Все знают, это «красный флаг»

Обычно, после секса, они просто лежали молча, каждый на своей половине кровати, даже не прикасаясь друг к другу. Хук не знал, насколько этот термин верный в его случае, но, хорошенько обкончавшись, он ощущал что-то вроде «сенсорной перегрузки», и ему было просто необходимо остаться наедине со своими мыслями, отгородившись, насколько позволяло пространство. Данхаузен потворствовал всему. Хук мог и без конца пялиться в экран смартфона, и затыкать уши наушниками, и крошить на простынь печенье... наверное, Данхаузена не покоробило бы даже курение в постели. Он просто воспринимал происходящее как должное, со свойственным ему добродушием, хотя Хук слышал не раз и не два, что залипать в телефон сразу после секса, когда сперма даже остыть не успела, и твой партнер лежит рядом и, возможно, всё ещё хочет внимания — это «красный флаг». «Красный флаг», кто бы мог подумать? А ведь на самом деле Хук даже особо не интересовался новостями — просто без особого энтузиазма потреблял информационную жвачку, раздражаясь, когда одна и та же ерунда выпадала сразу из нескольких источников, да ещё и одними и теми же словами, с одними и теми же фотографиями. Будто это тратило его время, будто... он куда-то спешил посреди ночи, когда все пункты их несуществующего списка были уже выполнены. В этот момент Данхаузен мог и задремать, и пойти в ванную, чтобы смыть лицо, и начать листать винтажные комиксы. На сей раз он с довольным видом хихикал. Хук даже покосился в его сторону и с каким-то странным внутренним неудовольствием отметил, что Данхаузен быстро шлепает пальцами по экрану смартфона, набирая сообщение. Он с кем-то переписывался, прямо во втором часу ночи. Что-то обсуждал. Что-то веселое. Несколько минут Хук следил за ним исподтишка: смех повторился ещё два или три раза, а потом затих, потому что Данхаузен заблокировал телефон и убрал его на столик. Хук сразу же немного успокоился. И даже не слишком взбесился, когда Данхаузен во сне закинул на него руку. Повод для недовольства, конечно, появился к утру, потому что на сей раз, за завтраком, Хук не был единственным человеком, глядящим в экран смартфона. Говоря откровенно, в экран смотрел исключительно Данхаузен, а Хук то и дело отвлекался от телефона, пытаясь понять, чем занимается его парень. «Скроллит, – машинально подумал Хук, наблюдая за тем, как Данхаузен водит пальцем по экрану. – Ну и ладно. Он просто в восторге от своего лица и каждый день проверяет, не сделал ли кто похожее». Наверное, если бы Хук так заморачивался со своей аттирой, ему тоже нравилось бы видеть косплей. «Ладно, – повторил про себя Хук, возвращаясь к своим хлопьям. – Не так уж часто он это делает, так что... Ладно». Вечером следующего дня, когда они смотрели фильм ужасов, растянувшись перед телевизором, Хук понял, что нихрена не ладно. Потому что когда твой суперувлеченный хоррорами парень пялится в экран телефона и посмеивается, вместо того чтобы верещать, вцепившись в подушку, это... – Отвратительно. – А? – Данхаузен невнимательно посмотрел в его сторону, продолжая держать телефон в руке. – Сцена отвратительная, – сквозь зубы проговорил Хук и опустил взгляд в смартфон. Какого черта они вообще продолжали смотреть кино, если им обоим не было никакого дела до того, что происходит в фильме? Злясь и скучая, Хук зачем-то стал проверять социальные сети, хотя обычно у него не высвечивалось ничего интересного, и он держал аккаунты только для промо. Первым в истории его поиска был Данхаузен — он опять запостил целую кучу историй, это было его ежедневное занятие. Косплеи, его блистательные выступления, реклама... Часть историй внезапно оказалась связана с Панком — они отмечали друг друга, клеили какие-то кринжовые стикеры... «Тупые старперы, – машинально подумал Хук. Он даже не понимал, в чем суть их диалога. Вроде выражают друг другу слова поддержки, говорят какие-то приятности, для которых не было абсолютно никакого повода, но выглядело глупо, особенно, в их возрасте. – Даже мой отец такой фигней не занимается». Почему-то эти истории с Панком показались Хуку неприятно-настораживающими. Поэтому он почти не удивился, когда на следующий день целенаправленно зашел проверить, не появились ли новые сторис. А они появились, и снова в них не было никакого смысла. Просматривая одну картинку за другой, Хук понял, что этот разговор, похоже, бесконечный. А тут ещё Данхаузен что-то активно печатал, с ногами сидя на диване. Черт, прямо рядом с ним. Прямо в паре футов от него. – Прекрати, – хрипло произнес Хук, поворачиваясь к Данхаузену лицом. Его парень вопросительно округлил глаза. – А? – Прекрати переписываться, – членораздельно проговорил Хук, заводясь ещё сильнее, и почему-то ощутил себя беспомощным, как брошенный на улице щенок. – Что у тебя там? – спросил он, не замечая, как в его голосе появляется агрессия. – С кем ты общаешься? Не успел Данхаузен заверещать, как Хук решительно вырвал телефон из его рук и сразу почувствовал себя отвратительно. Казалось, будто в воздухе лопнуло стекло. Ей-богу, Хук лучше многих знал, насколько неправильно сейчас поступает — если он берет Ваш телефон, это «красный флаг», если он читает Ваши переписки, это «красный флаг» — и своим поступком он совершенно не гордился. Однако он уставился в экран и ощутил, что злость сдавливает грудь пятитонным прессом, когда увидел в контактах имя старого козла Панка. «Ему что болтать больше не с кем? У этого старого ублюдка других друзей нет или что?», – подумал Хук, увидев, что Панк скинул Данхаузену экран своего телевизора с каким-то фильмом восьмидесятых. – Отдай! – возмущенно визжал Данхаузен, пытаясь отвоевать телефон обратно. – Это разговор двух друзей! Очень-очень важный! Это же Панк, друг Данхаузена. Это же... Панкхаузен! В горле Хука булькнул хрип — что-то не позволило ему превратиться в звериное рычание. Он вдруг понял, что крепко сжимает телефон в руке. Он вдруг понял, что уже занес его над головой, чтобы ударить об пол со всей силы. Если он ломает Ваши вещи, это «красный флаг». Если он угрожает, что сломает Ваши вещи, чтобы заставить Вас поступить, как он хочет, это «красный флаг». Выдохнув, Хук осторожно бросил телефон на диван, надеясь, что чехол смягчит падение. – Не произноси это слово, – еле сдерживая злобу, процедил Хук и вышел из гостиной. Ей-богу, как же ему не хотелось так себя вести. Совершенно. Абсолютно. Но почему-то по-другому не получалось. «Не надо было брать его телефон, не надо было читать переписку, не надо было им замахиваться». Может, встречаться тоже не надо было. Что, в конце-концов, это за отношения, когда один получает всё, а другой не может даже с другом пообщаться и прокомментировать дурацкую фотографию с телевизором? Хук не успел подумать, как следует — услышал, как кто-то шаркает ногами за его спиной. А потом ощутил поцелуй на своей шее. Злость ещё кипела в груди, но между ребрами к тому же остро кольнуло. Стало больно. Но боль была по-своему приятной. – Отвяжись, – тем не менее, пробурчал Хук. Но Данхаузен уже обнимал его за живот, настойчиво целуя со спины. Жадно, громко — только он умел издавать подобные звуки таким образом, что не хотелось смеяться. В первую секунду Хук ещё думал извиниться — за телефон, за чтение переписки, за то, что вел себя отвратительно — но не успел. Данхаузен всегда брал его нахрапом, и, идя на поводу у желания, Хук уже не мог отвлекаться на что-то ещё. Будто сами мысли просто отключались, когда они притягивались друг к другу губами, попутно избавляясь от одежды. И напряжение, обычно беспокойной тучей крутящееся в груди, начинало блуждать по всему телу, превращаясь в возбуждение. – Люблю тебя, – сладко ворковал Данхаузен, осыпая Хука бесконечным количеством поцелуев. Его дыхание обжигало кожу, руки настойчиво гладили тело, а сам он так приятно распирал изнутри, что Хук давился стонами, не зная, на что конкретно реагируют его нервные окончания. – Люблю тебя, маленький. Люблю. Люблю-люблю. Хук никогда не думал, что ему может нравиться подобная ерунда. Но заткнись Данхаузен хоть на секунду, всё тут же стало бы бессмысленным. Ему было нужно всё: и член, и язык, и дыхание, и запах, и вкус. И бесконечная череда признаний в любви, сладко втекающая в уши, пока он сам растекался по своему животу. Может, могло быть и по-другому, но Хук ни с кем больше и не хотел. Теперь его взгляд был прикован к потолку. Рука бестолково сжимала смартфон, листать ленту не было никакого желания. Он видел, что телефон Данхаузена перекочевал за ним из гостиной, лежал на прикроватном столике, словно артефакт из другого мира, потому что в их спальне он выглядел как-то чужеродно. На нем всё ещё горели уведомления, — наверняка сообщения от его старого друга Панка — но его парень и пальцем не пошевелил, чтобы их открыть. На самом деле руки он сложил на груди и теперь просто дергал коленом, урча себе под нос какую-то песенку. Свернув окно браузера, Хук заблокировал экран и положил телефон под подушку. Он всё ещё ощущал это. Сенсорный перегруз. Хотелось отгородиться от всего, и чтобы ничто его не беспокоило. Ничто не вторгалось в его личное пространство. – Иди сюда. – А? – тихо мурлычущий Данхаузен невнимательно покосился в его сторону. – Иди сюда, говорю, – повторил Хук, хмурясь. Выпучив глаза, Данхаузен осторожно придвинулся. В самый важный момент он мог долго мяться, не решаясь приблизиться, поэтому Хук схватил его за локоть и дернул на себя, заставляя упасть головой на свое плечо. Занятно, но, похоже, всё это время Данхаузен уже находился в пределах его личного пространства, поэтому Хук не ощутил никакого желания оттолкнуть его обратно. Правда, Данхаузен тут же начал возиться, пытаясь устроиться поудобнее, но по крайней мере не пришлось объяснять, что именно от него требуется. Повернув голову, Хук зачем-то зарылся лицом во влажные волосы, стоящие торчком. Он подумал, что совсем не разозлится, если старый мудак Панк снова напишет его парню. Совсем Почти не разозлится.