За периметром

Душ принимать Гоуст всё-таки решил без Соупа. В ванной комнате оказалось слишком тесно, и они оба были слишком взвинчены, чтобы делить такое маленькое пространство. Соуп пошёл мыться первым. Гоуст после этого усадил его на край ванной, чтобы обработать рану запасами из собственной аптечки. Плечо заживало быстро. Оно, наверное, заживало бы быстрее, не дави на него Гоуст пальцами чуть раньше, просто чтобы услышать звуки, которые издавал при этом Джонни. Именно это ему сказал Соуп с усмешкой, пока Гоуст затягивал вокруг раны бинт. Их постоянные перепалки давно уже должны были надоесть, но что-то Гоуста цепляло в голосе Соупа. Словно Соупу было любопытно, чем всё это может закончиться. И не то чтобы Гоуст делал хоть какие-то попытки пресечь подобное поведение. Наоборот, он всячески его поощрял. Закончив с перевязкой, Гоуст вытолкнул Соупа из ванной, чтобы принять душ самому. Он никогда не любил стоять под струями воды слишком долго, но этим душем он наслаждался, позволяя напору смывать с его тела усталость и избавить голову от ненужных мыслей. Так следовало поступить ещё до того, как он всё-таки решил что-то делать с Соупом. Он отрешённо схватился за свой член, прислонившись к холодному кафелю на стене. Чёрт бы побрал Соупа и его язык без костей. Смешно было осознавать, что каких-то два часа назад Гоуст был уверен в том, что подобного не произойдёт. И кто бы мог подумать, что именно произойдёт на самом деле. Гоуст водил ладонью по члену около минуты, позабыв, что находится под тёплыми струями душа. Мысленно он был в другой комнате, вцеловывая Соупа в матрас. Мысленно он сидел на полу церкви в Лас-Алмаса, слушая чужой шёпот по рации. Мысленно он подносил к глазу оптический прицел, лёжа на крыше. Раньше после дрочки голова прояснялась. Нынче это только усугубило ситуацию. Член затвердел, но сразу после этого побежала холодная вода, а из комнаты донёсся голос Соупа. Пустота в желудке напомнила о себе тянущим чувством. Сперва нужно было разобраться с голодом. Поэтому Гоуст вымылся и обернул полотенце вокруг талии, натянув маску. Почему-то его не покидало ощущение, что он знал Джонни всю жизнь. Но это было не так. Их отношения всё ещё казались невероятно хрупкими. Если Гоуст не возьмёт под контроль всю эту ситуацию, она выскользнет из его рук, как и всё остальное в его жизни. Нужно собраться. Он не позволит себе спугнуть Соупа. Соуп лежал посреди кровати в тёмно-зелёном нижнем белье, когда Гоуст вышел из ванной. Свет в комнате стоял приглушённый, каналы на телевизоре сменяли друг друга. Соуп послал Гоусту улыбку, очерченную холодным голубым светом экрана. — Заказал еду в номер. Надеюсь, ты любишь пепперони с толстой корочкой. Чёрт возьми, Соуп был точно ожившей фантазией Гоуста. …или просто дело было в том, что он не ел уже полдня, и Соуп оказался первым, кто вспомнил об этой проблеме. Одно другому не мешает. — Спасибо, — ответил Гоуст. — Долго ждать? — Час, не меньше, — сказал Соуп, переключив ещё три канала. Слишком быстро — невозможно было разглядеть, что по ним показывали. Значит, у Гоуста был час, чтобы взять контроль над ситуацией. Он уронил полотенце на пол, забравшись на кровать. Соуп, конечно, не мог на это не усмехнуться. — Ты жадный и нетерпеливый, — сказал он, когда Гоуст оказался над ним, между его ног. — Надо будет над этим поработать. Заметив что-то в глазах Гоуста, Соуп поспешно замолчал, прекратив улыбаться. Он выглядел хорошо в тусклом голубом свете, его зубы слепили белизной, а тёмные волосы блестели даже в темноте. Гоусту нравилось, когда Соуп замолкал из-за него. Ещё, как оказалось, ему нравилось, когда из-за него Соуп становился громким. Приподняв маску, Гоуст наклонился, чтобы поцеловать его. Соуп сжал руку в кулак на его затылке, словно пытаясь схватиться за волосы. Телевизор остался включённым на каком-то боевике, и на фоне продолжали раздаваться звуки гитарной мелодии, бьющегося стекла и пафосных диалогов. Гоуст понятия не имел, на что будет похожа их жизнь, как только они ступят за порог отеля. Учитывая, насколько успешно проходили их совместные задания, Прайс продолжит постоянно ставить их в пару. В этом плане изменений не будет. Они так просто друг от друга не избавятся. Но на базе, в перерывах между заданиями… вот где всё становится размытым. Наверное, Гоуст думал не той головой, но его манила мысль о том, что Соуп будет всегда желать и ждать его в казармах. Его манила мысль приходить к Соупу, словно они давно жили вместе. Но в реальности вряд ли у них будет достаточно для этого времени. О чём Гоуст действительно не хотел вспоминать: через пару лет он уже будет слишком стар для специальных операций. А Соупа впереди ждали ещё долгие годы работы. И Гоуст решил: от жизни следует брать всё, пока есть такая возможность. Он навалился на Соупа всем телом, заставив того замычать в поцелуй. У Соупа уже стояло, твёрдый член упирался в бедро Гоуста, ровно как и час назад, когда Гоуст держал его впервые. Но, в отличие от первого раза, целовался Соуп сдержаннее; он коснулся губ Гоуста своими, прежде чем прервать поцелуй, и так снова и снова, дразня и выводя из себя. Словно уже знал о всех планах Гоуста и готов был привести их в действие. Соуп провёл языком по губам Гоуста. По его зубам, языку и подбородку, задевая тканевый край маски. Оральная фиксация давала о себе знать, даже когда в его рту не было члена Гоуста. Может, Гоусту тоже следует воплотить в реальность планы Соупа. Хотел бы Гоуст, чтобы это продолжалось вечно, — чтобы Соуп и дальше продолжал дразнить и вылизывать его, как радостный щенок, — но понимал, что для сохранения контроля ему нужно двигаться дальше. Поэтому Гоуст опустился ниже, ложась на матрас между разведённых ног Соупа. Без лишних слов он стянул с Соупа бельё. Член тяжело лёг на живот, с головки уже сочился предэякулят. На бёдрах темнели линии от загара, при виде которых Гоуст скрипнул зубами. — Хорошо смотритесь здесь, сэр, — вновь усмехнулся Соуп, приподнявшись на локтях, словно не желая упускать ни секунды представления. — Хотите вернуть должок? Гоуст едва сдержался от того, чтобы закатить глаза. По-доброму. Какой же Джонни невыносимый. Но отвечать ему Гоуст не стал. Вместо этого он вновь поцеловал его, заставив Соупа шумно выдохнуть. Гоуст накрыл ртом головку, довольный тем, что Соуп замолчал. Обернув правую руку вокруг ноги Соупа, левой он прижал его за бедро к матрасу. Он брал у Соупа до самого основания, чувствовал жгучее отчаянное желание на мокрой коже Соупа. Соуп заслуживал этого после прошедшей тяжёлой недели. Гоуст хотел, чтобы тому было приятно, прежде чем он сделает со своим сержантом всё, что пожелает. Соуп ударил пятками по лопаткам Гоуста, задевая напряжённые мышцы. Накрыл глаза предплечьем, словно вид Гоуста между его ног был невыносим, несмотря на то, что несколько минут назад он так хотел узреть это. Выпустив член Соупа изо рта, Гоуст заёрзал на матрасе, ощущая собственное возбуждение. — Не прячься, Джонни. Ты ведь был таким бесстыжим чуть раньше. Соуп рассмеялся через силу, убрав руку от лица. Встретившись взглядом с Гоустом, он ответил: — Это всё из-за ваших глаз, сэр. Вам кто-нибудь говорил, какие они красивые? — Нет, — сказал Гоуст. Чуть ли не с насмешкой, но сложно было смеяться над такой искренностью. Никто ничего подобного Гоусту не говорил. Наверно, боялись, что Гоуст их за это убьёт… Но Соупу он может это простить. — Или всё дело в маске, — продолжил Соуп. Теперь он пристально смотрел на Гоуста, прикусив нижнюю губу и прикрыв веки. — Я кроме твоих глаз ничего и не вижу. — Маску не сниму. Обернув ладонь вокруг члена Соупа, Гоуст начал медленно водить по нему вверх и вниз. Соуп сильнее прижал пятки к его спине. — Конечно не снимешь, — хмыкнул Соуп, сгребая простынь в кулак с такой силой, будто сейчас вырвет кусок ткани. — Но тогда встаёт вопрос: кто из нас всё-таки прячется, элти? На это Гоуст тоже не стал отвечать. Он сильнее сомкнул пальцы вокруг Соупа, наклонив голову, чтобы провести языком ниже, прямо к заднице Соупа. Вот тут Соуп окончательно заткнулся. Не мешкая, Гоуст проник языком внутрь. И тогда Соуп… уже стал громче. На вкус он был как простой гель для душа, и Гоуст пожалел, что не сделал с Соупом этого раньше, когда они были потными и грязными. Пальцами он раздвинул его ягодицы и плюнул прямо на открывшийся взору вход. Повторив это несколько раз, попробовав ещё раз Соупа на вкус, Гоуст прижал большой палец, проталкивая внутрь слюну. На это Соуп вновь подал голос: — У меня в сумке есть смазка. — Она не нужна, — сказал Гоуст, касаясь горячим дыханием дырки Соупа, блестящей от слюны и дрожащей под пальцами. Гоусту нравилось, когда было больно. Ему нравилось, когда собственный член двигался по сухой коже, нравилось ощущение тесноты не до конца подготовленного тела. Ему нравилось трахать через боль и неприятные ощущения, а так как Соуп был не просто человеком, а солдатом, Гоуст собирался сделать это так, как ему по душе. Он совсем не удивился, когда Соуп с силой ударил его ногами по спине, ответив: — Хорошо. Я тебе доверяю. И, может быть, именно из-за этих слов Гоуст подготавливал его дольше, чем планировал. Чтобы не предавать доверие. Закончив с этим, Гоуст выпутался из ног Соупа, садясь, и Соуп начал: — Будет лучше, если ты ляжешь, а я… — Нет, — оборвал его Гоуст. — На четвереньки. Соуп последовал команде, перед этим взглянув Гоуста с лёгким удивлением и сомнением. Гоусту подумалось: а не нервничает ли он? Ему казалось, что Соуп, при всей своей болтливости, не станет лгать, был ли у него подобный опыт. Хотя мысль о том, что Соуп был готов отдать свою анальную девственность Гоусту… нет, об этом думать было слишком опасно. Когда Соуп встал на четвереньки, перед глазами Гоуста оказалась его слегка изогнутая спина. Схватив забытый пульт, Соуп выключил телевизор. Гоуст сплюнул на ладонь, обернув её вокруг своего члена. Раздвинув ягодицы Соупа, он взглянул на его проход, из которого бежала слюна. Его одолевало желание одним движением грубо войти до конца, и он понимал, что Соуп позволит ему это, хоть и будет потом жаловаться. Но Гоуст не хотел предавать чужое доверие, поэтому сдержался. Он начал медленно входить в Соупа, наклонившись, чем вырвал громкий выдох из его груди. — Давно не делал этого, элти, — признался Соуп, когда Гоуст вошёл в него почти до упора. Кулаки опять сжали простыни, но тело начало раскрываться. Он старался изо всех сил для Гоуста. — Я уже понял. — Гоуст наклонился ещё сильнее, касаясь животом спины Соупа и загоняя член до конца, через боль, миллиметр за миллиметром. Слюны пока было достаточно, просто Соуп был до безобразия узким. — Расслабься для меня, Джонни. Соуп вновь громко выдохнул, свесив голову и подставляя беззащитную шею. Спина выгнулась ещё сильнее. — Господи Иисусе. — Получается, ты не часто этим занимаешься? — против воли вырвалось у Гоуста. Он ничего не мог поделать: ему хотелось, чтобы Джонни принадлежал лишь ему. Соуп через силу усмехнулся, покачав опущенной головой. — Обычно я на твоём месте. Гоуст сцепил зубы, представив, как Соуп трахает кого-то другого, точно не стоящего даже внимания Джонни. Но, с другой стороны, осознание того, что почти никто, кроме него, не видел Соупа таким, только подогрело его возбуждение. Не прекращая об этом думать, Гоуст слегка отстранился, чтобы одним резким движением загнать член в Соупа до основания. — Боже, — простонал Соуп, подняв голову. Теперь Гоуст мог зарыться пальцами в его волосы, удерживая на месте. И начать наконец трахать его. И мгновения не прошло, как Соуп вновь стал громким. Он не мог толком говорить, когда Гоуст держал его так за голову, зато мог стонать, хрипеть и повторять раз за разом «Гоуст», «сэр» и «элти». Пока в один момент Гоуст не двинулся так, что Соуп разом расслабился, задрожав, и принялся чуть ли не насаживаться на его член. — Вот так приятно? — спросил Гоуст, будто и сам не знал, что задел простату, и Соуп свёл брови к переносице, силясь сказать да. — Да, сэр, твою мать, пожалуйста… Гоуст отпустил голову Соупа, вместо этого протолкнув в его рот три пальца, не забывая про его оральную фиксацию. Соуп поймал их зубами, провёл языком по фалангам, заглушающим его стоны и мешающим звать Гоуста. Его рот был горячим и мокрым от слюны, голодным, просящим, чтобы его хорошенько оттрахали. — Хочу, чтобы ты повернулся, — сказал Гоуст, замечая отголосок отчаяния в собственной интонации, но надеясь, что Соуп этого не услышит. Соуп попытался кивнуть, когда Гоуст вытащил из его рта измазанные в слюне пальцы. Опустив одну руку на живот Джонни, Гоуст перевернул его, быстро и грубо, уложив на матрас. Как только Соуп лёг на спину, то надавил пятками ему на задницу, изогнувшись и вцепившись ногтями в маску Гоуста на затылке. И тогда Гоуст понял, что ему не о чем волноваться. Уверенность, контроль… всё это было глупыми опасениями, потому что все доказательства того, что Соуп погряз в этом настолько же глубоко, как и Гоуст, были написаны на его красивом лице. И Гоуст сорвал с себя маску, утягивая Соупа в поцелуй, прежде чем успел пожалеть об этом. — Твою мать, Саймон, сэр, — пробормотал в поцелуй Соуп, широко раскрыв глаза и поднимая руки к лицу Гоуста. Его пальцы начали очерчивать каждый выцветший шрам, каждую рытвину, пока не оказались на затылке, по-собственнически зарываясь в волосы. Соуп постарался сказать ещё что-то, про маску, про лицо, про всё, что происходило между ними, но Гоуст не мог обсуждать это сейчас. И поэтому он грубо толкнулся внутрь, ударяясь бёдрами о бёдра, и углубил поцелуй, крадя дыхание Соупа и лишая его возможности говорить. А потом Соуп внезапно кончил, задыхаясь и сжимаясь вокруг Гоуста, со скользящим между животов членом. Он застонал, ведя короткими ногтями по затылку Гоуста с такой силой, что стало больно. Белёсые капли упали на его кожу, когда он сквозь стон и ругань пытался воззвать то к Господу Богу, то к Саймону. Соуп был молод, полон энтузиазма и энергии. Он, наверное, может кончить ещё несколько раз за ночь. Гоуст же за все свои годы выработал удивительный уровень выносливости, о чём сейчас почти жалел. Чтобы противостоять боли… и удовольствию. Он кончил в горло Соупа так быстро лишь потому, что давно хотел этого. Теперь же, во второй раз и с желанием доказать Соупу кое-что, он мог трахать своего сержанта часами, чтобы тот знал своё место. Гоуст поднял его за бёдра выше и вошёл глубже, не дав ни минуты на передышку. Соуп продолжать взывать к Богу. — Вот так, хорошо, Джонни, — сказал Гоуст, когда Соуп не стал этому препятствовать. — Твою мать. Какой хороший мальчик. Ты мой хороший мальчик. Гоуст накрыл рот Соупа ладонью, продолжая трахать его через обострившиеся чувства. Соуп становился слишком громким для тонких стен отеля, и хотя Гоусту это нравилось, ему нравилось и то, как тяжёлые веки Соупа всё время опускались, прикрывая его покрасневшие глаза; как сила покидала его тело; как он расслабился в руках Гоуста и позволял использовать себя. Из головки его уже вновь затвердевшего члена бежала белёсая жидкость, и он прикусывал ладонь Гоуста, чтобы быть тише. — Хороший мальчик, — повторил Гоуст. И этим словно открыл ящик Пандоры: ему захотелось рассказать всё, что гложило его ещё с Лас-Алмаса. — Поверить не могу, что это происходит, Джонни. Я не мог прекратить думать о тебе, Джонни, каждую секунду в этой проклятой церкви я боялся, что больше не услышу твой голос по рации. Соуп тяжело сглотнул, широко раскрыв глаза, и Гоуст уже не мог замолчать, но и продолжать не мог, поэтому он спрятал лицо в шее Соуп, продолжая беспощадно вбиваться в него. — Всё время представлял, как в тебя стреляют, убивают или делают чего хуже. Он трахал Соупа так грубо, что ныть начинал собственный член. Он не мог поверить, что мысль о том, как Соупу причиняют боль, так сильно его заводила. — Чёрт возьми, Джонни, ты сводишь меня с ума. С каждым движением Гоуста из горла Соупа вырывались низкие, хриплые звуки, заглушённые ладонью, и Гоуст отстранился, чтобы вновь увидеть его лицо. Глаза Соупа были мокрыми, но он всё ещё пытался ногами прижать Гоуста к себе сильнее, полностью отдаваясь в руки своего лейтенанта. И у него снова стоял. Гоуст тоже сводил Соупа с ума. Они друг друга стоили. — Вот так? — спросил Гоуст, отнимая ладонь от лица Соупа, чтобы услышать его тяжёлое дыхание, прежде чем вновь закрыть его рот. — Кончишь для меня ещё раз, Джонни? Соуп быстро кивнул, подаваясь бёдрами навстречу и принимая его глубже. Не часто этим занимался. И всё равно делал он это, как профессионал. Стонал и извивался под ним, капал смазкой на собственный живот, словно был рождён для того, чтобы его трахали. Хорошо, что Соуп не часто этим занимался, иначе бы Гоуст так просто не оставил бы его в покое. Никому не дозволено видеть Джонни таким, кроме него. — Никому не дозволено видеть тебя таким, кроме меня, — вслух сказал Гоуст, и в этот раз его красноречивость удивила даже его самого, но остановиться он уже не мог. Хотя Гоуст и боялся спугнуть Соупа, но его настоящую натуру не спрячешь. Раз уж Джонни смог справиться с ним сейчас, справиться с болью во время секса, справиться со всем, что ему наговорил Гоуст — у них может всё получиться. Прайс, будущие совместные задания, отношения в казармах. Неизбежная отставка Гоуста. Всё это казалось неважным — важно было лишь то, захочет ли этого Соуп. Гоуст знал: сам он уж точно хотел всего Соупа. Соуп ничего не сказал — не мог, но его взгляд потеплел, а ладони легли на лицо Гоуста. Кончиками пальцев он вновь огладил шрамы, очертил каждый рубец. Гоуст едва не дёрнулся прочь от прикосновений, потому что успел позабыть, что снял маску. Никому не дозволено видеть Соупа таким. Но в то же время никому не дозволено видеть таким Гоуста. Соуп выбивал воздух из его лёгких своим молчанием сильнее, чем любыми остроумными фразами. Гоуст убрал ладонь от лица Соупа, чтобы сомкнуть её вокруг влажного члена, подстраиваясь под свои движения. Он так долго трахал Соупа, что слюна начинала высыхать, а кожа — гореть, но Гоусту это нравилось. Соуп, однако, уже закусывал губу от боли. А потом, не прекращая гладить лицо Гоуста и смотря на него широко раскрытыми глазами, Соуп снова кончил. Третий раз за ночь. Он застонал, словно не мог в это поверить, не мог поверить, что ему было настолько хорошо. Его живот был грязным от пота и спермы, и Гоусту пришлось побороться с желанием оставить в этом беспорядке и свой след. Но ещё сильнее он хотел кончить в Джонни, чтобы тот точно принадлежал только ему. — Твою мать, сэр, — выдохнул он, зажмурившись. Ещё несколько мгновений — и Гоуст кончит, если Джонни продолжит сжиматься вокруг него и выглядеть так благословенно оттраханным. Но Соуп этого не знал, поэтому спросил с небольшим беспокойством: — Ты почти?.. Гоуст отметил тот факт, что Соуп не просил его остановиться. Не попытался отстраниться от него. Он продолжал неподвижно лежать, терпя боль. Как всегда, ему было интересно, что с ним будет делать его лейтенант. — Да, — ответил Гоуст, несмотря даже на то, что хотел бы оставить его в неведении, но снова сдаваясь большим глазам Соупа, наполненным искренностью. — Сожмись вокруг меня ещё разок, Джонни, вот так. Хороший мальчик. — Стараюсь, элти, — сказал Соуп сквозь сжатые зубы. Короткие ногти впились в загривок Гоуста с такой силой, что наверняка останутся следы. Соуп много где ещё мог бы оставить следов: на лопатках, зубами — на губах. — Слишком ты выносливый для своего возраста. Гоуст на это с силой толкнулся глубже, заставив Соупа задохнуться и мягко проговорить: — Шучу, сэр. Соуп притянул Гоуста к себе, чтобы поцеловать и провести языком по его шее, словно успокаивая дикое животное. Он ткнулся носом в его ключицу, прошептал его звание, напомнил, как ему хорошо, как он хочет, чтобы и его лейтенанту было хорошо. Именно тихое, вымученное «Пожалуйста, Саймон…», коснувшееся мочки уха, заставило Гоуста дёрнуть бёдрами в последний раз и кончить, чувствуя руки Джонни вокруг себя. Гоуст упал всем телом на Соупа, переводя дыхание, пока Соуп не переставал оставлять поцелуи на его лице и шее. Грудью он прижался к груди Соупа, и их сердцебиения слились в одно. Медленно они отстранились друг от друга. Гоуст поднялся с кровати, чтобы взять в ванной полотенце. Вернувшись, он бросил одно Соупу, который сразу принялся вытираться. Гоуст лениво наблюдал за ним, немного жалея, что телевизор был выключен и их окружала тишина. Он сказал слишком много, и теперь, когда возбуждение прошло и голова прояснилась, боялся, что его неправильно поняли. Стук в дверь прервал напряжённое молчание. Гоуст натянул штаны, готовясь к тому, что придётся столкнуться с недовольными соседями или администратором отеля. — А это пицца наверное, — сказал Соуп, роняя полотенце на пол и перевернувшись на спину на кровати. Всё ещё нагишом. Выглядел он тщательно вытраханным, мягким и расслабленным, улыбался глупо, уставившись в потолок, словно молился. Потом он схватил пульт и вернул на экран боевик, который уже подходил к концу. На заднем фоне горели обломки города, а главные герои собирались поцеловаться. Твою мать. Его правильно поняли. Гоусту пора прекратить так сильно накручивать себя. Парень, обслуживающий номера, попытался вкатить в номер тележку, но Гоуст остановил колёса ногой. Парень замер, поняв намёк. Пицца с толстой корочкой оказалась вкусной, что было неудивительно для Чикаго. Гоуст уже несколько месяцев не ел столько простых углеводов и насыщенных жиров за раз. После этого Соуп завёл разговор о боевиках и американской пицце, пока не начал зевать. Они не стали упоминать ни то, что Гоуст до сих пор не надел маску, ни то, как сильно возбудился Гоуст, когда говорил о мёртвом теле Соупа, ни тот факт, — который, к слову, беспокоил больше всех остальных, — что Гоуст хотел бы прожить весь остаток жизни с Соупом. Когда Соуп забрался под одеяло, Гоуст выключил свет и телевизор, ложась рядом с ним на спину. Соуп повернулся, сокращая расстояние между ними, положил голову на грудь Гоуста и сонно пробормотал что-то. Приятно было ощущать покалывание чужих волос на своей коже. Гоуст крепко обнял Соупа в ответ. Естественно, и обниматься после секса Соуп тоже полез первым. В конце концов, после всех переживаний Гоуста о потере контроля, теперь он понимал, кто был во главе ситуации с момента, как они переступили порог отеля. Он уснул, слушая биение сердца Соупа.