Ради общего блага

      — Нет, Альберт, это исключено! Решение суда не оспоримо! Джордж и Элизабет остаются со мной! Ты, как отец и как муж, абсолютно не выносим. Работа, работа, работа… Я устала это выносить, устала от твоих интрижек… От твоих бесконечных апатичных периодов и вообще от тебя.       — Но… Какие интрижки, мне не девятнадцать, Тина!       — Не пытайся сыграть сейчас несчастную жертву. Ты мне уже надоел своим бесконечным нытьём. Говорить нужно было до того, как я объявила тебе о разводе!       — Хорошо, пускай, но дети, они же имеют право видеть отца! Зачем ты собираешься уехать из Лондона?       — Чтобы тебя в моей жизни не стало, видеть тебя не хочу.       — Тина…       — Я выходила замуж за мистера Альберта Уинстона, а не за ребёнка, который ничего внятного не может мне ответить.       — Просто я…       — Вылезай из своих бед и проблем сам, без детей и меня. Я не хочу, чтобы жизнь моих дочери и сына превращалась в бесконечное наблюдение за бесполезным отцом.       Он не нашёл, что ответить на это.       Мысли резали голову болезненно, словно металл. Словно кто-то наживую пытался сделать ему лоботомию, правда делал это в неправильном месте, оттого вся боль пульсировала в затылке. Голоса, отзвуки сна или чего-то такого же нереального эхом отзввались во всей черепной коробке. Словно кто-то вкручивал в виски болты. И как на зло в голову полезли воспоминания о просмотренном недавно фильме о каком-то убийце-конструкторе ловушек.       Каждый импульс в голове казался твёрдым и болезненно ощутимым. Оковы сонных видений и шумов постепенно спадали. Он понял это, когда резко и неожиданно для себя ощутил запах пыли, крови и чего-то сладкого, будто разлитого по воздуху аромата конфет. Запахи пронзительно вбились в нос, словно стремясь разорвать его в клочья. Это было так раздражающе и надоедливо, что стоило чихнуть, выражая абсолютное непринятие такого отношения к себе. Однако чихнуть не удалось, потому что следом он ощутил безумную, режущую боль в груди.       Дыхание перехватило моментально. Он распахнул глаза, наплевав на то, какой болью они отозвались на резкий свет. Всё равно он этого света не мог увидеть, как нечто осмысленное. Перед глазами всё плыло, убегало, пускалось в дикий и фальшивый вальс, под такую же фальшивую музыку звона и шума в ушах, который заставлял молить о полной глухоте.       Первое, что ощутил Альберт в этот момент, это была паника, страх, полнейшие непонимание ситуации. Не так давно он лежал на своей кровати в своей пропыленной квартире и со скукой смотрел на повторы одних и тех же вестернов по какому-то каналу, и вдруг такой подарочек. По ощущениям казалось, что ему вонзили несколько ножей в груди и теперь они адски жгут кожу изнутри и снаружи. Дышать было невозможно. Мысли забились в один угол сознания, став маленькими и слипшись в один комок, который не мог думать ни о чем, кроме боли. Он не понимал, что происходит, что так адски вопит в его разуме.       Паутина, словно цепкие щупальца, охватила его сознание с ног до головы. Кокон плелся вокруг него туго и бескомпромиссно уверенно. Всё казалось тяжёлым, искажённым, странным, а чувство неестественности, необъяснимое и тошнотворное, наседало на горло.       Его пальцы против его воли, дрожа и будто действуя по рефлексу, вяло сжались вокруг чего-то тонкого и деревянного. Сквозь толщу удушающего страха вдруг проскользнула мысль, внезапно логичная и осознанная:       «Нужно… Исцеляющее заклятие…»       Однако он даже не успел подумать, что она значила. На горло наступила холодная и влажная мгла. Туман забился в уши, в глаза, заволакивая пеленой всё внутри. Мир вокруг будто погас, перестал иметь значение, и наступила блаженная тишина.       Это было так знакомо, что даже не страшно…       Пробуждаться не хотелось абсолютно. Внутри пустоты, где собственное «я» превращается в пыль и ничтожный осколок чего-то кого-то значимого, но теперь теперь бесполезного, было намного приятнее, чем в жутком и странном наяву. Здесь, между снами и реальностью Альберту казалось, что он снова стоит у доски, держа в пальцах мел. Его руки не трясутся, он весел, он счастлив быть на любимой работе. Ему кажется, что он чувствует запах влажных листьев за окном, ощущает мел на подушечках пальцев, слышит голоса учеников и шелест тетрадей. И вокруг него не реальность, окутанная туманом и ярким, ослепительным светом, а стены его кабинета. Он чётко знал, что на потолке над ним ровно шесть ламп, а на полу четыре шва между листами линолеума. Альберт точно знал, что стены имеют салатовый оттенок и мягко переходят в сероватый потолок. Всё казалось таким до лёгкости знакомым, что он был уверен, что, обернувшись, увидит своих учеников. Однако он знает, что что-то было и будет не так.       Чувство неестественности, тревоги и предчувствия чего-то громадного и подавляющего не покидает его. Руки продолжают писать на доске имя Уильяма Шекспира, однако его мысли далеко не о «Гамлете». Артур знает этот день, как свои пальцы с изломанными ногтями, как свой кожаный портфель с розовой пуговицей, пришитой дочерью. Артур помнит слишком хорошо, что ровно в два часа после полудня во время перемены…       Мысли завопили, уверяя его, что он не хочет в красках вспоминать этот день. И он был готов поверить самому себе на слово. Выбирая между болью в теле и болью от воспоминаний, он выбрал первое. Лучше страдать от того, что пройдёт, чем от того, что никогда не излечится.       Альберт распахнул глаза. И сразу же пощурился. Яркий белый свет, бьющий в лицо заставил поморщиться. Сразу возникла ассоциация с больничными лампами, гудящими и почему-то пахнущими хлоркой. Голова ощущалась такой тяжёлой, что проще было не шевелиться.       Черт… Наверное он переборщил с успокоительными… Во рту не было неприятного привкуса, но Альберт помнил, что выпил коньяк, давно стоявший в шкафу. Какое гадство. Видимо он перепил. Судя по абсолютной слабости тела, которая впивалась в мозг неприятной дрожью, его либо хватил удар, либо он во что-то вляпался. Естественно. Может из окна выпал? Зато идея совмещать таблетки и алкоголь больше не будет посещать его голову. Не просто же так всё так болело не так давно… Или было давно? Мысли казались налитыми свинцом и потому тяжёлыми, словно ноша на сердце грешника.       Мужчина некоторое время пытался вернуть себе контроль над своим телом, потому только спустя пару минут услышал разговор буквально в шаге от него. Едва различив пару голосов, он сразу же насторожился, переставая делать попытки пошевелиться.       — Ох, Вы правы. Я и Бекфер уже думали о том, чтобы подать заявку на пополнение списка запрещённых зелий, — этот голос явно принадлежал девушке, он был высоким и звонким, — В любом случае, я рада, что нам не придётся предоставлять труп Клема в качестве доказательства…       — Тц, глупая девчонка! Не болтай о таких вещах попусту! — резкие и каркающие звуки второго голоса резанули слух, — Что мне толку от этого, если ваша халатность мне едва сына не стоила?       — Мистер Уильямсон, Вы главное не волнуйтесь, он же жив, наш герой, — попыталась отшутиться она, — Да и не было никакой халатности, это просто издержки работы…       — Сегодня жив, а завтра? Я и без тебя знаю, как у вас, в Министерстве относятся к ценным сотрудникам. К маглам и то уважения больше, — проворчал мужчина, которому явно было за пятьдесят.       — Я бы поспорила…       — Попробуй. Я сам варился в этой бюрократической яме и знаю, о чём говорю. Фадж видимо думает, что у него мракоборцев как грязи, потому ими можно затыкать дырки, где угодно?       — Работа мракоборцем сопряжена с риском, и это естественно. Вы говорите так, словно наш отдел создали только, чтобы хранить, как пророчество на полочке и любоваться. Мы решаем проблемы общества, — фыркнула девушка, — И Клем это тоже знает.       — Не тебе меня учить, девчонка. Я и без твоего «очень важного» мнения в курсе, кто мой сын, и что у него в башке творится, — процедил сквозь зубы мужчина.       — Что ж, тогда я удаляюсь, не буду Вам мешать, — хмыкнула она, и звук её тихих шагов потонул в воздухе.       Альберт ощутил себя мальчишкой, который случайно оказался свидетелем родительской ссоры, когда единственный способ избежать втягивания себя в конфликт — это сделать вид, что ты спишь настолько крепко, что даже пушечный выстрел не возымеет эффект, потому ругайтесь сколько влезет, маменька и папенька. Однако помимо этого знакомого чувства, мужчина ощущал ещё массу всего.       Все эти незнакомые слова… «Маглы», «мракоборцы», «Министерство»… Навевало ему воспоминания о том, как он читал длинными лондонскими вечерами читал своим детям их любимую книжку, про очкастого пацана-волшебника. Дьявол, может это сон внутри сна? Как-то странно ему кажется, что взрослые, казалось бы, люди треплются на языке детской сказки. Не похоже это на больницу… В идею падения из окна и предсмертных галлюцинаций верилось больше.       Он прислушался опять. Откуда-то сбоку доносился шелест страниц, словно кто-то листал книгу. По воздуху разливался слабый запах дерева. Что-то мало это походило на привычную больницу около дома.       — Просыпайся уже, жертва василиска, нечего делать вид, что ты умеешь играть труп. Из тебя актёр, как из меня чинуша, — вдруг произнёс мужчина, который судя по звукам сидел у почти самого изголовья…       Так. Только сейчас Альберт вспомнил, что кроме блаженной темноты, а значит глаз и как минимум век, что спасают эти глаза от адского света, у него ещё есть тело, которое является не просто сгустком бессилия, а вполне себе целостной системой. Он заставил себя понять, что именно чувствует. Однако ничего кроме тупой боли и ощущения затекших конечностей не было. А ведь не так давно, мужчине казалось, что его грудь разрывает на части. Это определённо какие-то странные вещи.       Всё же он рискнул и открыл глаза во второй раз. Теперь осторожнее и аккуратнее. Альберт поморгал, пытаясь понять, как пользоваться органом зрения, и перевёл взгляд с потолка на своего видимо единственного собеседника.       Он мог с уверенностью сказать, что не знал этого человека. Это был седой мужчина пожилого возраста. Его немного кудрявые почти полностью побелевшие волосы падали ему на широкие плечи. Сам он старался сидеть прямо, словно был пианистом за инструментом, сложив руки в перчатках на трость с тяжёлым по виду набалдашником. Синий пиджак подчёркивал его сухую фигуру. Альберт не знал, что должен сказать, просто сейчас пытаясь для себя логически объяснить происходящее.       — Ну наконец-то. Что скажешь, герой? Свет на том конце тоннеля ещё не увидел? — в его словах читался явный старческий яд, — Что боялся, что твоя подружка тебя потащит тебя отчёты писать? Не волнуйся, она уже в красках расписала, как ты кинулся спасать преступника-зельевара, когда его бандура рванула, как бочка с фейерверком. Идиот.       Альберт приоткрыл рот, чтобы поинтересоваться не перепутали ли его кем-то, но тут же закрыл, размышляя о логичности такого поступка. Ему определённо не хотелось влипать ещё сильнее, потому что одного взгляда на портрет, висящий за спиной мужчины, хватило, чтобы понять, что он по уши далеко не в мёде. Портрет женщины средний лет поправил свою конусовидную шляпу, заставляя Альберта думать, что алкоголь явно не выветрился из его организма. Мгм…       Спустя пару секунд он понял, что его собеседник смотрит на него строго и выжидающе. Он немного подумал и, решив, что если он будет лежать, как истукан, то его этим истуканом и будут считать, спросил, пытаясь поддержать диалог и одновременно скрыть удивление от инородности голоса, звучащего из его собственной глотки:       — А что с преступником? — единственный вопрос, что показался ему наиболее уместным.       Пожилой мужчина тяжело и укоризненно вздохнул, так строго посмотрев на него, что Альберт невольно ощутил себя по-настоящему в чём-то виноватым и отвёл взгляд. Тот потер ладонью свою трость.       — А что с ним может быть? Все осколки от взрыва его безумной машины впились в твоё тело, так что сейчас он преспокойно сидит в Министерстве, а оттуда его пнут в Азкабан на полгодика, чтобы идеи варить запрещённые яды ему в голову не приходили, — он нахмурился, — И ты тоже хорош. Значит бросаться, как французский революционер на баррикаду, и спасать этого кретина, так у тебя времени хватило, а чтобы наколдовать что-то — нет? Волшебником назвался.       Альберт даже не нашёлся, что ответить. Он абсолютно точно не понимал, что происходит. Почему этот старичок общается с ним так, словно знает с пелёнок? Почему ему так, чертовски больно и противно? И главное, где он, и отчего все делают вид, что так быть и должно? Что вообще происходит? Может нужно спрятаться под одеяло и начать отрицать происходящее. Видимо успокоительные очень хорошо на него подействовали, раз он всё ещё не впал в панику.       — Ну… Так вышло, — это всё, что он смог после усиленных мозговых действий вытащить из своего скромного интеллекта.       Главное сейчас было, что называется не спалиться. В конце концов получить клеймо больного на голову с дереализацией и деперсонализацией, который каждому встречному с радостной улыбкой будет сообщать, что ничего не понимает и хочет домой, в родную пыльную лондонскую однушку, было бы крайне досадно. К тому же он не знает, что эти люди делают с такими индивидами.       — Где мы?       — У чертей в аду. Естественно, что в больнице Святого Мунго. Где ещё тебя бы спасли, дурная твоя башка. Радуйся, что у тебя ничего серьёзного, кроме кровопотери и отравления парами зелий этого недотепы. Пару дней не будешь отцу докучать нервотрепками за твою шкуру, а потом опять радостно побежишь к своим дружкам, — мистер Уильямсон (вроде бы так его назвала та девушка) закатил глаза и выдохнул, — Будто тебе не тридцатник скоро стукнет, а выпускной из Хогвартса, честное слово.       Альберт поднял брови. «Хогвартс»? Нет, это точно какая-то подстава. Это слово не мог сказать человек с такой обыденностью будто рассуждал о Оксфорде или Гарварде. Здесь явно творится нечто жуткое.       — Ты больно не разговорчивый что-то. Неужели здравомыслия в твоей голове стало больше? Изумительно.       Уинстон посмотрел на мужчину с такой вселенской тоской, словно готовый распрощаться с жизнью, потому что портрет на стене и вовсе ушёл за рамки, оставив пустое серое полотно, а Альберт к тому моменту понял, что помешался, ведь алкоголем от него даже не пахло. Однако мужчина это проигнорировал, если вообще удосужился заметить. Уильямсон поднялся со стула, на котором сидел, и вытащил из-под пиджака палочку. Самую обыкновенную на вид палочку дюймов пятнадцать в длину, которую он держал ловко и умело, будто заправский волшебник из книжонок.       — Твоя подружка, Вербена, кажется, хотя меня не волнует её имя, ибо такой невестки в своём доме я не хочу, сказала, что ждёт от тебя кричалку. Надеюсь, чувство вежливости и такта в тебе ещё присутствует, и ты отправишь ей её, — хмыкнул он, отодвигая стул к стене.       И тут произошло кое-что, выбившее Альберта из колеи так сильно, словно его нехило ударили по голове. Уильямсон взмахнул рукой с палочкой, и из неё высыпалось несколько искр, которые сдвинули ширму, отделяющую койку Альберта от остальной видимо палаты. Уинстон так и замер с широко открытыми глазами, смотря вслед мужчине, который даже попрощаться не удосужился.       Альберт зажмурился, стараясь нащупать тонкую нить чего-то логичного. Он взрослый, самодостаточный человек, ему нет смысла впадать в истерики и пытаться силой достучаться до кого-то. Да и паранойи у него никогда не было. Просто нужно было подумать…       Однако даже спустя пару тягучих минут ничего не поменялось. Открыв глаза, мужчина видел всё тот же потолок, а запах дерева, неясный, но навязчивый, продолжал витать в воздухе. На сон или галлюцинации это не походило, он слишком хорошо знал и то, и другое, потому был уверен, что происходит нечто реальное. Вопрос был лишь в том, что эта реальность не похожа на его привычную действительность.       Он решил оценить обстановку. Это было нечто вроде привычки: тщательно изучить вопрос, а затем составить план действий. Уинстон сел на кровати, отмечая, что это тело какое-то неестественно сильное и гибкое. Он не узнавал свои руки, которые наполовину были замотаны бинтами. Да и в целом, если учесть, как к нему обращался Уильямсон, вряд ли он выглядел так же. Альберт выдохнул, проводя пальцами по острому подбородку и поворачивая голову в сторону.       Это было широкое помещение с небольшими окнами под низким потолком. Здесь был полумрак, гонимый лишь плавающими в воздухе пузырями со светом. Ряды коек пустовали, кроме одной, если не считать его. Рядом с ним на кровати по соседству сидел мальчишка с неровными зелёными волосами, торчащими в разные стороны. Он читал книгу, перелистывая страницы. На обложке было написано «История магии». И почему он был не удивлён.       Рядом с кроватью стоял стул, на котором лежала красная мантия и небольшая сумка с какими-то вещами. Альберт вытянул руку к ней и вдруг заметил на стене рядом небольшое зеркало. Мужчине ужасно захотелось посмотреть на себя. Он осторожно опустил ноги на пол, чувствуя, как холод дерева касается голых ступней. Он выдохнул и поднялся. Конечности казались слишком длинными и неловкими. По ощущениям, это тело было выше чем его настоящее, потому казалось неудобным. Альберт ощупал бинты, покрывающие торс, хмыкнул, раздумывая, что ему явно не показалась та ужасная боль.       Он выдохнул, смотря на пол, по которому нужно было сделать несколько шагов. Ощущение чуждости и отсутствия связи между разумом и телом мешали движениям. А отсутствие опоры и вовсе пугало. Альберт сделал первый неловкий шаг, стараясь избавиться от желания развести руки в стороны, чтобы удержать равновесие. Вроде бы тело слушалось его, и вскоре он стоял перед зеркалом.       Из стекла на него смотрел незнакомец с подозрительно весёлым лицом с лёгкой щетиной, улыбка на котором выглядела натянуто. Острые черты и аккуратный нос, узкие брови, некрасивый шрам на левой скуле, который полз к глазнице, почти касаясь глаза, был похож на след от глубокого ожога. На шее, там, где не было бинтов, виднелись ещё рубцы. Альберт немного дёрнул губой. Ему не нравилось то, что этот незнакомец в отражении повторяет все его движения, будто уверяя, что они — одно целое. Но в такую брехню поверить можно было только под тяжёлыми паралитиками. Альберт провёл ладонью по голове, ощупывая длинные, немного курчавые рыжеватые волосы. Они были жёсткими. Отражение повторяло за ним неукоснительно. Что ж… Видимо ему придётся поверить в это, ведь и руки, покрытые тонкими полосками шрамов, и забинтованное тело, и длинные, неестественно длинные ноги, из-за которых весь мир казался меньше, чем обычно, явно принадлежали ему по крайней мере сейчас.       Альберт сел на кровать, потирая висок пальцами и раздумывая о сюрреализме происходящего. Возможно это сон, возможно галлюцинация, но почему она приняла именно такую форму? Да, его дети были заядлыми фанатами этих книжек и фильмов, постоянно любили под Рождество кроме «Один дома» смотреть ещё и «Гарри Поттера», но он-то не был. Он просто был вынужден вариться в этом котле, волей-неволей вникая в их обсуждения. К тому же после пары раз прочтения всех семи книг он был способен вспомнить и без подсказок большинство персонажей, но это никогда не было частью его жизни настолько, чтобы его сознание подкидывало ему такие идеи.       Он выдохнул и только хотел начать вспоминать молитвы, которым его учила мать, когда они ещё ходили в церквушку в его родном городке, как вдруг раздался голос (кажется сегодня неожиданных и незнакомых голосов было преступно много).       — О, мистер Уильямсон!       Альберт не сразу понял, что обращались именно к нему, но, вспомнив, что в комнате никого кроме него и этого мальчишки нет, поднял голову, вопросительно смотря на него. То, что этот парень знал настоящего обладателя этого тела (а иначе Альберт не мог бы назвать того, кто до него жил, называя себя этим именем), было не очень хорошо и выбивало его из колеи.       — Вы меня не узнаете?       Мальчишка, а судя по его даже нетронутому ещё подростковым пушком лицу, это точно был ещё мальчишка, смотрел на него пытливыми синими глазами, перегибаясь через изголовье своей койки. Альберт мотнул головой, криво улыбаясь.       — Уж извини, дружок, ты мне кажешься знакомым, но вспомнить не могу. Напомни, кто ты.       — Я Юлиус, Юлиус Хэтсон. Помните, как Вы одной левой уделали того парня, который на меня на напал? Я потом ещё с вами возвращался из Хогсмида в Хогвартс!       — А… Кажется, припоминаю, — он ступил на тонкий лёд, — Это было в прошлом году?       — Ага, — мальчик улыбнулся, кажется лёд не спешил трескаться.       — А почему ты тогда сейчас не в Хогвартсе? — вопрос из разряда «Элизабет, в каком ты классе?»       — Так ведь ещё август, — мальчик склонил голову на бок, хлопая глазами.       — Точно, я и забыл, — посмеялся Альберт.       Он подождал, не скажет ли его собеседник что-то ещё, и, когда он отвернулся, снова беря в руки книжку, Альберт решил изучить содержимое сумки. В ней лежала палочка из твёрдого дерева, достаточно длинная и удобно лежащая в руках. Кроме того там было удостоверение, на котором двигающая фотография мужчины, очень похожего на отражение, что видел Уинстон. Имя этого мужчины было Клеммиус Уильямсон, он родился в 1970м году. Это удостоверение утверждало, что он — мракоборец, работающий в Министерстве Магии. Мда… Влип он знатно.       Выходить из помещения не особо хотелось, потому Альберт просто старался осознавать происходящее, ища хоть какое-то объяснение. Вечером мальчишка уже дремал, когда явилась с вечерним обходом целитель. Очень суетливая и подвижная женщина тщательно осмотрела Юлиуса, который и с ней болтал так, словно он смог бы и камень разговорить. Судя по всему мальчишка напоролся на что-то, потому у него была внушительная рана на ноге. Женщина бормотала, что из-за здоровья пацана на него небезопасно применить какие-то значительные зелья, потому видимо мальчишка останется здесь до самого сентября. Небольшой календарик с изображением дракона, найденный в той же сумке, к слову, показывал, что сейчас двадцать третье августа 1994 года. Альберт был удивлён, учитывая, что он помнил, что, когда он был в нормальном положении, на дворе был 2008.       Касательно его тела целительница сказала, что «то треклятое зелье, сделанное из руки вон плохо» не позволяло просто за раз избавиться от многочисленных порезов разной глубины, но она с уверенностью пообещала, что вот это зелье, привкус которого был немного металлическим, точно поможет за ночь всё поправить.       Во время всего этого, Альберт ощущал себя максимально неловко. Ему казалось, что он невольно оказался самозванцем. Не на том месте, где он должен был быть, а словно вытолкнутый на сцену актёр третьих ролей, который должен сделать вид, что он главный герой, заставив всех поверить в это. Только если в театре на кону стоит успех спектакля и зарплата, здесь у него, видимо, на карту поставлена его жизнь.       Всю ночь он пытался совладать с собой. Ему едва ли удалось удержаться от самокопаний, которые бы усугубили его ситуацию. В итоге, он пришёл к выводу, что банально не может что-то изменить, ведь ни на сон, ни на галлюцинации, ни на похмелье, это не похоже. Так что придётся дышать, вдох-выдох, и пытаться понять, что происходит, и почему его отчуждили от его настоящего тела.       На следующий день целитель сообщил ему, что он цел как «новенький галеон», так что может идти. Альберт был неуверен, что рад этому. Однако и грусти по этому поводу не ощущал, в конце концов, каким бы образом и чем бы он не мог объяснить то, что находится в этих странных обстоятельствах, лучше искать помощь у кого-то вне этих душных и пахнущих деревом стен. Однако он не знал, куда идти, с кого начинать расспросы, да и в целом не очень понимал устройство окружающего мира. В любом случае ему был свойственен рационализм, потому Альберт предпочёл решать проблемы по мере их поступления. И сейчас самой большой проблемой было собрать вещи, игнорируя тупую боль в груди.       И вот он стоял посреди оживлённой улицы, нелепый и глупый в красной мантии, которая выглядела, как какая-то насмешка над окружением. Палочку ему хватило ума спрятать, хоть он и не знал, как ей пользоваться, и из всего многообразия заклинаний он помнил только «абракадабра». Альберт держал чемодан в руках, пытаясь понять, глядя на вроде бы знакомые улицы, изменился ли Лондон в этой реальности или если он хорошо поищет, то найдёт и свою квартиру. Его не покидало чувство неприятного одиночества в полно людей комнате. Мысли путались, и больше всего он боялся думать, что там, в настоящем для него месте, с его телом.       — Клеммиус! Уильямсон! — громкий голос, перекрывающий шум улицы, резанул слух, заставив невольно скривиться.       Альберт обернулся, вспомнив, что это имя его тела. Он в упор не желал ассоциировать его с собой.       — Клем, о Мерлинова борода. Как я давно тебя не видела! Целый день прошёл!       К нему подскочила девушка. На вид ей было не больше двадцати. Её большие, немного светящиеся розовые глаза, прикрытые круглыми очками, улыбались ему. Сама она была бы воплощением слова «солнце». Золотисто-огненные волосы, рассыпались мягкими волнами по её плечам. Сама она, на удивление, не выглядела нелепо, как он сам, чёрная юбка до колен, чёрная мантия, чёрные высокие ботфорты в принципе вязались с окружением, не то что его глупая красная мантия.       — Э… Да, привет, — Альберт узнал голос этой девушки из больницы, как там её… Вербена?       — Ого, что это с тобой? Выглядишь так, словно папашку своего отца увидел, — она по-свойски взяла его под руку, благо они было одного роста, начиная вести его по переулку, — Кстати, почему мне так и не отправил кричалку?       — Да я просто… Немного сам не свой после этих зелий, — он пытался врать максимально убедительно.       Альберт решил, что необходимо подыграть, чтобы найти хоть что-то, тем более, что Вербена была знакомой его телу. Они проходили мимо рядов домов на разный манер. В конце концов это же был Лондон, правда в нём чувствовалась какая-то враждебная чуждость по отношению к чужаку. он это понимал. Ведь его в принципе здесь быть не должно. Мужчина смотрел в глаза девушки, как завороженный, будто было что-то особо магнетическое в её волшебно розовых глазах, которые так и завлекали в медовую чащу.       — Тц, не волнуйся, я же понимаю. Главное, чтобы это не помешало нашему делу в Хогвартсе, — и тут Вербена заговорничищески подмигнула.       — Какому делу?.. — Альберту это явно не нравилось.       — Ха-ха-ха, это сюрприз, идём в штаб-квартиру, там всё расскажу! Надеюсь, что Бонифатиус не начнёт опять нудить… Кстати, ты не знаешь, где Бекфер? Она тебе ничего не говорила позавчера? Я её уже три дня не видела.       — Нет… — он отвёл глаза в сторону.       — Агрх, наверняка Фатиус уж точно всё знает. Чёртов книжный червь, — фыркунла она, а Альберт не спешил её переубеждать, — Кстати, в честь чего ты мантию напялил? В последнее время Министерство стало тщательнее бдить за секретностью…