Часть больших историй.

Жёлтым пятном на небе вспыхивает закат. Ветер плавно волнует события, унося с собой и частички любви к одному-единственному человеку. Где-то вдали слышится говор птиц. Тепло согревает сердце и все тело разом. В душе бурлит самое приятное на свете чувство. Это чувство Руслан мог бы охарактеризовать, как самую настоящую любовь. Она таяла в сердце, заставляя идти на самые странные и нерациональные вещи. Раньше Тушенцов предпочитал страсть, предпочитал насыщаться партнёрами полностью, а потом по случайности терять интерес. Всё это улетало, словно раскалённой любви никогда и не было. Не было и того чувства, которое заставляло возвращаться к начальной точке. — Тут красиво. Белая яхта рассекала прозрачную воду. Руслан повернулся к Дане, осматривая, покрытое лучами ласкового солнца, лицо. Веснушки блестели на коже, предвещая теплую погоду. Данила весь такой солнечный, словно и создан совсем не для него. Говорить об этом Тушенцов, конечно, не стал: не хотел портить настроение. Он в принципе много думал о подобном, не в силах отогнать мысли своего порочного несовершенства. — Я знал, что тебе понравится. Данила улыбнулся. Улыбнулся он так ярко, что Руслан не сдержал своих чувств. Что-то в груди затрепетало, будто он впервые влюблен. Кашин — бесконечная первая любовь. — Покажи мне человека, которому это бы не понравилось. Данила так много делал и так много старался. Он так отчаянно бился за эти отношения, словно Руслан для него действительно что-то значил. Словно такое быдло за все свои поступки действительно заслуживало чего-то хорошего. Впервые в жизни заслуживало обычной любви, а не погони за вырыванием сердец друг друга. — Спасибо. За всё спасибо, — эмоции захлёстывают. Руслан просто не в силах об этом молчать. — За что? Я ведь просто тебя люблю. Руслан задевает белоснежную шею, окутывая ее нежными касаниями. Так страшно сломать Данилу, показав все свои изъяны. Зеленые глаза впиваются в душу, пронося дрожь по всему телу. Туловище сковано. Сковано в любви. В самой настоящей любви, которая была необходима, чтобы поддерживать жизнь в гниющем теле. Губы распахнуты. Сложно поцеловать, но и целовать невозможно. Хочется опять забрать себе, отломить каждый кусочек и сохранить где-то в сознании. Хочется отделять Данилу от всего, что было раньше. Кем надо быть, чтобы влюблять в себя? Да что было такого в Руслане, чтобы Кашин действительно подарил ему фрагмент своей жизни? — Смотри потом не возьми слова обратно. — Бля, Руслан, я слишком хорошо тебя знаю. Данила обхватывает за талию. Тоже неуверенно, тёплыми руками взбираясь под футболку. Пальцы останавливаются на коже, незамысловато скользя по окружности. Сложно контролировать руки, когда все внимание на одном сиянии карих глаз. Смотрит Руслан с замиранием сердца, глазами часто хлопая, когда грудь снова вздымается. Губы обветренные нежно касаются влажных, пропитываясь Даниным ароматом. Тела соприкасаются, сливаясь в нежном танце. Руслан весь извиваться готов, только отдаться бы этому чувству снова. Чувству того, что Кашин значит больше всего на свете. С ним и не хочется себя изнурять, пытаясь запомниться миру. Хотелось стать отпечатком чего-то важного, быть нужным многим людям и оставить свой след в многочисленной истории. С Данилой это становилось необязательными. Данила — личный мир для Руслана, который он уже покорил. Мокро. С прикрытыми глазами легче всего чувствовать Кашина и его биение сердца. В эти моменты ощущения власти над собственным телом пропадает. Только шум моря изредка играет в ушах, пока Данила все ещё шастает под футболкой. — Ты придурок, раз среди всех тёлок выбрал именно меня, — Руслан медленно отлип от чужих губ, смахивая челку с лица. — Ты не тёлка. — Да, я знаю. Он сжимает руку Данилы крепче, заставляя следовать за собой. Ноги медленно тащатся по тиковым брускам, утаскивая в каюту. Сложно в чем-то не ошибиться, но ещё сложнее противостоять заученному чувству близости. Это была небольшая каюта, покрытая в темное дерево. Позади стояла двуспальная кровать, неряшливо заправленная этим утром. Руслан склонил голову, подзывая ближе. Стыдно скрывать свои эмоции за наигранной пошлостью. — Дань, — тихо доносится впереди. Голос Руслана ласкает слух и манит к себе. В этот отпуск хотелось сделать для Тушенцова все, что Данила не успел, будучи заваленным делами в Питере. Хотелось просто любить, как и все. — Вид у тебя не очень, — Данила подошёл ближе, положив руку на щеку. — Ты бледный. — Хуйня. Со мной все в порядке. Тушенцов отвернулся, но от Дани не скрыться. Опять зелёные глаза съедают, с лёгким раздражением рассматривая со всех сторон. Очередное доказательство, что от Кашина вообще ничего не утаить. — Слушай, если ты опять начал ебать себе мозги с тем, что якобы мне чем-то обязан, то нет, Руслан, мне этого не надо. — Слушай, блять, психолог домашний. Ты как телка, которая диагнозы в телефоне посмотрела и решила, что у нее рак, — Руслан выдохнул, сжав зубами губу. Опять что-то выдал, совершенно не подумав. За это он себя и не любил: сложно контролировать эмоции рядом с любимым человеком. Страшно показаться Даниле недостаточно хорошим. — Если я тебя сюда привел, то я просто хочу, чтобы меня трахнули. Договорились? В ответ молчание. Жесткое молчание, которое Руслан не может игнорировать. Неловкими касаниями Тушенцов проталкивает Кашина на кровать, нависая сверху. Всё это сопровождается холодным сиянием зелёных глаз, в которых нету былой нежности. Данила уничтожает каждую частичку души, разбивая ее с привычным треском. Тушенцов касается шеи, мокрыми поцелуями оставляя следы. Это принадлежало ему, как и весь мир. В руках все таяло с наигранной нежностью. Всё, Руслан просто не может это продолжать. — Блять, Дань... — Ты нервничаешь. Ты всегда пытаешься от меня скрыться, когда нервничаешь. — И как ты это делаешь? — Руслан замолк. Наконец-то Даня смягчился, снова отдаваясь своим веснушкам и такому прелестному, солнечному виду. — Просто мы до безобразия похожи. Где-то вдали кричит птица. Только она заставляет разум держаться где-то на поверхности. Изумрудные глаза напротив были такими искренними, что Руслан запомнит их на всю жизнь. Они безмолвно отвечали альбатросу, свободно парящему в небе. — Я люблю. Хочу любить тебя и буду. Дань, — Руслан взял воздуха побольше, пытаясь выдавить просьбу, — ощущения. Я хочу почувствовать тебя полностью. Разрешишь? В ответ кивок. Зелёные глаза прохаживаются по телу, вдавливающее в кровать. Руки Руслана проводят линию от груди и до самого паха. Он присаживается ближе, заставляя смотреть только на него, пока внизу разрастается маленький огонек. Тело неожиданно вскипает, внизу что-то по-хозяйски прохаживается, заползая внутрь. Неожиданные касания провоцируют собой неожиданные томные вздохи. Данила смущается, плечи все чаще поджимая. Ещё и Руслан что-то шепчет, рукой оглаживая разрастающееся чувство стыда. Пальцы все более нагло ощупывают плоть через ткань, доводя одним дыханием до коли в груди. Кашин глаза прикрывает, воздух через зубы втягивая. Хватало только тепла нежных простыней и распутных движений рук Руслана. Спортивные штаны Тушенцов оттягивает, бросая куда-то в глубь каюты. Ему и самому смотреть необязательно: на Даниле всё прямо написано. Настолько обладатель веснушек был чувствительным, что каждое малейшее действие выражалось на его лице. Руслану нравилась эта нежность, это внимание к каждому акту, словно Тушенцов значит гораздо больше, чем думает. Кашин и его трепетное отношение к ласкам раскрывалось только тогда, когда он терял контроль. Как держать доминантную позицию, когда в душе слишком ярко? Нужно ли это вообще? Руслан держит орган в руках, распределяя смазку равномерно. Он весь дрожит, извиваясь. Пульсация из пальцев переходила дальше, зажигая ответный огонь. Тушенцов знал, что сейчас делал это не только для Данилы, но и для себя. Это было взаимное желание сделать этот вечер самым запоминающимся, чтобы никогда больше не забывать. Чтобы даже в холодную зиму оно согревало теплом. Руслан резко потянул воздух, содрогаясь. Стон, вырвавшийся абсолютно случайно, заполнил каюту. В голове все словно перевернулось, не справляясь с новым чувством. Впервые оно такое странное, словно убивающее изнутри. Руслан его чувствует. Прекрасно ощущает, что с Данилой они связаны крепкой нитью. Движение одного закончится движением второго. Если понравится одному, то второму — тоже. Нету стеснения перед Данилой. Оно бесследно пропало. Тушенцов оставляет руки на его животе, приподнимаясь и совершая небольшой толчок. Скользящий орган внутри заставляет сглотнуть. Сейчас это было слишком постыдно, чтобы осознавать снова. Обычно секс с партнёрами доставлял Руслану звериное удовольствие. Это был круговорот самоудовлетворения себя. Только себя, а не кого-то. Но с Данилой самое маленькое движение становилось тем, чем можно насыщаться бесконечно. Это та хрупкость, которую надо сберечь. Ещё и ещё раз. Постепенно удается скользить чаще и напористее. Из Руслана раз за разом вылетают стоны с привычным шлепком. Мышцы сжимаются от того напряжения, что разносит сердце по венам. Всё затуманено. Мысли только о ощущениях и только о Даниле. Шлепки уже становятся чем-то обыденным, как и скрип кровати. Хрипы Кашина обжигают слух. Никогда Руслан это не забудет. Навсегда этот голос засядет в голове и будет пожирать изнутри. Вздох. Руслан подскакивает с кровати, хватаясь за сердце. Нет, не было рядом никакого Данилы, ни отдыха на яхте этой больше не было. Ничего не было. У Тушенцова не осталось ничего. С того вечера минуло много событий, а он все ещё снится. Холодно. Пальцы свело от питерского мороза. Руслан неудачно встал, сонно потирая глаза. За окном зима. Снежинки медленно порхают на улице, словно останавливая время. Ужасно. Ужасно сдерживать последние эмоции, делая себя бесчувственной мразью. Ужасно ногтями дырявить плоть, пытаясь убедить себя в том, что не нужен ему был Данила. Он справится и без Кашина. Всегда ведь справлялся. Посмотрел на кровать и стало тошно. Совсем недавно тут побывало три разных девушки, лица которых он даже не запомнил. Просто срывался, слушая их наигранные писклявые стоны и смотря на омерзительное лицо животного удовлетворения. Под действием алкоголя все это казалось вполне естественным, а на утро до ужаса отвратительным. Секс не расслабляет, когда перед лицом холодные зелёные глаза. Сердце тревожно стучит. Каждый день он просыпается и каждый день думает о Даниле, никак не в силах его забыть. Он врал себе, когда думал, что забудет через пару недель. Кашин часть жизни, часть его существования, без которой он просто растворялся в толпе. Всё выводило из себя, когда Данила просто не появлялся за спиной, положив на плечо руку. Трясёт. Трясёт от своей же беспомощности. Как же было стыдно перед Данилой за всё. Как же он ошибался во всём, что делал и вообще сделал. Терпеть себя Руслан не может, но перед другими держит сильного и независимого. Но только смотрит в зеркало и видит настоящего труса, в котором нету ничего живого. Руки дрожат, тяжело шмыгает нос. Руслан сворачивается перед телефоном, обдумывая в последний раз. У Данилы ведь своя жизнь. Он не страдает по тем временам, как это делает Тушенцов. У Кашина всегда было то, к чему можно вернуться. У него всегда было больше и всегда было что-то светлое, что можно заменить. Кто же знал, что только Руслан не сможет заменить этот обрывок жизни чем-то другим. Пальцы судорожно набирают номер, который Тушенцов помнил наизусть. Он очень много раз готовился к разговору, вбивал цифры и сбрасывал. Сложно разговаривать с человеком, который давно стер тебя из своей жизни. Вчера ты был ему важен, а сегодня ты уже никто. Просто пустой отголосок воспоминания. — Алло, Дань, — от одного только имени, сказанного вслух, сердце сжимается. — Привет. Ты как? — Что тебе надо? Если ты решил устроить попизделки, словно ничего и не было, то я сбрасываю. Холодный голос сминает душу. Нету былой нежности, нету былой любви и трепетания сердца. Данила убивает каждым сказанным словом, волнуя тело. Одно лишь присутствие Кашина заставляет испугаться будущего, которого не существовало. — Слушай, Дань. Прошло уже полгода, но я никак не могу выкинуть тебя из головы. Данила недовольно вздохнул. Знал бы Руслан, сколько Кашин всего пережил именно из-за него. Он был готов сложить к ногам Тушенцова весь мир, а тот его просто растоптал. Он уничтожил всё, а через время приполз на коленях с извинениями. — Не можешь? Погоди, мне тебе напомнить, что ты тогда сказал? — Я ошибался. Во всем ошибался, Даня. Мне пиздец жаль, — голос тяжело срывается. Сложно. Сложно общаться с человеком, который не выходил из головы уже который месяц. Он был фантазией, которую нельзя воплотить в жизнь. — Ты сказал, что я заебал лезть тебе в душу и тебе не хватает секса без обязательств. Вот, что ты мне тогда сказал, мудила. Ошибался. Ошибался насчёт всего, что только видел. Руслан чувствует себя таким беспомощным и таким глупым. Звонить Даниле, возможно, было величайшей ошибкой в жизни, но нельзя было умолчать о том, что так давно хранилось в избитом сердце. — Я сам уже не понимаю, что говорил. Мне казалось, что я просто не приспособлен к такой жизни. Мне казалось, что ты такой светлый для меня, Дань. Ты столько делал, а я не мог ответить. Меня все ещё преследует чувство, что я этого никогда не был достоин, — зубы вписываются в губу, пытаясь прокусить и сдержать эмоции. — Я не привык, что меня любят. Я не привык к тому, что после расставания придётся каждый день вспоминать тебя и это будет просто, блять, разрывать изнутри. Мне так сложно выворачивать себя наизнанку. Самое настоящее откровение. Руслан никогда бы и не поверил, что может просто высказать все, что так боялся услышать и прочитать по губам в отражении. — Я терпеть не могу от себя это блядское нытье. Я выгляжу так жалко, но не могу с этим ничего поделать. Каждый день смотрю на себя и вижу животное, которое просто существует и выживает благодаря инстинктам. Я трахал какую-то тёлку, но не получил ничего в ответ. Да я вообще нихуя не получил! Я просто животное. Даня, после этого я правда не могу понять, почему ты изначально дал мне это чувство. Я перестал чувствовать себя куском дерьма, но все проебал, возвращаясь к пути этого ебаного ничего. Я никем не стану, я ничего и никогда не сделаю, пока не справлюсь с собой же. Я не знаю, почему я сбежал и испугался впервые быть любимым и нужным кому-то. Ты был прав: я ужасный человек. Меня и человеком назвать сложно. Последние пару месяцев просто ощущаю, что живу воспоминаниями, но держу твердое лицо. Извини. Извини за все, что я когда-либо тебе наговорил и сделал. Недолгое, но мучительно молчание. Страшно знать, что скажут на другом конце провода. Руслан чувствует, что сердце сейчас разорвет вены. Холодные руки сжимают телефон, пытаясь не выронить. — Заткнись уже. Заканчивается дыхание. Руслан не в силах распознать что-то ещё. Глаза заполняет темнота, убивающая своим концом. Всё растоптали, а, может, и заслуженно? Тушенцов сам все это устроил. — Просто...Просто подожди меня. Я скоро буду. — Чего? Или ему послышалось, или Данила сказал кое-что ещё. Руслан поднялся, резко вдыхая и чувствуя странный приход сил. В глаза словно ударяет краска, а сердце начинает стучать сильнее. — Я сказал: подожди меня. Мне тоже стоит тебе кое-что сказать, но уже не по телефону. Ты всё там же? — Да, в своей квартире. Всё ещё не могу оттуда вылезти, — признался Руслан. — Договорились. Только ничего не делай, ладно? Теперь Тушенцов точно ничего не сделает. Теперь появился какой-то стержень и опора. Появилась одна светлая надежда, что он сможет вернуть хоть какую-то часть Данилы и возродить каплю оставшихся чувств. Будет хватать просто Кашина рядом, просто его вздохов и веснушек. — Обещаю. Данила что-то хотел сказать, но замолк. Он сбросил звонок, прижимая телефон к груди. Не верится, что это был Руслан. Спустя столько месяцев молчания объявился и сознался во всем, что не смог выдавить полгода назад. Руслан знал, что его мир — Данила. Он был настолько же интересный и настолько же неизученный, как и сама планета. Это был человек, без которого сердце сжималось, отпуская все краски. Без него все прекращало круговорот, начиная бесконечную рутину. Кашин показал то, что не удавалось найти раньше. Показал смысл, ради которого стоит чего-то достигать и что-то делать. Он стал опорой, позволяющей стать кем-то важным и кем-то сильным. Он доказал, что до самого последнего вздоха в ушах будет шуметь море, а перед глазами стоять все тот же улыбающийся Данила.