изморозь

снег застилает весь спальный район настолько сильно, что из окон еле видны очертания панельных домов вдалеке. только редкое желтое, почти полуоранжевое свечение и нескончаемый писк морозного ветра заполняют всю улицу. особенно хорошо в такую погоду нежиться дома, будучи в теплой и мягкой постели, не заботиться о том, как бы добраться по сугробам на работу в офис и не опоздать. в общем, кайф и наслаждение для безработных. правда, на пенсию не капает. но этот факт парочка, приклеенная друг к другу, упускает. дожить до старости еще надо. потом думать будут. да и вообще, пусть люди просыпаются в темень, пусть кофе горький пьют и стараются не подскользнуться на голом льду, а вот они самые умные, поэтому не рыпаются. никто не сомневается даже. когда зимнее солнышко наконец начинает медленно, но верно протискивать свои лучи через плотную занавесу снега, теплые, почти что горячие ладони ведут широкими движениями по спине, вызывая поток приятных мурашек и выдох ото сна хриплый из груди. сначала по позвоночнику снизу-вверх проходятся, потом ниже опускаются и под рубашку ночную юрко проскальзывают, заставляя прогнуться и грудью прижаться сильнее, к ласкам тянуться так откровенно. — надо вставать и собираться, — сережа противовес словам своим вовсе не отодвигается, лишь только носом в щеку щетинистую утыкается. хочется пошутить про то, что кир колется или что на его девственном личике наконец-то появились волосы, но почти учтиво молчит, лишь улыбаясь уголками. ему вообще с трудом удалось уговорить парня поехать сегодня по делам, а не валяться очередной день под марафон дрянных девчонок. они классные, но все же. уговорить курседа рано встать, сделать скорую уборку и заехать в магазин по делам — что-то с родни невозможного, но похоже, что только у акумова есть такая привилегия. хотя даже ему это многого стоит. да, может сережа и чувствует, что стареет, но кто-то же должен в их жизни наконец разобраться с записями к врачу и налогами. хотя и киру он отдать должное может — за машиной своей он следит полностью сам, разбирается в вине (или просто берет то, что по цене чуть выше среднего, плохим быть наверное не должно), сосиски с яичницей бахнуть может, почти не спалив сковороду и кухню. акумов доволен их совместной жизнью и привычками, но идею съездить в тц за новогодними украшениями, развеяться и стать частью общества, чтобы юношеский максимализм ушел хоть на день на задний план, чтобы был настоящий семейный супружеский очаг, он этого не стесняется да, и елка в потолок, чтобы потом пылилась до мая, ибо лень, в конце концов, разобрать. сука, да. мандаринов килограмма два, желания в пепле на дне бокалов шампанского и жаркий секс после, до хрипов и красных следов. так вот, надо было купить новогодние украшения и елку. из-под одеялка выскакивать не хочется, замок рук чужих также не отпускает, так что, курседову приходится встать вместе с пунктуальным муженьком, прилипнув к нему прямо так — грудью к спине. в таком положении паровозика, они доходят до ванной. один босиком шлепает по полу далеко нечистому, второй тапками шаркает. пока акумов волосы в хвостик убирает, а затем умывается, парень на свою и чужую щетки пасту выдавливает, засовывая вторую в рот мокрого и уже чем-то недовольного сережи. — надо пол пропылесосить, — пена по уголкам рта стекает, а щетина по зубам проходится сверху вниз и так по-новой. сережа заканчивает первым и уходит на кухню, чтобы на скорую руку приготовить что-нибудь съедобное. топливо в желудок закинуть, чтобы не ныл надоеливо серенады. в чайнике начинают закипать остатки вчерашней воды, которую вполне бы хватило, чтобы разлить по чашкам: одна с молнией маквин, другая дефолтная прозрачная, только небольшой скол кажется сбоку, прямо там, где кружок подставки. множество запахов наполняют кухню: растворимый три в одном, масло горячее и яйца на нем шипящие, бутерброды уроды, как в школьные времена — с сыром в сантиметр и колбасой докторской нежной. слюньки поневоле скапливаются во рту, и курсед залетает на кухню прям так, с длинными волосами распущенными по обе стороны, с хитрым лисьим взглядом и шаловливыми ручонками, которые хлебное произведение искусства хватают с тарелки. он жует прямо так — стоя, подгибая одну ногу и прихлебывая горячим кофе. когда кир встречается взглядом с чужими зелеными, когда чувствует напускное недовольство от своих детских выходок, сердце начинает заполнять привычно-непривычное тепло. он любит его, он любит то, как мир вокруг них двоих меняется. как обычное зимнее и морозное утро становится не только разочарованием, но и очарованием. кир курседов очарован — и это неизменный факт. тарелка становится пустой, на ней лишь крошки яичные от спешки, противовес этому довольная мордашка напротив. сережа думает, что его бы только прикормить, приласкать — душу отдаст. ну и конечно, разрешить на тачке педаль в пол вжимать, чтобы самого акумова вжимало спиной в кресло. разрешить целовать мокро, давать мнимую свободу и видимость, что кир в их отношениях ведет. посуда звенит в раковине, а на щеке сережиной расцветает благодарный тёплый поцелуй. спасибо, что тарелку в мойку положил, научился. затем в прихожую узкую уходит, язычки кроссовок грамоздких натягивает на пятки, куртку черную накидывает, волосы ерошит, смотрит на фигуру в дверях кухни, не хочет будто уходить из тепла, не хочет уходить от него. а акумов смотрит, кажется, что сердце даже замирает от того, насколько все хорошо, в душе гармония, наяву порядок полный, будто все по линеечке, будто по плану, по расписанию. — напишу, как согрею, — чтоб другой лишний раз свою драгоценную попку не морозил. сережа только кивает в ответ. его спина скрывается на кухне, вода начинает шуметь, тарелки с приборами звенят, дверь входная захлопывается. на улице действительно не особо то и приятно находиться. дома лучше, в который раз убеждается, но к машине все же идет, обещание дал. дверь поддаётся не сразу, и курсед нервно дёргает ее, молясь на то, чтобы она не отфигачилась с мясом. та все же поддается, кир ключ проворачивает, но малышка железная молчит. парень проворачивает еще раз, но тщетно. а день казался не таким уж и плохим. — сережа? — ну что там, мне выходить? ты быстро как-то, — голос по ту сторону даже и не подозревает, что до елки они сегодня, видимо, не доедут. — тут такое дело, в общем.. — хуй отмерз? — да нет же, блять. машина не заводится из-за мороза. тут несколько вариков: либо ждать потепления, либо греть аккумулятор. — ой, сука блядская.. — вздыхает, — и фена строительного у нас нет конечно же. — нет. — поднимайся, — одно слово и гудки громкие прямо в ухо. курсед с грустью провожает машину глазами, та стоит под небольшим сугробом, вся в изморози. акума не встречает его, валяется на кровати в телефоне, листает ленту тиктоков. кир знает, что тот, на самом деле, расстроен, но виду просто не подает. и им будто сама судьба велит не вливаться в общество, а быть счастливыми и заказать все доставкой. так они и остаются дома, и чтобы не грустить и не мёрзнуть, достают вино красное и сырную тарелку. кир обнимает крепко, горячо дышит в загривок, длинными руками своими за плечи угловатые обнимает, ногу закидывает — мое. ноут передвигают от греха подальше, тяжело дышат друг другу пьяно в губы, никто не решается двинуться ближе, будто играя. — наверное хорошо, что мы не поехали. — наверное ты прав, — «я всегда прав, эм». все-таки целует, так сладко и мокро, вылизывает рот жадно, губу нижнюю тянет болюче, за что получает шлепок в плечо: — ведёшь себя, как пес. — мне полаять? — кир глаза хитро щурит, сережа знает, что это ничего хорошего не предвещает уж точно, догадки подтверждаются, когда его нагло подминают под себя, прижимая тушкой, а затем лижут за ухом, — гав. — кир.. прекрати, щекотно, — но парень не готов останавливаться и продолжает вылизывать сережу, проходится по носу, щекам, векам. — ты вкусный до безумия, — а в ответ лишь заглушенный стон. у сережи от алкоголя и ласк лицо краснючее, а кир начинает много-много смеяться и говорить чепуху. однако, когда берет парня за руку, замечает, что та ледяная. — у тебя руки холодные, — в своих теплых держит, зеленые на него с интересом смотрят. — так согрей меня. а за окнами снежная буря целая, в спальне их ураган не меньше; смятые простыни, ноутбук, на полу опасно криво лежащий, волосы черные на простынях раскиданные небом ночным и дыхание томное. утром обязательно закажут доставку ебучей елки. новый год новым годом, все-таки.