Роза среди шипов

— Скажи мне, что из этого ты можешь понять. Эрик схватил ноты и поднял их на такое расстояние от моего лица, чтобы я могла ясно видеть каждую пометку, его длинные пальцы крепко держали бумагу. Он присел на кровать рядом со мной, на самый краешек, недостаточно близко, чтобы случайно коснуться моего бока. — Я могу прочитать слова на странице, — ответила я. — Да, Кристина, мы установили, что ты умеешь читать. А как насчёт того, что над словами? — Он слегка улыбнулся. — Ну, — сказала я, — я знаю, что первая нота поётся выше, чем вторая. — Хорошо, это начало. — Он посмотрел на меня. — Ты знаешь, где пропеваются ноты? — Нет, — ответила я. — Значит, твой отец вообще не учил тебя музыке? — Он опустил ноты к себе на колени. — Он пытался. — Я выдохнула через нос. — На самом деле, мне было неинтересно. Но сейчас мне интересно. — Полагаю, была слишком сосредоточена на своём творчестве? — Да. — Я сделала паузу. — И прогулках по Парижу. — Тебе нравится бывать на улице. — Его голова слегка склонилась влево. Я кивнула. —Но, я полагаю, я не смогу выходить какое-то время. — Я посмотрела на окно, всё ещё по большей части закрытое занавеской, сквозь которую пробивалось немного света, сигнализируя о том, что наступил послеполуденный час. — Даже когда я тренировалась в саду, мне иногда удавалось выходить на улицу. Но теперь, когда я стала мишенью… Эрик пристально смотрел на меня, но он не был сосредоточен на моем лице — не совсем. Вместо этого я видела, как за зеленым и карим глазами работает его разум. Он на мгновение опустил взгляд на музыку, прежде чем полностью встать с кровати. Он стоял во весь рост, глядя в пустое пространство под потолком. — Думай о музыке, — сказал он, — как о способе создания картины, искусства, с помощью звука. — Он медленно, нежно взмахнул рукой, изящно пошевелив пальцами. — Бумага — это воздух вокруг нас, в то время как ручка — это твой инструмент; или, в твоём случае, твой голос. Если ты закроешь глаза… — Он так и сделал. — Ты даже сможешь увидеть, как формируются образы и цвета, просто слушая. — Вообще-то, так говорит мой отец. — Я улыбнулась. — Он звучит умным. — Эрик медленно открыл глаза и посмотрел на меня. — Он такой и есть. — Мой голос перешёл на шёпот. — Был. — Я вздохнула и посмотрела на свои прикрытые ноги. — Есть. — Есть, — убежденно сказал Эрик. Я встретилась с ним взглядом, и хотя я знала, что он имеет не больше представления о состоянии моего отца, чем я, его уверенность заставила меня сесть немного прямее. — Я надеюсь, — тихо сказала я. — Я тоже. Теперь, — продолжил он, ставя одно колено на кровать и облокачиваясь на него, снова показывая мне листок, — вот как звучат эти первые несколько нот. — Он указал на первую музыкальную строку и открыл рот. Он запел. И пел он недолго — секунд десять, наверное, — но мой разум буквально озарился теми яркими красками, о которых он упоминал. Захватывающий дух звук его голоса был в тот момент единственным, что имело значение. Все остальное по сравнению с этим стало тусклым, печальным серым. В те десять секунд его голос был всем, чего я хотела или в чем нуждалась — прекрасное вибрато в его теноре звучало как спасательная шлюпка в море, в котором я даже не осознавала, что потерялась. Его голос не принадлежал его телу. И хотя я знала, что эта мысль очень жестока, это было правдой. Его тело пугало; слишком длинное, слишком худое, с заостренными краями и неприятными чертами лица. Эрик выглядел как смерть, но звук, издаваемый его горлом, был живительным. Он закончил петь, и мир вернулся — но теперь он изменился. В нём не хватало чего-то существенного; он был неполным. — Твой голос, — выдохнула я, — прекрасен. Уголок его губ приподнялся, но глаза всё ещё следили за страницей. — В любое время, когда ты захочешь, чтобы я спел тебе серенаду, всё, что тебе нужно сделать, это прокричать ветру о своей вечной преданности, и, вуаля, я появлюсь. Я проигнорировала — полностью проигнорировала — его сарказм. — Ты можешь спеть ещё раз? Его губы распрямились, а глаза встретились с моими. Он мгновение обдумывал мою просьбу, а затем подчинился. На этот раз он спел всю песню. Я закрыла глаза и позволила звуку унести меня далеко отсюда, в какое-нибудь хорошее место. Где я была в безопасности, свободна и умиротворена. Я осталась там, никогда не желая уезжать, потому что там мой отец улыбался мне, гуляя со мной по Парижу, мои руки свободно двигались, мы оба смеялись над нелепым выбором одежды аристократов, которые проходили мимо нас. Но я не могла оставаться там вечно. Песня закончилась, и я вернулась в своё неподвижное тело, в комнату, которая существовала на другом конце света от моего папы. И рядом со мной, как и прежде, стоял Эрик — причина, по которой я в опасности, но также и причина, по которой я в безопасности. Его лицо из Ада, обладающее голосом с Небес. Эрик, имеющий всю власть в мире и, на самом деле, не имеющий вообще никакой власти. Несущий смерть с отвращением к боли. Высокомерный. Самоуничижительный. Воплощённое противоречие человека.

***

Он учил меня в течение часа, сосредоточившись на том, как читать ноты. Он сказал, что в конце концов мы перейдем к моей вокальной подготовке, но гораздо важнее, чтобы я могла понимать написанные ноты до того, как я их спою. Только когда Надир постучал в дверь моей комнаты и сказал, что ужин готов, у меня заурчало в животе. Эрик убрал музыку и дал мне понять, что идёт вниз за едой. Его не было дольше, чем, я предполагала, было необходимо — судя по часам, он нёс мне тарелку минут двадцать. Когда он вернулся, я поняла почему. Позади него, весело болтая по-французски с акцентом, следовал Ибрагим. Эрик нёс тарелку с говядиной и овощами в одной руке и чашку чая в другой. Ибрагим нёс то же самое, только вместо чая он держал красное вино. — …и это действительно восхитительно, мой друг, ты должен приехать и посмотреть. Эрик присел на край моей кровати, поставив чашку на прикроватный столик, а еду себе на колени. — Я думаю, Ибрагим, я достаточно насмотрелся на Персию. Но большое тебе спасибо за предложение. — Ты многое теряешь. — Ибрагим нашёл меня взглядом и заразительно улыбнулся, в уголках его глаз появились морщинки. — Это же Роза! — Это я, — тихо сказала я. — Но на этот раз, со сломанным стеблем. Как жаль. — Он цокнул языком, поставил своё вино на столик у кресла и сел. — Я слышал о том, кто пытался убить тебя. Я никогда бы не заподозрил евнуха. Я всегда предполагал, что они простодушные люди. — Им не хватает репродуктивных органов, болван, — сказал Эрик, отрезая кусок говядины, — а не мозгов. Потому, что ты, похоже, находишься в противоположной ситуации… — Кстати, о репродуктивных органах, — перебил Ибрагим, — я должен рассказать вам, что произошло в Саду. Я замерла. — Вы посещали Сад? — О, да! — Он откусил кусочек помидора. — Это одно из моих любимых мест. На самом деле, там довольно весело. — Он отложил вилку и отхлебнул вина. Ибрагим часто бывает в Саду. Я не знала, чему удивляюсь. Сад предназначался для людей его положения — для высших членов персидского двора. Ибрагим был вторым по рангу после шаха. Конечно, он посещал Сад. Насколько я знала, он не был женат — и я сомневалась, что это бы его остановило в любом случае. Я думаю, возможно, я была настолько эмоционально истощена, что здравый смысл полностью покинул меня, потому что я тихо спросила его: — Итак, вы хотите убить шаха, потому что это тоже было бы весело? Ибрагим поперхнулся вином. Он откашлялся в бокал и поставил его вместе с едой на стол, прижав кулак ко рту, и что-то выплюнул, наклонившись вперёд. Глаза Эрика сияли от абсолютного восторга, когда он улыбнулся мне. — Извини, — сказал Ибрагим, — не могла бы ты, пожалуйста… повторить ещё раз? — Она знает, — сказал Эрик. Он подцепил на вилку кусочек говядины, чтобы накормить меня, но я покачала головой. У меня пропал аппетит. Он пожал плечами и отставил тарелку в сторону, к чаю. — Она знает? — Да. Очевидно, Надир рассказал ей всё о своем желании крови шаха и о нашей поддержке этого. — Почему, — спросил Ибрагим, округлив глаза, — Надир рассказал ей? — Я не знаю. Я ему не сторож. — Он сказал мне, чтобы я знала, на чьей вы стороне, — сказала я, обращаясь скорее к Эрику, чем к Ибрагиму, — и потому что он знает, что я чувствую то же самое. И, я полагаю, всё равно не могу никому рассказать. — Хм, — задумчиво произнёс Ибрагим, — что ж, я полагаю, это имеет смысл, чтобы ты знала, что можешь нам доверять. Что мы не желаем тебе зла. Мы против тех, кто может попытаться причинить тебе вред… исключая, конечно, эту группу Фиолетового Рассвета; но они сбились с пути. Я бы хотел, чтобы мы могли сказать им, кому принадлежит наша верность. — Он остановился — Знание делает нас похожими на настоящих людей, или ты всё ещё считаешь нас монстрами? Я не смотрела на него. — О боже, Кристина, ты злишься на меня? — Спросил Ибрагим. Когда я не ответила, он рассмеялся. Рассмеялся. Я покраснела, и когда почувствовала, что моё лицо горячее, чем чай, стоявший рядом со мной, Эрик, наконец, посмотрел на визиря. — Возможно, — прорычал он, — тебе следует немного лучше объясниться, раз речь зашла о твоем визите в место, куда Кристину похитили для служения. Ибрагим вздохнул и почти минуту ничего не говорил. За это время Эрик поднял чашку с чаем, подул на неё и помог мне выпить. Этого я действительно хотела. За время урока во мне проснулась жажда. — О, что ж, я полагаю, раз уж мы все сегодня раскрываем секреты… — Ибрагим выпрямился в кресле. — Ты спрашиваешь о моей мотивации, Кристина. Попросту говоря, я нахожу шаха невыносимым, избалованным и жестоким, и мне требуются огромные усилия, чтобы изо дня в день вести себя по отношению к нему любезно и дружелюбно. Он по-волчьи улыбнулся. — И, так уж получилось, что я влюблён в следующего претендента на престол. Я моргнула, глядя на него, мой разум был потрясен этой неожиданной информацией. Шах был слишком молод, чтобы иметь дочь хотя бы приблизительно того возраста, по которому Ибрагим мог бы тосковать. Но у него могла бы быть сестра. — У шаха есть сестра? — Спросила я. — Нет. — Ибрагим приподнял бровь, всё ещё улыбаясь. — И даже если бы была, она не стала бы наследницей. — Тогда я… — У него есть брат, — медленно объяснил он. — Принц. В настоящее время он проживает в провинции Мазендаран, к северо-востоку от Тегерана. Принц следующий в очереди на титул шаха. Ох… Ох! Эрик с интересом наблюдал за моей реакцией. — Вам не нравятся женщины, — прошептала я великому визирю. — О, они мне нравятся. — Ибрагим снова откинулся назад, закинув ногу на другое колено, покачивая ступнёй вверх-вниз. — Очень сильно. Просто так получилось, что мужчины мне тоже нравятся. Мне нравятся все. Ну, не совсем все. Делить постель с Надиром звучит ужасно, и, я подозреваю, он скучен под простынями, можешь себе представить? Но я не совсем разборчив, когда дело доходит до упаковки, в которую завёрнуты наши души. — Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Видишь ли, я только притворяюсь, что сплю с женщинами в саду. На самом деле, я очень предан принцу. Но пойти навестить одну из Цветов, а затем отгонять её прикосновения, пока я лежу целый час… честно говоря, это один из лучших способов вздремнуть, которые у меня когда-либо были. Их потрясённое молчание такое невероятно умиротворяющее. — Если вам нравятся и женщины, — осторожно спросила я, — зачем притворяться, что спите с ними? Почему бы… не делать это на самом деле? — Потому что, как я уже сказал, я очень верен, и даже если бы это было не так, мне не нужно посещать рабынь, чтобы найти желающих женщин. — Тогда зачем вообще приходить? Просто вздремнуть? — Это просто, Кристина, — сказал он. — Это для того, чтобы никто никогда не заподозрил моих истинных чувств. Я слишком занят девушками. — Он выглядел абсолютно гордым собой. — Это гениальный план, да? — Вот почему, — промурлыкал Эрик, наливая мне ещё чаю, — ты мозг нашей команды, Ибрагим. — А ты красота. — Он поднял бокал с вином в тосте и выпил. — Конечно. Ибрагим посмотрел на меня поверх бокала с вином. — А кто тогда Кристина? Эрик мгновение рассматривал меня, а затем — с озорством во взгляде — взял мою бесполезную руку, поднял её высоко, а затем уронил мне на колени. — Сила. И зрелище того, как моя собственная рука вот так безвольно падает, было настолько нелепым, как и его замечание, что я захихикала — сама не желая этого. При моём смехе в глазах Эрика промелькнуло что-то близкое к удовольствию.

***

Ибрагим ушёл некоторое время спустя, сказав Эрику, что ему тоже нужно поскорее уйти, чтобы подготовиться к завтрашней казни. Казни Амира. Я старалась не думать об этом. — Когда ты вернёшься? — Спросила я Эрика. — Когда бы ты хотела, чтобы я вернулся? — Он стоял в дверях, держа ноты в одной руке. Я подумала о его пении, о том, что оно заставляло меня чувствовать. Я хотела большего. Я не хотела ждать. — Скоро. Он мгновение смотрел на меня с нежностью во взгляде, и тихо сказал: — Завтра вечером. Я сообщу Надиру, что приду. Он ушёл. И, хотя я не осмеливалась признаться в этом самой себе, я знала, что уже скучала по этому звуку. Я скучала по его голосу.