Разве этому тебя учили в армии?

Как будут реагировать пацаны, узнав, что ты пидор? Отпиздят тебя как следует, запинают, плюнут в лицо, сказав напоследок, что ты чушпан, поставив весь район на уши и тем самым заставив думать каждого, что ты ничтожество. Володя не казался таким, как они – растрепанные прямые волосы, усы, прямо как у настоящего служивого человека, более-менее приятный в общении поклонник дам, и это даже несмотря на его динамично меняющейся характер, или так только могло казаться из-за его привлекательного личика? За временем никто не бежал, никто не отсчитывал минуты и секунды, оно шло само по себе, без лишних преград. Но, сколько бы дней не прошло, тот случай, когда все пацаны дружно смотрели порно и выходили по одному в туалет, выстраиваясь в огромную очередь, никто не забыл. Вова был единственным, кто даже не глянул в сторону толчка, где можно было передернуть и помечтать о даме сердца. Вместо этого он открыто пожирал глазами Валеру. В темноте этого было не разобрать, да и уж тем более никому не было до него дела. Все были увлечены и погружены в женские стоны, сиськи и прочий разврат этой кассеты. Пидором считался тот, кто готов зад подставить под член. Турбо этого не признавал. Даже диковатое желание поцеловать Вову Суворова сигнала не давало. Это не значило, что он какой-то не такой. Нет. Его по-прежнему возбуждала женская грудь, миловидные лица девушек, кокетливое поведение, пухлые губы. Да пусть его хоть отпиздят за желание прикоснуться к Адидасу, но пусть позволят хоть раз ощутить на себе крепкие руки и избитые до шипящей боли губы. Пидоры это же только те, кому мужики нравятся, верно? Хотелось закрыться в себе, хотелось сказать на прямую всем Универсамовским, что ты заднеприводным готов стать, хотя в тоже время готов пойти самостоятельно на бойню. Встать на колени и просить прощение за такие мысли. Пацаны не извиняются. За такие слова в глазах остальных ты будешь выглядеть ниже плинтуса.

***

— Ты завтра не идешь с нами, – закуривая сигарету и кидая усталый взгляд на парня, Адидас ставит его перед фактом, что утром он останется тут и будет заниматься какой-то хуйней, но на переговор не пойдёт. — Почему? – размахивая руками и подходя почти вплотную, интересуется Валера. В последнее время Адидас на него никак не реагирует, ни то боится, ни то просто с дуба рухнул, из-за чего готов таскать с собой лишь Зиму и даже тех, кто еще в ясли годен. Турбо был словно невидимкой. Лишь редкое приветствие и рукопожатие давали ему знак о том, что Вова про него помнит. Не выдать свои желания и намерения, сравнимые с ходьбой по льду было сложно. Один неверный шаг и ты уже тонешь, погружаясь под лед. В эту игру сейчас играли оба, не подозревая ни малейшую секунду об этом, и первым эту игру решил начать Адидас. Пусть будет так - сейчас правила устанавливаются им. Дальнейший исход событий контролироваться не будут. Возможно, всё выйдет плачевно, и на каменном полу прольётся его кровь. — Пойми, ты слишком нежный, мне нужны погрубее, – родной и прокуренный голос так сладко тянется, что на секунду все мысли и вопросы просто улетучиваются. Бычок уже летит куда-то в сторону, а Суворов оказывается чересчур близко дозволенного. Хотя какие уже к черту границы – и, знаешь, в этом нет ничего плохого – смотрит так по-сучьи, словно готов за этот проеб в морду дать, хоть и ляпнул, что это неплохо. Володя пятерню в кучерявые волосы пускает, пропуская каждую прядь между пальцев, играясь с ними, будто с марионеткой. В уши еле заметно отдается то, как сердце у Турбо колотится, будто он не один километр бежал от ментов. Настолько сейчас ему хорошо и плохо, что желанное действие ему страшно исполнить – вдруг ложный знак. Да только вот долго стоять не пришлось. Наслаждаться этим трепетом было хорошо. Взгляд был погружен в глаза, что были напротив, такие темные из-за освещения, будто в них сам бес шалит, а бес шалит… Вова своими кровавыми губами накрывает чужие, передавая привкус железа. Пусть сейчас, в моменте, будет все хорошо и не тревожно. Валера боится сделать что-то не то, поэтому всю инициативу возлагает на Адидаса, как на старшину. Он считает достаточным то, что не прописал нормальный такой удар ему по роже. Короткий поцелуй, а после точно такой же по длине смешок. — Пидоры значит? — Значит, – и ничего больше. Как побитая псина Турбо продолжает стоять и глазами вверх-вниз бегать, смотря на грязно-кровавую куртку и легкие для зимнего периода штаны. Руки, дрожа, тянутся к верхней одежде, и в это мгновение все кажется лишним. Одежда, стол, стулья – абсолютно все. Даже плакат, который никому был не нужен несколько лет, весь такой потрепанный жизнью, уже благополучно порванный свисал со стены. Диван скрипел от пошлых намерений. Адидас как следует пальцы слюной измазал, чтобы парню не так больно было, ведь времени на поиски вазелина или прочей такой хуйни не было, а заранее никто к этому не готовился. Первый палец входит трудно. Турбо шипит от неприятного ощущения в заднице. Не привык он к такому, да и вряд ли вообще привыкнет, хотя, кто его знает. Он старается облегчить процесс, поэтому через пару минут в него медленно входит второй. Становится сухо и еще более неприятно. Валера старается хоть что-то сделать – он просит вытащить пальцы и вылизывает их как последняя сука, позволяя продолжить всю эту безбашенную хуйню. На улице темно. Пацаны все дружно какой-то ерундой маются, лишь бы занять свое время, надоело сидеть и тухнуть в помещении. Да их тут, собственно, и не ждут. Валера, словно профессиональный наездник, закидывает голову назад и размеренными движениями насаживается на член. Гудение лампочки слилось со всем этим бредом – они оба потерялись в своих действиях и вовсе перестали его слышать и контролировать в этом подвале хоть что-то. — Хочешь сказать, что этому тебя учили в Афганистане? – давит лыбу Турбо, продолжая весь этот цирк. Ему хочется вывести из себя Володю, чтобы тот темп по своему ускорил, по-волчьи рычать начал от того, что ему только что сказали. — Сука ты, – и в лицо прилетает не сильная пощечина. Это даже хорошо. Это придает большего интереса игре. Огонек то блещет, а, значит, и Адидаса можно побесить. Пока от стен отлетают пошлые шлепки яиц, в подвале царил настоящий пожар. Каждая пощечина сопровождала ускорение темпа. Суворов давно положение поменял, придерживая парня за бедра, пока тот его руками обвивал и носом утыкался в шею, целуя и кусая ее, говоря, что в армии пидорству не учат. А Суворов на эти слова пощечины продолжал прописывать, наслаждаясь тем, как Валера корчился от секундной боли. — Будешь продолжать спор о том, что ты не нежный? – ехидный смешок, несильная ответная пощечина. Почему-то это порой задевало Турбо, но сейчас, он согласен – он нежный. Нежнее дамочек в порно. Избитые до смерти руки, такие горячие и грубые, сжимали задницу, удерживая ее в нужном для Суворова положении. Размеренные движения, проникновение до основания и куча матов о том, как же все начинает ныть с непривычки. За такие “мучения” Володя сделал поблажку в виде поцелуев и кусания ключиц, словно слепой щенок, который мать ищет. Скулы, губы – все это уже было исцеловано по несколько раз, но это и не останавливало. Как только рана на губе перестала кровоточить, парень их вновь зубами задевал, чтобы вызвать эту неприятную и сладкую(?) боль. Потные тела липли друг к другу, желая получить большего, словно ненасытные звери пытались прочувствовать друг друга до самого конца, уловить что-то запредельное и таинственное. Башка кружилась так, словно их опять отпиздили. Дрожащий голос и стоны Валеры не давали погрузиться в себя, оставляя в реальности. Оба постепенно желали сойти с ума от пульсирования члена, готовясь к разрядке. — Сволочь, коснись меня, а! – гортанно стонет Турбо, в то время, как Адидас, закатывая глаза, слушается, касаясь члена и размеренными движениями приступает к дрочке. Пидоры, да и похуй, главное, что им сейчас хорошо. Главное, что оба были не против этого, и не возникло лишних вопросов. Оба будут произошедшее хранить в тайне. Слово пацана дадут друг другу после бредового секса. Слышны голоса пацанов – знали бы они, какую парни тут голубятню устроили, не задумываясь отпиздили бы. Володя рот парню закрывает, чтобы его хриплые и звонкие стоны слышно было только им двоим. От этих действий голову сносить начинает, рука уже знатно затекает. Адидас благополучно большим пальцем по головке ведет, вызывая волну мурашек по телу Валеры, который его за влажные волосы хватает и свободной рукой в грудь упирается, изливаясь старшине на руку. Пару толчков и Суворов кончает внутрь, утыкаясь носом в кровавый и потный висок, ощущая как по члену к яйцам начинает стекать сперма. В Афганистане этому не учили. Там учили другому – не такому хорошему и сладкому. Не такому пидорскому.