cutie patootie

Плач доносился из-за сгруженных в углу стульев, напоминающих причудливую пластиковую пирамиду, отгороженную от закулисных работников матами и мусорными баками на колесиках. Хук, никогда прежде не слышавший, как Данхаузен плачет, даже нерешительно замер, не зная, каким образом пролезть через такую баррикаду, не обрушив стулья им на головы. То, что новый сценарий не согласовали с Данхаузеном, стало очевидно после того, как он умчался за кулисы. Хук следил за матчем вполглаза, когда Дариус вдруг толкнул его в плечо и, кивнув на экран, произнес: «Что-то они перебарщивают в этот раз». Именно в этот момент Пейдж схватил Данхаузена за волосы, окунул головой в стоящее рядом с рампой ведро воды и принялся агрессивно смывать с него лицо. До того момента, как на ведро с водой навели камеру, Хук даже не замечал, чтобы оно там стояло. – Можно к тебе присоединиться? – спросил Хук, осторожно пролезая между стульями в маленький укромный уголок, где сидел Данхаузен. Его волосы всё ещё были мокрыми, спина беспомощно вздрагивала. У Хука сжалось сердце, и он машинально тронул Данхаузена за плечо. – Донован, пожалуйста. Могу я взглянуть на тебя? – Не смотри на меня, не смотри, не смотри, – почти взвизгнул Данхаузен, дернувшись к стене, и закрылся руками. – Они содрали с меня настоящее лицо... Они обезличили меня у всех на глазах! Как я теперь выйду на ринг? Как я выйду на ринг без своего лица? – Нарисуешь его заново, как и каждое утро, – растерянно проговорил Хук, придвигаясь ближе, и ласково провел по шее Данхаузена рукой. – Никто не может отнять твое лицо. Ты всегда можешь нарисовать его снова, в таком виде, каком захочешь. – Нет-нет-нет, – Данхаузен униженно отвернулся, продолжая скрывать верхнюю часть головы руками и трястись, как будто под ними жужжала виброплатформа. – Они теперь захотят, чтобы Д... – он невольно подавился воздухом. – Они захотят, чтобы Данхаузен ходил так до матча «Титул против Лица», который наверняка назначат на следующий месяц... Теперь мне каждую неделю придется ходить без лица! Хук подумал, если кто-то из букеров, действительно, на это рассчитывал, то он просчитался, потому что Данхаузен ни за что на свете не стал бы работать в компании на таких условиях. Даже если бы ему пришлось заплатить неустойку. – Не обязательно, – возразил Хук, медленно гладя Данхаузена по затылку. – Выйдешь с лицом на следующей неделе, вызовешь Пейджа на поединок, пообещаешь его «вздернуть». Можно устроить неплохой матч «Лицо против Карьеры», – задумчиво добавил он. – И не обязательно во время промо ходить без лица. – Именно этого они и хотят, я знаю, – невнятно пробормотал Данхаузен, не поднимая головы. – Поэтому мне ничего не рассказали! И ведро прятали до последнего момента. Данхаузен ещё подумал, почему Пейдж такой напряженный, будто что-то случилось, но спросить не успел... А теперь никуда не денешься... – Слушай, я пойду и поговорю обо всей этой ситуации с Ханом, – серьезно сказал Хук, сжимая руку в кулак. – Если он не захочет со мной разговаривать, попрошу отца вмешаться. Если он и его не послушает, буду упрашивать Билли Ганна. Ты ему всегда нравился, он точно не останется в стороне. Донован, – Хук осторожно поднял Данхаузена за подбородок и бережно вытер слезы рукавом, однако, когда он закончил, Донован снова отвернулся. – Тебе не придется выступать без твоего настоящего лица. Они наверняка просто хотели поднять рейтинг на этой неделе, подстегнуть интерес к будущему матчу... Не стоило им так делать, тем более, без спроса — контракт многое им позволяет, но явно не это. Может, Хан даже ничего и не знает. А если знает... найдутся желающие популярно объяснить, почему не стоило этого делать, – проговорил Хук, медленно сгибая и разгибая пальцы. – Если захочешь подать в суд, каждый второй в раздевалке выступит как твой свидетель. Я выступлю как твой свидетель, – заверил Хук, наклоняясь, чтобы говорить это прямо на ухо. – Твое лицо вернется и никто на него больше не покусится, – пообещал он с неподдельной уверенностью. – Но, между нами, человеческая маска мне тоже нравится. Можно я посмотрю на тебя? Хотя бы одну минуту. Данхаузен еле слышно выдохнул и воровато покосился в сторону Хука. Ему было трудно поднять взгляд и смотреть прямо в глаза, будто неведомые силы всё время пытались отвернуть его голову. – Не понимаю, что тебе тут нравится, – пробурчал он, шмыгнув носом. – И никогда не поймешь, – проговорил Хук и рассеянно улыбнулся, когда Данхаузен, наконец, повернул к нему своё лицо. Взгляд Данхаузена всё ещё был недоверчиво-настороженным, однако он больше не отворачивался. И не плакал. Он, правда, не понимал, почему Хук не убегает в страхе, глядя на его человеческое лицо. Но Хук не то чтобы хотел, чтобы Данхаузен понимал это.