Ретроградный Меркурий

Хук не думал, что это когда-нибудь случится в его жизни, но ему, действительно, пришлось накрыть голову подушкой, потому что Данхаузен прыгал по дому, словно взбешенная летучая мышь, то и дело натыкающаяся на углы. Сперва это казалось забавным. Когда на электронных часах высветился второй час, желание смеяться отпало само собой. – Донован, пожалуйста, прекрати, – наконец, произнес Хук, отрывая голову от постели. – Это слишком даже для тебя. Он обещал себе, что не будет как-то мешать Данхаузену самовыражаться, но последние три часа Донован, воодушевленный ретроградным Меркурием, пилил его нервы тупым ножом. – Я не знаю никакого Донована! – сообщил Данхаузен, разводя руками. – Данхаузен следит за домом, Данхаузен ждет, когда к нам нагрянут темные силы. Когда он вбежал в спальню в очередной раз, Хук не выдержал и швырнул ему под ноги светильник, а потом ещё десять минут слушал: «Данхаузен убирает осколки, Данхаузен сматывает шнур». Под это бормотание Хук и уснул. Кажется, ему даже ничего не снилось, несмотря на то, что Донован продолжал чем-то громыхать. Утром Данхаузен, конечно, лежал рядом, на животе, задом к верху, закинув одну руку на Хука, другую — на одеяло. Набегался, как следует, и уснул — в этом не было ничего удивительного. Хук спихнул с себя горячую руку, сел, от души зевнул, насыщая тело кислородом. Хотелось спать, но он решил вытащить себя из постели, чтобы не потерять долгожданный выходной. После контрастного душа стало легче — даже голова перестала гудеть, да и желание жить вновь дало о себе знать. Прислушавшись к своим мыслям, Хук отправился в кухню, чтобы приготовить яичницу с беконом. Тут же появился Данхаузен в ужасном халате — красно-черный, с кисточками, Хук такой видел только в фильмах. – Я готовлю завтрак, – сказал Хук, искоса взглянув на него. – Надеюсь, это кровавые венские вафли. Данхаузен любит кровавые венские вафли. Он произнес это слишком серьезно. – Не собираюсь я готовить венские вафли, – раздраженно отрезал Хук. – Ни кровавые, ни какие-либо ещё. После своих ночных выкрутасов Донован должен был радоваться, что Хук в принципе решил хоть что-то приготовить. – Тогда Данхаузен не будет это есть, – крякнул Данхаузен. Тут уж внутри Хука всё оборвалось окончательно — он швырнул сковороду с пылающим беконом прямо в раковину и стрелой пролетел мимо застывшего Данхаузена. Только в спальне он подумал, что, наверное, отколол кусок с мраморной раковины — грохот стоял ужасный — да ещё и забыл выключить плиту. С кухни снова донеслось мирное кряканье: «Данхаузен собирает осколки, Данхаузен моет сковороду». Похоже, вспышка гнева Хука его нисколько не напугала и не смутила. Вот только откуда в нем столько энергии? Во сколько он сам лег спать? Вскоре стало тихо. Прежде чем Хук понял, что это значит, Данхаузен воровато заглянул в спальню. Горящий от гнева Хук лежал, съежившись, и дергал ногой, пытаясь успокоиться. Данхаузен подошел ещё ближе, со звериной осторожностью влез на постель, пристально его рассматривая. Медлил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Хук не выдержал — дернул Данхаузена за шею, и тут уж случился поцелуй. Тело воспламенилось моментально, хотя Данхаузен всего лишь прижался к нему бледным животиком. А потом Хука распластали на постели и методично отымели. Что, наверное, следовало сделать изначально, но разве Данхаузен хоть когда-нибудь руководствовался соображениями здравого смысла? Очевидно, он был очень доволен собой, потому что снова принялся что-то напевать себе под нос, собирая с пола одежду. Затраханный во всех смыслах Хук помогать ему не стал — свернулся в клубок, накрыл голову одеялом, да так и уснул на влажной постели. Пробуждение принесло целую бурю эмоций — Хук потянулся и тут же во всей красе ощутил, что тело покрыто неприятно-липкой пленкой. Несколько минут он просто смотрел в потолок, зачем-то водя рукой по телу. Под пальцами скатывалась грязь — пот, сперма, бог весть что ещё... И как можно было уснуть, не приняв душ? Конечно, всё дело в том, что ночью он совсем не спал... Из кухни снова доносилась возня — похоже, там что-то готовили. Может быть, даже для него. Хук решил не рисковать — скатал грязное белье в ком и оставил его в ванной комнате, а потом долго стоял под струями горячей воды, пока напряжение не ушло из тела окончательно. Когда он вышел в кухню, венские вафли были уже готовы. Не кровавые — вполне обычные. Правда, облитые вишневым сиропом, что придавало им определенной эстетики. Не испытывая по этому поводу совершенно никаких эмоций, Хук сел за стол и с подозрением уставился на Данхаузена, подперев щеку кулаком. После сна настроение стало намного лучше, но он всё равно ожидал подвоха. Взглянув на часы, Хук увидел, что уже двенадцать дня, и тут же ощутил жжение в груди. – Ты мог бы не прыгать по дому всю ночь? Я понимаю, у тебя праздник, но у меня из-за тебя режим сбился, и теперь я не смогу уснуть вовремя. Как я завтра встану? – спросил Хук, стараясь не звучать слишком раздраженно. – У меня тренировка. Силовые нагрузки, – на всякий случай добавил он. – Ты можешь отправиться на пробежку по округе до самого вечера, – подсказал Данхаузен, сложив ручки на груди. – Я не хочу бегать в свой выходной, – огрызнулся Хук и медленно выдохнул. – Донован, бога ради... – Не знаю никакого Донована, – сообщил Данхаузен. Хук вздохнул, заталкивая кусок вафли в рот. Он не понимал, почему до сих пор не съехал от Данхаузена — их бытовая совместимость очевидно стремилась к нулю. Кусок раковины, действительно, оказался отколот, из-за чего она теперь напоминала древнюю скалу. Хук испытал укол стыда, но попытался сделать вид, будто ничего не случилось. Он собрал тарелки, сгрузил их в посудомоечную машину, выбрал правильный режим — тут-то Данхаузен и подкрался сзади. Нежно его обнял. – Что? Данхаузен не ответил — только осыпал шею Хука поцелуями в такой странной, клюющей манере, точно пытался собрать что-то с его кожи. Хук посыпался. Вот куда от него съедешь? Зачем? Разумеется, вечером Хук не ждал ничего хорошего. Он проветрил комнату, хорошенько взбил подушку, но не верил, что это хоть как-то поможет, пока Данхаузен ожидал пришествия Темных сил. Слипались глаза. Лампы больше не было, поэтому в спальне царил мрак. В дверном проеме вдруг появился искривленный силуэт — Хук настороженно замер. – Данхаузен будет следить на расстоянии, – объявил Донован. Больше он ничего не сказал. Не особо веря в подобное везение, Хук осторожно лег на бок, на всякий случай закрыл лицо подушкой. Он прислушивался изо всех сил, но Данхаузен больше не прыгал по комнате. На самом деле в доме было на удивление тихо. Наконец, Хук задрал голову и подозрительно уставился на дверной проем. В нем было пусто. Ничего не понимая, Хук сел и осмотрелся — Данхаузен сидел у окна и смотрел на него с пола. Уличное освещение, проникающее в дом через окно, делало его похожим на гаргулью. «Господи, он не дает мне спать, даже когда не прыгает», – машинально подумал Хук. – Ляг уже, – рыкнул он. Данхаузен встал, долю секунды стоял неподвижно, словно статуя, а потом запрыгнул на постель. – Если хочешь, Данхаузен принесет тебе чипсы. – Я, черт возьми, хочу спать! Донован, пожалуйста, – Хук никогда не слышал свой голос таким жалобным. – Ты что, хочешь, чтобы я умер? Данхаузен замер, медленно двинул зрачками в сторону Хука, не поворачивая голову. – Данхаузен хочет погладить твой живот, – сообщил он будто по секрету. – Делай, что хочешь, – проворчал Хук, упав обратно на спину. Но когда Донован провел по его животу ладонью, ему сразу стало лучше. Удивительное дело, но в ту же секунду он провалился в сон.