни, в которые кенни взял трубку — буквально праздник, почему-то не думается. шуршит одежда, привычный утеплённый пуховик, криво надетая в малопонятной спешке старая шапка и чёрные джинсы с обувью. в районе сердца тяжело, скребут какие-то мифические кошки. снег хрустит под тяжёлыми ботинками, шапка натянута под самые брови. бла-бла-бла. крэйг слишком быстрым шагом проходит сквозь знакомые, выученные как пять пальцев ещё в детстве районы. дома вокруг облезшие, серые и гнетущие. некомфортно, но чего только не сделаешь ради кенни, в том числе и в такую залупу полезешь. вот как раз здесь ничего никогда не меняется, сколько крэйг себя… сжимает рукой… воздух? блять-сука-нахуй. забыл. он же пришёл (почти добежал) сюда ради этого, чтобы пригласить кенни. ну окей, хорошо, пригласит и так, без демонстрации. он без сомнений согласится. обычно он стучал, всё таки воспитание, но сегодня, почему-то, до этого не было дела. в груди неприятно тянуло и хотелось скорее попасть внутрь. как можно скорее. ноги ведут в ванную. сразу же. — какой ты, блять… проблемный бываешь, вот ищи хуй знает где, — ему не по душе. — кенни? ужасное, просто пиздец какое ужасное предчувствие. комната кенни пустая, с настолько привычным беспорядком. кенни весь такой — хаотичный и взбалмошный. с ним легко и весело, забываешь любую проблему. словно… словно кенни отдавал себя, чтобы людям вокруг было хорошо. дверца в ванную приоткрыта. странно. странно. странно. перед глазами помутнело, стало нехорошо. парень словно в аффекте толкает дверь концами пальцев. в ушах шумит. и его выворачивает наизнанку в ту же секунду. такер зажимает рот рукой, раскрывая веки от ужаса и шока настолько широко, насколько только возможно. он хватает маккормика под руки, без раздумий вытаскивая из отвратительной воды с характерным запахом. тело тёплое, податливое и совершенно безжизненное. невыносимо хочется вырвать все внутренности, но крэйг, зачем-то, с утра не ел, не хотелось. думал, поужинает вместе с кенни. у крэйга начинается… паническая атака, пока он обнимает тело кенни, вжимая пальцы в кожу.***
крэйг спит тревожно и беспокойно, ему снится всякая мерзкая, стрёмная белиберда. там мелькает кровь, залитая ею ванная, поломанное лезвие. сущий кошмар. никогда не было настолько реалистичных снов. он открывает глаза резко, стряхивает пот со взмокшего лба и немедленно плетётся в ванную. окна в его комнате вечно плотно зашторены, поэтому он понятия не имеет сколько времени, даже не знает, день или ночь. в душе на руки льётся алая вода. такер дёргается нервно и жмурится так сильно, что под веками расплываются круги. — ну и пиздец. я сплю? — нет, очевидно не спит — пальцев на каждой руке пять, на ногах тоже, специально внимательно пересчитал. уровень тревоги категорически зашкаливает. настолько, что парню делается плохо. беги. о да, любимые инстинкты. крэйг, ты же флегматик, реалист и крайне рациональный человек. «бей или беги»? серьёзно? перед тем как быстро накинуть на себя вещи, такер смотрит на время. и, замечая лишь поплывшую «16», на минуты не обращает никакого внимания, срывается с места, даже не закрывая дверь на ключ, только захлопывает. всепоглощающее чувство дежавю вместе с тревогой. он уже был здесь, уже делал так. боже мой, ну какой бред. он точно сходит с ума. но ноги не перестают двигаться в знакомом направлении так быстро, как могут. он себя совершенно не понимает. а позавтракать? а подумать? а одеться нормально? волосы промокнуть? застегнуть куртку? закрыть дверь? а?.. дверь дома маккормиков была настежь открыта, словно её никто и не запирал никогда. вперёд и налево — комната кенни. всегда яркого, улыбающегося и шутящего глупые шутки про самоубийство кенни. сердце тревожно, от чего-то, ёкнуло вниз, быстро забилось под рёбрами, а живот легонько скрутило. перед глазами помутнело, пространство покрылось шумами, дышать стало тяжело. удары сердца отдавались в ушах, перекрывая собой любые другие звуки, как перед обмороком. липкое, мерзкое ощущение. крэйг опирается о шершавую, тонкую стену плечом, расстёгивает плотный синий пуховик, чтобы стало чуть легче дышать. похуй, просто нужно в ванную. умыться. пусть кенни там и нет. это же кенни, верно? миг. он хватает маккормика под руки мгновенно, тот полуприкрытыми глазами смотрит на крэйга, даже не шевелясь. вода причудливыми, уродливыми узорами окрашена кровью, что беспрерывно течёт из раскромсанных вен — расширенные сосуды. — боже блять, кенни, сука! кенни! — крэйга трясёт, он сбрасывает с себя одежду, путаясь в конченных рукавах, рвёт футболку, обматывая ошмётки чужих, когда-то красивых и тонких рук. — кенни, умоляю-пожалуйста-прошу-прошу-прошу, — бессвязный шёпот не заканчивается ни через десять минут, ни через полчаса. крэйг… крэйг плачет? но кенни глаза не открывает. он не успел. он… не успел? внутри рушится целый мир.***
крэйг всю ночь, почему-то, не спит, паранойя. у него болят глаза и слипаются веки, но уснуть не даёт какой-то голос подсознания. может, он болен? может, это вовсе не остаточные симптомы ангины? какие, блять остаточные симптомы? непрекращающаяся тревога и паранойя? конечно, после ангины у всех такое. родителей дома нет. и хорошо. они хоть не увидят сына в подобном состоянии. время словно утекает сквозь пальцы, две минуты назад телефон показывал всего «11.09», а сейчас уже «15.59». когда?! внутри рушится целый мир. такер не замечает, как одевается (вполне возможно, он выбежал в одной домашней кофте и штанах в клеточку — единственное, что успел надеть), как добирается до дома маккормиков, как входит туда и приходит в чувства лишь тогда, когда слышит, как громко шуршит вода, ударяясь о стенки ванной. кенни жив. он точно, точно, точно жив. он забегает в комнату, хватая лежащего в ванне парня под руки, выбивает из рук острое, новое лезвие, рассекая свои указательный и средний до мяса. вода почти чистая. — кенни! ты, блять, невыносимый придурок, конченная сука, — крэйг очень хотел бы его ударить, ударить так, чтобы осталось шрамом на всю жизнь. но вместо этого перематывает аккуратно разрезанные предплечья. у самого руки ходят ходуном, а глаза непредсказуемо слезятся. слава всем богам, что не так глубоко, слава, что не успел залезть в воду. спасибо. спасибо. спасибо. маккормик молчит. так безучастно, безжизненно и звеняще, что крэйг уверен — он всё таки сошёл с ума. чужие небесные глаза тусклые, в них нет никакого блеска, словно тот уже давным-давно мёртв. крэйг помнит его не таким. где же кенни? — подожди немного, умоляю, — он тычется головой в его плечо, выпуская эмоции, но кенни остаётся бездвижен. только осматривает пропитанную кровью ткань на коже и крэйга, который, кажется, впал в настоящую истерику. он этого не достоин. слишком хорошо, слишком заботливо, слишком-слишком-слишком. маккормик вскрыл вены. крэйг — первый, кто это увидел. и будет видеть всю оставшуюся жизнь под закрытыми веками, словно эта картина там вытатуированна. у кенни грубо зашиты вены, до самого сгиба локтя — точно останутся шрамы. шрамы есть и у крэйга, только их не видно. у кенни за всю жизнь зарегистрировано пять попыток суицида — все неудачные. крэйг даже не знал. у кенни безжизненный взгляд, вечные мысли о перерезанных венах, о выстреле в голову, о баночке супер-клея, который можно запросто проглотить и нежное чувство где-то под рёбрами. у такера же чуткая зависимость, ведь только с кенни он ощущает себя спокойно и счастливо, мысли о спасении с побегом и долгие-долгие психологические разборы у психиатра.