Фея для Принца

Гермиона Грейнджер увлечённо поясняла слизеринцу, руку которого, стараясь по возможности делиться теплом, так и не выпустила, свойства Выручай-Комнаты и зачем она нужна. Не забыв гордо упомянуть и том, что самолично затянула её периметр антианимагической сеткой. Объясняла, что пространство внутри может быть любым, в зависимости от желаний, но вот конкретно сейчас это – её комната при классе ЗОТИ, где, тем не менее, нет ничего её. Вот хотя бы этот пуфик у дверей – очень мешается, а убрать жалко, он миленький. - Ну, ужин уже прогулян, но... знаешь, где кухня? Еще успеешь, домовики всегда рады гостям, и сдавать голодающих не станут. Гермиона неохотно принялась вытягивать пальцы из прохладной ладони, разворачиваясь. Вдруг все светильники – резко погасли, и девушка, бесполезно пытавшаяся разглядеть во внезапной темноте хоть что-нибудь, ощутила рывок назад, прерываясь на полуслове. - Ты должна это увидеть. Запомнил. Северус Снейп, сейчас тревожно вжимавший ее в себя и болезненно стискивавший запястье, и вправду запомнил, что сначала надо озвучивать и лишь потом – показывать. В хрусталики глаз острыми вспышками вонзилась калейдоскопическая цветность чужого мира. Мира, где одна-единственная фигура прошивала реальность солнечными нитками. «Он полюбил темную магию в тот вечер, когда неумолимый хищный туман разбросал его обидчиков в разные стороны и материализовался в женщину. Она вся была соткана из оттенков золота и серебра, от загорелой кожи – до переливающейся металлом мантии. Он полюбил иллюзии, когда она ради него запустила в маггловском районе целый сонм мерцающих бабочек. Мама бы за одну только идею поколдовать на улице сдала бы его отцу на порку. Он полюбил свою фею, когда вместо того, чтобы отчитать его, как делала мать, за вмешательство в собственный разум, она – улыбнулась. И вся та любовь, которая клубилась в ее груди, осталась с ним по праву её разрешения. Он полюбил рыжую Лили Эванс за то, что та беспрекословно согласилась верить в фей вместе с подозрительным оборванцем. И без ее бесхитростной веры, наверное, он очень быстро бы сам разуверился в том, что где-то там, очень далеко, есть фея, которая – его любит». «Он чувствовал чужое присутствие. Чувствовал горестную тягость, что ступала за ним след во след. Но лес казался пустынным. И никакая магия не могла помочь отыскать ему морок, который, даже спустя годы, был столь узнаваем. Но, несмотря на все аргументы разума, он не мог отделаться от ощущения, что позади – кто-то есть. А своим чувствам привык доверять, как бы безумно оно не казалось на первый взгляд. Да, сияющая Лань, несущая в себе образ маленького мальчика, его собственный образ, могла быть просто бредом воспаленного сознания. Но… «- Я во временной петле. Я не хочу, но… у меня нет выбора». Два варианта. Либо он сошел с ума и выдает желаемое за действительное, либо… она просто не хочет с ним встречаться. И именно первое вероятнее всего. И так он и думал, и даже почти сумел себя уговорить, что просто слишком сильно ударился головой о дерево, но лишь до тех пор, пока не выяснил, что шоколад в сумку ему забросила не Эванс, а бумажки с плохо пропечатанной министерской литерой – тем более. Существуют ли феи?..» «Хогсмид в тот день казался ему мрачнее обычного. И почему в этот вечер, не достигнув того, зачем пришел, он испытал облегчение, он и сам себе объяснить не мог. И почему до самого начала учебного года его не покидало приподнятое настроение – тоже не понимал. И почему особенно сильно оно было после полуночи, тем более. Впрочем, возможно, грешить стоило на лояльность к нему Аберфорта. Который к началу учебного года и вовсе подобрел к слизеринцу так, словно записал того в родные внуки. Если старик настолько любит своих коз, что проникся чувствами к их лекарю, это… Это не его дело. И он, Северус, просто никогда не хочет подобного видеть». «Ассистент Картер была резка к студентам и носила мантию Невыразимца. Ему, с его-то знакомствами, уж точно стоило бы её опасаться. Но по каким-то причинам сотрудник Министерства, призванного контролировать и упреждать Тьму, тем не менее, к нему благоволила. И благоволила явно. Плевать на людей обычно хотевший, Северус все сильнее желал понять, как та выглядит на самом деле. И не мог не радоваться тому, что, кажется, у него появился неожиданный союзник против непогрешимых в глазах педсостава Мародеров. Нет, он определенно был знаком с той, кто носила фамилию Картер. Иначе и быть не могло. Только… Кто?» «Ассистент Картер в выходной день – совсем не тоже самое, что ассистент Картер на паре. Маленькая фигурка, пританцовывая в перекрестье солнечных лучей, жонглировала в воздухе гобеленами, и назвать ее грозной ни у кого в здравом уме не повернулся бы язык. Идиллия, куда ни глянь. Солнце, музыка, танцы, волшебство. Не хватает сказочных фей холмов… Над патефоном летали бабочки. А он сам – давился мыслью, вдруг выцепив из случайной ассоциации глубинный смысл. Ассистент Картер смотрела недоуменно. А он – опять сходил с ума и снова выдавал желаемое за действительное. Он сбежал. Испугался, что наговорит постороннему человеку лишнего, и сбежал. Но… плохо пропечатанная литера на тех пергаментах была явно министерской! Насчет шоколадной обертки Северус не был так уверен, но… Но очень теперь хотел выяснить, каков рабочий символ у Отдела Тайн». «Аура, которую в преподавательской среде применять к учащимся считалось дурным тоном, тепло и уютно окутывала плечи, обещая безопасность. Девушка стянула с лица прозрачную ткань, и сердце – упало, прекратив биться. А после – рвануло галопом. Он прекрасно помнил, как выглядит его фея, и пересматривал то воспоминание далеко не единожды. Ему для этого, слава Мерлину, не требовалось даже дорогостоящих Думосборов. Он помнил всё. И теплые глаза, и позолоченную кожу. Феи – существуют. Просто они на самом деле – люди. А иногда – путешественники во времени. Он подозревал. Но не надеялся, что сможет разобраться раньше, чем она вернется в свое время. О, он не мог сердиться, хотя чувствовал, что она ждала именно этого. Но он был слишком счастлив ее видеть. И надеялся, что это – хоть немного взаимно. Расставшись с Мией, он поклялся себе, что впредь постарается держать себя в руках и производить только правильное, до скрежета положительное, впечатление. И уж точно не будет её обнимать. Кому это может понравиться, скажите на милость?!» «Она знала так много… Невероятная удача, что он казался ей достаточно подходящим собеседником». «Миа грозно щурилась, вписывая Согревающие Чары в его одежду. О нем никто и никогда так не переживал. У этого не было причин, оно – просто происходило. И Северус подозревал, что ответное желание упасть перед нею на колени и остаться так навсегда – излишнее. Срочно, очень срочно надо было придумать, как реагировать. И, по возможности, до этого момента обходить её десятыми коридорами. Да, может быть, он давно не первокурсник, не рыдает взахлеб и более не оправдывает обидного прозвища, данного Мародерами. Но всегда есть вероятность, что он себя переоценивает. Он не вынесет, если из-за очередного её доброго жеста сентиментально расплачется. Если она это увидит, тогда останется только повеситься». «Лаборатория Медичи. Как он должен ее благодарить? И может ли стоять за этим что-то… Горечь от мысли, что она – Невыразимец, и вполне может таким образом просто делать свою работу, спасать кого-то, резанула нутро. Он, может быть, вовсе и не при чем сам по себе. Возможно, речь всего-то о каких-то его будущих действиях, которые был расчет предотвратить, иначе они могут повлиять на чьи-то жизни». «- Доверие – это шаг в пропасть. И сделать его могут только истинно нуждающиеся. Директор Дамблдор, проницательно сверкнув очками напоследок, завершил их случайную встречу в коридоре именно этой фразой. И Северус подозревал, что речь вовсе не об изъятых у их курса Филчем запрещенных Зельях. И он действительно хотел верить. Потому что… кому, если не ей?» «Он её обидел. И должен был все исправить. Если это еще возможно. Как ни крути, он отравляет всё, к чему прикасается. И то, что она отказывается его впускать, вполне справедливо. Может, просто стоит оставить её в покое, и так действительно будет лучше». «Уставшая, словно сутулившая плечи от какой-то непомерной тяжести, она не имела права так выглядеть. А он не знал, чем помочь. И ненавидел Альбуса Дамблдора, потому что именно от него она вернулась такая. А она… Она улыбалась, раздавала указания эльфу, аудитория заполнялась запахом выпечки – это она, это не ошибка доставки! – и никаких лишних слов хозяйка кабинета слушать не хотела. Она должна быть сильной, и как иначе, если в башенном кабинете они с Директором явно обсуждают будущее. Она должна быть такой, потому что для того, чтобы её Отдел согласовал путешествие во времени, должно было произойти нечто из ряда вон. И если не согласовал – тем более. Но она упрямо отказывалась от зелий, хотя они еще никого не подводили. И он очень старался, чтобы хотя бы он сам, его отношение, перестали казаться ей проблемой». «Ей действительно не все равно. И эти отработки – явное тому доказательство. Ей не все равно, иначе она не выходила бы настолько за рамки своих полномочий, рассказывая ему о том, как правильно применять Темную Магию. Обучая тому, как выживать. Ему повезло. Если существует закон равновесия, и Мародеры в его жизни случились ради того, чтобы позволить случиться Мие – то так тому и быть». «Мандаринка. Символ праздника, но для него – вовсе не Рождества. Подозревала ли она, что тогда, в детстве, он полюбил их именно потому, что никто прежде не сопровождал его приемы еды лекциями об этой самой еде? Нелепейшая причина. Но ни на что другое её менять он был не согласен». «- И я скажу это один раз – и больше не буду участвовать в разговоре. Как бы я тебя не… уважал, я просто уйду. В тот вечер, чуть было не произнеся обличающее «любил» вместо нейтрального «уважал», он окончательно понял, что должен делать. Они могли быть в будущем как друзьями, так и врагами, сколько бы она не убеждала его, что он станет замечательным человеком. Но, если она могла что-то изменить в прошлом, то и он – мог попытаться повлиять на будущее в её лице». «Он собирался позвать ассистента Мию Картер на Святочный Бал. И, поскольку, пролистав все Уставы, Истории и Правила вдоль и поперек, он нигде не нашёл информации, что ассистент не может прийти со студентом, то… Дело теперь было только за её согласием. Бал ему по-прежнему никуда не уперся, но как иначе выразить свой интерес к девушке, он попросту не представлял. Лили же, да и остальным девчонкам оно было важно. Значит… Так или иначе, у него всего один вариант. Потому что харизмой проклятого Поттера он не обладает, и говорить прямо, как делал тот – равно рыть себе могилу. Еще бы она перестала так упорно говорить, что он должен пригласить Эванс, да еще и аккурат в тот момент, который он выстроил, как самый благоприятный для приглашения… Это какое-то издевательство». «Неужели она не понимает, что он бы просто продемонстрировал всем их одинаковые Патронусы? О, не понять невозможно. А значит, несмотря на ее теплое отношение, она предпочитает это игнорировать. Игнорировать то, что очевидно следует из скопированного Защитника. Либо дело в нем самом, либо в их разнице в возрасте. Еще, как вариант – в её необычном положении путешественника во времени, вмешивающегося в его ход. Что же… Он умеет и производить впечатление, и быть настойчивым». «Она смеялась, и, кажется, это был успех. То, что он смог ее развеселить и стереть эту пораженческую гримаску, радовало». «Он вспомнил про векторное тестирование поздно, случайно, да и то – из-за Блэка. И уж никак не ждал, что чем-то выделится, больше озабоченный тем, чтобы никто не понял, как он нагрешил в июне с Песком Времени. Он перепроверил дважды. Ничего не изменилось. Вектор Омега, буквенное значение – удвоенная «А». Чем ему, интересно, эта «активная склонность» поможет, спрашивается?! Все бессмысленно. Он просто должен забыть про Мию Картер и поразмыслить над тем, как сделать так, чтобы никто не догадался. Он поджигал пергаменты, и они сердито плевались магией. Наверное, она знала с самого начала, и как раз в этом причина того, что Миа полностью игнорировала его интерес к себе. Может, она даже знакома с тем, кто имеет парный с ним Вектор. А если это мужчина?! Бесконтрольный выплеск магии разнес общую спальню в щепы. И после полукровка был очень сильно проклят однокурсниками-аристократами за неподобающее возрасту поведение. Но ему было уже откровенно плевать». «Он хотел свою фею себе. А теперь это был кто угодно, но – не она. Потому что она пахла какой-то дрянью, которую, даже при его огромном желании, никак нельзя было засчитать за искомое. О, конечно, до Школы он искренне верил, что Вектор – это удача. Ведь тогда есть полноценная гарантия, что человек, который будет его любить, существует, и никуда от него не денется. Но позже… Это стало казаться не более, чем лишением права выбора и ограничением свободы. Пожалуй, такой переворот в голове с ним случился именно на том праздничном приеме у Лестрейнджей. Да и как такое было возможно проигнорировать? Когда неприглядную реальность бросают тебе прямо в лицо, невозможно остаться прежним. Альфы – властные, а не заботливые, и склонны подчинять, а не защищать. Омеги – безвольные, а не мягкие, и скорее истерички, чем эмпаты. И теперь он принадлежит к этой невеселой категории неприятных личностей. Жизнь рушилась и рассыпалась на кусочки. И в этот раз пошел он к ассистенту Картер лишь потому, что рассчитывал выведать, что конкретно она об этом знала изначально. Возможно, если он очень постарается, если заставит себя быть откровенным, то сможет вызнать у нее имя того, кого ему стоит теперь избегать. Может, перебраться в Италию – не такая уж и плохая идея. Если, конечно, это доминантное существо не обретается именно там». «- Эванеско. Эскуро. Летний жгучий полдень зазвенел жаром, и сквозь этот звон оказалось невероятно сложно пробиться, сохранить себя, не исчезнуть, в нем растворяясь. Концентрация высветлялась в общем полотне урывками. Он здесь один на один с ней, специалистом самого опасного из Отделов Министерства. Дверь – заперта. И ему никто не поможет. Да и… Он и сам себе не поможет. Просто не захочет. Уже не хочет больше ничего, кроме неё. Холод, пришедший к нему на днях, пробирался в кости и скреб беспричинным ознобом затылок. И без неё – никуда деваться не собирался. Она не понимает, действительно после этого не понимает, почему ему не нравится результат теста?! Как можно не понять, если это очевидно?! О, он покажет. Если она не видит проблемы, он – объяснит. И, возможно, окажет самому себе плохую услугу, поселив темные образы в её пестрой головке». «Самый лучший вариант – внимательно посмотреть на окровавленный платок и выпрыгнуть после этого в окно. Он навредил ей, пусть и по незнанию. И, что еще хуже, желание дышать ею, цепляться за нее изо всех сил, слизать остатки крови с губ было намного сильнее, чем все жалкие доводы разума, вместе взятые. И уж точно громче голоса совести. И это очень хорошо, пусть и невыносимо больно, что она так резво от него отшатнулась. И спасибо за этот, больно бьющий в сердце, жест. Он теперь хотя бы в состоянии сдержаться и не упасть на колени. Она – не сказала. Все эти месяцы молчала. И её увещевающие речи сейчас… Судя по ним, он ей нахер не нужен. О, конечно, альфа может себе позволить подобное. Он – нет. И это стало очевидно с первого вдоха, когда солнце проникло в легкие, ослепило и дезориентировало, побежало по крови запахами истекающей соком летней травы, радостно пузырясь в венах адреналином. И как он вообще мог допустить в свою голову мысль, что она, Мия, может быть хоть в чем-то сходна с Беллатрикс? Кто этот крик души с него требовал, спрашивается, кому оно было надо?! Нет, она не такая. Но… Ладно, считать, что человек, который проводит с тобой столько времени, планирует избегать тебя же – занятная форма сумасшествия. Может быть, просто дело в том, что ей нравится тот он, который старше. О, Мерлин, ревновать к себе же – это еще надо постараться до такого докатиться». «Она держала его за руку, лучилась солнцем и была очень им довольна. Хотя еще недавно – шелестела черной тоской. Как такое было возможно? Почему она не отчитала его за опоздание? Почему даже не призналась, что переживает, хотя он дал ей такую возможность? Почему она вдруг стала казаться такой счастливой? Да, их Векторы – совпадают, но неужели это может привести хоть кого-то в здравом уме в такой восторг? Наверное, нет. Только сумасшедший может быть доволен тем, что магия связала его с Северусом Снейпом» «Она стояла перед ним, лихо заломив хрустальную корону набок, и улыбалась. А на спине все еще горел отпечаток её ладони. Пожалуйста, пусть у него будет шанс. Сейчас, сегодня, в этом времени. Пусть будет важно не только их совпадение векторов, но и он сам по себе, как человек». - Ох, как же ты не прав. Оглушенная, Гермиона вышептывала эти слова почти беззвучно. И была, очевидно, услышана. Но он – не остановился. И вновь ввинтился в её голову, пользуясь тем, что волшебница все еще не отводила взгляда. Так торопливо, словно бы бросал все имеющиеся карты на покерный стол, в отчаянной жажде выигрыша или – гибели. И он не просто использовал преимущества менталистики, нет, Северус Снейп разыгрывал все это время свой главный козырь – эмпатию. И передавал вместе с памятью – восприятие тоже. Он чувствовал её. Чувствовал целенаправленно, каждый раз с удивлением осознавая, как комок горячих нервов, которым она является, рядом с ним переплавляется в нечто иное, теплое и мягкое. И ощущал себя в эти минуты действительно важным, способным положительно на кого-то повлиять. В его восприятии она всегда была улыбчивой, и улыбка эта была загадочной, как у пифии, тёплой, как пески Сахары, и притягательной, как Амортенция. Он вообще видел Гермиону совсем другой, не такой, какой она себя знала, и – очень уверенно видел. Он осознал, что она ему нравится, быстро и бесповоротно. И мешал в итоге сам себе, в самые неожиданные моменты теряя контроль: не понятно, почему, вдруг брался смущаться в её присутствии, иногда становился чудовищно косноязычен и в целом – очень на себя за всё это злился. И из-за того-то многие всплески её эмоций пропускал мимо сенсоров, замечая только статично-очевидную симпатию к себе. И это, наверное, и было источником недопонимания, но все же – было скорее хорошо. Потому что Гермиона очень часто была эмоционально нестабильна. И не хотела бы такие глупости демонстрировать. И теперь, наблюдая воочию, каким образом он накручивал себя совершенно с пустого места, Гермиона испытывала облегчение. Она – тоже делала неверные выводы. Но у неё хотя бы были предпосылки к тому, чтобы эти неверные выводы делать. А у него – оказалось достаточно фантазии, чтобы навертеть клубок идей из ничего. Зато… они, кажется, действительно похожи настолько же, насколько и отличаются. Выгнутая до предела вверх, сжимаемая напряженными руками, как беспомощная кукла-марионетка, она – дышала, наконец, получив возможность прикрыть глаза и вынырнуть из водоворота памяти и чувств, в котором была главной героиней. И теперь – облегченно глотала воздух, смешанный с чужим надсадным дыханием. «Во время обострения цикла объект женского пола, имеющий Вектор «альфа» или «омега», а также объект мужского пола, имеющий Вектор «альфа» или «омега», в состоянии возбуждения, можно почувствовать на расстоянии, но это утверждение верно только за исключением Вектора «бета». Во всех же вышеупомянутых случаях индивидуальный запах усиливается». В осеннюю пастораль врезались острые ароматы мертвой травы и туманной горечи полынного ветра. Запах накатывал по нарастающей, агрессивно проскальзывая в гортань. Причины, впрочем, Гермиона прекрасно чувствовала нижней частью тела. Ну, спрятать такое, находясь в подобной непосредственной близости, было бы действительно невозможно. - Дурная голова заскучать не даст. – Хорошо, что не забыла, как разговаривать. – Давай я объясню раз и навсегда, и больше возвращаться к вопросу, зачем ты мне нужен, не будем. Гермиона решительно притянула темноволосую голову к себе, уверенно касаясь замерзших губ. Сипло захрипев, он жадно ответил, хаотично выцеловывая контур рта и влажных зубов. И мир – вспыхнул, схлапываясь в бездонную бездну.