Вечные дети

Дэн возник в дверях комнаты, улыбнулся Волку, бросил на стол карту, а себя самого на стул и вздохнул: — Беспокойное хозяйство. О, кофе. Дэн вскочил, забрал с подоконника дар Волка, и снова сел за стол. — Прости, мне надо записать, это не очень долго. И я обещал Вере чай. И что ты пришлешь к ней кого-то с вещами. Это ведь… не сложно? Надо же было такому случится… Дэн виновато улыбнулся, словно то была и правда его вина, что Вера подвернула ногу. Дэн так искренне обрадовался новой встрече с кофе, что Лешка не удержал улыбки. — Не сложно, но я скажу им утром, до завтрака, чтобы они не шлялись. Сейчас в больнице лежать проще — всегда есть мобильник, а в нем целый мир. Вера наверняка и сама уже написала кому-то из девочек. Но хочется верить, что они не попрутся навещать ее посреди ночи, не так уж… она и больна. Волк постарался прозвучать не грубо, но вздоха не удержал. — Я могу помочь? Или лучше просто не мешать и помолчать? — спросил Волк серьезно. — Если хочешь, то я могу отнести… И тут Волк понял, что не может, хотя это было бы замечательно. Он бы мог так не только помочь Денису, но избавить его от очередной вечерней встречи с Верой. — Или не могу, но я рискну попробовать. В детстве я преодолел страх темноты, тем что… Постоянно с ней встречался. Уговаривал себя, что не боюсь, — волосы у затылка зашевелились, по спине пробежал холодок. «Не надо, давай без этого» — попросил кто-то изнутри. Волк обхватил пальцами виски. Это была та редкость, когда его желания не совпадали с его возможностями категорически. И стоило, наверное, привести их в соответствие. Пугало только оплошать и вместо приятных минут доставить Дэну лишние неприятности. Волк уже засек, что Дэну он гораздо больше нравится, как… Человек, а не как больной. Хотелось соответствовать. — А я темноты до сих пор боюсь иногда, — отозвался Дэн, не отрывая взгляда от карты. — Мне все равно к ней идти, записать, как она с обезболивающим и вообще. Смешно, конечно, в городе мы бы ее отправили домой сразу после перевязки, а тут вроде как мы и есть дом. Романтичная девушка, смешная, — добавил Дэн невпопад. — Подарила мне фенечку. В списке странных подарков от больных она займет свое место. Дэн хмыкнул и ушел в записи, ему хотелось закончить побыстрее. Лешка смотрел на Дэна — удивительного парня, который все еще иногда боялся темноты, и так… просто, так естественно, так неожиданно хотелось… его защитить? От «того, кто живет в пруду», — не к месту подумал Волк. От кого-то, кого можно встретить в темноте — то есть от себя самого. Потому что в темноте, как и в пруду обычно никого больше не было — там никто не поджидал и не прятался. Ночь лишь оставляла каждого наедине с собой. При этом Дэн регулярно встречался со смертью. Ее он не боялся — давал отпор. И эта смелость граничила с бесстрашием, была… вызовом? Дэн поражал и завораживал все больше, наполнял пространство вокруг себя скрытыми смыслами и невысказанными мыслями. Волку нравилось слушать. А собственное сознание подводило: двоилось, вмещало лишь толику — было так очевидно, что… Дэн, который знал так много — Волк бы в жизни столько не сумел выучить! — Однако, Дэн не понимает. Такой простой вещи, как влюбленность Веры. А ведь Вера несла ему ее в открытых ладонях. В чем-то это было трогательно. Волку бы понравилась эта история, не будь он по другую руку от Дэна. И если они станут тянуть в разные стороны — недолго и разорвут Дэну… душу. Его слова утешили Волка, но не до конца. И решение оказалось вдруг простым: ведь все проблемы от недопонимания. Оттого, что люди плохо умеют говорить с друг с другом. А Лешка старался такого избегать, даже прилагал усилия, вот чтобы отследить такое, как сейчас. Можно было бы смолчать и мучиться, а можно просто рассказать. Потому что, кто предупрежден, тот вооружен. Волк достал сигареты, качнулся на стуле, поймал столешницу, но снова не закурил. Он смотрел, как по старинке рука Дэна порхает над картой. Буквы у Дэна выходили выдающиеся. Лешка аж залюбовался. И отвлекся, лишь когда Дэн остановился писать, поднял к нему голову. — Подожди минутку, — попросил Волк, — я хотел сказать… Вера и правда очень романтичная девушка. И она уже много чего себе напридумала. Романтичного. Так что… Если ты не собираешься ей ответить, то не одевай фенечку ни в коем случае. Это будет сигнал. И просто… Ты должен знать, она влюблена, Дэн. В тебя, — на всякий случай пояснил Волк, встречая во взгляде Дэна удивление. — И вообще-то… Она тебя соблазняет. Честно и даже почти откровенно. Она недаром пришла гулять под твои окна. И пока ее план отлично работает. Волк опустил взгляд на ступни Дэна — на этот раз в рабочих кроксах. Смешных, ярко зеленых в цвет глаз. Ужасно Дэн был красивым. И Волк больше не пытался не думать об этом. Зато он всерьез опасался, что… И спросил быстро: — Ты сердишься? Дэн улыбнулся. — С чего бы это мне сердиться? Дальше логично было спросить: «А ты ревнуешь?» — и то, как легко родилась эта мысль, заставило Дэна ее не высказать. Как и мысль о том, что Волк тоже специально оказался под его окном — ведь так и было, и для Дэна это было важно, интересно, нужно, а Вера… — Ей же максимум шестнадцать, о чем ты? Какой ответ? Из возраста общих фенечек я вышел раньше, чем она в него вошла. Вот однажды мне подарили свитер, это дело. Дэн усмехнулся, а потом сам коснулся руки Волка на мгновение, чтобы потом встать. — Отнесу ей чай и измерю давление, чтобы отвлечь. Волк уже пил чай из чашки Дэна, но у Дэна оставалось целых две казенных, приуроченных к кабинету, наполнив одну из них и прихватив инструменты, он пошел во вторую палату. После того, как он вышел, Волк крутанулся на месте, словно и ему самому едва исполнилось шестнадцать, скорее даже четырнадцать. От реакции Дэна, такой простой и честной, такой настоящей Волк воспарил к небесам. Не всем людям нравилась честность и прямота, но Дэн явно был из таких. И в голове снова прозвучало: «Я увидел тебя и подумал: Как редко встречаешь своих.» И это было просто… великолепно, чего уж там! Но главное было еще лучше — Дэну не нравилась Вера. Нет, Волк все понял про возраст, но он искренне считал, что десяток лет ничему не помеха. После двадцати пяти уж точно. Он отлично видел это по отцу. Тому было целых… да нет, поразительно мало — тридцать семь, но Волку с отцом частенько бывало так, словно папе все еще семнадцать. А то, что Вера всеми своими стараниями никак не зацепила Дэна, пусть он и видел ее очаровательной — грело. Волк даже подумал, что… Еще немного искренности, и он снова сочтет Веру милой. Пусть и с большими притязаниями, но… И вспомнит, что они как бы… В разных лигах? Волк усмехнулся. Никогда еще он не состязался с шестнадцатилетними нимфетками. Но все когда-то бывает впервые. И Волк очень хотел, чтобы опыт этот увенчался успехом. Тогда он сможет и поддержать, и даже утешить, в пределах регламента, конечно. Дэн поставил чай на тумбочку Веры, он едва ли воспринял слова Леши всерьез, и теперь, пристраивая манжету тонометра на Верину руку, меньше всего думал собственно о Вере. Не заметил даже, что она явно его ждала, пусть и послушно не вставала с постели, но постаралась обустроиться. Она не смотрела в мобильник, только на дверь. Дыхание Веры на миг прервалось, когда Дэн коснулся ее. Он просто мерил давление, но Вера заметила его осторожность и нежность рук. Она улыбнулась, а потом спросила: — Вы ведь ее наденете? Фенечку… Она могла бы еще сказать, что давление мерить ни к чему, что у нее даже нога почти уже не болит, и чувствует она себя прекрасно. Даже счастливой, ведь Дэн пришел, и Вера знала, что еще немного времени вместе, и он тоже разглядит ее, поймет, что они… Просто созданы друг для друга. Денис был строгим, красивым, даже в медицинском халате, а глаза его всегда такие внимательные и умные, такие, словно он в душу заглядывает, чуть искрились зеленью трав. Ну, и держался он удивительно, вроде просто, но всегда так… Вера не смогла бы подобрать слов. Гордо — нет, не то? Величественно — тем более не подходит! Грациозно, стремительно, решительно? Вот это, пожалуй, было ближе всего, хотя не передавало всей глубины того, что думала Вера. Она не могла дождаться завтрашнего вечера, когда… Будет и причина, и повод попросить Дениса потанцевать с ней. Дэн уже стягивал манжету, когда Вера спросила, и только вздохнул. Он бы сказал «да», если бы не слова Волка раньше, и соврал бы. Теперь же он думал о цене этой лжи: для него и вопрос, и ответ — были формальностью, для Веры — нет. — Я ее сохраню. Всегда приятно получать подарки от пациентов. Но я не ношу ничего такого. Боль уменьшилась? — спросил он, вставая, жалея, что не захватил карту, теперь было бы отлично спрятать взгляд в нее. Вера не обиделась, Денис ведь обещал фенечку сохранить. Значит время, когда он ее наденет, еще не наступило. Но оно будет. И тогда их у Дэна станет уже не одна. — Да, теперь почти не болит. Вы удивительный человек, Денис… — Вера опять не досказала отчество. — Сейчас ведь никого нет, можно мне звать вас по имени? А себе вы чаю не принесли… Я попрошу девочек, чтобы они прихватили чайник. Тогда я смогу вас угощать. Я умею заваривать очень вкусный, с травами. Он расслабляет и тонизирует, и… Вы так много работаете. Все время на посту — вам нужны чаепития. Вере ужасно хотелось дотронуться до Дэна, но она знала, пока рано. Он обязательно сделает это первым. И потом — тогда, и ей будет можно. И смотреть в его глаза бесконечно, и забираться пальцами в его волосы, и обхватывать за шею. Дэн хмыкнул, скрещивая руки на груди. — В палату нельзя чайник. Это правила пожарной безопасности. Как и в ваших комнатах, на самом деле, — Дэн чуть нахмурился. — Если у тебя он появится, я буду вынужден его забрать, иначе меня обвинят в халатности. Отдыхай, — Дэн чуть кивнул Вере и пошел к выходу. Ему не понравился этот разговор, Вера явно хотела понравится, но, так пытаясь сократить дистанцию, почти обижала. Переходила грань от милой девочки к человеку, который может Дэну указывать. И если настойчивость Волка, проходящая в плоскости просто человеческих отношений, Дэну скорее нравилась, то Вера попирала его статус, вызывая совсем другие ассоциации. Вера вздохнула. Она уловила, что огорчила Дэна, но плохо поняла чем, и теперь задумчиво и грустно в полном одиночестве пила чай. От идеи с чайником она отказалась, конечно. Но мечтать ей никто не мог запретить. Иногда Вере казалось: то, что происходит в ее голове много реальнее того, что вокруг. План Волка достиг той точки, за которой была неизвестность. Вечер постепенно перетекал в ночь, а Дэн его не гнал. Волк заметил. Он пошел по комнате Дэна теперь нагло рассматривая все. Руками он ничего не трогал, зато позволил себе смотреть безнаказанно. Вглядываться в корешки книг и детали обстановки. Точнее в то, какими вещами окружал себя Дэн. Тот был аскетичен и точен. В его комнате не было, казалось, ничего лишнего. Это позволяло Волку надеяться, что и он в ней тоже уместен. Как каждая из этих вещей. Дэн вернулся в комнату и выглядел он… недовольным. Волк шагнул ему навстречу. — Она тебя расстроила? — только и спросил он. — Да нет… Но она и правда спросила про фенечку. И еще предложила заваривать мне чай… Мне рановато брюзжать, что в наше время девушки были скромнее? Но это так… она слишком большая, чтобы воспринимать это как детскую непосредственность, а к ее… ухаживаниям — я не готов. Это вообще-то подстава… ты знаешь, что у них есть чайник? Волк кивнул: — У них в коттеджах оборудованна кухня на нескольких человек, так что тут без нарушений. И чайник и холодильник, хотя список допустимых продуктов ограничен. Она была готова лишить подружек чая ради тебя? Завидная уверенность. — Маленькая, хорошенькая и избалованная, — Дэн улыбнулся и пожал плечами. — Хорошо, что не знает, что и мне чайник не положен. — Ты же знаком с пожарной безопасностью. А здесь… Разве нет никакой… Импровизированной столовой? Пациенты едят прямо в палатах? Волк немного удивился и вдруг понял, что цепляется за этот простой разговор. Потому что на самом деле хотелось сказать неприличное: «Я рад, что она тебе не нравится». Волк сглотнул. Это был такой момент между… искренностью и… неискренностью. То есть между контактом и его отсутствием. И можно было делать для Дэна вид, что Волк вовсе не Волк, а милый Леша. Но он не был милым. — Знаешь, меня очень греет, что она тебя не впечатлила… «И это нечестно, потому что я сам собрался тебя впечатлять». Волк чувствовал все больше, его привязанность к Дэну росла, но не становилась спокойнее и тише, наоборот. Она разгоралась. — Им же приносят питание. Это ведь лагерь твоего отца, тебе виднее, как именно он видел внутреннее устройство. Но в отделениях никогда не готовят, только раскладывают еду и выставляют чайники с кипятком. Это в общем-то логично. Странно готовить там, где количество потенциальных микробов и их вирулентность более высоки. Но, естественно, врачи и медсестры всегда организуют себе чайники и даже микроволновки. Конечно, греет — тебе бы тоже голову сняли за роман несовершеннолетней с пожилым мной. Дэн усмехнулся, странно зная, что Лешу это греет не по этому. Об этом тот явно даже думать не успевал. — Мне не очень нравятся девушки, которые мечтают, чтобы их носили на руках… Вообще не очень нравятся девушки, — признался Дэн вдруг. Он не особенно собирался делать это, но реакция Леши на пляже на Гошу и Женю делала это признание безопасным. А возвращаясь к тому, что происходило между ними до появления Веры — нужным. — Вау, «бедная Вера», — выдал Волк, отходя от шока, люди редко говорили о таком вот так… Просто. Прямо и… — Тебе… рановато брюзжать, а вот я, кажется, настоящий везунчик. Такое чувство у Волка приблизительно и было. Если бы его нужно было описать, то Волк сказал бы: «Словно солнце вдруг опустилось с неба, не сжигая, а одаривая своим светом и теплом, касаясь лучами щеки, груди, заставляя все внутри расцветать.» Волк и не подумал, но уже шагнул вперед. — Твоя честность может быть опасной. Но она… восхищает. Ты меня восхищаешь, Дэн. Волк стал еще на шаг ближе. Он был поразительно близок к тому, чтобы сказать: «Ты мне нравишься». Приблизительно как в девять лет. Но… это ведь и была правда. Хотя Волк предпочитал не говорить таких банальностей, но все красивости поразительно вылетели из головы. Зато совет Гоши остался. Волк никогда не спрашивал о подобном. И поэтому никак не мог счесть это банальным. — Дэн, — голос у Волка опустился и сделался чуть хриплым, — можно, я тебя поцелую? Дэн вроде и знал, к чему сказал то, что сказал, но смутился и смог только чуть кивнуть. А потом Волк его поцеловал. Так осторожно, словно продолжал спрашивать это «можно», зачаровывая. Они целовались долго, томительно, но все более жадно, и вот уже руки Волка оказались под футболкой Дэна. И он не собирался Волка останавливать, как и себя. Коснувшись лопатками матраса, Дэн потянул вверх футболку Леши. Волк еще никогда не бывал таким… нежным. Он старался вслушиваться в Дэна, чувствовать его, понять, если что-то пойдет не так. Но все было так. Волк не планировал ничего, но за окном вдруг потемнело, словно ночь накрыла их своим непроницаемым бархатным покрывалом, оставляя лишь с мягким светом фонаря в окно. Дэн был еще прекраснее теперь. И становился уже так желанен. Волк не торопил его, но Дэн уже действовал сам, спешил. Он оказался порывист и страстен, и Волк вынырнул из футболки, следом лишая ее и Дэна. Волк впервые видел его обнаженные плечи, грудь, живот. И скользил поцелуями за взглядом, уже обнимая, сплетаясь ногами. Волк был безумен и поразительно счастлив. Солнце теперь жарило под боком, Волк касался его языком, запоминая вкус, пьянея. Ему нравился каждый открытый миллиметр кожи Дэна, нравилось, как прерывается его дыхание. Нравились его руки. Нравились так сильно, что Волк пытался впитать их собой — почувствовать везде. Так с трудом решаясь на близость, после Дэн уже не сомневался. Он не считал и не думал, просто был, плыл даже не в жару страсти, но в бесконечном растекающемся тепле, постепенно отдавая Волку инициативу, почти замирая в предвкушении его следующего прикосновения. Волку, наверное, нравились девушки, так Дэн почему-то решил сразу, но Волка это похоже ничем не смущало. Он странным образом точно угадывал те ласки, что нравились Дэну — словно мог почувствовать все его желания. Волк очень точно уловил, когда… Дэн расслабился, наконец. И оказалось вдруг, что все время до он… напрягался? Не в смысле сейчас с Волком, а вообще — каждый день и каждый час Дэн был собран и напряжен. А теперь… он… доверял? Это пьянило и охватывало восторгом. Волк осознал, что никакой границы впереди не будет. Они зашли в эту воду, нырнули и уходили все дальше, глубже — с головой. Но не тонули, а… что-то иное. Хотя ласки множились, отражались. Прикосновения и поцелуи Волка рождали ответные. Желание шло кругами по воде, захлестывая. Оно меняло цвет, и становилось темным — таким же как мрак повсюду, но не страшным. Оно обретало звук: дыхание делалось прерывистым, усмирить его не выходило, и все вокруг словно полнилось сдерживаемыми, не сорванными с губ стонами. Проявляло вкус. Обретало плоть. Волк не смог бы описать последовательность действий, но одежда уже вся оказалась на полу. Теперь Волк мог объять взглядом всего Дэна, касаться его повсюду, но постоянно возвращаться к губам, чувствуя мурашки Дэна и свою собственную, едва заметную, но нетерпеливую дрожь. Сливаясь с Волком, сначала в поцелуе, а потом и совсем, Дэн закрыл глаза, отдаваясь этой волне, жаркой, резкой, захлестывающей. Накрывающей плотным куполом удовольствия и рассыпающейся через несколько минут тысячей искр. Волк, унесенной этой волной, прижимал к себе Дэна, сладко дрейфуя в истоме. Ощущение веса Дэна, его обнаженной кожи на своей было ничуть не менее важно, чем сам оргазм. Они обнимались, обдуваемые теплым ночным воздухом, что пах морем, не разрывая этой новой близости, но множа ее своим молчанием, дыханием и легкими теперь прикосновениями. — Тебе тяжело, — утвердил Дэн, чуть приподнимаясь. — Нет, — возразил Волк. — Мне хорошо. Останься еще чуть-чуть. И Дэн выдохнув, снова расслабился в его руках. Волк один за одним перебирал его позвонки и целовал теперь в висок, в скулу, чувствуя, как Дэн дышит в шею, пока его ладони обнимали. — Можно, я останусь? — спросил Волк тихо, утопая пальцами в волосах Дэна. Этот вопрос был важен. Он обозначал намерения. Волк ничего не решал — то, что произошло уже стало для него особенным. И Волк хотел знать… Может ли он остаться не только в постели Дэна, но и… в его утре. Волку почти никогда не хотелось такого. Если только, когда он первый раз влюбился в свои пятнадцать. Но от Дэна было бы так сложно уходить — совсем не хотелось. Дэн чуть кивнул, потом повторил вслух: — Да, — чуть дразня дыханием шею Волка. — Когда ты спишь, ты само очарование, — добавил он чуть усмехаясь, думая о том вечере, когда Волк остался в его комнате впервые. Тогда ему казалось, что он зря уступил, а теперь Дэн знал — уже это одно и решило все.