Дюха, с днюХОЙ!

06.02.1991г.

– Придурок... Андрей сидит на кухне в одиночестве. Часы противно тикают, так, что хочется сорвать их со стены и швырнуть через форточку, прямиком на улицу. На столе бедно устроились очищенные яблоки, и некое подобие торта. Он пытался испечь что-то более-менее красивое и съедобное, но получились лишь подгорелые два коржа, а сметана со сгущенкой украшали всё это месиво, как тонкий слой снега на асфальте. Может, у него бы получилось гораздо лучше, если бы не утренние и дневные слезы. У Андрея сегодня день рождения ... Но где же все? Отца положили в больницу, так что матери пришлось поздравить сыночка по телефону и снова бежать помогать своему «Серёженьке». А что друзья? Друзьям никак. Все, видите ли "заняты". Спасибо, хоть парни из группы пару приятных слов по телефону передали. Обещался наведываться только Горшок, благо живут вместе, как положено паре. Вот и ждал его Андрей весь день, а время уже близилось к ночи. Миша торжественно клялся с утра, что вернётся пораньше и поможет ему, кидая через порог небрежное «Люблю тебя» и безжалостно хлопая дверью. Андрей никогда не понимал его утреннее мрачное настроение своего альфы, что добавляло словам Миши едкие нотки сарказма. Часы уже пробили двадцать третий час. За окном заметно стемнело, да и не радовало абсолютно ничего. – Ну что ж, Князь, – с выступившей на щеке слезой, от такой обиды, ведь его буквально все кинули, в день, который он ждал с нетерпением, он произносит всё с грустной улыбкой – с днём рождения тебя! – Схватив стопку, омега поднимает её вверх, а затем опрокидывает в себя спиртное. Глаза начали наполняться слезами, но он старается улыбнуться. Честно, выходит так жалко, что сейчас он похож на маленькое беззащитное нечто, что так и хочется обнять, пожалеть и никогда не отпускать из объятий. Он смотрит пустыми глазами в стену. Неужели всем и правда плевать на него? Как можно было забыть о его разговорах про то, как он хочет отметить своё восемнадцатилетние... А как красочно он рассказывал это Мише... Как он хотел запомнить этот важный для него день... Он бы и дальше мог лить слёзы на такую несправедливую жизнь, если бы не резкий скрежет и лязг входной двери, что заставил тело вздрогнуть, а сердце сжаться. – Ан! Кхк! А-андрюх! – Горшок заваливается к нему в полном невменозе. Запинается об порожек и с грохотом и матерком падает, почти ударяясь головой об пол. Кожанка выглядела потрёпанной, как и джинсы. Волосы взъерошены и замазаны чем-то липким. Да и сам он выглядел помятым... Андрей быстро вытер слёзы своей красной футболкой, рванул в коридор, чуть не зацепив за собой стул. – Миша! Ты живой вообще?! Горшок лыбится. Встаёт и ржет чему-то. – Ой Дюха-а! С Дню-ХОЙ! – Лицо у него поплыло, а сам он зашатался, в попытках подойти и обнять своего омегу. В голове Андрея сразу промелькнула мысль; либо он в усмерть пьяный, либо угашенный... Запах Миши, его настоящий запах потерялся среди отвратного амбре из сигарет и палёнки. Насилу Андрей сдерживает рвотный рефлекс. Но большая обида перекрыла всё – ведь Миша снова подвёл его... – Мих, ну что за херня?! Иди спи блять! Хотя бы сегодня мог не пить!? Тем более без меня! – Вместо грозных причитаний, из его дрожащих тонких губ срываются обиженные хныканья. На хмуром и красном лице снова потекли слёзы, тихие, но до того было обидно, что сдержаться не получалось. – Андрюсь, бля, ну чё ты, ё-маё! – Андрей пытался было развернуться и уйти, но тут на его худые и острые плечи легли тяжелые руки альфы, а сам Миха навалился на него сверху. Он еле удержался на месте: – Дюха, ну чё ты такой... Заёбистый заяц. –Горячее дыхание обожгло краешек уха Андрея, заставляя его морщиться. Запах самого дешёвого алкоголя дошёл до мозга, заставляя омегу сморщиться ещё сильнее. – Мих, да пошёл ты! Пусти, мне тяжело! – Всё таки он падает на пол, а Миха сверху, да так удачно, что Андрей ударяется носом об пол. Больно. Слышится приглушённый стон и шипение. – Сука-а! Горшок! Придурок! – Из носа потекла тонкая ниточка красной жидкости. – Отвали от меня! Видеть тебя не хочу! – рука прикрывала истекающий кровью нос, пока сам он захлёбывался слезами. Миша хмурится. Раздражение взяло верх, когда он понял, что сегодня Андрей скорее всего будет ночевать один в спальне. Да и какое право он вообще имеет с ним так разговаривать? В отключившийся мозг поступают совершенно неправильные убеждения: «Я тебя достал? Или уже себе нашёл кого-то? Ну ты и шалава, Андрей... стонешь как... самая последняя шлюха! ». В бешенстве он вскакивает на ноги, хватает Андрея за руку и тащит по полу, попутно собирая грязь, что была на нём. Андрей пытается вырвать руку из крепкой хватки, что до синяков сжала запястья. Миша действовал быстро. Он дошёл с Дюхой до зала, поднял того за ногу и руку, и со всего размаха кинул на диван, сразу навалившись сверху. – Ты чё, сука, куда ты меня послал? Устал от меня!? Сознавайся, кому ещё даёшь!? – он хищно смотрит в глаза напуганного Андрюши. Последний же пытался вырваться, а из напуганных глаз потекли частые слёзы, смешиваясь с кровью, что стекала из носа по щеке и капала на обивку дивана. – Миша, отпусти, больно! – что-то внутри сжалось в страхе. Он попытался скинуть Миху, пиная его и дёргая руки, но тот схватил несчастного за запястье, больно сжав и вдавив их в диван. Устроился между ног так, чтобы Дюха не смог пнуть или оттолкнуть его, больно при этом надавив на них сверху. – Ща за слова ответишь! Заебало твоё бесконечное нытье! – Он ещё сильнее вдавливает Дюшу в диван. Последний айкает, отворачивая лицо в сторону, лишь бы не смотреть «зверю» в глаза. – В глаза мне смотри! Хули отвернулся то? – Миша впивается ногтями в нежную кожу, хищно наклоняясь к окровавленной щеке и слизывая красную струйку. – Хватит! – Через еле сдерживаемые слёзы, Князев всё-таки поворачивает голову на Мишу. Его язык, пропитанный алкоголем и сигаретами, оставляет жгучую слюну, отчего Дюша снова неприятно зажмуривается. – Прости! Прошу, отпусти меня! Мне больно! – Не, Дюх... Так не извиняются. Забыл уже как правильно? Или напомнить? – Дьявольски темные глаза впивались в девственно-голубые, залитые солёными слезами. Миша злобно оскалился в страшной ухмылке. Только не это... Андрей с паникой смотрит на ухмыляющееся лицо Миши. – Нет... прошу, не надо, Мишенька... – он произносит это так тихо. Попыток вырваться уже не было. На слова Миша не реагирует, молча хватая Дюшеньку под коленку, переворачивая его. – Вставай. Штаны и всё остальное сам снимешь. – Он шлёпнул упругую задницу, отчего Князев вскрикнул и скривился. – Давай, докажи какая ты смелая сука! – Миша, перестань! – его резко хватают за волосы, слегка оттягивая назад. – Прекрати! Больно! Больной, стой! – Охуевшая ты мордашка, Дюша. – Горшок ухмыльнулся, сильнее оттягивая голову бедняги, шершавым языком слизав его слезы и кровь на щеке ещё раз, – Штаны снимай. – Терпение лопнуло и он сделал всё сам; вторая рука потянулась к лямке, спустив сразу штаны и нижнее бельё до колен. Андрей стыдливо хныкает пытаясь подняться, но «коленно-локтевая», да ещё и держащий его Миша... подняться кажется нереальным. Есть ли смысл пытаться сбежать, когда тебя, болезненного и костлявого удерживает кто-то более сильный, к тому же алкоголь отключил сознание второго напрочь. Андрей устал сопротивляться. Весь день он бегал туда-сюда, от телефона к кухонной плите, а перед этим пройдясь по улице. Миша уже по хозяйски притёрся сзади стояком, выпирающим из внезапно тесных джинс. Дюша лишь скулил, молясь, чтобы тот одумался, опомнился что творит сейчас без его согласия. Волосы всё также нещадно держали, сжимая кулак и доставляя сильную боль. Неужели ему нравилось смотреть, как Андрей хнычет и стонет под ним? Под пивом нравится всё. Слышится звон пряжки ремня, лязг собачки джинс и то, как эти самые джинсы стаскивают до середины бедер. Член уже истекал смазкой. Андрей сжался. Попытался отстраниться, но тут к узкой и текущей промежности приставили головку органа. Принять такой в первый раз было бы довольно больно... – Не надо... – последний раз жалобно пропищал Дюша. Да кто его слушает?! Сейчас Миху окутали бесы похмелья, ему не до чужих чувств. Он отпускает его голову, без слов резко входит, снова тянет Андрюшу за волосы к себе, пока тот жалобно кричит и плачет. Боль невыносимая, ведь биологической смазки толком не хватало, да и сам Князев был девственный, как одуванчик возле лесной поляны. Миха шипит, уж больно узким оказался Дюшенька. Смазка толком не помогает, и всё, что остаётся Андрею, так это жалобно скулить и покорно принять свою участь. Альфа стаскивает ремень с джинс, продевает конец в бляшку, тем самым образуя петлю, которую вешает Андрею на шею, а после тянет конец на себя. Задыхаясь, Князев поднял голову, жалобно скуля. Задница болела. Казалось, ещё чуть-чуть, и полилась бы кровь. – Да расслабься ты блять! – он тянет ремень ещё раз на себя, как удавку для собаки. – Хватит! Миша! Нгх! – Он хватается руками за ремень, спина прогибается и он падает на руки, чуть повалив Мишу на себя. Последний же вошёл ещё глубже, отчего Дюша вскрикивает. Поясница начинает болеть, ведь он всё ещё стоит на коленях, но больным носом его ткнули в диван так, что хотелось вскрикнуть от боли. Лицо вмиг покраснело от обильных слёз. Горшенев удержал себя, опираясь рукой рядом с головой Дюши. Последний резко чувствует, как Миха начал двигаться в нём. Ни о каких нежностях не шло и речи. Его буквально втрахивали в диван, не спросив «Можно начну?», да хотя бы просто делать всё осторожно. Но хотелось кончить по быстрому, поэтому Горшок, схватив ремень в руки и прижав Князя к дивану своей медвежьей лапой, начал двигаться грубо, резко и быстро. Андрей кричал и стонал от боли, обиды. Но его голос быстро осип, и теперь он только тихо мычал, постанывая и вытирая слезы с кровью об диван. Боль отдавала во всё тело. Низ живота неприятно болел, что уж говорить о том, что его первый раз стал настолько ужасным, и именно в его день рождения... Кровь незаметно стекала, капая на красивую обивку дивана. Миша снова тянет своего "одуванчика" за ремень. Тот привстает на руки, его футболку стягивают на бок, мгновенно вгрызаясь клыками в нежную девственную кожу рядом с шеей. Дюша снова падает на мягкую поверхность, издав последний глухой всхлип. Голова болела, тело ломало, а душа гнила... За что же Миша так с ним? Да ни за что! Напился до потери тормозов, а теперь творит хуйню, о которой он конечно же пожалеет. Если вообще вспомнит... Дрожащего омежку в последний раз кусают до крови, а после, Миша с хриплым, рычащим стоном кончает внутрь, отпуская ремень. Андрей настрадался. Шея посинела, упав, он набрал в легкие как можно больше воздуха, пока на него не упал Горшок. Узел распускался всё больше и больше, заполняя собой пострадавшие стенки. Миша резко вышел, на что Андрей приоткрыл рот. Он бы закричал, но голос осип так, что даже букву понятно не произнести. – Маленькая сучка – Миша ухмыльнулся, слез с него, надев обратно вещи, и упал рядом, погладив настрадавшегося по горячей и солёной щёчке, размазывая почти засохшую кровь. – ты такой узкий и нежный. Такой хороший... – Его рука бестыже легла на поясницу, медленно поглаживая, дабы хоть немного успокоить. Андрей не реагировал, хоть и пытался пару раз скинуть с себя его грязные и мерзкие руки. Но тщетно... он молча плакал, пытаясь свести ноги вместе и лечь, но боль внутри просто не позволяла. Он трясся, пока узел с кровью стекал из него. Боль разливалась по телу, вместе с гневом и обидой...