Хуже некуда

Качалка универсамовская внутри чем-то на их СТО походит, в основном количеством людей на квадратный метр. Но правды ради здесь она себя столь комфортно не ощущает, та и комнатушка, которая чем-то в духе их переговорки служила, была мистически прикрыта. Впрочем она на это внимания особого на обращает, когда с Лампой трындит о каких-то мелочах бытовых. Малец о маме вещает, обещая девчонке принести чего-то, если после смены останется. Тимофеева на это все кивает и лишь улыбается, ей нравится мелкие, они хорошие такие. У неё на районе скорлупой в основной массе были её ровесники, а то и ребята постарше. Здесь же как раз Альберт самым младшим являлся. Конечно, она в начале выпала, узнав, что пацаненку, который навряд ли на пацана тянул, всего девять лет отроду. Но в целом он кажись искренне верил, во все чем занимался. Сама она подобным похвастаться не могла. Большинство её действий — отработанная правильная реакция, на вокруг происходящее. Сложно не научиться подстраиваться под обстоятельства, когда буквально вся твоя жизнь из подобных ситуаций состоит. Возможно, где-то в глубине души она завидовала тем, кто на мир сквозь розовые очки смотрел. Её аксессуар разбился уже давно, причем стеклами во внутрь. Невозможно оставаться легкой после того как видела в живую десятки разорванных ран, а после и сама их зашивала, руководствуясь знаниями весьма примитивными. Хотя, когда ей впервые такое счастье на голову свалилось, то она и шить не умела, не говоря о такой необходимой в тот момент медпомощи. Вообще до сих пор малопонятно, почему её в это втянуть решили? Наверное главная причина — подростковая глупость Галиакберова, который по привычке за собой девчушку потащил. Если бы знал, что это выльется в то во, что вылилось, то поступил бы так же само, сугубо из-за привязанности, и того, что она периодами и впрямь полезной была. Штопала кого-то все время, от крови шмотки отстирывать научила, та и просто видимость переживания и сочувствия создавала. Вначале абсолютно честно волнуясь за каждого пострадавшего, а со временем лишь машинально интересуясь жив ли её пациент последний. Точно нельзя было сказать, что она от подобной должности в восторге была. Медиком становиться не хотела, та и на благодетельницу даже с далека не походила. Просто, ничем другим подсобить не могла, именно поэтому и взялась за такую задачу пыльную. Страшно было ненужной остаться, а страху своему она всегда потакала. Все существование, казалось строилось на одной и той же деструктивной эмоции, что могло бы раздражать до одури. Только девчонка об этом не думает, слишком сложно. Легче занять свою голову какой-то бессмысленной информацией, и вместе с этим продолжать прикрывать глаза на все то, что противным оставалось. Девчушка ужасным человеком уж точно не была, и никому зла не желала. Правда в первую очередь несчастья она не хотела себе, а посему на чужое горе время от времени сквозь пальцы смотреть приходилось. От того, что она крикнет какую-то порицающую речь, на пару с этим агентируя больше так не делать, то в лучшем случае получит вердикт о том, что сошла с ума. В худшем же, она и думать не хочет. Оказаться на месте жертвы — самое унизительное, а если взять в учет, что после страданий пережитых польется лишь ушат с гневными комментариями, и ещё более пугающими действиями, то выход один останется. Умирать не хотелось, а жить так как есть она привыкла уже, что тут жаловаться? Есть те кому повезло значительно меньше, и ей их какое-то время назад даже было жаль. Сейчас же чувство это пропало, словно атрофировалось после количества бесконечных страданий от всех окружающих, и себя самой. Не хотелось вникать в чужие проблемы совершенно, ей своих с головой хватает. Вот сейчас сидит в качалке, на как бы своем районе, но все равно не так себя ощущает. Их СТО в разы лучше было, ей там по крайней мере не приходилось от каждого звука шарахаться. Тяжело в пространстве не ориентироваться и в лицо знать лишь несколько человек из зала. Конечно, она встретила и тех с кем на секции ходила когда-то, только приветствие давних знакомых, заметно на нервы Туркину действовало. По правде она его прищура не замечала, слишком уж увлеченно беседовала о чем-то с Сутулым, но после к мелкому возвращалась быстро, от чего юноше приходилось свою нервозность при себе держать. Действия такие незначительные выводили его страшно, в то время как она ничего криминального в подобном не видела. Они ж даже к друг другу не прикасаются, значит, что и поводов для ревности не дают. Как оказалось ему было достаточно простого присутствия кого-либо рядом, чтобы кулаки сжимать сильней. Успокаивался только, когда та с кем-то из совсем скорлупы трындела. Но на данный момент она с Рукой посмеивалась над чем-то откровенно, из-за чего у него живалки сжимались ещё сильней. — Бля, помнишь как ты мне в глаз с размаху зарядил? — припоминает Васе былые грехи. — Я надеялся, что ты забыла, — невольно прыскает тот. — Такое забудешь, — глаза закатывает привычно. — Все учителя думали, что меня дед отпиздил. — Он… — начинал Белогородцев. — Ты че? Нет, конечно, — кивает головой в отрицании. — Ну и хорошо, — перчатки надевая проговаривал. — Ты хоть что-то с рукопашки помнишь? — Та помню, — плечами пожимает. — Наверное, — добавляет куда менее уверенно. — Хочешь как в старые добрые станем? — спрашивает по-ребячески совсем. — А, давай, — вдруг соглашается та, совсем про свой наряд неподходящий забывая. Не сказать, что они с Василием когда-то особо близки были, просто знакомые, не более. Но после не одного года в секции воспоминания забавные все равно остались, даже с учетом того, что они туда не ходят давно. Единственный раз за те несколько лет их поставили в спарринг за неимением других партнеров, закончился он весьма печально. По крайней мере для девчонки, которая потом месяц со значительным следом ходила. Насколько же все в этом городе между собой связано. Вроде бы и столица всей Татарской АССР, а на деле большое село, где все друг друга откуда-то знают. Удивительно как они с Турбо до сего момента не пересекались совсем, на одном районе живя. Хотя, эта парочка постоянно слишком увлечена собственными заботами, для того, чтобы на прохожего внимание обращать. Он к девчонкам целенаправленно не лез, не по-пацански с них трусить, а она опасности не замечая своим путем ступала. Кажись, они изначально не должны были встретиться, но судьба-злодейка распорядилась иначе. Впрочем, это кажись прям её конек был встревать в ситуации совершенно непонятные. Ибо стоило только ей в стойку стать и от первого удара Белогородского увернуться из комнатушки до сего момента прикрытой вывалились какие-то неизвестные. Все автоматом взгляд на звуки и объекты неопознанные переводят, а её спарринг-партнер чутка тупит, останавливая руку недалеко от девичьего подбородка. Тимофеева уворачивается, не замечая, что сзади выпроваживающий кого-то мужчина, за действом подобным наблюдает. — Рука, ты бабу свою хоть не при всех хуярь, — посмеивается человек сзади, из-за чего девчушка оборачивается. Не любит она неизвестность, тревогу она навевает знатно, но больше неизвестности она не переносит только неосведомленность и пустые заявления. Особенно такого характера. — Я не его, — возглашает моментально. Для полного счастья не хватало только того, чтобы этот штрих в кожаном плаще считал, что она с Васьком шашни крутит. — Чья тогда? — усмехается ближе к ней подходя. — С Турбо пришла, — отвечает, но переписывать себя в его собственность все равно не желает. Валера в это время сзади подходит, девчонку за талию показательно сжимает, словно территорию метит. Хотя, почему «словно»? Конкретно это он и делает, причем демонстративно до одури. — А я тебя помню, — дистанцию до предела допустимого сокращал. — Я вас тоже, — кивает она. — Только деру не давай, — вновь ехидничает. — А то так и не познакомились по-людски, не хорошо выходит. Девчушка скалиться слегка, едва не произнося уже заготовленное «Тёма, Хади Такташ». Все же ослабляется слегка и руку тянет, представляясь: — Ева. — Кащей, — подмигивает, от чего та вновь глаза закатывает показательно. — Валерка, я даму твою украду, так, пообщаемся. — тот отходить не спешит, от чего автор добавляет: — Не обижу, слово пацана даю. У Турбо в целом выбора нет, он отходит, а девушка совершенно не понимает, откуда у этого персонажа к ней такой интерес. Стоит как вкопанная, понятия не имеет, как девка себя в подобной ситуации вести должна. Ей, конечно, опыта в общении с группировщиками не занимать, но здесь она в совсем другом положении, куда более шатком. Знать не знает, какой реакции от неё окружающие ждут, посему с места не сдвигается, чтоб лишнего не сделать. — Че ты как не родная? — хмыкает тот. — Пойдем. Рукой в сторону комнатушки указывает, а у той дежавю происходит. Он так уже когда-то делал и она после этого пятками по всему району сверкала так, что на всю жизнь запомнит. В сей раз все же куда спокойней себя чувствует, по крайне мере сейчас у неё какой-никакой статус был. Хрен его знает, насколько он поможет, конечно, но на всякий пожарный она финку с собой таскает постоянно. За ним ступает и руки в карманы пальто сует, чтобы тревожность подкатывающую скрыть. Указательным пальцем на большом кутикулу почти до крови раздирает, но вовремя заставляет себя остановиться. Вдруг руки достать придется, а у неё вся ладонь алого цвета окажется. Странно выглядеть будет, как минимум. Автор на диванчике, куда менее презентабельном, нежели у них, разваливается, рукава на рубашке закатывая слегка. Ладонью по креслу рядом стоящему хлопает, но девчушка предпочитает напротив сесть, чтобы сбоку на собеседника не глядеть. — Самовольничаем? — прыскает тот. — А мы не в армии, — напускную уверенность включает. — И то верно, — кивает в подтверждение, закуривая. — Я покурю? — вопрошает приличия ради и тот вновь головой взмахивает. «Приму» убогую промеж губ сжимает и спичкой по коробку чиркает рвано. На огонек поглядывает к папиросе его поднося и прикрывая так, словно на улице находится. Тянет томно, на кончик ярко-оранжевый смотря и параллельно на мужчину взгляд пуская. Дым едкий в легких задерживает значительно дольше, наружу выпуская едва видимую струйку пара. Обстановка весьма натянутая, хоть и назвать её гнетущей язык явно не повернется. Сидят они весьма спокойно, если не сказать расслабленно. Покуривают вальяжно, а девчонка путь отступления на всякий вспоминает. Тут она просто девка, очень важно об этом не забывать, ибо кто ж этого Кащея знает то. — Не разговорчивая ты, — вновь сквозь усмешку произносит. — Та вы тоже, — хмыкает плечами пожимая. — Я не такой старый, чтоб ко мне на «Вы», — затягиваясь проговаривает. — Базару нет, — даже не думает спорить та. — Так, че делать будем, Ев? — слегка приподнявшись с позиции почти лежачей вопрошал. — Ты позвал, ты и предлагай, — возглашает, а тот скалиться, словно подобного ответа и ждал. — В картишки может? — колоду снизу доставая, спрашивал. — На что? — бровь вскидывает, дым сизый выпуская. — На просто так, — забавляется. У неё глаза на лоб вылазят самым натуральным образом. Подобное выкидывал Раджа, время от времени и то, очевидно в шутку. Напротив находящийся очевидно сидевший, она наколки узрела сразу, и даже про себя их значение расшифровала, когда тот будто ненароком рукава рубашки подкатил. Этот контингент она знала как свои пять пальцев. По-другому и быть не могло, когда под одной крышей с таким живешь, хоть и с регулярностью сомнительной. Щуриться, сигарету промеж губ сжимая и пялит на того откровенно, словно ждёт, что тот предложение подобное отзовет. Но у него лишь оскал ещё больший проявлялся. — Скорлупу так разводить будешь, — хмыкает нарочито насмешливо. — Без интереса сыграю, — вновь затянувшись утверждает. На лице авторитета районного не шок, а ахуй капитальный. И причиной реакции подобной не столько сам отказ был, сколько формулировка ответа подобная. Перегибала откровенно, особа нагловатая, которая считает, что человеку подобному может в тоне таком отвечать. Другого варианта она не видела, стерпеть подобное по отношению к себе — дать зеленый свет на действия ещё более уничижительные. — Без интереса, так, без интереса, — соглашается невольно, карты тасуя. — Чем ещё удивишь? Та фыркает едва заметно, губами сигарету сжимает нервно слегка. Затягиваясь сама осознает, что борщит знатно, но раз позицию подобную выбрала, то остается лишь её в той же манере поддерживать. Ногу на ногу закидывает в позе ещё более вальяжной, на спинку откидывается, иллюзию самоуверенности создавая. Несмотря на то, что знает о том какие последствия у вольностей подобных. Уже успевает сама себя внутри пожурить не единожды, пока клубы белесые из рта выпускает. Тот ей шесть карт протягивает, она принимает, осматривает. Явно подтасовал. На руки его взгляд переводит, за масть с котом цепляется глазами, пока тот первые карты в игру вводит. Она отбивается, несколько раз ещё очами скользит сверху вниз, а после вопрошает: — Прям коренной? Глаза его словно карикатуру выражают, от того, что девчонка молодая совсем, разбирается в аббревиатурах тюремных, с ходу расшифровывая значение «Коренной обитатель тюрьмы» или в простонародье «КОТ». — А ты че думала, что я лох какой-то? — прыскает на неё, а та лишь щурится слегка, кивая отрицательно. — Откуда познания такие? Хахаль какой? — она смешок на заявление подобное отпускает преспокойно. — Не-а, — хмыкает. — Дед двадцать семь лет от звонка до звонка. — Где? — вопрос резонный задает, словно подставу чует. — Та много где, последний восьмерик в Казахстане мотал, — рассказывает, а после на стол глаза переводит. — Ты мне зубы не заговаривай, дама пиковая вышла, — пальцем в стол тычет, хотя у самой валет припрятан. Походу игры выясняется, что этот товарищ с её дедом в одной колонии срок отбывал. Она в голове даты сложила, но так и не поняла пересеклись ли они. В первой партии с божьей помощью, а точнее благодаря тому, что автор закрыл глаза на её махинации, девчонка победу одержала. — Так, в какой хате ты сидел? — хмыкает та, пока тот вновь карты раздает. — Сто четырнадцатая, первые два года, потом в сто восемнадцатую перевели, — просвещает пока та вновь сигарету прикуривает. — У меня дед в сто четырнадцатой мотал, в феврале восемьдесят второго откинулся, — заявляет уверенно. — Я в марте заехал, — задумывается слегка. — Выходит не пересеклись, — плечами пожимает безмятежно. — Мужики про Серегу Князя какого-то базарили, не твой? — вопрошает спокойно. — Мой, — кивает моментально. — Гнилушки у него ебейшие были, но он в завязку пошел, говорили так, иль наебали? Она подтверждает, а после от возможной неприятной темы уходит, внимание вновь на игру переключая. Происходящее слишком странное, и при этом становящееся комфортным, что ещё больше пугает. Сидит с уркой каким-то, в картишки без интереса перекидывается, тот спрашивает что-то время от времени, та и она не отстает. Нормальный он мужик, не лезет даже, что весьма удивительно. Не ожидала она, что все столь гладко складываться будет. Он уже карты откладывает, словно показывая, что хватит на сегодня и бутылку беленькой на стол выставляет. — Некс, не бухаю, — вкидывает неосознанно. — Ты мурку знаешь? — словно впервые заметил. — По фене ботаю, — посмеивается та. — Вот это мадмуазель Валерик отхватил, — прыскает он. — В лотерею выиграл, считай, — усмехается привычно уже. — Мы раззнакомились вроде, я к нему пойду, он поди извелся. — Та на гавно, уверен, — смеется откровенно. — Пойдем, если хочешь. Она кивает сразу, а тот дверь моментально практически открывает, её вперед пропуская. Джентльмен прям, с пятеркой за плечами. Глазами юношу находит, который о чем-то с Зимой переговаривался, и к нему подходит, Вахиту руку в знак приветствия протягивая. — Ты её почаще приводи, — кидает мужчина. — Вот такая подруга, душевная, — палец вверх вскидывает и за дверью скрывается, будучи подпитым откровенно. У Туркина вновь лицо меняется, и он её за руку дергает со всей дури на выход потянув. Тимофеева действий столь резких понять не может, но о причинах все же догадывается. Ступает, едва за ним поспевая, и мысленно благодарит, что не привселюдно отношения выяснять решил. Ей тенденция эта надоела заметно. Только его это по всей видимости не особо смущало, ибо едва успев помириться он вновь предъявы ей кидать собирается. До боли ощутимой кисть сжимает, по коридору идя. На улицу выходит и её в стену буквально впечатывает, а она лишь брови вопросительно изгибает, словно не понимает ничего совершенно. Понимает, конечно, но не её решением было за Кащеем пойти, у неё буквально выбора не было. К тому же ничего криминального она не сделала, та в их диалоге даже намека на что-то недопустимое не было. Сидели напротив, тактильного контакта не имели, иметь впрочем и не собирались. Куда интереснее оказалось последние события преступного мира обсудить. Узнать, кто откинулся, а кого наоборот загребли из сокамерников старых. Ему вещать нравилось, а она к тому же понимала о чем речь. Хорошая баба, маловата правда, та и на постоянку явно напряжная, несмотря на все её плюсы очевидные. Ей же в целом произошедшее не говорило ни о чем, ну посидели. Что дальше? Границ дозволенного никто не переходил, та и она пить отказалась, после к возлюбленному направившись. Туркин подобного общения не разделял, не верил кажись никому. Но если пахану своему предъявить права не имел, то сорваться на девчонке вполне мог. — Как в картишки поиграли? Понравилось? — вкидывает нарочито спокойно. — Ты подглядывал? — смешок не сдерживает. — Та нормально, без интереса, — добавляет, чтобы окончательно того не выводить. — Че? Какой нахуй интерес? — фыркает, не сдерживаясь. — Без интереса — без ставки, считай, что игра ради игры, — плечами пожимает, расшифровывая. — Вы б там ещё поебались, без интереса они играли, блять, — кулаком по стене заряжает рядом с ней, что ж это за проклятье такое? — У тебя все нормально с головой? — выпадает после заявления подобного. — А у тебя? Ты вообще знаешь, что Кащей с девками делает? — вскрикивает рвано. — Не знаю и знать не хочу, — подбородок приподнимает. — Со мной же нихрена не сделал. — Если будешь себя так вести, то сделает, — выкидывает резко. — И как же я себя веду? — старается спокойно спросить, выходит на троечку, по правде. — Как блядь последняя, — у неё глаза округляется, словно она в услышанное не верит. — Ты нихрена не сделал, чтобы я туда не шла, — пищит практически. — А виновата опять я, заебись придумал, возьми пирожок, — в грудь его толкает, в попытке вырваться, но тот едва пошатнувшись в исходное положение возвращается. — Дура, блять, ты с ним базарить не должна была, — произносит как само собой разумеющееся. — Мне то, откуда это знать, а? — орет ответно. — Задрал, ты хоть день нормально провести можешь? — Если бы ты нормально вела себя, то все ровно было бы, — на крик срывается. — Иди ты, — вырваться пытается вновь. — Ещё одна такая выходка и ты пойдешь, — плюется в неё почти что. — А че ты ждешь? Сразу бросай раз не устраиваю, — у него от подобного шок самый натуральный, он столбенеет буквально, а она протискивается вырываясь. — На субботник захотела? Так я организую, — вслед убегающей девчонке кричит. Не понимает она ни то, в чем провинилась, чтобы комментариями столь оскорбительными в неё кидаться, ни то, почему все в русло подобное перешло. Она же не сама к нему пошла, хотя, кому какое дело до женского согласия? Злоба по телу разливается неконтролируемо, а на пару с ней и слезы по щекам активно стекать начинают. Как же только противно от того, что он позволил себе подобное произнести. Радовало только то, что они в отношения интимные пока не вступали, а значит и угрозы его недействительны. От этого правда не менее тошно. Он сам не смог произошедшее остановить, но обвинил во всем её. Так же куда проще, нежели нормально все воспринимать. Не заслужила она этого, по крайней мере сейчас и за это. Она домой не хочет, там только больше себя закапывать начнёт, ныряя в пучину обиды неописуемой. На остановку начинает бежать, дорожки влажные руками дрожащими смахивая. Не качалка, а проклятое место какое-то, где они совсем спокойно ни разу посидеть не смогли. Может стоит все закончить, пока подобная возможность есть? Теперь вдвойне страшно, от осознания того, что тот и впрямь её на съедение толпе готов бросить, руководствуясь порывом эмоций. Хотя, чего она ждала? Именно этого, но наверняка была попросту не готова услышать это сегодня.