***
Географию я не любила никогда. Как и нудные монологи пожилой учительницы об экономической географии зарубежных стран. К моему великому сожалению, в новом классе гимназии я никого не знала, что вполне было неудивительно. Айгуль, которую я пару дней назад повстречала в коридоре, как назло, была всего на год младше меня, оттого и училась в восьмом классе. Новые одноклассники не спешили со мной знакомиться, что одновременно радовало и пугало. Радовало в том смысле, что никто не донимал и не оказывал чрезмерного внимания; пугало то, что я не смогу влиться в их коллектив совсем. – Лебедева, а ты настолько разбираешься в этой теме, что не хочешь на меня даже посмотреть? – громко спросила Наталия Георгиевна, моя новая учительница по географии, которая была не лучше старой. На её замечание я оторвала взгляд от окна, за которым снег падал хлопьями, образовывая высокие снежные горы и сугробы. – А что я такого сделала? – Спросила я, чувствуя, что что-то точно произойдёт. – Совесть поимей, встань, когда с учителем разговариваешь! – велела женщина, скрещивая руки на груди и выжидающе смотря на меня недовольно и с некой брезгливостью. Мне всё же пришлось встать. – Комсомолка! Пионерка! Тьфу, позорище, – начала громко восклицать она, чем стала выводить меня из себя. – Да ты сейчас не только класс позоришь, ты всю школу нашу позоришь! Понаехали, никакого воспитания! – пожаловалась она, садясь за учительский стол, гневно смотря на меня. Я тоже опустилась на стул. – Куда?! – гаркнула она, чем сильно напугала меня, а я, точно не ожидая такого исхода, пошатнулась и снова выпрямилась. – Ты почему села? Я ещё с тобой не закончила! – воскликнула она. Мой взгляд быстро пробежался по лицам новых одноклассников. Многие смотрели на меня с жалостью, кто-то с равнодушием, но никто явно не хотел за меня заступиться. В этом конфликте я проигрывать не хотела, вызов, что бросила мне раздражительная учительница географии, должен был быть максимально оправдан и возвращён этой невыносимой географичке. – На каком основании вы кричите на меня? – Тихо, но пытаясь контролировать себя, спросила я. – А при чём здесь моё воспитание? Разве это имеет отношение к моему знанию предмета? – задала вопрос я, видя, что глаза женщины полезли на лоб от возмущения, а щёки запылали от злости. Конечно, моя наглость явно возросла с момента моего прибытия сюда, да и круг общения у меня состоял не из божьих одуванчиков. – Ах ты, паршивка, – прошептала она себе под нос, сверля меня взглядом. – Дерзить мне ещё будешь? – Скрежет зубов, казалось, слышал весь класс. – Вы меня оскорбили? – Поинтересовалась я, чувствуя жжение в груди от этого риска – получить двойку за своё поведение (что, как по мне, было обычным делом в союзе) либо провести воспитательную беседу вместе с Людой у директора. – Хоть что-то ты на моём уроке поняла, – с фальшивой гордостью произнесла Наталия Георгиевна, открывая какую-то тетрадь и что-то вписывая туда. – Дневник на стол, – грозно сказала она. Ко мне повернулся мальчик, который сидел за партой прямо передо мной и протянул руку. – Чего тебе? – шепнула я. – Давай я передам, – предложил блондин, протягивая руку ещё ближе ко мне. – Ничего ты не передашь, – отрезала я, бездействуя. Дневника у меня не было, что делало этот день только хуже. – Давай-давай, Лебедева, живее, дневник на стол! – продублировала строгая учительница, стуча указкой по своему столу. У меня в этот злосчастный момент чуть не вырвалось горячо любимое всех учителей: «По голове себе постучи», сдержалась я с трудом. – Нет, – спокойно ответила я, всё же смотря на свой стул, не обращая внимания уже ни на что. Мне было уже настолько всё равно, что унижаться я перед ней не хотела. Отчасти я тоже была неправа, но учительницу я винила, как могла. Всё-таки это был урок географии или обществознания, где она бы вполне могла качнуть свои права? Вообще, в моей прежней школе на выделяющегося из толпы и слишком, как говорили учителя, «обнаглевшего» ребёнка совсем старались не обращать внимания. Видимо, Наталия Георгиевна так не могла, а жаль.. – Нет? – переспросила она, а я почувствовала, как на неё вот-вот накатит жуткая истерика. – Нет, – заключила я, больше не желая продолжать этот мерзкий диалог с Наталией Георгиевной. У неё и без того, получилось унизить меня перед всем классом, а у меня с большим успехом получилось проделать то же самое с ней. «Один: один, старушенция», – подумала я, пытаясь отогнать от себя противные мысли о том, что ещё не поздно извиниться. – Встала, – быстро, уже с нескрываемым гневом заверещала учительница, безжалостно стуча указкой по столу с такой невероятной силой, что всем присутствующим показалось, что сейчас прочная и деревянная указка просто лопнет по полам, пойдя трещинами. Спорить с географичкой у меня не было больше никакого желания. То, что я довела её до белого каления и до такого бешенства, свидетельствовало о том, что я также благородно отразила удары, естественно, не предполагая, как это отразится на мне. Я встала, быстро складывая простую зелёную тетрадь, толстенький учебник и коричневый пенал из кожи в рюкзак, тот самый, из моего времени. Многие из одноклассников смотрели на него с удивлением, кто-то с восторгом, но никто не осмеливался подойти и рассмотреть поближе. Поднимая рюкзак за лямки, я подошла к учительскому столу. – И не стыдно тебе? – расплываясь в недоброй улыбке, спросила Наталия Георгиевна. – Мне? Нет, мне не стыдно. На карте мира я свободно покажу все материки, отличу Западное полушарие от Восточного, Северный тропик от Южного, а самое главное – Российскую Федерацию покажу, это всё, что мне нужно знать, чтобы получить аттестат? – уточнила я, смотря на учительницу. Хвастаться своими знаниями географии, что я получила года так через тридцать четыре, я не особо-то и хотела. Но и показывать, что я абсолютный ноль в географии, я тоже не горела особым желанием. – Лебедева, – обратилась ко мне географичка, а я с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. – Тебе лучше лебедя нарисовать или извинишься? – спросила она, черкая в журнале красной пастой кривую оценку «два», не забывая загнуть хвост отметки. – Ещё про какие-то федерации несёт... – пробурчала она, а меня осенило, что такого понятия здесь ещё нет. – А Вы учитель географии или ИЗО, чтобы рисовать? – Совсем не подумав, бросила я, только через пару секунд осознавая содеянное. Стоило ли сказать, что меня выставили из класса с громким заявлением «Шалава»? Не думаю, тут и без того всё было ясно. Единой двойкой мой поход на географию не ограничился: Наталия Георгиевна, которая в моей голове была простой и наглой Сушкой от фамилии Сушкина, от своей нескончаемой злости поместила в журнал ещё двух «лебедей». Впрочем, скучать долго в коридоре одной мне не пришлось, потому что прозвенел звонок, оповещающий о конце урока и начале перемены. Когда все шумной толпой вышли из класса, я ещё стояла возле двери, прислушиваясь к брани в свой адрес. Когда я направлялась на урок литературы — последний урок — передо мной возник тот самый одноклассник, имени которого я и вовсе не знала. – Ну ты её мощно, конечно! – произнёс он, не отводя от меня глаз. – Это не понты какие-то, а я ведь сразу вкурил! Эта карга то и делает, что орёт, орёт. Ты внимания на неё не обращай, ладно? – говорил он, пока шёл рядом со мной. – А ты, кстати, с кем ходишь? – спросил он, поправляя свои светлые волосы, слегка взъерошивая их неловким движением. «Ну вот опять», – пронеслось у меня в мыслях. Без этого «С кем ходишь?» кажется, вопросы не решались от слова совсем. – А какая, собственно, разница? – спросила я, наконец-то переводя взгляд на одноклассника. – Ну, с Адидасом младшим я хожу, и что? Говорить про Кащея, как он наказал строго-настрого, я не решилась, уж слишком страшно это погоняло даже звучало. Говорить о Марате было гораздо проще. – С Адидасом Младшим? Это который из школы соседней? – уточнил светловолосый, продолжая шагать за мной. В какой школе учился Марат, я не знала, но и говорить направо и налево мне тоже не хотелось. – Это из «Универсама», который, – поправила я. – Так он же с нашей восьмиклассницей, – встрял парень, заставляя меня остановиться. Смысл понятия «с кем ходишь?» я не знала, но предполагала, что это что-то вроде «кто за тебя вписаться может?», а потому протест от одноклассника услышать было странно. Фраза «с нашей восьмиклассницей» обозначала одно – то, что смысл, который это выражение имело для меня раньше, был ошибочным. Значит, что вписаться за кого-то ещё было нельзя. Значит, «с кем ходишь?» означало иное – «кто твой парень?». – Так, погоди, в чём вопрос? – Я сделала вид, что не поняла его. – Ну впишется за тебя кто? В ДК с кем ходишь? Под «Ласковый май» там... С кем это всё? – спросил он, а я мысленно обматерила его уже тысячу раз. Разговаривать с этим светловолосым мальчишкой у меня не было никакого желания. Географичка испортила мне всё настроение, а этот прилипала-одноклассник хотел меня добить окончательно. – Какая тебе разница? – не выдержала я. – Даже если и одна хожу, тебе-то что? Вот прикопался, как этот, нн, – быстро вывалила я на бедного одноклассника, шагая дальше, даже не задумываясь о том, что вношу в лексикон местной молодёжи слова, которых ещё не придумали и не поняли в Союзе. – Нн? Это что? Группировка? – не унимался мальчик, подбегая ко мне и догоняя, не давая уйти. – Сам ты группировка, отвали, – начала грубить я, раздражённая одноклассником. – Ну чего ты так? Я – Стёпа, кстати, а ты? – представился мальчик. – Лебедь она, да, Лебедева? – громко закричал кто-то из моих новых одноклассников. Как ни крути, но к своей новой фамилии Лебедева я ещё не привыкла, хоть уже около недели ходила с таким паспортом и с такой фамилией. Родная Волкова всегда была лучше да и ближе. Я обернулась к тому, кто только что назвал меня лебедем. Оскорблений я не любила и терпеть не могла, особенно в свой адрес. – Что сказал? – спросила я, решаясь поставить его на место. – Лебедева, Лебедева, чё ж ты мне сделаешь-то, а? Ну Лебёдушка... – Одноклассники расхохотались в голос. Стоящий рядом Стёпа тоже пустил мерзкий смешок, но, вспоминая, что я стою прямо тут, замолк, сделав вид, что он не специально. Я злобно посмотрела на новоиспечённого друга. – А ты с кем ходишь? – Тихо спросила я у Стёпы, изображая его самого. Подходя ко мне и спрашивая об этом, он точно посчитал меня хрупкой и нежной девчонкой-плаксой. Возможно, я и являлась таковой, не буду отрицать. Но также одноклассник подумал, что никаких других качеств у меня нет, в чём глубоко ошибся: постоять за себя я как раз-таки умела. А сейчас, когда одноклассник, даже не подумав о моих чувствах, рассмеялся вместе со всеми, я решила показать ему, кто на самом деле плакса. Спрашивая о том, с кем же ходит Стёпа, я сделала его хрупкой и нежной девочкой-плаксой. – А ты, – я обратилась к парню, который издевался над моей фамилией, – имя моё запомни, а не фамилию. Или у тебя памяти не хватает? Схему буллинга придумал и? Всё, у тебя оперативка кончилась? – с наездом спросила я. Этот школьный день уже не оставлял мне ничего хорошего, совсем ничего. Уже было наплевать, что советские школьники пополнят свой словарный запас на пару слов, значение которых узнают лет через двадцать, ну или меньше, если захотят развиваться самостоятельно. Большинство новых одноклассников недобро зыркали на меня своими злыми и красными от ненависти глазами. Стало понятно одно: в коллектив я уже не попаду. – Ну ты и сволочь! Овца! – закричал хулиган, вставая на парту в классе (где учитель благополучно пропадал), чем привлёк внимание всех. Сдерживаться от грубых высказываний уже не получалось от слова совсем. Хотелось придушить этого чёртова клоуна. – Ну чего стоишь как октябрёнок из первого класса, а?! – заверещал одноклассник, разрушая мою нервную систему и умение держать себя в руках напрочь. Перед глазами провокатора пару секунд блистал мой средний палец, от которого глаза обидчика полезли на лоб и чуть не повылетали из орбит. Я стиснула зубы в этот момент до такой степени, что стало больно. Насмешки в мой адрес прекратились. Отлично. «Не могу понять, когда я стала такой невоспитанной», – подумала я, прежде чем схватить свой рюкзак и выбежать из кабинета. – Куда, сука?! Я с тобой ещё не закончил! – заорал противный одноклассник, выбегая вслед за мной. Находиться в этой школе уже было страшно. А ведь ещё главное — гимназия, гимназия. Колония это, а не гимназия. Один лишь факт того, что за мной бежал быдловатый одноклассник, никак не мог скрасить мою жизнь пребывание в этом ужасном месте. На глаза просились слёзы, хотелось сесть прямо на пол, где-нибудь в уголочек, и закричать, да закричать так, чтобы до хрипа: «Мамочка!». Голова от всего этого тоже загудела, а по щекам потекли непрошенные слёзы. Снова захотелось домой, чтобы никогда не возвращаться сюда. Никогда и ни за что. Крики сзади не прекращались, а пульс уже был в ушах, отдаваясь всё громче и громче. Всего здания я не знала, а потому бежала буквально туда, куда глаза глядят. Я уже потеряла надежды на то, что вернусь в квартиру опекунши целая и невредимая. Здание гимназии было просто огромным, а это быдло явно знало его лучше, чем я. Потеряться в какой-то каморке со швабрами я могла проще простого. Впрочем, наткнуться ни на кого, к сожалению, не получалось, а поэтому приходилось бежать со всех ног. – Ай! – Я услышала тихое бормотание, а затем почувствовала, что потеряла опору под ногами. Я расселась на полу вместе с кем-то ещё, судя по вздохам и ахам. Я потёрла ушибленную голову и наконец-то распахнула глаза. Сначала всё расплылось, а потом встало на свои места. Рядом сидела девочка в красном свитере и серой юбке, волосы у неё растрепались, лица не было видно. Я встала и протянула девочке руку. – Прости, пожалуйста, извини, просто тут... – Я растерянно осмотрелась в поисках наглой рожи обидчика. Одноклассника нигде не было, он будто провалился сквозь землю. Девочка подняла на меня взгляд. – Айгуль? – вдруг спросила я, видя серые глаза знакомой. Девушка протянула мне руку и встала. – Привет, – поздоровалась она, – не ушиблась? – Первым делом спросила девушка, чем слегка спугнула меня. В моей школе бы как следует обматерили и убежали, пока никто не видит. Айгуль точно была воспитанная. – Всё хорошо, а ты? Я тебя прямо с ног снесла, – я опустила смущённый взгляд в пол, стыдно перед, конечно, было. – Я в порядке, хорошо, что мы здесь на деревянный пол упали, а не на камень первого этажа, – Айгуль улыбнулась, будто даже и не падала. – А ты чего бегаешь? – спросила она, поправляя свой свитер. – Меня в классе... – Я запнулась, говорить об этом в моём обществе было бы стыдно для самой себя. В моём обществе все сталкивались с такими фразами, как: «Ты виновата сама», «Не надо провоцировать», «В следующий раз ты будешь умней». Все в моём обществе к этой реальной проблеме относились слишком равнодушно, слишком. – Что случилось? Расскажи, – попросила девочка, подходя к перилам и опираясь на них. – А вдруг ты встанешь на их сторону? – Вдруг спросила я, скрещивая руки на груди. – О чём ты? Нет конечно! Расскажи, вдруг я помогу ну или попытаюсь тебе помочь, – голос новой знакомой успокаивал, хоть немного, не то, что противные голоски одноклассников. Они заставляли меня заткнуть уши, Айгуль же хотелось доверить и выложить всё. – Они меня буллят, обижают. Хотя они даже не знают меня, без причины оскорбляют, козлы, – рассказала я, опуская взгляд в пол – видеть никого не хотелось. Айгуль молчала несколько секунд. – Так ты вступи в ВЛКСМ, – посоветовала Айгуль, похлопывая меня по плечу чтобы поддержать. – ВЛКСМ? Это что такое? – Спросила я, замечая огромные глаза Айгуль по пять копеек, видимо сейчас эта шутка актуальнее некуда. – Ты шутишь? – Поинтересовалась она. – Ты и правда не знаешь? – Ошарашенно спросила она, на что я покачала головой: «Не знаю». – Ну ты даешь, – она широко улыбнулась.. – Это центр помощи жертвам школьных обид? – Предположила я, на что девочка рассмеялась. – Да нет же, просто послушай! ВЛКСМ – это молодёжное движение, комсомол, понимаешь? Ну, как пионеры, только от школьных организаций, – объяснила она, а я попыталась запомнить. – Спасибо, а что мне это движение даст? – Спросила я, размышляя об этом. – Ну как что? Поможет потом в училище поступить, работу найти, всякое такое, – пояснила она, а я кивнула. – Ну, я подумаю, спасибо, – поблагодарила я. – А насчёт твоих забияк не волнуйся, их в Комсомоле быстро по струнке выстоят! – Айгуль заулыбалась. – Хорошо, – я кивнула, на душе мне стало намного легче от слов девушки. В конце концов, здесь был Комсомол, который как раз-таки мог мне помочь. – У меня урок, я пойду, – сказала новая знакомая, прощаясь со мной и ускользая куда-то вдаль коридора и хлопая одной из дверей. – Пока, – всё, что успела сказать я, прежде чем подхватить рюкзак и начать спускаться по лестнице. Наверное, убегать с последнего урока было некрасиво и даже некультурно, но ничего поделать с этим чёртовым агрессором я не могла, увы. Найти раздевалку я смогла быстро, как и выход. Только своё пальто я как назло оставила дальше всех, а поэтому пришлось искать его в куче чужих вещей.***
Снег на улице был достаточно мягкий, не настолько липкий, какой был во дворах возле дома Марата. Ветер дул в лицо, но я бы не сказала, что это было ужасно. Дорогу до дома я чудом запомнила, и даже с точностью мысленно несколько раз произнесла про себя свой здешний адрес. Дверь в подъезд была открыта, в квартиру мне пришлось стучать, ибо звонок, кажется, не работал. – Привет, – дверь открыла Люда, вытирая руки полотенцем. – Проходи, уже отучилась что ли? – Спросила она, закрывая за мной дверь и убегая на кухню. – Люда, меня буллят в классе, – сказала я, когда сняла и повесила верхнюю одежду, но не помыв руки, зашла на кухню. – Что делают? – Переспросила она, а я мысленно дала себе по лбу, ведь люди не знали такого слова и ещё не узнают много лет. – Это типа уважают? – предположила она, а я усмехнулась, хоть ситуация и была совсем невесёлая. – Обижают меня, – объяснила я. – Кто?! – воскликнула она, бросая полотенце на стол и выходя в прихожую. Бросилась к телефону, поднимая трубку и прикладывая её к уху. – Как мать зовут? Давай наберём, я поговорю, чтобы отпрыска своего в углу держала! – громко заявила Белова, с беспокойством оглядывая меня. – Я даже не знаю, как его зовут, – вздохнула я. – А как он обижал тогда? Что ты ему сделала? – спросила девушка, опуская телефонную трубку и снова быстро перемещаясь на кухню, начиная мыть посуду. – Он начал над моей фамилией издеваться, козлина, мол: «Лебедь», да «Лебедь», я взяла и фак ему показала, – от последнего Люда вздохнула, роняя тарелку в раковину. Звонкий хлопок раздался во всей квартире, а посуда издала ещё несколько звуков и с лязганьем остановилась. – Боже мой! – воскликнула она, поворачиваясь ко мне. – Что ты сделала? – переспросила она. – Средний палец ему показала, – растерянно произнесла я, понимая, что она в шоке. – Это тебя пацаны Павла научили, да? Говорила ведь, не доведёт до добра эта ОПГ его, особенно в отношении к девушкам! – начала жаловаться Белова, прижимая руки к вискам. – Ну, Паша, получит... – Это не они, – оправдала я новых знакомых, ведь они и правда ничего такого не совершали. – Я сама знаю об этом. И вообще-то я не стала терпеть это и поставила этого индюка на место, я считаю, что правильно поступила, – сказала я, размышляя о правоте Беловой и своей. – Ну можно ведь всё словами решить, ты же не мальчишка, – она покачала головой. – И что? Он словами не понял, на жестовый язык пришлось перейти, – фыркнула я на слова опекунши. – Жестовый язык... – пробормотала она себе под нос мои слова, снова возвращаясь к мытью грязной посуды. – Уроков много задали? – она перевела тему. – Нет, русский и математику, может литературу, я на неё не ходила, – созналась я. – Почему не ходила? – равнодушно спросила Люда, хотя только что взволновано чуть ли не кричала. – Я от этого зас... дурака убегала и поэтому не пошла, – ответила я, хрустя пальцами на руках, чтобы хоть как-то успокоиться. – Я на имя директора напишу, что ты в больницу ходила, что в школе ногу подвернула, ясно? – быстро сообразила Белова, заканчивая мыть посуду. – Ясно, – повторила я. Жить с опекуншей мне нравилось, она не была строгой, спокойно отреагировала на мой прогул урока, да ещё и хотела отмазать меня. – Это получается, что я за справкой в больницу пойду? – Спросила я, вставая со стула. – Ну, сбегаешь. Скажешь мол, так и так, поскользнулась, растянулась, ногу подвернула, на урок не пошла. Если получится, то к знакомой запишу, как раз медсестричкой там работает. Ты карточку свою медицинскую ей на стол положи и скажи, если спросят от кого, мол, от Беловой Люды, ой, Людмилы, ну, разберёшься, – дала наставления женщина, расставляя посуду в шкафчики, висящие над раковиной. – Хорошо, так и скажу, – я закивала головой, хотя она всё равно этого не видела. – Если к моей пойдёшь – Рудакова, Наташка Рудакова, увидишь, – последнее, что сказала Люда, прежде чем я вышла с кухни и закрылась в своей комнате, кидая рюкзак на кровать. – Ну подумаешь, фак показала... Такая реакция, как будто наркотой упоролся... – пробурчала я себе под нос, матеря одноклассника-козла. Кстати говоря о школе, про сварливую Наталию Георгиевну я Люде так и не рассказала. Выглянув в окно, я заметила несколько людей, быстро шагающих в пальто и с дипломатами под мышками. Все они куда-то торопились и явно спешили. Вот у них то точно всё было стабильно. Я вздохнула. Ходить в школу больше не было никакого желания, как и выходить из дома на улицу. Бросив взгляд на часы в комнате (что благополучно не могли повесить на стену, и они спокойно стояли на книжной полке), большая стрелка часов двигалась к двенадцати, а маленькая неспешно передвигалась к трём. Уроки у Марата, наверное, закончились. Я вышла из комнаты, бесшумно шагая по ковру в коридоре. Быстро глянув в комнату Люды (где была прикрыта дверь, но оставалась узкая щель), я заметила лишь маленькую часть от экрана телевизора. Я смогла рассмотреть тень мужчины, а затем и женщины. Белова смотрела какой-то фильм. Я, уже не обращая внимания на телевизор в её комнате, прошла дальше, к трюмо, принялась искать бумажку с номером домашнего друга. Поговорить с ним очень хотелось. – Ответить должен, обещал, – подбодрила я сама себя, прежде чем отыскала записку с его номером домашнего телефона. Слегка разгладив листочек руками, я подошла к стене, где как раз-таки прямо возле трюмо висел телефон. Как только я поднесла к нему руку, то задумалась. Можно ли вообще по нему звонить? А деньги в нём есть или переводить надо? Раньше я бы ни за что и никогда в своей прошлой жизни не задалась этим вопросом. Вроде телефон как телефон. А сейчас? А сейчас непонятно было, куда тыкать, когда отпускать, куда говорить, а куда прикладывать ухо. Да, Советский Союз я, кажется, не пойму никогда. Всё-таки, какие бы ответы на мои вопросы ни были, позвонить мне было нужно, очень. Я подняла трубку, зажимая её между ухом и плечом, поднесла руки к аппарату. Переводя взгляд то на диск набора номера, то на скомканную бумажку с неразборчивыми цифрами, я немного путалась. Ввести первые пару цифр получилось не сразу, в ухе раздавалась противная трель. Примерно через пару попыток я услышала гудки, чему была несказанно рада. Через несколько секунд трубку подняли. – Алло? – на другом конце трубки послышался ответ. На голос Марата это не было похоже. Сердце заколотилось быстро-быстро от страха того, что я могла позвонить какому-нибудь бандиту, который вычислит мой ай-пи-адрес и убьёт. Я быстро сориентировалась и заговорила с собеседником. – Здравствуйте, – голос у меня был немного тихим, но я старалась выровнять его, чтобы собеседник ничего не заподозрил. – Здрасьте, а Вы кому, собственно, звоните? – спросили на другом конце трубки, и меня тут же осенило: Вова! – Вова? – спросила я, дожидаясь ответа. – Да, Вова, а я с кем разговариваю? – голос у Суворова был грубоватым и, не будь я с ним знакома, то подумала бы, что он наверняка грубиян. – А это, – я запнулась, но тут же продолжила, – Ксюша, Ксюша Лебедева, – сказала я, дожидаясь ответа от Володи. Он почему-то тоже замолчал. – Ксюша Лебедева? – задумчиво спросил он, а я всерьёз задумалась тому ли Вове я позвонила. – А, Лебедева! Ты куда пропала, путешественница? – весело спросил он, явно радуясь тому, что говорит со мной. – Да тут, у родственницы живу, – ответила я, называя опекуншу родственницей. Как бы то ни было, раскрывать все карты для всех окружающих я не хотела. Вове необязательно было знать обо всём, что произошло за эти несколько дней. – А у нас Маратик шляется где-то, ты ему чтоль звонила? А номер откуда? – завалил меня вопросами Суворов. – Он и дал номер, он тебе разве не говорил, что я у тёти? – спросила я, переминаясь с ноги на ногу, будто он мог видеть меня. – Лепетал себе под нос какую-то ересь, я даже не понял, если честно, – ответил Вова, посмеиваясь. – У него вроде подружка нарисовалась, так он с ней всё время сейчас трётся, – зачем-то сказал Володя, а у меня от упоминания О «подружке» по телу пробежал ток. – А сейчас не знаешь, где он? – спросила я. Увидеть друга мне хотелось, ибо поделиться проблемами было не с кем. – Не, не знаю, – сказал он, что-то бормоча себе под нос. – С утра понятно, в школу покатил, а сейчас не знаю. Сама то как? – перевёл тему Володя, а я всё не переставала думать о Марате. – Я? Я хорошо, вот в школе новой освоилась, – ответила я, улыбаясь. «Ага, конечно, освоилась, ещё что придумаешь, Волкова?», – сама к себе я обращалась по прежней фамилии. От Лебедевой были одни проблемы. Ксюша Волкова была намного роднее, быть ей мне было гораздо легче. – Понял, тебе тут Диляра привет передаёт, – передал мне Суворов, и я снова улыбнулась. – Ну ей тоже привет, то есть здравствуйте, – поправилась я. – Хорошо, – сказал Вова и что-то сказал Диляре, видимо, всё-таки передал. – Спасибо, что позвонила, набирай нас почаще, договорились? – попросил Володя. – Диляра, кстати, до сих пор тайно думает, что мы вместе, – Вова сказал это полушёпотом, видимо, чтобы Диляра не слышала. – Ты там ничего лишнего не скажи, идёт? – я тихо рассмеялась, чтобы не услышала Люда. Все эти домыслы от Диляры поначалу пугали меня, что она так была уверена в своих соображениях, сейчас даже было как-то приятно. – Конечно, – согласился Вова, – ну ладно, бывай, созвонимся ещё, сестрёнка. Меня окатило приятной волной от этого ласкового и доброго «сестрёнка». Когда называли так, то, значит, любили. Любили искренне и честно. Я расплылась в улыбке. Мне было очень приятно, ведь этот, хоть и малознакомый, человек, но ценил меня. Ценил. – Пока, – прошептала я в трубку, сжимая телефон обеими руками от восторга, что получила от этого короткого диалога. Когда Володя услышал это тихое «пока», то повесил трубку, не сразу, конечно, — он подождал пару секунд, вздохнул, а потом повесил трубку. Я, улыбаясь, тоже положила телефонную трубку. Смысла всего разговора мне не удалось понять даже через два часа после произошедшего диалога. За то время я уже сделала уроки, что задали, хоть и неохотно, но всё же сделала. Всё-таки учиться в школах — это общеобязательность. Кто я такая, чтобы перечить конституции моей страны? И пусть сейчас я находилась в СССР, а не в такой стране, как Российская Федерация, я всё равно считала своим долгом учиться, ведь светлое будущее всё ещё было возможно для меня даже здесь. – Проголодалась? – спросила Люда, скрипя дверью, чем спугнула меня. Я испуганно подскочила на стуле и тут же повернула голову. – Не нужно ко мне подкрадываться, – громче, чем следовало, сказала я. – Нет, а что? Люда усмехнулась, а потом, поправив волосы, сказала. – Тебя тут спрашивают на «погулять», я вот думаю, ты на голодный желудок пойдёшь или тебя в ресторан поведут, или вообще сказать, что тебя дома нет, – рассуждала вслух она. Услышав, что ко мне кто-то пришёл, я сорвалась со стула и, отодвинув Белову с прохода, посмотрела в коридор. Дверь была закрыта, а значит, никто и не приходил. Я вернулась в комнату. – Эй, зачем наврала? – спросила я, садясь за стул. То, что ко мне и правда никто не пришёл, расстроило меня. – Так ты чё, я его в подъезде оставила караулить, не пускать же его в квартиру, – воскликнула она, а мои губы дрогнули в улыбке. «Пришёл всё-таки...» – Подумала я, пытаясь сдержать улыбку. – У него такие ботинки грязные, все мокрые, в снегу, в грязи! Где возился твой ненаглядный, я никак в толк не возьму! Какая ему квартира, пусть лучше подъезд затопит, там такой воздух прокуренный, увлажнит хоть, – пролепетала Белова, проходя в мою комнату и располагаясь на кровати. На слова опекунши я усмехнулась. На Марата это было похоже. Я никак не могла дождаться того, когда увижу его. Не видеть друга пару дней было мучением. Первый день заняла подготовка к школе – Люда таскала меня по всем ателье и магазинам, которые встречались на пути, к слову, магазинов с одеждой здесь было не так уж и много. На второй день, то есть сегодня, я уже пошла в школу. День хоть ещё не закончился, но выдался ужасным. В этот день меня расстраивало всё: одноклассники, еда в столовой, да даже домашнее задание! – Ну так чё? – оторвала меня от размышлений Белова. – Гулять идёшь? – Иду, – я закивала головой. – Переоденься тогда хоть, – улыбнулась она, выходя из комнаты. – Но хулигана твоего я в квартиру не пущу, замарает коврик новый. Его мне между прочим Павел подарил! – С гордостью сказала Люда, вставая с моей кровати и покидая комнату. – Я ему скажу, что ты сейчас выйдешь, – предупредила она и закрыла за собой дверь. Я подошла к шкафу. Там висела моя одежда. Кстати, говоря об одежде, на днях Люда купила мне тёплые штаны и кофточку, шарфик и шапку, жалуясь на то, почему у меня не было тёплых вещей и что меня наверняка обокрали в поезде. Через пару минут я, довольная своим внешним видом, крутилась у зеркала. После я вышла и сразу побежала надевать пальто и кроссовки. На шею я повязала новый шарф, а на голове уже была шапка.. – Пока, – сказала я, видя одобрительный кивок Люды, которая собралась кому-то звонить. Я вышла в подъезд. Возле лестницы ошивался Марат в шапке-петушке. Уши были наголе, а куртка по прежнему не застёгнута, торчала олимпийка, которую друг тоже не застегнул, а под всеми слоями одежды была белая школьная рубашка. Суворов стоял спиной к перилам и, обхватив руками поручень, наклонялся вперёд, не замечая меня. – Привет, – я шагнула ближе в нему. – О, привет, – поздоровался он, вставая по стойке смирно. Я расплылась в улыбке, видя Марата, весь негатив, которым меня щедро одарили в школе, ушёл, полностью и без остатка.***
– Во пидоры в твоей гимназии! – возмущённо воскликнул друг, пиная ни в чём не виновного снеговика, что слепили местные дети. Я сделала вид, что не заметила его жеста. Спорить и упрекать друга я не хотела. Он, судя по настроению, тоже был чем-то недоволен, к тому же я загрузила его своими проблемами в школе. Дура. – Да, говнюки, – согласилась я, продолжая двигаться по тротуару медленным шагом. – А ты как? Что нового? – кроме как задать эти простые вопросы меня больше ни на что не хватило. – Как, как? Жопой об косяк, бесят все. Мать с утра прессовала, мол, чё не учишься нихрена? Вовка за ней следом, мол, чё за хрень, Маратка? Как за гаражами шляться, так ты первый, а как инглиш учить, его нет. Вообще все: «Инглиш, инглиш», нахрен мне этот инглиш? Я, может, в космос полечу? Они мне про этот инглиш всё, можно подумать, дел своих нет, как только на мозги мне капать, – пожаловался он, пиная снежные комки, которые попадались по дороге. – Я, кстати, как с этим Пальто-то познакомился, я рассказывал? – спросил он, опуская руки в карманы. – Нет, не рассказывал, – я покачала головой. – Так вот, приходит Габдулловна, Флюра Габдулловна – училка моя, говорит, мол, вот Андрюша, золото, а не мальчик, одна голова – хорошо, а две лучше, вся херня. Ну и заставила его со мной инглиш учить, – рассказал парень, подходя к зданию и кивая на вывеску. – Комиссионка, помнишь? – Он улыбнулся, напоминая тот день, когда мы и в кино ходили, и в комиссионке руки грели. – Помню, – ответила я, тоже заходя по навес, где стоял друг. Сюда не падал снег, да и от здания исходило какое-то ничтожное тепло, ведь прямо здесь, за стеной, как объяснил Марат, находились все трубы с отоплением. Друг порылся в карманах куртки и достал пачку сигарет, привычных «Стюардесса» я уже не заметила, пачка была с другим названием — «Родопи». Марат закурил, тут же выдыхая кольца дыма. – Новые? – спросила я, имея ввиду сигареты, которые Суворов спрятал в карман куртки. – Но, – кивнул он, – болгарские, щас многие пацаны на таких. Мне, если честно, не особо нравится, – признался он, затягиваясь сигаретой. Марат выглядел уставшим, недовольным, измотанным. Если честно, я не особо понимала, в чём смысл курения. Чтобы снять стресс? Неужели в этом времени, да и вообще в любом другом, люди не могут найти утешения в других вещах? В таких, которые не приносят вред. Я подняла глаза на лицо друга, недовольное, даже между бровей складки появляются от того, что хмурится. – А зачем курить тогда? Возьми да брось, – сказала я то, что его наверняка разозлило. – Думай, чё говоришь, – огрызнулся друг, а я стушевалась, видимо, задела его. – Все курят, разве не знаешь? Ой, чё я с тобой разговариваю, ты ж девчонка, тебе не понять, – отмахнулся Суворов, снова затягиваясь. В ответ на его заявление я замолчала и демонстративно отвернулась, не мешая ему заниматься этаким «крутым делом, которым занимаются все». «Ну и пусть курит свою парашу, больно надо, – успокаивала я саму себя такими мыслями. – Захочет – бросит, не моя проблема». – Ну и чё ты квасишься, а? Не знаешь меня, что ли? Я возьму да ляпну, не подумав, – затараторил друг, хлопая меня по плечу. – Ты замёрзла? – вдруг спросил он, а я, повернувшись к нему лицом, заметила его обмороженные и обветренные на морозе руки. Не дожидаясь моего ответа, он сказал: – Ну ты как хочешь, я в комиссионку, я замёрз. Всё также не дожидаясь меня, он быстро юркнул в здание как раз в тот момент, когда оттуда выходила женщина. Мне пришлось идти внутрь следом. – Ты почему варежки не носишь с собой? – спросила я, когда подошла к батарее, где стоял Суворов. – Какие варежки? Может, мне ещё подштанники надеть? Ну ты меня не смеши, не буду я позориться, – покачал он головой. – Я ж не девчонка. Это меня крайне возмутило. – Почему, если быть тепло одетым, то сразу "девчонка"? А вот в на… – я не успела договорить, как Марат встал слишком близко ко мне, прижимая к и без того горячей батарее. Сказать, что я испугалась, — ничего не сказать. – Да-да, ну Валера шутить умеет, ты не подумай, но он такой шутник, – стал нести полный бред друг про Валеру, который, как я была уверена, точно ни к чему такому причастен не был. Недоумение в моих глазах он увидел быстро и подмигнул, мимолётно, но заметно для меня. Ловко схватив меня за рукав пальто, он быстро вывел меня на улицу, рассказывая какой-то бред про того же Валеру. – Эй, ты чего творишь? – спросила я, выдёргивая собственную руку из его хоть и детской, но крепкой хватки. – Это ты чего творишь? – заявил парень, осматриваясь вокруг. – Ты думала, что я не заметил? Ты начала про своё будущее трещать, забыла, что об этом только я знаю? Эта тётка так пялилась, вдруг подумает, что мы наркоманы? Не знаю, как ты, я в обезьянник не хочу. – Я же ничего толком не сказала, – возразила я. – Всего лишь какое-то «а вот в нашем», а ты уже бычишься, – растолковала я, тоже осматривая улицу. Людей было немало, машин тоже, все опять куда-то торопились. Будто дел других нет. Я заметила, что все люди в Союзе вечно куда-нибудь да торопятся. Кто – на работу, кто – в гости к подруге, кто – на почту, чтобы отправить подарок любимой бабуле... Даже с плацкарта меня согнали как ненормальную. – Я бычусь?! – воскликнул Марат, отчего некоторые прохожие начали оглядываться на нас. Я дёрнула его за плечо. – Успокойся. – Постой-постой, это я бычусь?! – ещё раз громко спросил он, внушая страх к своей казалось бы детской персоне. – О, ну чего же ты? «Не подумав»? Это то же самое, что и «я специально, но сделаю вид, что это не так»?! – Он достал пачку сигарет, вынимая одну и зажимая её меж губ, поджёг, начиная затягиваться и выпускать дым. Я закатила глаза. Суворов сам не замечал, как загорался, точно так же, как спичка, которую он бросил в снег. Также быстро стоит один раз чиркнуть — и готово. Если честно, то меня жутко бесило такое отношение к себе. Стоит сказать что-то не то — что вполне может случиться с каждым и по чистой случайности, — как уже не удастся избежать конфликта никаким способом. Хочешь не хочешь — этот человек будет идти до последнего, пока не убедится в своей правоте, даже если весы правосудия склонятся не в его сторону. Я топталась на месте, не решаясь заговорить с ним первая. Вообще, я не слишком-то конфликтный человек. Просто сегодняшний день идёт наперекосяк. В моей прежней школе иногда случались конфликты, в которых я как раз-таки участвовала, только не как инициатор, к сожалению или к счастью. С такими, как Суворов, я поняла, что если хочешь сохранить хорошие отношения между вами, то нужно просто перевести тему на то, что объединяет вас. Либо я начну разговор, либо этого разговора не случится никогда. – Как Вова? – Он прав был. Мы с Маратом начали говорить одновременно. Я обернулась к нему, а он бросил на меня взгляд исподлобья. – Кто был прав? – спросила я, продолжая сверлить взглядом друга. Он опустил взгляд на свои ноги и стоял, как нашкодивший котёнок, хотя минуту назад был готов рвать и метать. – Никто, – отрезал он, начиная путь по дороге вперед, я пошла следом. – Нет уж, если начал, то договаривай, – потребовала я, ведь любопытство брало надо мной верх. – Я передумал и больше так не считаю, – пробурчал Марат и демонстративно задрал голову вверх, показывая, что более разговаривать со мной не намерен. – Больно надо, – фыркнула я, продолжая идти. Сегодня Суворов был слишком раздражительным, что крайне бесило меня. – У тебя что-то случилось? – спросила я, пытаясь коснуться его плеча, но он отшатнулся в сторону, давая понять, что не хочет этого. – Ничё у меня не случилось, – отрезал он грубо ия насупившись, прибавил шаг, что я еле поспевала за ним. Я отказалась от перспективы поговорить с ним, а потому остановилась и задрала голову вверх, ощущая, как мелкие снежинки падают и тают на моих щеках. Мороз щипал лицом, а Марат, пройдя несколько шагов обернулся и тоже встал как вкопанный, отказываясь идти дальше. У меня слезились глаза от ветра, но я продолжила так стоять. В моём времени, если встанешь так, то непременно увидишь самолёт, или же, если находишься в центре города, то крыши высотных зданий, провода, сидящих на них птиц. В Союзе такого не было. – Ну и чё ты встала? – спросил Суворов, подходя ко мне и тормоша за локоть. – Ты только что отказался говорить со мной, а я отказываюсь идти с тобой, – заявила я, чувствуя себя последним манипулятором. – Я ведь здесь караулить буду, пошли, замёрзнешь, мне потом от Кащея влетит по самое не хочу, – затараторил он, пытаясь сдвинуть меня с места. От Кащея ему влетит, как же. Павел ведь спит и видит, как бы накостылять этому негоднику и хулигану за то, что я обветрила руки. – Не влетит, – пообещала я, переводя взгляд на Суворова. Он был чем-то взволнован. Настроение друга мне сегодня было непонятно. Всегда он был жизнерадостным, а сейчас... Сейчас он больше был похож на овощ из морозилки. Вроде такой же свежий, даже со льдом, но это не изменяет того факта, что он овощ. – И чё ты такая упёртая? – спросил Марат, опуская руки в карманы куртки и вздыхая. – Я упёртая? – я чуть не задохнулась от возмущения. – Я что-ли хожу весь день, как баран, нервничаю и кидаюсь на всех вокруг? – спросила я, не отдавая себе отчёт в том, что сама не лучше, чем Суворов. Он замолчал, стиснул зубы. Молчание повисло в воздухе. И что же теперь сказать? Конфликт не исчерпан. Лишиться общения с Маратом я точно не могла. – Пойдём ко мне? – начала я. – Люда наверное с Павлом, – продолжила я, переминаясь с ноги на ногу. Как бы сложно это ни было, но признавать свою вину в нашей словесной перепалке я не хотела, это было трудно, но необходимо. Вообще, общаться с Суворовым было сложно. Найти общий язык – запросто, но вот продолжать общение без каких-либо язвенных заявлений в адреса друг друга – сложновато, да я бы даже сказала невозможно. В этом был весь Марат. Когда он думал над моим предложением, меня резко толкнули в плечо. Я повернула голову в сторону негодяя, который даже не извинился. Ему что, дороги мало? – Эу, чушпан! – Крикнул ему вслед Марат, когда я даже не успела среагировать. – Чё творишь, чертила? Парень обернулся и подошёл к Марату, смотря на меня, он ухмыльнулся. В нём я узнала того самого мастера буллинга из моей школы. – Лебедь, а чё ж ты по городу одна ходишь то, а? – обратился ко мне парень, уже не обращая внимания на Суворова. Он шагнул ко мне, а я сделала шаг назад. – С чего ты взял, что одна? – холодно спросила я, хотя сердце в пятки ушло. Шкаф одноклассник явно превышал мои физические способности. Я его боялась. Сейчас, когда адреналин не кипел в крови, было действительно страшно. – А чё, этот что ли? – он кивнул на Марата, который хоть и был ниже моего обидчика, я была уверена, что он защитит меня если понадобится. Или просто успокаивала себя этим, тешила надеждами. – Гномика себе нашла? – всё также спрашивал придурковатый одноклассник, шагая вперёд, в то время как я пятилась назад. Сердце снова билось где-то в горле и со звонким гулом отдавалось в ушах, руки дрожали. Не от холода, от страха. Не знаю, чего я боялась. Оскорблений? Не думаю. Тогда в чём заключался секрет того, что я тряслась как осиновый лист, когда одноклассник был всё ближе? В моей прежней школе сказали бы что-то вроде: «Заигрывает» или «смотри, какой хороший мальчик, чувства проявляет». На такое все девчонки обычно фыркали, а потом смеялись со своими подружками. У меня не было возможности фыркнуть и поменяться с подружками. Единственный, кто сейчас мог мне помочь, это Марат. Если быть честно, я не понимала, почему он стоял. Стоял как истукан. Так и хотелось завопить во всё горло: «Помоги!». Но Суворов стоял, не двигаясь. Неужели я так сильно его обидела? Он смотрел на меня, сжав руки в кулаки. Как назло, все люди, что шли по улице, вмиг пропали, никто не хотел помочь. – Он не гномик, – тихо, но более чем уверенно произнесла я, отвечая на колкость одноклассника. – Да ты что, – ухмыляясь, проговорил он. На секунду отвлекаясь от лица одноклассника, я скользнула взглядом по Марату. Он начал что-то показывать мне на пальцах, жестами. Сначала он сделал движение, мол, подойди сюда, как обычно подзывают собак на улице – вытянув руки вперёд, ладонями кверху и слегка сгибая пальцы на себя. Затем он показал что-то вроде разворота, а потом замахнулся на воздух, якобы нанося удар. Пазл в моей голове начал складываться. Стоило мне хоть немного понять его план, как он накинул капюшон своей куртки на голову, и, сгорбив спину, прошёл мимо нас с одноклассником, делая вид, будто он случайный прохожий. Я растерялась. Мой обидчик, видя Суворова, лишь фыркнул, видимо даже не понимая, что он и есть тот самый гномик. – Даже не попросишь помощи? – спросил одноклассник, взглядом указывая на спину моего друга, верно двигающего в противоположную сторону. Я решила взять контроль над ситуацией на себя. В моей голове всё никак не укладывалось. Суворов не мог бросить меня. Никак не мог. Это я знала точно. Каким бы упёртым ни был Марат, как бы ни злился и ни был раздражён, он бы не бросил меня, я была в этом уверена. Когда в его дворе избивали чушпана, я побежала геройствовать, он был против, но, в конце концов, несмотря на то, что может получить, пошёл и вписался, притворяясь дежурным милиционером. – Погулять хочешь? – вдруг спросила я, совершенно не полагаясь на здравую часть своего серого вещества в черепной коробке. – Погулять? С лебедями я ещё не гулял, – хитро улыбаясь, сказал одноклассник, но быстро подхватил меня под руку, начиная идти по дороге туда, где раньше стоял Марат. – Знаешь, я думал, ты никогда не предложишь, – расплываясь в хищной улыбке, проговорил он. – Перестань меня так называть, – прошипела я, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от бешенства, которое испытывала. – Нет, – съязвил он, а я, выдернув свою руку из его, выскочила вперёд и теперь шагала спиной вперёд. – Не расшибись, скользко, – сказал одноклассник, чем начал раздражать меня ещё сильнее. Взглянув за спину обидчика, я увидела Суворова, который быстрым шагом шёл за нами и пытался догнать. – Стой, – я остановила своего обидчика, не давая ему пройти дальше. – А ты анекдот про лягушек знаешь? – вдруг сказала я, одновременно с этим поглядывая за его спину. Марат всё также быстро двигался к нам, вскоре он остановился примерно в паре метров от спины моего нового одноклассника. Я перевела взгляд на хулигана. – Не, не знаю, расскажи, – попросил одноклассник. Понятное дело, что никакого анекдота я не знала и никогда в жизни не слышала. Вообще, я очень скептически относилась к анекдотам. В чём был их смысл? В том, что шутка не смешная, но все смеются? Пока я пыталась придумать хоть что-то стоящее, чтобы выиграть время для Марата, одноклассник шагнул чуть ближе ко мне, от чего я оторопела. – Ты чего? – спросила я, делая шаг назад, снова. – А ты чего? – поинтересовался он, опуская руки в карманы куртки. В этот момент Суворов, стоящий за спиной моего одноклассника кивнул, а я вцепилась в руки парня и, что есть силы потянула в сторону, заставляя его повернуться. Он не успел произнести ни слова, как я испуганно отпрыгнула, бросая его руки, а Марат со всей дури врезал моему однокласснику. Парень пошатнулся и схватился руками за лицо, закрывая его. Он присел, прижимая руки к лицу и что-то неразборчиво пробормотал. На секунду я даже очень пожалела о том, что согласилась на эту авантюру Адидаса младшего, но, не успела я опомниться, как он крепко сжал мою ладонь и побежал по скользкой дороге, подальше от этого места. – Ты не сказала, что этот пидор двухметровый! – возмутился друг, всё также не отпуская мою руку. Мы бежали очень быстро, так, что ноги переплетались друг с другом, скользкая дорога усложняла нам задачу. – Я не думала, что это имеет значение! – выкрикнула я, пытаясь получше зацепиться за него, когда подошва кроссовок окончательно подводила меня. Я чувствовала, как ноги начинают ныть от этой беготни, хотя мы преодолели не такое уж и большое расстояние. – А мы куда вообще? – запыхавшись, спрашивала я, смотря то под ноги, то на Марата. – Ща по бырому в автобус и домой, к нам поедем, там Вовка наверное, – ответил парень, притормаживая на дороге, отчего я с силой врезалась в него, не успевая остановиться. Мы оба упали. Вокруг нас столпились люди, которые ждали свой автобус. – Батюшки! Наверное кости все себе переломали! – восклицали пожилые бабушки, прикрывая рты руками в тёплых варежках. – Ты как? – спросил друг, поднимая меня с дороги и отряхая моё пальто от снега. – Нормально, а ты? – произнесла я, оглядываясь назад. Злосчастного одноклассника не было видно, чему я порадовалась. – Во, наш, – пробурчал Марат, заскакивая в автобус и затягивая меня за собой. – У тебя мелочь есть?***
В квартире Суворовых пахло чаем. Как только Марат открыл дверь и впустил меня в квартиру, в коридоре я увидела Суворова старшего. Вова подошёл к телефону, а только потом заметил нас. Взгляд у него был задумчивый. – Привет, – поздоровался он со мной, улыбаясь, а затем перевёл взгляд на Марата. – А ты где шляешься, школота? – спросил он. – Твоя мать чуть с ума не сошла, – произнёс он, сводя брови к переносице и отворачиваясь к телефону. Я даже не успела ничего сообразить, как Адидас младший уже снял куртку и разулся, он ждал меня. – Быстрее давай, снимай пальто, чё как неродная? Стоит ещё на проходе, – начал сетовать Суворов. Я тоже сняла кроссовки, быстро вешая пальто на чёрный крючок, затем последовала за Маратом в комнату. Он прикрыл белую дверь и с разбегу плюхнулся на свою скрипящую кровать. – Сломаешь, – предупредила я, оглядывая его комнату так, будто в первый раз. – Не сломаю, – смело заявил парень, – падай, – он похлопал ладонью по своему покрывалу, и я тут же присела рядом. – Из какой группировки этот, как его? – спросил Суворов, а я сразу подумала про того чёрта из школы. – Я даже не знаю как его зовут, – пожаловалась я, разглядывая рабочий стол друга, стоящий напротив его кровати. – Какая разница? Лишь бы мне не влетело, а то старший фанеру пробьёт, хер чё сделаешь, – рассказал парень о последствиях. – А он ваще мотается? – спросил группировщик, – а то мало ли, чушпану накостылял, – Марат сложил руки под головой и уставился в потолок. – Действительно, – согласилась я, – тогда вообще пустяк? – Тогда да, херня, – тут же ответил друг и перевёл настороженный взгляд на дверь, через которую, вероятно, был слышен наш разговор. – Метнись? – попросил Суворов, а я уставилась на него с удивлёнными глазами. – А, бля... – Он тут же подскочил сам и плотно закрыл дверь, дабы лишние уши – в лице Вовы или, что хуже, Диляры – ни в коем случае не услышали наши диалоги. Я снова осмотрела комнату в которой жил Суворов младший и, судя по стоящей в углу комнаты кровати, Володя. Марат снова сел на кровать, поджимая под себя ноги и скрещивая их, я села также. Я бросила на него внимательный взгляд. Мне хотелось с ним поговорить. Я хотела всё-таки спросить у него, что это – наше общение? Это дружба, или же Адидасу снова всего лишь жаль меня? Без ответа на эти вопросы я сегодня не могла покинуть квартиру Суворовых. Вообще, значила ли дружба что-то лично для Марата? С какой целью он защищал меня сегодня? В моей голове было немыслимое количество вопросов. – Чё? – спросил он, замечая мой взгляд, но смотря на меня с теплотой, – Спросить чё-то хочешь? – поинтересовался он. – Марат, а ты мне друг? – спросила я, с секунду колеблясь. Парень искоса взглянул на меня. Неужели я снова сказала что-то не то? – Чё за вопросы? – возмутился он, слегка наклоняясь вперёд. – Просто скажи, да-нет? – попросила я, умоляюще разглядывая его недовольную физиономию. – Ну сама посуди, какой из тебя друг? – заговорил группировщик, а я нахмурилась. – Вот Пальто мне друг, вот Турбо мне друг, а ты? – он махнул рукой. – Вот какой из тебя друг? Ты же девчонка, – он откинулся на спинку кровати, касаясь затылком стены. Девчонка... Я посмотрела на него. Глаза, ранее излучающие солнечное тепло, уже не казались такими солнечными. Как бы грустно мне ни было это признавать, но другом меня, кажется, здесь не считал никто от слова совсем. – Снова жалко? – спросила я, отводя взгляд, чтобы не добить себя ещё сильнее. – Тебе снова просто жалко? Как же мне хотелось услышать всего лишь несколько слов. «Нет, не жалко, ты правда для меня настоящий друг». Но Марат не скажет это, похоже, уже никогда. Почти неделю, что я провела здесь, я также и провела с ним, не считая пары дней подготовки к школе. За это время я сильно привязалась к нему, так, что было не оттащить. Я очень часто думала о Суворове, а он? А он думал? Я скучала по нему, а он? А он скучал? Сердце болезненно трепетало внутри, не так, когда слышишь слова о любви, а так, когда понимаешь, что всё очень плохо. От осознания того, что я и правда просто, как сказал Адидас-младший, «девчонка», становилось невыносимо тоскливо. Не друг, не знакомая, не Кощеева – как многие из универсама стали называть меня, – а просто девчонка. А что же тогда может девчонка? Неужели я и правда не могу ничего сделать? Неужели я правда всего лишь девчонка? Хрупкая, трусливая, которая начинает реветь после каждой кочки на своём пути? Неужели я просто «Лебедь», как стали называть меня в школе? Неужели я... – Чё сразу жалко то? – буркнул Суворов, а я не смогла отвести взгляд от пола, чтобы не разреветься на месте из-за такого пустяка. А пустяка ли? Дверь в комнату распахнулась, и влетел Володя, будто обрывая нашу нить разговора, которую мы итак почти потеряли. – Кого жалеем, школота? – он сел на стул Марата, ставя его возле кровати, где уже расположились мы с младшим. – Если вы про снегирей, то Диляра давно меня заставила кормушку повесить, так что чё носы повесили оба? Умер кто? – предположил парень, а я прикусила губу. Марат злобно зыркнул на брата. – Вовка ну чё ты припёрся? Надоело ухо к двери прикладывать, решил культурно подслушивать? – рассердился Суворов младший, сжимая руки в кулаки. – Чё? Ты идиот? – возмутился старший, а я скользнула взглядом по лицу Вовы. – Я чё пришёл то? А, сегодня сходняк в ДК намечается, вы как? – предложил парень, улыбаясь. – Я прошлый дискач из-за этой нехочухи пропустил, сегодня точно пойду, – расплылся в улыбке Марат. – Только без тебя, – он перевёл взгляд на меня, а я погрустнела. – Это ещё чё такое? – спросил Адидас, уже с серьёзным лицом оглядывая нас как нашкодивших котят. – Чё за выкидоны, Маратик? – поинтересовался усатый. – Эта знаешь, что выкинула? – Суворов подсел ближе к брату и наклонился, принялся заговорщически шептать. – Спрашивает, мол: «Ты мне друг?», ну я и ответил, мол: «Нихера». После его слов мне захотелось встать и уйти. Останавливал какой-то странный взгляд Вовы, направленный то на меня, успокаивая, то на Адидаса младшего – с угрозой. После сказанных Маратом слов его образ идеального джентльмена, сложившийся в моей голове, с треском сломался. Ранее казавшийся героем Суворов стал каким-то чушпаном, кого самолично презирал. – Не, ну ты дебил, а? – громко воскликнул Володя, хлопая ладонями по своим коленям. – Если не друг, то кто она тебе, а, блять? – быстро мазнув своим взглядом по мне, он прочистил горло, якобы извиняясь за ранее произнесённый мат. – Как я поняла, в пацанском кодексе было что-то вроде: «Ну не при девушке же», – он продолжил. – Кто нам с матерью твоей каждый вечер по часу галдит о ней без умолку, а? – пристыдил он Суворова-младшего, заставляя его повесить голову вниз. – Шпана, – Володя отвесил младшему брату подзатыльник и, поворачиваясь ко мне, подмигнул. – Не обижайся, много ль он понимает? А ты, – он обратился к группировщику, – за языком следи, или чё, зубы лишние? – Я так-то гаду одному сегодня накостылял, он нашу доставал! – возразил Марат, разводя руки в разные стороны. – Чё ещё за гад? Чей? – строго спросил Володя, поглядывая на меня. – Я не знаю, – сразу ответила я. Имени я и правда не знала, что уж говорить о его группировке. – Ага, не знает она, до Кащея слухи дойдут, сразу узнаешь, – пригрозил Володя, приглаживая пальцами усы. – Маратик, сам то с кем идти собрался в ДК? – спросил он у младшего брата. – А у меня с Айгулей договор, – улыбнулся Марат, а я наконец сообразила. «Он с нашей восьмиклассницей ходит», «Я – Айгуль», «Ты из какого класса? Я из восьмого». Все эти фразы облегчали мою задачу. Так вот кто был подружкой Суворова-младшего. Айгуль. – С Айгулей у него договор, а Ксюша с кем? – поинтересовался Вова, скрещивая руки на груди. – Ты думаешь ей хочется под "Ласковый май" с каким-нибудь Иванушкой отплясывать? Думаешь, ей приятно будет, если ты её на какого-нибудь чушпана повесишь? – спрашивал Адидас, а я всё больше и больше думала о том, почему же его так волнует каково будет мне. – Вов, так там же только несколько группировок будет, чушпанов не пускают, – уточнил парень, на что получил грозный взгляд. – Я тебе не такой вопрос задал. Я тебя спрашиваю, думаешь, она, – он указал пальцем на меня, – захочет с кем-то кроме тебя там шляться? Она же никого не знает толком. Или ты её на Турбо повесишь, а? Он хоть и без девчонки, но я бы на твоём месте доверять такому не спешил, – громко заявил старший, на что младший опустил голову. Я решила вмешаться. – Не нужно спорить. Я пойду одна, зачем мне Марат, если он не хочет? Нормально всё будет, – пообещала я. – Уверена? – спросил Володя, а я уверенно кивнула. – Уверена, – я улыбнулась и, слезая с кровати, юркнула в прихожую, снимая пальто с вешалки. – Меня Павел привезёт. Во сколько начало? – спросила я, надевая шапку. Я была уверена в том, что Люда не откажет мне в удовольствии ехать на машине, ибо Павел не сможет отказать в этом ей. Поездка была мне обеспечена. – В семь, а ты домой уже? – Адидас-младший выскочил в коридор, опираясь плечом о стену. – Ну а что мне тут делать? Тебе за Айгуль идти надо, а Вова... А Вове некогда тут со мной возиться, – быстро отмахнулась я, завязывая кроссовки. – Тебя проводить? – предложил Марат, поспешно снимая куртку с крючка и надевая на себя. – Не надо, не маленькая, Вова, пока! – Я улыбнулась и вышла в подъезд, оставляя парней в квартире одних.***
– Ты скоро? – спросила Люда, сжимая телефонную трубку в руках. Она говорила с Кащеем по телефону, в то время как я искала в её шкафу подходящую ведь для сходняка в ДК. Белова любезно согласилась отдать мне свои вещи насовсем, ведь сейчас они ей были не нужны. На её полках я нашла несколько ветровок и юбок, даже колготки, синие. С волосами я приняла решение ничего не делать, так как времени оставалось не слишком много. Люда болтала по телефону с Пашей, каждую секунду хихикая над тем, что он говорил. – Ну хорошо, хорошо, да, через полчаса, хорошо, – Белова улыбнулась и повесила трубку, поворачиваясь ко мне. – Через полчаса Павел приедет, – сказала она, подходя ко мне. – Что выбрала? – спросила женщина, поднимая в руках свою розовую водолазку. – Вот это, – я указала на фиолетовую ветровку, синюю юбку и свою белую футболку, которую взяла ранее. – Не скучно? Чем парней цеплять будешь? – спросила она, оценивающим взглядом осматривая мой выбор. – Тут одними ногами не отделаешься! – она хихикнула. – Причём тут ноги? – заинтересованно спросила я. – Да и зачем мне парней цеплять? У меня итак целый "Универсам"... – пошутила я, надевая на себя белую футболку и ветровку сверху. – Ох, у неё уже, оказывается, группировка под боком, – улыбнулась девушка, осматривая меня в новом образе. – То, что надо, – похвалила она меня, а я кивнула. – Кушать будешь? – спросила она. – Не голодом же на танцы идти! – Нет, не буду, не хочу, – ответила я, поправляя волосы на голове. У всех девчонок в этом времени наверное на волосах начёс или афро кудри. Я не хотела себе шевелюру больше, чем моя собственная голова, поэтому оставила просто распущенные волосы. Моя одежда, судя по фильмам из моего времени, ничем не отличалась от нарядов здешних девчонок. Всё-таки в шкафу лежало, настоящее. Когда я закончила одеваться, то быстро накрасила ресницы тушью, что мне одолжила Люда, потом я подошла к своему окну в комнате. Шторы из прозрачного тюля мешались мне, поэтому я отодвинула их в сторону, глянула в окно. По дороге шли два человека. Один был в голубой куртке и без шапки, а второй был одет в пальто и светлые сапожки на молнии. Марата и Айгуль я узнала сразу. Сказать, что мне было обидно – ничего не сказать. Вообще мне было непонятно зачем я иду на этот чёртовый сходняк, если там всё равно будет Марат, а я всё равно буду одна. Рассматривая идущую пару людей, я не сразу заметила, что во дворе остановилась машина, по всему двору раздался громкий гудок. Спустя пару минут из автомобиля вышел Кащей, поправляя свою шапку и плащ. Он осмотрелся, свистнул каким-то парням, которые ковырялись возле чьей-то машины. Позже мужчина закурил, сделал несколько затяжек и, выбросив окурок в сугроб со снегом, зашёл в наш подъезд. Я продолжила смотреть в окно. Суворов с моей новой знакомой уже ушли, видимо, не хотели опаздывать. Я вздохнула. – Ксюша, там уже Павел ждёт! – крикнула Белова с кухни, а мне пришлось выйти из комнаты. – Ну где ты ходишь? Он пришёл, – сказала опекунша, открывая сказочному дверь в квартиру и впуская его. – А ты где был? Как оборванец какой-то! – воскликнула она, хватая его за руку и рассматривая его рукав, который был чем-то запачкан. – Ну, Люся, Люся, – мужчина успокоил её и очень быстро спрятал руку за спину, отгоняя от себя Люду. – Здрасьте, – он кивнул мне, и, быстро разувшись, пошёл в ванную, видимо чтобы помыть руки. – Шлялся где-то со своими зэками опять, – пожаловалась Белова и, быстро посмотревшись на себя в зеркало, подала мне пальто. – Одеваешься? А то он ждать не станет, один уедет. – Одеваюсь, одеваюсь, – отозвалась я, принимая пальто и натягивая его на себя, затем и надевая кроссовки. – Когда медляк включат, самого красивого выбирай, поняла? Ты на него посмотри, он сам подойдёт, если не тормоз, – дала мне наставления Люда. – А если тормоз? – Спросила я, завязывая шнурки на кроссовках и вставая в полный рост. – Если тормоз? – растерялась девушка, но тут же сориентировалась и продолжила, – тогда на другого смотри, все точно тормозить не будут. – А если будут? – не унималась я. – Давай тут без всяких "если", ещё раз услышу, вообще никуда не пойдёшь! – постаралась проговорить опекунша с серьёзным лицом, но её выдала еле заметная улыбка. – Ух, ну и строгая у тебя мамка! – заметил Паша, выходя из ванной и вытирая руки об свою кофту, за что получил грозный взгляд от Люды. «Мамка...», – пронеслось у меня в голове. – Всё, давайте, идите-идите! – затараторила девушка, толкая нас обоих к выходу. – Ой, ключи! Точно, вот, ключи тебе сделала, ходила сегодня, – она вложила мне в руку небольшую связку ключей, как я поняла, первый ключ там был от тяжёлой входной двери из подъезда, а второй был от самой квартиры. Я сжала ключи в руке и благодарно кивнула ей. – Пока, – сказала я, а потом мы вышли в подъезд, дружно считая с Павлом ступени на лестнице своими подошвами.***
Когда Павел пообещал, что мы быстро заскочим к его знакомому, я и правда надеялась, что это произойдёт быстро. Он остановил машину возле одного из многоквартирных домов чужого района, а я как назло осталась сидеть в машине одна. В течение всего проведённого в автомобиле времени, на улице начало темнеть. Из-за того, что мотор машины давно перестал работать, через стекло окна я почувствовала тянущийся холодок. Ожидание стало ещё хуже. Через чёртовых десять, а быть может, даже пятнадцать минут, из подъезда вышел довольный Кащей и залез в машину, заводя мотор. – Не замёрзла, красота? – спросил он, улыбаясь, на что я отрицательно покачала головой, хотя мои руки знатно подрагивали. От этого пробирающего до костей "красота" мне становилось очень не по себе. Слышать это от Марата мне пришлось немало в день нашей первой встречи, но вот от Павла мне слышать это не хотелось. Быть может, он просто хотел расположить меня к себе или, хотя бы нормально поговорить, но я была уверена, что для этого могут найтись и другие способы. – Сейчас машину прогреем и поедем, – пообещал мужчина, откидываясь на сидение. – Ага, – я кивнула. Сейчас было бы очень кстати посидеть в телефоне, например, полистать какие-нибудь видео из пабликов. Жаль, что такой возможности у меня не было. Чем вообще здесь люди занимались тогда? Кроссворды разгадывали и правда книжки читали? От мыслей меня оторвал голос Кащея. – Поедем через дорогу, по которой автобусы ходят, там можно и в школу ездить, если лень, – сказал Павел, заворачивая на тёмную дорогу, освещённую лишь тусклыми фонарями. Ещё несколько минут мы ехали по пустой дороге, пока Павел не остановился. – Опа... – Растерянно произнёс он, выходя из машины. Я, почувствовав тревогу, тоже выскочила из машины следом за Кащеем. Я посмотрела на дорогу. По асфальту растекалась тёмная лужа крови. Я ужаснулась и прикрыла рот рукой. На дороге валялось безжизненное тело человека. Павел шагнул ближе, рассматривая изувеченное лицо человека. – Это наш... – Произнёс он, распахивая глаза так широко, как только мог. – Кто? Универсамовский? – спросила я, думая, кто из парней это мог быть. Изувеченное лицо не давало мне опознать мальчика. – Ералаш, – ответил Павел, а я, будто не веря ему, уставилась на тело. Ералаш... Миша Ералаш... Миша Тилькин успел стать мне другом. Пусть и почти незнакомым, но он был очень добрый, относился хорошо ко всем пацанам. Я поняла, что Миша Тилькин был моим другом. Я бросила взгляд на безжизненное тело Это не может быть Ералаш. Просто не может.