It’s in our blood

      В первые годы бродяжничества Шанг Цунг думал, что всё делается ему же на благо: ублюдки-родители умерли, оставив его с громоздкими фолиантами о травах, отварах и их влиянии на человеческий организм, перевозной дом на колёсах мог вместить достаточно вещей для жизни и продолжения изучения физиологии, а внешность и голос позволяли очаровывать людей и зарабатывать деньги на их притупившейся бдительности. Ещё бы, кому бы не захотелось иметь лекарство от жутких болезней за пару монет, когда придворный лекарь и маг далеко, а другие взимают плату в три раза дороже?       Тогда было столько всего интересного, неизведанного и полного потенциала, что Шанг Цунг был готов не обращать внимание на недостаток тепла и редких ингредиентов, подозрительность некоторых жителей и до мозга костей пробирающий ужас, когда кому-то не нравилось лечение. Чаще всего он считал, что виноват адреналин: да, неправильно смешал лекарство или не так вколол противоядие, как здесь не переживать за впустую потраченные материалы?       Но так было только в первые годы. Потом он уже стал более научен как врачеванию, так и маскировке с актёрством. Его стало труднее находить после покупки и сложнее обвинить в неправильно работающем снадобье, потому что стандартные зелья были безупречны.       Потом стало немного скучно.       Книги были прочитаны и заучены до дыр в страницах, лекарственные смеси делались на раз два даже спросонья, а денег больше не становилось. Ему были благодарны, конечно, но не так сильно, как Шанг Цунг того желал. Тогда и пришла идея экспериментировать: зачем всю жизнь пыхтеть над ссадинами, простудой и переломами, если можно излечивать от обширных кровопотерь, полного разрушения лёгочной ткани и… ладно, он был не настолько глуп, чтобы утверждать, что может отрастить внешнемирянам новые конечности. Пока что. Потом — кто знает; Шанг Цунг был уверен, что сможет. Раз одна раса имеет четыре руки, а вторая — возможность вырабатывать яд, словно змеи, то почему бы не взять с них пример?       Он экспериментировал поначалу на случайных животных, которые были слишком противными для питания: мыши и крысы, лягушки и саламандры, чрезмерно шерстистые кошачьи или костлявые птичьи. От таких даже мяса толком не оставалось, и, по опыту, на вкус они были хуже дешёвой красочной ткани. Они могли сгодиться только для одного.       После, когда стало понятно, что на каждого из подопытных действует всё по-разному, стало ещё жальче свои ингредиенты; найти их было не то чтобы непросто, но поиск отбирал время, которое можно было потратить на продолжение расчётов и построения гипотез. А за самые редкие из трав и соков иной раз приходилось биться до смерти, только чтобы получить потом безрезультатный пшик или угрозы от жителей из-за того, что, мол, не чудодейственны методы. Таким, правда, даже нет смысла объяснять, что врачевание — не магия, здесь нельзя торопиться и надеяться на чудо одной лишь целебной энергии. Но нет. Одно и то же каждый раз.       Шанг Цунг, конечно, и сам не был уверен в действии большинства своих разработок, но такие торопыги всё равно раздражали. Ещё больше его бесили только обвинения в смерти — они не понимали, что науке требуются жертвы. Много жертв, если над нахождением нового лекарства трудится всего лишь один человек, которому постоянно мешает либо погода, либо нехватка средств, либо отнятое на самолечение время из-за чересчур обидчивых покупателей.       Спустя ещё время и после первого универсального от всех болезней препарата, который, конечно же, нужен был исключительно для заработка и чтобы люди не ерепенились, Шанг Цунг начал думать, что он находится на том отрезке своей жизни, после которого ему должны прийти роскошь и слава. Ведь он вылечил жутчайшего паразита — собственные чрезмерно разрастающиеся клетки. Он смог победить саму смерть и поднять на ноги человека, которому сулили погибель через два дня!       Но его погнали из деревни мокрыми тряпками за то, что пациент умер от истощения. Подумаешь, мелочь. Могли и не обделять его пищей, сами виноваты, раз уж на то пошло. Но ничего. Они ещё узнают о величайшем лекаре Внешнего мира в будущем и пожалеют. Однако с тех пор становилось всё хуже и хуже, вопреки ожиданиям.       Разбойникам приглянулось его жилище, и они обнесли его полностью, не забрав, разве что, выцветшие фолианты, пару запрятанных подальше монет да сорные (как они думали) травы. Всё нажитое долгими путешествиями и упорным трудом было украдено, сам фургон сломан под радостные молитвы Старшим Богам, а Шанг Цунг оставлен в грязи в полу-смерти. Это казалось злой шуткой Создателя — давать человеку такие знания, способности и изворотливый ум, только чтобы откинуть его на несколько лет назад в прогрессе и пригрозить прекращением жизни. Ведь за каждое благое дело боги должны хвалить и давать награду, достойную значимости сотворённого, а не скидывать в отходную яму и оставлять там гнить. Ведь никто, кроме Шанг Цунга, и не думал находить более эффективное лечение; так почему же каким-то отбросам достаётся всё, а ему — ничего, даже после стольких лет помощи другим людям и разработок новых лекарств?       Потом жители, чёрт бы побрал их несовершенные системы компенсации, решили, что эпидемия к ним пришла из-за бродячего целителя. Они отворачивались от него, обделяли едой и одеждой не смотря на способность их оплатить, сторонились и гадили для того, чтобы он поскорее ушёл. Он и ушёл. Попал в ураган и, неспособный сделать ничего другого, решился на блеф: лекарство от тарката. За такое готовы были оторвать склянку вместе с руками, а Шанг Цунг себя успокаивал, мол, сейчас это пустышка, но появится больше средств, и будет возможность создать что-то стóящее. Всего-то на чуть-чуть претвориться, что он уже велик, для того чтобы истинное величие пришло к нему раньше.       Заражаются всё равно только отбросы общества, одним меньше, одним больше — разницы нет. Люди науки должны быть готовы пролить чью-то кровь за дело всей своей жизни.       И человек науки пролил. Свою. В который раз.       Не сразу, конечно, но из-за затянувшейся продажи подделок люди заметили, что что-то не так. А не так было только одно: отсутствие финального ингредиента. Шанг Цунг ломал голову над последним компонентом формулы достаточно долго, чтобы быть заподозренным во лжи и удостоиться проверки своего снадобья от придворного мага.       Чёртовы Старшие Боги, чёртов Создатель — боятся, что их превзойдёт человек? Хотелось истерично смеяться, выплёвывая кровь, но выходило только жалобно скулить, сдирая с себя камуфляж. Конечно, боятся. Ведь кто, если не Шанг Цунг с его познаниями может с ними потягаться? Кто? Вот они и насылают на него бедствия, прибивают невидимым сапогом к земле и ужасаются. А ему до ощутимого влияния всего ничего каждый раз остаётся, до всеобщей известности и любви — и того меньше. Всего-то один ингредиент. Или толику магии. Всего лишь чуть-чуть, и он сможет стать спасителем нескольких наций!..       Дамаши явилась, словно глава Преисподней: в самый отчаянный момент и готовность жертвы принять чью угодно помощь.       Различие в том, что Дамаши не просила взамен душу. Она обещала могущество, украденное у него самодовольным Богом Огня. Она рассказала о нём и таинствах, которые были незаслуженно скрыты от Шанг Цунга, о том, чего он может достигнуть, и предлагала научить этому. Как от такого в здравом уме можно отказаться?       Особенно когда это могущество позволяет войти в тронный зал столицы и быть выслушанным самой императрицей. Даже не просто выслушанным, а услышанным, получить себе целую лабораторию для изучения тарката и столько поддержки от дворца, сколько понадобится для лекарства для милой дочурки. Аж блевать тянуло от того, как приторно выглядели отношения в королевской семье, но когда наследница попала к нему на операционный стол, ему искренне хотелось помочь. Потому что не смотря на то, что он теперь знал о Лорде Лю Канге, о магии и плане Дамаши на этот мир, где-то внутри от возможности стать первым, кто действительно смог вылечить таркат, всё пускалось в пляс.       Подумаешь, в ход шли не очень гуманные способы, это никогда не вызывало затруднения; даже обмен знаниями с Куан Чи и Рептилией или продолжающиеся стычки с Баракой, героем, решившим, что заболевшие заслуживают лучшего отношения. Всё это не имело значения, пока был виден результат и пока Шанг Цунг мог воплощать в жизнь не только детские амбиции, но и самые безумные желания. И всё благодаря своему бенефактору и смертельному альянсу, владеющему мыслями всех важных людей.       А потом — турнир, подозрение Лю Канга, вмешательство в его дела и эти назойливые чемпионы земли и цветные ниндзя, которых, к счастью удалось рассорить. Похлопаем гению. Смог всех перехитрить, думал он, а оказалось, что перехитрили его. Причём он же сам. Но, ладно, хорошего Шанг Цунг тоже сделал немало, это должны понять.       Однако после очередной волны сражений и побега из тюрьмы особо ничего не изменилось. Может, стало даже чуть хуже — гнались за ним теперь не разъярённые жители деревень, а неутолимые шавки новой императрицы; средством передвижения стала лодка, еле вмещающая в себя сак с провизией помимо человека; дождь и правда мог стать его смертью, а не обычным разрушением крыши. И, конечно же, теперь он знал одного из богов лично. Они перестали быть безликими поощрителями разбоя. И выходило, что все страдания Шанг Цунга — идея этого самого бога. Из-за того, что в прошлом творил он-Дамаши. Вот так просто Лю Канг выкинул чью-то жизнь на помойку.       Было неприятно осознавать, что ничего, кроме презрения, для тебя Создателем не предусмотрено.       А если бы было, то что? Нормальная любящая семья? Должное обучение? Шанс стать-таки известным лекарем и помогать людям за славу? Или, быть может, Шанг Цунг бы всё же добрался до тех знаний, что предлагал он-Дамаши, но самостоятельно? Пустил бы свои новые силы на добрые дела?       Столько всего могло бы быть, но сейчас его единственные два варианта — жизнь или смерть с надеждой, что Преисподняя до него не доберётся.       Впрочем, кажется, судьба ему благоволила, в отличие от Лю Канга. Иначе зачем забрасывать его на остров, принадлежащий величайшим колдунам древности? Зачем давать ему пройти весь этот путь и получить все шансы приручить души из колодца?       Шанг Цунг ещё заполучит всё, чего желает, и станет самым опасным человеком для тех, кого посчитает врагом. Потому что никто, кроме него, не достоин иметь мир у себя на ладони за все страдания. Никто, кроме него, не имеет возможности сделать этот мир лучше для тех, кого обделили нормальной жизнью.       И, конечно, ни одно существо, даже Создатель, не может отнять то, что по праву существования принадлежит человеку. И кто, если не Шанг Цунг, может это доказать?