Страж Хамунаптры

Тепло дня ещё не до конца закатывается за горизонт вместе с уже ушедшим на покой Ра, и холод лишь начинает окутывать безбрежную пустыню. Песок, нагретый жарким дневным солнцем, едва слышно шелестит под копытами коней. Песок умеет издавать разные звуки. От мягкого нежного шуршания до грозных рокочущим раскатов. Его лишь надо уметь слушать. И Ардет умеет. Прожив в пустыни бо́льшую часть жизни, он стал неразлучен с песком, который всегда под ногами, даже на улицах городов, неизменно оказывается в волосах и складках одежды, является неотъемлемой частью снов, мыслей, жизни. Иногда Ардету кажется, что он полностью одет в песок, что он состоит из него. И песок знает об Ардете больше, чем любая живая душа. За прошедшие сорок дней с ним он разговаривал чаще, чем со всеми своими товарищами. Подолгу, иногда и до утра просиживая у барханов, пересыпая песок из ладони в ладонь и наслаждаясь тихой безмятежностью спящей под покровом ночи пустыни, он говорил. Негромко, так что лишь причудливые складки дюн, небольшие оазисы и, быть может, юркие пустынные животные слышали его. В пустыне он нашёл свое спасение в эти дни, лишь она дарила ему так желанный покой. И сейчас он снова идёт по ней. Вновь вперед. Но теперь уже медленно. Торопиться некуда. Но неясная тревога почему-то появляется в его груди с каждым новым шагом вглубь песков, словно ещё больше усиливая сходство. Единицы, живущие на чёрной земле Та-Кемет, могут иметь хеттский кинжал. Столь дорогую вещь может позволить себе лишь кто-то, стоящий едва ли не после фараона. У самого Сети был такой кинжал, длиннее и более тонкой работы, чем тот, что после того памятного вечера неотрывно носит при себе Ардет, словно надеясь вдруг разгадать загадку его владельца. Он знает, что такой кинжал можно получить из рук фараона за неколебимую верность или другие особые заслуги. Какая честь для одариваемого! Знак величайшего расположения сына Ра, его благодарность, благоволение простому смертному равняется практически дару богов. Но таких счастливцев немного. Совсем немного. И один из таких стоит сейчас перед ним. У подножия песчаной дюны он замирает у края разрытой в зыбком песке могилы, держа в руках тяжёлую золотую книгу. Ардет застывает точно так же. Но выше, над его головой, на самой вершине бархана. И точно также, как и Имхотеп не отводит взгляда от пустой ещё могилы, Ардет не отрывает глаз от него самого. Следит за малейшим шагом, поворотом головы, пытается даже разглядеть почти неуловимое в полутьме выражение лица. Но жрец смотрит только перед собой, плечи его расправлены, и ни в одной черте его лица Ардет не может разглядеть ничего, кроме сурового выражение исполнения долга. Краем глаза он замечает, что соседние дюны занимают другие меджаи. Их немного. Лишь самых доверенных он попросил следовать за ним сегодня. Но даже они не знают настоящую причину желания Ардета присутствовать на похоронах Анак-су-намун. Он боится и одновременно надеется получить здесь ответ на мучающий его вопрос. Он невольно сжимает рукоять кинжала сквозь ткань одеяния. Неужели Ардет видит его владельца сейчас, расположившись на бархане слегка сбоку, так, чтобы хорошо видеть жреца в свете факелов? Неужели эти сильные руки, без каких-либо усилий держащие тяжёлую книгу Амон-Ра, вонзали золотой кинжал в тело Сети?.. Но Ардет обрывает себя. Он должен быть беспристрастным, как бы трудно это ни было. Имхотеп открывает книгу, и к свету факелов добавляется ещё один — мягкий и тёплый, словно Ра сегодня быстрее обычного совершил свой путь по Царству Мёртвых и, едва успев спуститься, уже поднялся, освещая барханы отсветом своего великолепного блеска. Но до Ардета этот свет не долетает, словно милости Бога Солнца хватает лишь на жрецов, и он всё так же тает в слабо освещённой звёздами пустынной ночи. А Имхотеп начинает читать. Его голос громок, но лишён и тени чувства. Словно жрец всего лишь проделывает самый обычный ежедневный ритуал. Но редко кто удостаивался "чести" быть погребённым под эти слова. Они ровные и сильные, так же как и голос Имхотепа. От него, кажется, сотрясаются все окружающие его барханы, а людей, стоящих рядом со жрецом, и вовсе колотит крупная дрожь. И вдруг темнота ночи словно разверзается. Книга Амон-Ра вспыхивает на мгновение и тут же погасает, ослепив всех золотой вспышкой. Ардет невольно вздрагивает, но, на секунду прикрыв глаза, заставляет себя не отводить взгляд от Имхотепа, который теперь, кажется, весь светится изнутри. И тут налетает ветер. Такой, что Ардет быстро закрывает лицо рукой, ожидая вихря взметнувшегося из-под ног песка, но тут же опускает ладонь. Во время ярости Сета покров пустыни может превратиться в жестокого и беспощадного убийцу, сметающего всё на своём пути, до крови разрывающего кожу грубыми ударами, застилая глаза, приковывая к месту за несколько секунд и сокрушая любого, кто осмелился бы противостоять ему. Но сейчас Сет спокоен. Ночной сон пустыни не тронут. Ни одна песчинка не взлетела в воздух, ни один мелкий камешек не поддался порыву ветра. Ветер усиливается, и Ардету всё труднее устоять на ногах, но он по-прежнему твёрд и неколебим. Как пески под ним. Золотые молнии начинают сверкать чаще, и Ардет с трудом заставляет себя не закрывать глаза, а продолжать смотреть. Смотреть на такого же спокойного, как и он сам, Верховного Жреца. Но в последней яркой вспышке он не в силах рассмотреть хоть что-нибудь, и на мгновение всё погружается в странную, словно позолоченную темноту. Когда Ардет открывает глаза, он видит тело женщины лежащим на песке. Если бы он не знал, что это она, то не смог бы утверждать это. Теперь бесформенную тёмную груду окружают жрецы Имхотепа и, подняв то, что ещё секунду назад было телом Анак-су-намун, осторожно кладут его в саркофаг. Но Ардет не смотрит на них, его взгляд прикован к Имхотепу. А тот смотрит на останки, и на мгновение Ардету кажется, что он видит боль, мелькнувшую в его глазах, но, может быть, это был лишь отблеск факела?.. Без света книги среди дюн стало намного темнее. Но боковым зрением он всё же замечает, как несколько меджаев бесшумно исчезают с соседних барханов, и Ардет не винит их. Ничего приятного в том, что должно произойти дальше, нет даже для опытного воина. А свою́ миссию они выполнили — все заклятия Имхотеп прочитал верно, не пытаясь увильнуть. И лишь Ардет знает, почему он должен остаться. После быстрого и короткого удара копий, от которого беззащитные рабы валятся на песок, заливая место захоронения кровью, спускаются с дюн ещё несколько меджаев. А когда уже и сами воины падают, содрогаясь в предсмертной агонии от точного удара кинжалов жрецов, Ардет остаётся один. Он ещё стоит на вершине песчаной горы и, словно в бесплодной надежде узнать то, ради чего он пришёл сюда, впивается в Имхотепа взглядом тёмных глаза. Как вдруг Верховный Жрец поворачивает голову, и его глаза встречаются с глазами меджая. Они стоят и смотрят друг на друга, кажется, бесконечно долго, целую вечность. Во взгляде Ардета недоверие, скрытое подозрение, Имхотеп же словно излучает спокойствие, и лишь на короткое мгновение в глубине его глаз мелькает усмешка и плохо скрываемое торжество. И в этот момент Ардет едва ли не готов публично обвинить жреца, но тут его негромко окликают из-за спины. Он вздрагивает, будто очнувшись, и оборачивается. Когда он снова смотрит на Имхотепа, во взгляде жреца вновь нет ничего, кроме уверенности. Он отворачивается, чтобы закрыть золотую книгу и Ардет уже не уверен — не привиделось ли это его распалённому сознанию? Чья-то рука ласково ложится на плечо и, мягко приобнимая, заставляет медленно развернуться и соскользнуть с бархана, полностью растворившись в темноте ночи, окутавшей бескрайнюю, не имеющую ни конца ни края, пустыню.