***
— Смотри, — улыбнулся Ши Цинсюань, по-особенному складывая пальцы: вытянув, соединил кончики среднего и безымянного с большим, а указательный и мизинец задрал повыше, поочередно шевеля ими. — Фр-фр-фр! — Лисичка! — вспыхнула девочка, на мгновение перестав плакать. — Фыр-фыр! Ши Цинсюань рассмеялся и подвигал мизинцем, имитируя дрогнувшее лисье ушко. Так, убаюканный мерным движением повозки, он хотя бы нашел своеобразную отдушину. Свободные поля, ещё неубранные крестьянами, шумели по обе стороны дороги и переливались тёплым солнечным светом, отражаясь в глазах Ши Цинсюаня и мокрых от слёз щеках малышки. Так уж вышло, что и Ши Цинсюань, и неопытная семья, все они искали счастья. Когда настали смутные времена, молодожены, лишившись в столице работы, решили попытать удачу в деревнях, предполагая, что там выкормить ребёнка будет проще. Они не побрезговали делить повозку рядом с голодным и растрепанным нищим. Всё же в центральной равнине сейчас было голодно и тревожно, не мудрено, что многих постигла такая тяжёлая участь. Зато, откинув предубеждение, теперь они нашли в молодом бродяге милого собеседника и няньку для своей напуганной дочки. — Спасибо вам, — благодарно кивнул отец семейства, чем-то внешне напоминающий быка. — Мэй-Мэй боится лошадей, мы и не знали, как ее унять. — Пустяки, — солнечно улыбнулся Ши Цинсюань, виляя кистью из стороны в сторону под восхищённым взглядом ребенком. — Госпожа лисичка путешествует вместе со мной и очень рада помогать таким милым девочкам, как Мэй-Мэй. Мэй-Мэй хихикнула, но почти сразу же нахмурила бровки. — Что? — слегка растерялся юноша. — Мэй-Мэй не нравится лисичка? — Госпоже лисичке нужен господин лис! — важно заявила она. Ши Цинсюань с глупой улыбкой моргнул, пока повозка — включая хозяина, лениво охаживающего лошадей плёткой — расплескалась смехом. Для них это казалось детской забавой, которая наверняка станет поводом для шуток ближе к ночи, когда дитя уснет. Но Ши Цинсюань не осмелился смеяться. Поставленный в весьма неловкое положение, он, на мгновение опустив взгляд, вдруг усмехнулся: — Лисичка хочет дружить с Мэй-Мэй! Зачем ей какой-то хмурый лис? — У мамы есть папа, а у лисички должен быть лис! — Ха-ха, вот как… — Ши Цинсюань прикусил губу, смущаясь. Едва ли юное дитя могло думать о ком-то, кроме собственного интереса и задора. Как родители не чувствовали смущения рядом с грязным и худым человеком, так и девочка не находила в нем ничего сверхъестественного, не вглядываясь в него и не замечая того, что его тело… Немного отличается от других. Повозка вдруг подпрыгнула на камне, встряхнув прибившихся попутчиков под тихую ругань хозяина и плётки. Отец почти сразу же обеими руками прижал к себе и дочку, и жену, а вот Ши Цинсюань, предоставленный сам себе, смог лишь коротко вскрикнуть от боли, когда попытался выставить перед собой сломанную руку. Противно хрустнувший сустав заставил его зашипеть, а девочку — испуганно отвернуться к родителям, подальше от вида неестественно выпирающего локтя Ши Цинсюаня. Семья горько посочувствовала. — Давно вы?.. — смущённо спросила матушка, с жалостью глядя на него. — Да пустяки, не берите в голову, — он сразу попытался положить руку на колени так, чтобы она не выделялась. Разжав пальцы свободной руки, он спрятал ими больной локоть. — Ну вот, госпожа лисичка испугалась кочки и убежала. — Вы так молодо выглядите, — не унималась женщина. — Простите, но что с вами случилось? — Да так… Просто испортил жизнь кое-кому.***
Хэ Сюань не испытывал… Ничего. Усталое солнце горело на обломках храма, пока горожане и солдаты пытались убрать завал и проверяли, не пострадал ли кто. Строение было маленькое, фигурки богов больше походили на детские куклы, и все же, как выяснилось, местные любили это место как раз за тишину и опрятность. Теперь же божественные хребты изломленно лежали на земле, в безмолвии и пыли. Вроде бы всё как положено?.. Скрестив руки на груди, Хэ Сюань гадал, почему же его не волнует падение богов. Ведь, казалось бы, он так этого хотел, так грезил об этом, а в итоге… Ничего. Вот был храм. Теперь его не стало. Ни ненависти, ни поглощающей пустоты Хэ Сюань не чувствовал. Разве что зарождающееся беспокойство из-за того, что и тут Ши Цинсюаня не сыскалось. Он принюхался на всякий случай, но и кровью тут совсем не пахло. Тогда он скользнул взглядом по старушке, что горестно встала рядом с ним и прижимала к животу маленький свёрток груш и яблок. Ее потускневшие глаза печально скользнули по омытым солнцем руинам. — Вы знаете, что здесь случилось, госпожа? — равнодушно спросил Черновод, не отрывая взгляда от поднявших балку солдат. — Ну а как бывает, — вздохнула она. — Хулиганы пришли и все разграбили. Раньше мальчик помогал в храме и защищал его от подобных грубиянов, хоть и сам частенько получал, а тут такое… — Мальчик? — Хэ Сюань заинтересованно взглянул на нее. — Да, хорошенький такой, улыбался ещё всегда. Он попрошайка, да ещё и калека, кто ж его приютит, кроме монахов. Я ему как раз тут перекусить принесла, думала, он снова тут порядок наводит. Представляете, сам весь лохматый, а так заботился о порядке. Но что-то его не видно… Может, хоть вы, молодой господин, возьмёте это? Чего добру пропадать. Хэ Сюань неуверенно принял свёрток. — Может… Я передам это тому мальчику? Вы знаете, куда он мог уйти? — Где ж его теперь искать… Жизнь у него тяжёлая была. Видать, и семья, и друзья бросили. Если уж где и искать его, то разве что в могиле. Батюшки, что ж вы яблоки роняете, господин, побьёте всё!***
Ши Цинсюань прищурился, глядя на ясное небо сквозь вытянутую ладонь. Пальцы его, пыльные и потрескавшиеся, спрятали за собою солнце, принося мгновение тени на изможденное лицо. Лето выдалось на славу. Знойное и жаркое, оно томилось вокруг прихрамывающего Ши Цинсюаня стрекотанием цикад и кузнечиков, которые изредка выскакивали на пыльную дорогу перед его ногами. Обувь его истрепалась, на правой подошва наполовину отклеилась, так что между пальцами горячий песок уже натёр мозоли. После того, как хозяин повозки оставил его на перекрестке, молодая семья, искренне сочувствующая молодому нищему, скрепя сердцем, отдала ему платочек с диким виноградом и чуть засохшими маньтоу. Пища скупая, но все лучше, чем ничего. В былые времена, стоило ему лишь захотеть, и нежный прохладный ветерок окутал бы его юное пылкое тело, отгоняя жар и зной. Теперь же, съев скудные припасы, Ши Цинсюань мог себе позволить лишь накинуть расшитый платочек на раскалённую макушку, дабы уберечь хрупкое тело от удара. И все же, через какое-то время, Ши Цинсюань не выдержал и тяжело опустился под многолетний дуб, шумящий над его головой жарким шелестом. Покоя ветер не приносил, но тень хотя бы приютила в себе, оберегая от палящего солнца и усталости. — М-да… — сонно подытожил Ши Цинсюань, вглядываясь в переливающуюся солнцем траву. — А Его Высочество так легко говорил о своих путешествиях… А оно вон как. Голову печёт, ноги ломит, горло трескается от жажды. Эх, вот бы кувшинчик вина… — он опустил глаза, заметив рядом с собой иссохшую ветку, но едва ли ее видел. В глазах его плескалась тоска. — Да, вино бы не помешало… С вином всякие путешествия становятся веселее. Его страшно клонило в сон. Хотелось всего на секунду, но забыться в этой тиши, почувствовать облегчение. Прямо как раньше, когда его чувства терзала сломанная любимая заколка, или когда милый братец и лучший друг шутливо ругались между собой. Совершенные глупости, от которых он вился, словно беспокойный ветерок. Раз — и упадёшь в белом платье на шёлковые простыни, зажжешь взмахом руки благовония, и счастливый грезишь наяву, развевая кружево облаков по небу. — Да, — невесело улыбнулся Ши Цинсюань, подгребая к себе палку и тяжело, подтаскивая к себе искалеченную ногу, поднимаясь. — Вино и верный друг — самые лучшие спутники. Сглотнув вязкую слюну и закинув под язык последний виноград, Ши Цинсюань, опираясь на сухую ветку и утирая грязный лоб платочком, тяжело побрёл дальше. Солнце было ещё высоко.***
— Как это — пропал? — ахнул Се Лянь. Хэ Сюань тревожно поджал губы, пытаясь смотреть куда угодно, но не в чистые и распахнутые глаза Се Ляня. Он и сам не понимал, почему чуть не сломал им дверь своим кулаком, но ведь больше некуда было идти. Вездесущий небесный владыка и его не менее вездесущий муж — ну что им стоит забраться на облако повыше или в подземные ручьи поглубже и узнать, где ступала нога одного свободолюбивого и непокорного человека? — Вот так, — хмуро отозвался Хэ Сюань, впившись взглядом в картину, висевшую над столиком для подношений. — Не знаю, где он. — Ох, господин Черновод, — Се Лянь потёр переносицу. — Вы уж меня простите, но Его Превосходительство… Как бы это помягче сказать… — Боится меня? — Да, — моментально согласился Се Лянь, но тут же одернул себя и взволнованно закачал головой. — То есть, не совсем. Конечно, он наверняка вас боится, но он бы не стал вот так убегать из столицы просто от страха. Я имел в виду, что тело Ши Цинсюаня… — Смертное?.. На этот раз Се Лянь промолчал, обдумывая свой ответ. Внимательно глядя на Черновода, который себе места не находил в ныне просторном храме Водяных Каштанов, он осторожно промолвил: — Верно. Как вы помните, Ши Цинсюань не позволял мне вылечить его раны. А его нога… — Ваше Высочество, — Хэ Сюань обратил свой взор к нему. — Вы же получали всевозможные травмы. Что с его ногой? На что это похоже? — Это… Похоже на то, словно бы в вашей ноге металлический прут. Как ни пытайтесь шевельнуть ногой — и мышцы натянутся, словно грозясь порваться, а перенесите на эту ногу вес — и этот самый прут только глубже начнет входить в кость. Я это к тому, что Ши Цинсюань сам бы не ушел далеко, если только… — Если только?.. — Вы… Вы помните, как лишили Ши Цинсюаня духовных сил? Сперва Хэ Сюань не понял, что наследный принц имел в виду. Обман и жестокость? Страх и отчяние? Но, в любом случае, как это относится к делу? Однако, глядя в янтарные глаза, которые, очевидно, тоже сверкали воспоминаниями о былом, Хэ Сюань вдруг догадался, что именно подразумевал наследный принц. Ши Цинсюань, конечно, не мог уйти сам, не с его телом. Но если ему помогли уйти? Более того, если ему помогла тварь, что будет пострашнее Демона Чёрных Вод? И прежде, чем Се Лянь поправил его догадку, в храме не осталось никого, кроме растерянного хозяина. Только южный ветерок, прошедший сквозь распахнутую дверь, тихонько колыхал свиток с изображением Воина, угодившего богам.***
Ши Цинсюань восторженно запищал, вознося молитвы. Рисинки прилипли к его щекам, но он ел с таким аппетитом, что едва ли это замечал, не стесняясь и не робея. — Тише, мальчик, ну не набрасывайся так, ты же не пёс, а человек. — Простите, но очень уж вкусно! — Ты вообще давно ел-то? — с усмешкой спросил хозяин, протирая тарелки. — Дня три назад! Хозяин только вздохнул. Открытость юноши его умиляла, но и страшно смущала: он встретился с ним у постоялого двора и предложил подзаработать, видя, какая нужда сковывает несчастного человека. Пусть тот и был тощим и хромым, да и как будто на голову нездоров, но метлой работал усердно, мёл двор старательно, не жаловался на зной и протрудился аж до тех пор, пока солнце не коснулось еловых верхушек. А в качестве платы — вот удумал! — попросил только сказать ему, в какой стороне посёлок. Конечно, хозяин не смог его просто так, с израненными ногами и животом, прилипшим к позвоночнику, отпустить куда-то на ночь глядя, так что решил его хотя бы накормить. Всего лишь рис с остатками курицы да бутылка острого соевого соуса — и юноша чуть ли не в слезах кланялся ему, норовя отбить земной поклон. Пришлось, конечно, удержать. — Зачем тебе в ту деревню? — как бы из праздного любопытства спросил хозяин, распахнув окна на кухне. День близился к вечеру, так что воздух становился ласковее и прохладнее. Он доносил до них терпкий аромат дорожной пыли и травы. — Храм строить буду, — обглодав косточку, заявил вдруг Ши Цинсюань. — Да ну? — усмехнулся хозяин. — А вот приходите посмотреть через время, — засиял блестящей от соуса улыбкой нищий. — Клянусь, такого храма вы нигде больше не увидите! — И кому ж молиться в нем будешь? — Не кому, а зачем. Грехи отмаливать буду, предков почитать. Сделаю хоть что-то полезное в этом мире! — Может, хоть дать тебе подаяний на храм? — Ой, нет, не надо, — отмахнулся он. — Если хотите пожертвовать что-то… Скажите, не найдется ли у вас пять палочек благовоний и… И чёрная миска? «Точно спятил», — подумалось хозяину, но он всё-таки пошёл искать. Вот что-что, а юродивых грешно обижать.***
Хэ Сюань сменил голод на жажду. Все пил, пил и пил, не осознавая, что он пьёт — вино или собственную кровь. Терпкое лето, подобно солнцу, клонилось к своему закату, золотя деревья и наполняя яблоки спелым соком. Кто бы что ни говорил, а Хэ Сюань знает — следующий год будет гораздо голоднее всех остальных. Хотя бы потому, что больше нет игривого смутьяна, что дует на свою нежную ладонь и позволяет молодым осенним ветрам помогать в посевах. Он искренне убеждает себя, что это его не волнует, и дела ему до этого никакого нет, однако горечь все так же саднит на корне языка. Будь то кровь, обман или сладкое грушевое вино, — ничто не приносит успокоения. Хэ Сюань лежит на приподнятой крыше какой-то богатой пагоды и, глядя на молодые звёзды, все гадает, способна ли сансара дважды переродить его в одно и то же тело. Грехи есть, карма чернее водных пучин, а неудовлетворения от жизни больше, чем у любого императора. Хмель и груши цветут в его давно онемевших венах, распускаясь румянцем на острых скулах, и слегка туманят голову. Не настолько, чтобы забыться, но настолько, чтобы всего на мгновение разрешить себе представить, будто кто-то пьёт рядом с ним. Кто-то молодой, цветущий, и такой беспокойный, подобный мерцанию гаснущей звезды. Хэ Сюань все пьёт и пьёт, выпил бы уже целое море. Пьёт и уверяет себя в том, что не волнуется, не терзается. Пропади ты пропадом, бездарный мальчишка, тебя бросили в столице на виду у всех небожителей, так что пеняй на себя, если пропадешь. Так говорит себе Хэ Сюань. Мог бы просто сидеть на месте. Мог бы прибиться в храм Водяных Каштанов. Мог бы попроситься к Мингуану на средние небеса.***
Первое, что делает Ши Цинсюань — вытаскивает из грязных волос такую же грязную ленту и приматывает ею хворостинки к своей дорожной палке. Получается весьма грубая, но метёлка. Вовсе не такая, что из сандалового древа и шерсти чудесного зверя, но тоже сойдёт. На первое время точно, а потом разживется новыми тряпками да ведром, чтобы вымыть полы. Старый храм одинок и печален. Страшно разгромлен после произошедшего и до сих пор с кровавыми надписями на стенах. Ши Цинсюаню страшно. Всегда было страшно, но сегодня особенно сильно, ведь совсем никто не защитит и даже не похоронит как следует. Тьма укрывает храм и прячет очертания предметов, в такой только и думай как от демона отбиваться. Вон он, наверняка собирается из стекающего со стены кровавого «умри» и смотрит своими серебряными глазами на него. Думает, как бы напасть, напугать и сожрать. Ши Цинсюань жмурится, жмурится до вспышек фиолетового перед глазами, и метёт дальше, обливаясь холодным потом. Пусть его сожрут, но только после того, как он закончит. Он не видит, что метёт, но раз что-то да метёт, значит, работа идёт. А как только петухи закричат — так сразу и посмотрит, что он там намёл. Но только не сейчас. Не тогда, когда вокруг пляшут кровавые воспоминания.***
Хэ Сюань сложил руки в молитве. — Прошу, не гневайтесь на меня. Я сделал всё так, как следует, но отчего-то не чувствую успокоения. Ваша ли воля на то? Обидел ли я вашу память? Урны с прахом молчат, отблескивая немые ответы. Хэ Сюань не набожен, но почтителен к ритуалам и памяти предков. Он чтёт традиции. Боги отвернулись от его семьи, однако Хэ Сюань по-прежнему оставался преданным и вежливым сыном, братом и женихом. Он возжигает благовония и сжигает ритуальные деньги. Он не делал ничего из того, что могло бы огорчить его предков — месть свершилась без лишней крови, аккуратно, словно филигранное движение мастера по бархату. Он раз за разом повторяет себе эти фразы, вбивает их себе в голову, и все никак не может понять, что же с ним не так. Голод по еде перекинулся на голод по чему-то свободному и чувственному. Его золотой взгляд отстранён, в тоске окидывает собою алтарь и вьющийся дым благовоний, надеясь найти свой покой… Или всё же ответы. Может, спячка? Хэ Сюань моргает, размышляя. Решение сносное, хотя и не окончательное. Во сне не будет чувств и эмоций, не будет воспоминаний. Только чёрная вода, в которой гаснет сознание. Вот он провалится в забвение, вот он подомнет под острое ухо подушку, вот он сомкнет глаза… … И вдруг вздрогнет от вспыхнувшего на алтаре огонька духовной благодетели.***
— Простите этого недостойного за неподобающий внешний вид, — чуть нервно улыбнулся Ши Цинсюань, склоняясь в почтении. — Однако… Едва ли я способен на большее. Ши Цинсюань тихонько шмыгнул горячим носом. Подступающие холода и отсутствие обуви уже давали о себе знать, каким бы трудом Ши Цинсюань себя не унимал. Местные сочувствовали, носили старую одежду, но мальчишка упорно отказывался, разве что просил инструменты да какую-нибудь маленькую утварь. Он починил стол, заделав трещину на ножке. Прибрался как следует, даже расчистил яму за храмом, из которой на него взирали пустые глазницы каменных божеств. Лопаты он так и не нашел, так что работал руками — и руками же пригладил неровные стены ямы. Сам весь измазался и почти отморозил половину пальцев, но зато ледяные дожди вскоре опрокинулись с неба, и вместо мусора за храмом заблестел глубокий чёрный пруд. Безжизненный и холодный, но Ши Цинсюань боялся прогневать это место лишней суетой. Когда дела были сделаны, Ши Цинсюань зачерпнул из пруда немного воды в чёрную миску и, против воли, скользнул по собственному отражению взглядом. Колеблемое и погасшее, только в глазах чёрная вода и блестела. Этот призрак едва ли мог называть себя небожителем, пусть даже бывшим: в нём не осталось лоска, нежности и благополучия. Впрочем, вспомнилось ему, этого и не должно быть. Он поставил тёмную пиалу вместо божества. Воскурил дрожащими руками благовония. И отбил земные поклоны. Не так, как когда-то Ши Уду, быстро и без особой вдумчивости, а с трепетом и уважением, которые не покинули его вместе с духовными силами. Матери. Отцу. Сестре. Невесте. И, разумеется, самому божеству.***
Хэ Сюань внешне холоден и отстранён, но в зрачках его пылает ярость. Табличка над храмом самодельная, но расписана с должным усердием и красотой — тот, кто её сотворил, был изящен и прекрасен. Некогда разрушенная и заляпанная кровью святыня Богучжэня сияла перед ним в чистоте и опрятности. Гаснущие сумерки скрылись за облаками. — Здравствуйте, молодой господин! — моложаво поклонился шедший домой купец. — Вы тоже хотите подношения сделать? — Подношения? — бесцветно спросил он, прищурив глаза. — В Храм Чёрных Вод, — кивнул купец. — Сделайте подношение, молодой господин. — Что за храм такой? — с колеблемым раздражением спросил Черновод, отчаянно чувствуя на кончике языка горечь от повторяющегося вопроса и чувства. — Он возведён трудами местных людей в память о герое здешних преданий. Мимо такого, господин, нельзя проходить, надо чтить наследие своей земли. — Разве тут был не храм Повелителя Воды и Повелительницы Ветра? — скрипнул зубами демон, наблюдая через дорогу, как дверцы храма отворились от новых прихожан, таявших в свете зажжённых лучин. — Мм… — пожал плечами купец. — Знаете, я ведь торговец. Уверен, что божественные супруги не обидятся, что их разрушенный храм сменился на храм местного божества. Теперь вместо руин тут милое местечко, местная история! Негоже, что историю господина Хэ преподносят только как кровавое шествие. Вы уж меня простите, но всё должно быть справедливо. А божественные супруги, я уверен, обладают столькими храмами, что и не заметят пропажи одного из них. Ладно, молодой господин, пойду я, жена ждёт. Обязательно загляните в храм! Дружелюбно попрощавшись, зажиточный купец вольной поступью исчез в поднявшемся клубке дорожной пыли и, полный достоинства, устремился в храм. На крыльце он столкнулся с тощим калекой, который прижимал к груди свою куцую метлу и кланялся господину, не смея поднять выцветший взгляд. В остекленевших глазах Хэ Сюаня отразились отголоски брани, которой богатый господин одарил грязного нищего. Но тот, казалось, толком и не заметил этого. Только проглотил каждое слово — «жалкий», «ничтожный», «бездарный, пусть и с симпатичным личиком» — и только вздохнул. А после принялся за работу, с крыльца выметая пыль, а с мыслей Хэ Сюаня — все его чувства.***
Маленькому нищему тяжело. Его нога совсем перестала двигаться, а рука с наступлением осенних дождей ныла всё чаще и чаще. Спать ему негде, сил хватало только на поддержание маленькой идиллии в храме. Но ничего ему здесь не принадлежит. Подношения и еду стоит поставить на столик, комплименты стоит говорить чаше с чёрной водой, монеты потратить на нужды храма. Всё внимание прихожан, их молитвы и почитание стоит возносить тому, кто изначально всё это заслуживал и выдрал с небес собственным упорством и умом. А сам Ши Цинсюань… Ну, как-нибудь да справится. Дошёл ведь сюда на чистом упрямстве, минуя опасности большой дороги. Дождевая вода тоже вкусная, а на окраине посёлка как раз растёт дикая груша. До конца осени хватит, а зимой… Всё равно он не думал, что проживёт так долго. — Не слишком ли ты самоуверен? — холодно припечатал голос с тощей спины, заставив Ши Цинсюаня испуганно вздрогнуть и крепче вцепиться в свою метлу. — Тебе хватило наглости заявиться сюда? Дыхание Ши Цинсюаня сбилось — от холода, конечно, от холода. Может, совсем чуточку от страха и желания исчезнуть прямо сейчас, а не ждать холодов. Он ссутулился, неправильно сросшаяся лопатка жутко выпирала. Он всё ещё не поворачивался к демону лицом, боялся, и только чувствовал, как плотоядный взгляд скользил по его изломленному телу. — Я… — дрогнувшим голосом начал Ши Цинсюань. — Я уже ухожу, молодой господин Хэ. Не гневайтесь. Я исчезну. Словно в подтверждение своих слов, не помня себя от ужаса, Ши Цинсюань осторожно прислонил к перилам метлу. Его распущенные волосы прикрывали склонённое лицо и не давали Хэ Сюаню увидеть его эмоции. — Ты не ответил на вопрос, — хмыкнул Хэ Сюань, складывая руки в рукавах и замыкая на них вышивку. Так он словно показался бедному нищему ещё больше и ещё страшнее — тот весь съёжился, ссутулился, вперил взгляд ещё ниже, чем в ноги Хэ Сюаня, и не решался пройти мимо. — Простите, молодой господин Хэ, — тихо шепнул Ши Цинсюань, косвенно признаваясь в словах Хэ Сюаня и тем самым отчего-то зля его ещё сильнее. — Я подумал… Я подумал, что так будет правильнее. Если вы недовольны, то можете разрушить это место. — В прошлый раз ты защищал свой труд, даже если он был абсолютно бездарен. Ши Цинсюань нахмурился, не понимая, к чему демон ведёт. Голод и усталость давали о себе знать — он потерял устойчивость в ногах, и потому морщинка между его бровей стала ещё глубже. — У меня… — запнулся Ши Цинсюань. — У меня нет права что-либо защищать. В этом храме люди будут вам молиться, преумножая ваши духовные силы. Это… это ведь неплохо? Он с осторожным вопросом вспорхнул взглядом, пытаясь найти ответ, но тут же вновь зажмурился. В сердцах он уже проклял себя за собственную заносчивость и теперь уповал на то, что демон не разгневается на него ещё сильнее или хотя бы не покалечит до смерти. А если и покалечит… Хотелось, чтобы хоть оставил ноги. Всё же надо ещё убраться отсюда подальше. — Какие глупости, — фыркнул Хэ Сюань, не понимая, что за волны вздымаются в его потопленной в горечи душе. С ещё большим раздражением он заметил, как Ши Цинсюань совсем поник. — Ты решил, что мне не хватает духовных сил? — Что вы! — чуть хрипло от бессилия вспыхнул Ши Цинсюань и, не изменяя себе, вскинул голову и замотал одной здоровой рукой. — Ни в коем случае! Просто… Как-то нехорошо получается… Хэ Сюань хотел было съязвить вновь, но тут дверь снова приоткрылась и показался румяный купец, с которым демон пересёкся ранее. Тот, довольный в своей набожности и почтительности, кивнул ему и хотел было пройти, но на крыльце стоял грязный нищий, преграждая ему дорогу. — О-о-о! Молодой господин, всё-таки решились, — хохотнул он и тут же обрушился на оцепеневшего Ши Цинсюаня. — Эй, а ты чего тут стоишь? Никак милостыню смеешь выпрашивать?! А ну убирайся отсюда, пока я псов на тебя не спустил! Не мешай господам! От упоминания собак Ши Цинсюань как-то незаметно вздрогнул и уже хотел было поскорее убраться, но страх перед демоном не давал ему пройти. В немой мольбе он взглянул на Хэ Сюаня, теряясь меж двух огней, и как бы спрашивал, можно ли ему уйти или же Черновод хочет ещё что-то от него… И тут же зажмурился, когда Хэ Сюань вскинул к нему свою бледную руку, намереваясь ударить. Ши Цинсюань испуганно прикрылся, уже готовясь к боли, однако его ушей лишь коснулась злая брань. — Да чего ты, господин! — залепетал купец, пытаясь выдернуть свою руку из стальной хватки демона. — Пусти! Как этот наглец поймёт, что нельзя подобным отродьям появляться на пороге такого места? Пара оплеух таким идёт на пользу, поверь мне! — Убирайся прочь, — холодно прошипел Хэ Сюань, сжимая запястье купца ещё крепче. — Беги домой и падай ниц перед алтарём за то, что едва не поднял руку на настоятеля храма. Ши Цинсюань удивлённо посмотрел на него сквозь ладони, которыми прятал лицо. Странное чувство пробежало по его телу. — Да какой там? — рассмеялся купец. — Посмотри на него, в лохмотьях, калека, тощий и нищий, ты о чём, господин? — Правда, — дрогнувшим голосом согласился Ши Цинсюань. — Если разрешите, я исчезну… Хэ Сюань цокнул и слегка притянул к себе купца. Однако сил он приложил гораздо больше, чем следовало, и облачённая в парчу туша пролетела кубарем не только через крыльцо, но и через дорогу, смешивая собою пыль и грязь. Дальнейшая судьба его не интересовала, так что, крепко схватив Ши Цинсюня за руку, он затолкал его в храм и захлопнул за ними дверь.***
— Так вы меня искали… — задумчиво протянул Ши Цинсюань, обнимая колени и подпирая спиной стену. — И Его Высочество волновался… — Почему ты не дал никакой вести о себе? — успокоившимся голосом спросил Хэ Сюань, придирчиво осматривая скромные подношения. Мягкий свет свечей омывал его лицо. — Я думал, никому нет дела. — Что, и на генерала Мингуана не рассчитывал? — Ну-у… — невесело улыбнулся Ши Цинсюань, почёсывая зудящую на погоду руку. — Не думал, если честно. Я ведь не очень умный, так и размышлял: будь у меня богатства и красота, мной бы интересовались. Но я никто и ничто, так что, подумал я, не особо кому-то будет дело. Да и что станет с таким бродягой, ха-ха? Хэ Сюань скрипнул зубами. Он убеждал себя, что все эти слова, звучащие в уютном полумраке свечей, правдивы, однако грудь от них наполнялась такой страшной тоской, что Хэ Сюаню захотелось сжать собственную одежду на выламывающейся груди. — Голод. Болезнь. Разбойники. Дикие животные. Демоны, — принялся перечислять Хэ Сюань, опираясь руками на стол и склоняя в отчаянии голову. — Мне, что ли, тебя учить, какие опасности в мире? — Ну… Я калека и ничего не ел много дней. Разбойникам нечего грабить. Собаки меня уже кусали… — Ши Цинсюань прикусил губу, забегав взглядом. — Мы с ними не поделили капустный лист, ха-ха… Да и с демонами… уже приходилось встречаться. Хуже ведь не будет? Хэ Сюань фыркнул. Ещё мальчишка, бывший Повелитель Ветров едва ли вообще смог дожить до сегодняшнего дня — это чистейшая, небесная удача, но никто не мог сказать наверняка, что она продлиться дальше. Завтра начнётся кровавое шествие — и они затопчут Ши Цинсюаня, обидят, тот мерзкий купец спустит своих собак, мор положит посёлок — да мало ли что может случиться?! Злясь на самого себя, Хэ Сюань схватил со стола тарелку с остывшими маньтоу и всунул Ши Цинсюаню, но тот тут же замотал головой. — Вы что?! — взмолился он. — Да как я могу? — Ты же нарёк меня богом, — хмыкнул Черновод. — И ты в моём храме. Значит, имею право повелевать: ешь! Может, Хэ Сюань и не знает, что за буря бушует в его сердце. Может, Ши Цинсюань не понимает, как ему относиться к миру и как мир относится к нему. Может, всё это с самого начало было ошибкой. Но сперва они разберутся хотя бы с голодом