Утро

Сквозь узкую щель меж штор, на лицо Предвестника падает луч холодного утреннего солнца. Одеяло нежно касается кожи, а рядом спит Дотторе. В глазах Скарамуша подобное утро является столь же большой роскошью, сколько и миллионы моры, лежащие в банке. Во время миссий приходится довольствоваться холодной землёй, настилом, что тоже не особо мягкий, но хотя бы позволяет лучше согреваться, и, крайне редко, полноценной кроватью. И никогда на заданиях нет спокойствия, иначе, будь оно там, это было бы задание не для Предвестника. Предательства, жестокость, отчаянье — все это будто бы исчезало из мира, стоило только оказаться рядом с Дотторе. Даже неработающие ноги сейчас казались каким-то пустяком. Скарамучча стараясь не разбудить, обнимает любимого мужчину чуть крепче. Тепло. Конечно, приятно понимать, что сама Царица относит тебя к группе «сильных», но иногда… Скарамуш выдыхает Доктору в шею: «Хотел бы я и дальше корпеть день ото дня над отчётами, сидя с тобой в одном кабинете, имея возможность поговорить в любой момент, не ожидая ответа проклятым письмом» — думает он про себя. Рассматривает своего избранника, прекрасного Дотторе: его пушистые непослушные волосы, касающиеся лба Скарамуша, скрывают уставшее обоженное лицо; широкие плечи не сопровождаются подтянутым телом, скорее наоборот — в противоположность своему партнеру, похожему на искусную статую (что не так и далеко от правды), Доктор имеет множество «несовершенств», а также слабую мускулатуру. Грудь прикрывает белая рубашка, в которой, наверное, спать не следовало бы. — М.? — Пару секунд Предвестник отходит ото сна, прежде чем перевернуться на другой бок. Скарамуш тут же оказывается в объятиях, а ещё чуть позже — поцелованным, — Хур-хур, я так соскучился по тебе, — от нежной ласки крупный одуванчик переходит к лёгкому кусанию бледных плеч, выражая таким образом свою любовь и невероятную тоску, терзающую душу. — Ты кусака, — Скарамуш улыбается, чувствуя как грудная клетка наполняется все большим теплом с каждым новым кусом. Слабая, едва ощутимая боль совсем не похожа на ту, которая ожидает во внешнем мире, — Я тоже по тебе скучал, ты даже не представляешь как, — за поцелуй в макушку Дотторе издает «хур-хур» — Поможешь мне встать? Вчерашняя ночь была полна ужаса: Предвестника доставили на носилках, так как уже тогда одна из его ног перестала передавать сигналы ядру, в то время как другая окатывала все тело волнами нестерпимой боли, благодаря которой Скарамучча и не засыпал, лишь жмурился и стискивал ткань своих одежд слабеющими пальцами. Дотторе пришлось в срочном порядке вручную отключать вторую ногу, которая, как орущая «тревога», сообщала в тысячный раз о неисправности в области коленного сустава. Щелчок и дрожащий вздох облегчения. Под светом жёлтых ламп и ритмичный писк приборов, дыхание юноши начало становится ровнее, а сжатые до побелевших костяшек пальцы расжались. Предвестники не могли ничего сказать друг другу: Дотторе смотрел в уставшие глаза, раньше напоминавшие воплощение электро элемента, пугающий гром, что в тот момент превратились в фиолетовую безжизненную пустошь. Шестой смог наконец-то расслабиться, отчего за считанные минуты уснул. Срезы помогли перенести его в комнату Доктора, пока тот отправился на поиски одного из немногих инвалидных кресел, имеющихся во Дворце. — Да, сейчас, — спешно встаёт с кровати, — К вечеру новые детали уже должны быть готовы, — поверх белья жилистые руки ученого помогают надеть привычные, темные свободные шорты, — Завтра, я думаю, можно будет ограничиться костылями. Теперь повернись ко мне спиной, пожалуйста, хур-хур — Кресло не выглядит самым удобным, но и целый день в нем сидеть не обязательно. Дотторе аккуратно помогает Скарамушу пересесть, — Тебе удобно? — Да, вполне, — Подушечки пальцев чувствую теплую щеку, которая от прикосновения становится только теплее. На самом деле Дотторе ужасно как изголодался по ласке, по милым маленьким свиданиям, которые они устраивали друг для друга прежде, теперь не желая отдаляться от руки — Ты даже не представляешь, насколько мне не хватало подобной нежности последний месяц… За окном можно увидеть, как величественные горы Снежной, покрытые идеально ровным, нетронутым человеком, слоем снега, окрашиваются солнцем в оранжевый цвет. Небо очень чистое, практически без облаков, ярко голубое. Верхнюю половину себя Скарамуш может одеть и без посторонней помощи, поэтому освобожденный Дотторе приступил к ежедневному уходу за ожогом, гремя в ванной баночками разнообразных кремов. — Хур-хур, скоро принесут наш завтрак! Я выбрал кое-что специально для тебя, — вернувшийся, пахнущий чем-то сладким, он осторожно кладет руки кукле на плечи, — И, кроме того, — Скарамуш поворачивает голову, — Я сегодня буду в своей парадной бабочке! — Действительно! Успел как-то незаметно пронести ее в ванную и нарядиться! — Я помню что ты был в ней, когда мы только познакомились, — насколько это возможно, Скарамуш удобно откидывается в кресле, ненадолго прикрывая глаза, — У тебя тогда ещё была милая маска в пятнышко, помниться мне. Пока Скарамучче нужно было регулярно сдерживать свои эмоции, а то и играть совсем иные, Дотторе никогда подобная нужда не посещала, ведь и врать на своей работе ему редко приходиться. После огромного количества лжи и притворства разговаривать с кем-то настолько бесхитростным непривычно. Скарамуша отвозят в крохотную гостиную, такую знакомую и родную. Однако на диване лежат одеяло с подушкой, создающие видимость, что никакие Предвестники тут вместе и не спят. Шестой вздыхает, но понимает. Круглый обеденный стол, взятый откуда-то извне, с натяжкой, но помещается в середину комнаты. Стоит слуге постучать в дверь — Дотторе в маске. Стоит ей уйти — тут же блещет лицом. А ещё есть из качественной, дорогой посуды очень приятно. На заданиях роскошь встречалась только у тех людей, которые кроме нее (и необходимых Фатуи ресурсов), ничем и не обладали. Противные «люди», мерзкие, похожи на грязь из лужи. Шестой мотает головой, стараясь сосредоточиться на ароматных блюдах. В качестве еды им принесли круассан с ветчиной и сыром, кофе, онигири, яичный рулет и — М-м! Зелёный чай, — Скарамуш видит, как его радость вызывает ещё большую радость у Дотторе, который, кажется, очень гордится собой, — Ты запомнил, что мне нравится горький чай? — Да! Да! Я подумал, что сумерский чай тебе будет по вкусу! Ещё я подумал, что ты обрадуешься, если съешь что-то, что едят на твоей родине, — Мужчина ставит руки в боки, демонстрируя насколько же он великолепен. А Скарамуш абсолютно согласен! Просто его счастье не похоже на яркое обжигающее солнце, скорее на спокойную голубоватую луну. Но он рад! Так бы и жил, если можно было бы — с Дотторе, день ото дня проводя за бумагами, готовя завтраки обеды и ужины, совместно убираясь, собирая по вечерам пазлы и сплетни… К сожалению, такого будущего может никогда и не будет, — Если Селестия будет побеждена, ты хочешь отправиться со мной в Сумеру? У меня ещё остались вопросы к Академии и их способам «отчисления» студентов… Или в Фонтейн! Я показал бы тебе столько всего! И там много-много вкусного чая, хур-хур! — Я бы… — «Если» в речах Доктора даёт понять, что может он и выглядит куда более оптимистично настроенным, в целом — они оба готовятся к худшему. Молодой человек крепче сжимает чашку, — Я бы хотел съездить сначала в Инадзуму и поговорить с матерью, а затем — куда тебе хочется. Чай очень хороший, Дотторе действительно угадал, не обжигающий язык, приятно-горячий. Через пару дней, максимум неделю, это место придется покинуть. Хочется остановить время, заставить застыть момент, дабы это оранжевое солнце, голубое небо, нежный Дотторе — все осталось с ним. — Хочешь, я вместе с тобой схожу к Царице? К господину Педролино? — Доктор наклоняет голову на бок, касается осторожно руки, — Мне ведь заметно, что ты измотан, хур-хур, — Скарамуш хмурится, — Если эта работа так плохо на тебя влияет — оставь ее, останься здесь. Лёгкие жёлтые лучики солнца падают на темную маску, напоминающие вороний клюв, играются с бирюзовыми волосами, даря им забавные блики. Белые стены кажутся более голубоватыми, чем они есть на самом деле. — Ты наверное прав… — он переводит взгляд на стекла книжных полок, на виды за окном, на появившиеся облака, неспешно плывущие вдаль, — Если мой отказ признают слабостью, что тогда? — Лучше быть слабым, чем неспособным доверять людям, — Скарамучча ничего не отвечает, только вяло кивает, — И, — Дотторе, звякнув кофейной чашечкой о блюдце, отводит взгляд, стыдясь своих слов, — Я должен быть честным — мне хочется, чтобы ты остался, но в тоже время, это ведь будет неправильно, если твое решение вдруг станет моим… — Все хорошо, — кукла осторожно, достаточно слабо касается руки Доктора, — Я думаю, что если мы хотим совместно жить, то есть смысл обсуждать большие беды вдвоем. Вернёмся к этому вечером? — Да, так будет лучше, — Они улыбаются друг другу. В фиолетовых глазах, помимо усталости, можно увидеть небольшую искру, предвещающую возвращение той самой грозы, — Сходим проведать Срезов? Они вчера очень волновались за тебя. Скарамуш оборачивается на настенные часы, чтобы впервые за все утро узнать время. И жёлтый свет сегодня по-особенному красиво обрамляет его лицо. А может это Дотторе просто забыл, как оно прекрасно? Даже большая тяжесть кажется лёгкостью, когда рядом есть кто-то, кому можно довериться.

Они обязательно справятся.