Слишком сладко

Сер'изз поднимается в их комнату, придерживая набитую сумку из старой лоснящейся кожи. Шалка дремлет в деревянном кресле, а Астарион сидит под раздвинутым пологом неширокой гостиничной постели, скрестив бледные голые ноги и растирая кожу розовой водой, смешанной с залечивающим слабые солнечные ожоги бальзамом мурусы. В занавешенной, освещенной небольшой люстрой с граненым абажуром и зажженными бра комнате душно и тяжело пахнет розами, приятным любовным томлением и камфорным маслом, совершенно не спасающим от клопов. – Ну что, ты нашел что-нибудь интересное, бусинка? – довольно безучастно спрашивает Астарион, на мгновение поднимая взгляд и проводя увлажненными розовой водой пальцами от локтя до плеча. – Да. На рынке сегодня торгуют остатками с герцогского стола, и мне удалось, как это вы говорите, ухватить кое-что, чтобы нас побаловать, – Сер'изз даже как будто доволен собой, настолько ему понравилось торговаться, участвовать в этих забавных человеческих ритуалах; он устраивает сумку на круглом деревянном столе, вытягивает ремни из петель и ослабляет шнурки. – Объедками, ты хотел сказать? – а тон Астариона становится ледяным, и он демонстративно морщится. – Не хочешь – не ешь, – пожимает плечами Сер'изз, поочередно выкладывая на стол переложенные бумагой коричные печенья, сухие засахаренные апельсины и несколько ломтей сушеной кабанины, и краем глаза замечает, как Астарион уже ведет носом. – Я бы не сказал, что не хочу, – наконец бормочет он; Сер'изз, как всегда, примечает, что даже бормотать он умудряется с фальшивым аристократическим достоинством. – Скорее… брезгую. – Хочешь брезговать – не ешь, – соглашается Сер'изз, бросает обрезок кабанины оживившейся Шалке и сминает бумагу, собирает сладости в руках и отправляется в постель. – Ф-фу, крошки же останутся, – Астарион сильнее подбирает ноги, когда Сер'изз складывает печенье и апельсины на середину кровати и принимается раздеваться. – А тебе-то что за дело, ты же все равно не спишь, – он разматывает длинный шарф, перекинутый вокруг шеи, и снимает свою широкополую шляпу, вешает на спинку стоящего рядом резного дощатого стула, развязывает шелковый шнур короткого темно-синего шерстяного плаща. – А ты что, больше не собираешься любить меня здесь, бусинка? – кокетливо, капризно спрашивает Астарион, вытягивая и другую руку, увлажняя розовой водой ее внутреннюю сторону до самой безволосой подмышки. – Не знаю, – серьезно отвечает Сер'изз, повесив и плащ тоже и расстегивая ремень, стягивающий широкий потертый камзол. – Я собираюсь все это съесть, вдруг ты и мной теперь будешь брезговать? – Ну, я же собираюсь любиться с твоим членом, а не твоим желудком, – фыркает Астарион, косясь алым глазом на лежащее рядом – руку протяни – печенье. – А мой член находится опасно близко к другим стратегическим местам, с которыми ты тоже, полагаю, захочешь любиться и которые напрямую связаны с моим желудком, – с высокими вязаными перчатками и тщательно смазанными маслом сапогами тоже покончено, чародейский жезл положен в изножье постели, и Сер'изз, оставшись в рубахе, вышитом кушаке, коротких облегающих бриджах и чулках, хищно тянется за засахаренной апельсиновой долькой. – Ах, ну как ты умудряешься испортить любой мало-мальски романтический момент, бусинка? – с таким же фальшивым ворчанием Астарион вздыхает. И, куснув нижнюю губу, прихватывает за край сладкое коричное печенье. – Ты же брезгуешь, – усевшись по другую сторону кровати и подобрав одну ногу, Сер'изз без удивления облизывает липкую карамель. – Да. Но никак не могу отказать своим порокам. Даже если через пару часов это все и придется выблевать, – Астарион хмыкает и с наслаждением вгрызается в печенье, широкой рукой осыпая свои бедра и постель сухими крошками и сахаром. – И все же, мне кажется, что-то из этого в тебе остается, – Сер'изз, продолжая обсасывать апельсиновую дольку, потягивается свободной рукой и щиплет Астариона за приятно округлившийся в последние пару-тройку месяцев живот. Он хочет погладить и его, и сладко налившиеся бедра, чутка раздавшийся зад, но осознает, что тогда ему ничего не останется от излишков герцогского пира, и все же убирает руку. – Нет, это все от местных разбойников и диких собак. Не знаю уж, на чем они там жируют, но ты видел последнего? Сплошной шпик. Не кровь была, а чистый студень, – печенье почти мгновенно исчезает в жадном рту Астариона, и он тоже берется попробовать апельсиновую дольку. – Я бы не отказался сейчас от куска копченого шпика, – хмыкает Сер'изз. – С тушеной капустой. – Все же вы, юань-ти, ничего не смыслите в перемене блюд, – судя по выражению лица, Астарион живо представляет себе, как сейчас бы ему пришлось есть сладкий апельсин со шпиком и тушеной капустой. – Куда уж, – слабо фыркает Сер'изз; иногда он вправду немного скучает по сладостям своей родины, по горячему шоколаду с молоком, медом и тростниковым сахаром, но, к сожалению, к этим сладостям прилагаются и горести рожденного в низшей касте, обходящиеся слишком дорого, чтобы он мог вернуться к ним, даже если этот путь для него и не был бы уже закрыт. – Должно, лучшие наши пиры не сравнятся и с самым захудалым приемом из тех, что ты посещал. – Ай, бусинка, – Астарион глядит на него прямо, и Сер'изз вздыхает. Прекрасно. Как всегда, обменялись ранящими колкостями. Он примирительно потягивается и кладет руку на умащенное розовой водой бедро. Помедлив, Астарион согласно прикрывает свои алые глаза и возвращается к поеданию апельсинов. Очень сложно никак не задевать прошлое, нависающее над ними беспросветной окровавленной громадой, но они стараются. Сер'изз рассеянно гладит мягкое, располневшее бедро, задумавшись об этом, и Астарион щурится. – Как всегда, собираешься загладить свою грубость сексом? – он спрашивает откровенно, но все же как будто и немного неловко, тоже скованный неозвученными обещаниями быть осторожными, бережными друг к другу в каких-то моментах. – Не раньше, чем все это доем, – качает головой Сер'изз, впрочем, не убирая руку, но другой отправляя себе в рот еще кусочек раскрошившегося печенья. – Одно другому не мешает, – Астарион хихикает, вытягивает длинный язык и игриво слизывает подтаявшую карамель со своего апельсина. – Если собираешься только лежать и получать удовольствие, тогда, должно, и не мешает, – возражает Сер'изз. Ему нравится то, что делает Астарион, но он не умеет этого показывать и просто холодно смотрит на него своими змеиными, густо подведенными красной охрой глазами. Но тот, кажется, уже умеет различать некоторые тончайшие оттенки слабых эмоций юань-ти и только демонстративно обхватывает край дольки своими едва-едва розоватыми губами и посасывает ее, раз сладко причмокнув. – Но скажи, разве я не доставляю тебе удовольствие тем, как получаю его? – и его губы неровно поблескивают от растаявшего сахара, он облизывает их, сосредотачивая внимание Сер'изза на своем мелькнувшем языке и, кажется, откровенно наслаждаясь тем, как дергаются его вертикальные змеиные зрачки. – Мне придется вставить тебе так, чтобы ты не мог добраться до сластей, – Сер'изз говорит чуть ниже, ведет ладонью дальше по бедру и ягодице, мимо лежащего между скрещенных ног маленького расслабленного члена и мягкой мошонки, и, помедлив немного, осторожно, но уверенно и туго проникает, растягивает сразу тремя пальцами еще мокрый, весь наполненный его утренней спермой розовый зад. Астарион откровенно стонет и раз зажимает пальцы, почти сразу расслабляясь, готовый глубоко принять его, такой влажный и теплый внутри. И сперма негромко чавкает под столь желанными Астарионом пальцами, когда Сер'изз двигает ими туда и сюда, подгибает до особого удовольствия, до возбужденно поджавшихся ступней. Маленький член быстро крепнет, приподнимается и вместе с розоватой мошонкой с ума сойти как пахнет семенем. – Так вставь мне уже, самодовольный мальчишка, – и голос Астариона тоже звучит чуть тише, интимнее, веки приопускаются, скрывая распущенный взгляд алых глаз. – Вставь и оттрахай еще. И… не откажи в любезности. Укуси меня, – он как будто еще стесняется этих слов, этой просьбы, и Сер'изз понимает, почему. Но ничего не говорит, только придвигается вперед, еще глубже въезжая пальцами и мягко трахая Астариона до слабых стонов, и резко кусает его голую, тоже чуть налившуюся жирком грудь над мертвым, небьющимся сердцем, задев раздвоенным змеиным языком нежный сосок. Сер'изз тоже испытывает удовольствие от этого, от того, как три пальца туго скользят в розовой дырке по его собственной сперме, как он с облегчением спускает немного дурманящего разум и тело яда в грудную мышцу, как его собственный быстро вставший член плотно трется в облегающих бриджах. Астариона скоро, но несильно поведет, Сер'изз знает, что его грудь уже приятно немеет от яда юань-ти и сосок чувствительно зудит, и, рывком вытащив тонкие острые зубы, оставив на белой коже две свежие капли крови, он обхватывает его губами и плотно сосет, вызывая новый возбужденный стон. Отстранившись чуть, Сер'изз еще немного теребит его, до легкой боли тискает пальцами, и Астарион ощутимо плывет, раздвигает ноги, явно желая его больше и глубже. – Прибери-ка все, – бросает Сер'изз, с хлюпаньем вытаскивая пальцы и расстегиваясь. Астарион быстро сдвигает бумагу со сладостями к стене, к изголовью, и облизывается, глядя на его совсем уже твердый смуглый член, торчащий из развязанного гульфика бриджей, и тугие яйца. – Как ты хочешь? – Совершенно по-скотски, – выдыхает Астарион, несдержанно проводя рукой между своими бедрами и мимоходом лаская возбужденный член. – Тогда на колени, – хрипло велит Сер'изз и придерживает дыхание, когда Астарион слушается и переворачивается, становясь на четвереньки, и его ягодицы расходятся, открывая небольшие свисающие яйца, нежную промежность и столь желанную, влажную и блестящую по краю розовую дырку. Сер'изз тянется, запускает руку ему под живот и сперва еще поглаживает такой твердый член, крепко оттягивает двумя пальцами бархатистую шкурку и едва-едва задевает открывшуюся влажную головку. Астарион стонет сквозь зубы и переступает коленями, подаваясь в ласкающую руку, и от его зажимающейся дырки так сильно пахнет остатками разогретого нутром чародейского масла и слитым семенем. – Даже нового масла не понадобится, – хищно замечает Сер'изз, бросая ласкать его и пристраиваясь на коленях, повыше задирая рубаху, – употреблю тебя прямо так, на том, что с утра осталось, – он открывает собственную головку и плотно прижимает ее к сочно приоткрывшейся дырке. Войти внутрь так легко и до сахарной сладости тесно, Астарион слегка тужится и подается раздвинутыми бедрами, помогая ему, и собственный маленький член Сер'изза быстро, естественно проскальзывает внутрь, в теплую и мокрую глубину растянутой дырки; в каком-то плане здесь им повезло, и они могут трахаться так почти всегда, не хуже и не сложнее, чем пальцами. – Ты такой рас-скрытый, – невольно шипит Сер'изз, возбужденно напрягая свою змеиную трахею, – и с-сочный, – и Астарион сладко ахает, припадая на локти; сперва его даже забавили такие звуки, но когда Сер'изз рассказал ему о многочасовых каннибальских и полиандрических брачных оргиях юань-ти, сопровождающих их ритуальных танцах и этом особом горловом шипении, он несколько переменил мнение. Настолько, что у него теперь от этого раздвигаются ноги, и Сер'изз иногда этим беззастенчиво пользуется. Астарион упирается лбом в колючий волосяной матрас, и его седые кудри между розовеющих на кончиках острых ушей вызывают определенные желания; Сер'изз скользит рукой по покрытой шрамами, с готовностью прогнутой спине и больно сжимает их в кулаке, оттягивает голову Астариона назад до еще одного возбужденного вздоха, прихватывает второй рукой за мягкое бедро и натягивает его одним влажным толчком. Внутри у него в самый раз как тесно, когда он легонько зажимается от возбуждения, и одно это движение могло бы, кажется, довести Сер'изза до разрядки, будь он лет на пятнадцать моложе. А когда он немного вынимает и снова натягивает Астариона за бедро и густые короткие кудри, это может довести его и сейчас. Что там пятнадцать лет назад, они все утро не вылезали из постели, а у него сейчас так стоит, и он готов еще раз спустить через одну сладкую минуту. Астарион тем временем хорошо так раскрывается и двигается сам, постанывает и несильно пока подмахивает располневшими бедрами, и Сер'изз придерживает его за волосы, заставляя сильнее выгнуться, и сам, в своем ритме влажно заправляет ему, нечасто и негромко шлепаясь ляжками о ляжки; это – ритмичные движения бедер, сочные шлепки, нежный излом спины – томным удовольствием отдается в промежности и прокатывается по всему телу. И Астарион видимо тоже весь как плавится от удовольствия; он запускает ладонь себе между ног и, судя по тихим влажным звукам и рваным движениям руки, сладострастно мастурбирует себе, изогнув запястье. – Я не хочу, чтобы ты себя трогал… сейчас, – выдыхает Сер'изз и, отпустив его волосы, звонко шлепает по разрозовевшейся заднице, крепче прихватывает за бедра. Он трахает Астариона почаще, чаще засаживает в его такой влажный и ставший еще потуже зад, и тот бесстыже стонет, уронив голову. – А что мне… еще остается? – его поплывший от яда и поспешного секса голос сбивается, он капризно стонет носом и еще зажимается, и Сер'изз физически ощущает его разогревшее тело, потребное возбуждение. – Ну. Потерпи, – он просит едва ли не ласково, поглаживая теплые раздвинутые бедра и вместе с тем быстро двигаясь внутри. – Я хочу… чтобы ты дошел до самого нестерпимого наслаждения и потом только… Сделай это для меня. – А ты столько продержишься? – капризно парирует Астарион, все же живо качая бедрами ему навстречу, и звучно стонет горлом. – О, я знаю точки… для которых подойдут только пальцы, – Сер'изз прижимает его к себе и почти не вытаскивает, примитивной и бесстыдной долбежкой доводя до очередного изнеможенного стона, и Астарион слушается, скрестив руки и упираясь в них лбом. Член так быстро, тесно и мягко трется внутри, Сер'изз наваливается на Астариона сильнее, и его бедра несколько раз вздрагивают; он ощущает, как крепко, до очередного брачного шипения горлом скорая разрядка дает по всему его телу, когда его член напрягается снова и снова, наполняя зад Астариона уже второй порцией спермы за сегодняшний день. И только до конца облегчившись и вздохнув, Сер'изз осторожно вытаскивает; его уже довольно мягкий член весь покрыт белесыми подтеками семени. – Я хочу смотреть на тебя… видеть твое лицо, – уже спокойнее говорит Сер'изз. Живо перевернувшись на спину, Астарион с желанием снова раздвигает бедра, жадно смотрит исподлобья, и открытая розовая головка его твердо торчащего члена вся влажная от выступившей смазки. – Ну же, помастурбируй меня своими чародейскими пальцами, змееныш, прикоснись ко мне, – Астарион скалится, показывая заостренные клыки, и Сер'изз все еще возбужденно дергает краем рта. – С радостью, милорд, – и он снова засаживает сразу три пальца в туго зажавшуюся на них дырку. Ох, какая же она натертая, растраханная и мокрая. Астарион заходится в ненужных ему, но столь желанных и им, и его любовником охах и вздохах, царапая наполированными ногтями колючий матрас; солоноватая смазка выступает еще и уже подтекает по головке и стволу его часто напрягающегося члена, а розовая вода на его коже разогрелась и так душно пахнет. Сер'изз быстро трахает его согнутыми пальцами, взбивая собственную сперму пузырящейся пенкой до смачного влажного чавканья, и Астарион еще раскрывается, нетерпеливо подаваясь бедрами и глубоко насаживаясь сам. – Я хочу… я очень хочу кончить, мой милый, – свежая смазка пахнет кисловато и солоно, торчащий член уже почти весь влажный, и Астарион жмурится, все чаще опускаясь на дрочащие его сладкое местечко пальцы, и его напряженные ляжки мелко дрожат; Сер'изз хотел бы потомить его еще, но его легонько обжигает этой вымученной, стонущей просьбой, и он никак не может отказать. – Давай тогда, можешь дотронуться до себя, – он шепчет, и Астарион почти сразу с глубоким стоном облегчения влажно обхватывает свой член ладонью и быстро сдрачивает, сжимая зад на живо трахающих его пальцах. Он так потребно продергивает ствол кулаком и стонет все выше, а уже через несколько мгновений замирает всем телом, и только его мягкий, сочный живот ритмично напрягается, когда он спускает на него прилично соленого белесого семени, а Сер'изз глубоко и крепко засаживает три пальца в его горячо и часто сокращающуюся дырку. Еще постанывая, Астарион медленно ласкает себя в ритм с двигающимися в нем пальцами Сер'изза, сжимает член, сдаивая остатки семени, и только потом, уже положив липкую руку на матрас, открывает захмелевшие алые глаза. Сер'изз с тугим чавканьем вытаскивает из него пальцы и не демонстративно, но ради вкуса облизывает их раздвоенным змеиным языком. – Это было… очень и очень странно, бусинка, – задумчиво замечает Астарион, поправляя растрепанные жадной рукой кудри и пока еще не сводя потные, мягкие раздвинутые ляжки. – Я знаю, – кивает Сер'изз и продолжает обсасывать собственную сперму с тонким привкусом пота и масла с нагретых телом Астариона чешуйчатых пальцев. – Но это… твой повелительный голос… возбудил во мне желание и разжег мое тело, – так же задумчиво продолжает Астарион, пока Сер'изз любуется его мягким опавшим членом, под шкуркой которого собирается последняя сочная, крупная капля спермы. – Я знаю, – снова соглашается он. – Это не значит, что ты можешь обращаться так со мной в другое время. Но иногда – может быть, иногда – в постели… я не буду против, – и Сер'изз знает, как тяжело ему это дается, и хочет выразить признательность, протягивает руку и сжимает его колено. Астарион медленно кивает, как будто утверждаясь в своей мысли, и проводит рукой между ног и выше, по липкому животу. – Но к насущному. Мне надо бы на горшок, облегчиться от твоего семени, мой милый. И, к сожалению, выблевать эти чудесные сласти. Ты ужасно растрахал меня, и все уже просится наружу. – Жаль. Мне нравится, когда ты носишь его в себе. Это напоминает о том, что ты мой, да и поиметь тебя в любой момент так сподручнее, – Сер'изз с действительной жалостью просовывает пальцы между его ягодиц и ласкает мокрую дырку снаружи, надавливает одним, заставляя ее с едва слышным хлюпаньем раскрыться и снова принять его в себя. – Ну, не планируй на сегодня такие подвиги, как поиметь меня еще раз, бусинка, – с легким стоном отвечает Астарион, но все же выворачивается из-под его руки. – Если даже я и мог бы принять тебя, ты почти оскорбительно жив и не так уж юн, чтобы трижды наполнить меня семенем, так и не отдохнув со вчерашнего дня и проведя всю ночь за книгами, – он потягивается и игриво прихватывает Сер'изза за свисающие из проймы бриджей яйца, разок приятно перекатывает их в ладони, заодно напоминая о том, что надо бы либо заправиться, либо раздеться. Сер'изз выбирает второе и распоясывается, стягивает бриджи и распускает подвязки чулок, пока Астарион слезает с кровати и шарит под ней в поисках ночной вазы. Найдя, он садится над ней на корточки, обняв себя за колени, и, слегка поднатужившись, звонко спускает в нее обе сочные порции спермы своего змеиного любовника; как вампиру ему не требуется справлять прочую естественную нужду, и в воздухе остается только пресный запах семени. Сер'изз легонько дергает носом и, оставшись в одной рубахе, ложится на живот, несдержанно зевает и потягивается за отложенной апельсиновой долькой. Обсасывает ее и хрустит карамелью, после протягивая Астариону лежащую на прикроватном столике тряпицу, чтобы наконец вытереть живот и подтереться. – Ты прекрасен, когда больше не стесняешься меня и не пытаешься строить из себя голубую кровь, после любви прикрывая причинные места, – он замечает, хрустнув оплетенной красной татуировкой шеей, когда Астарион задвигает вазу обратно босой ногой и принимается одеваться, чтобы спуститься в отхожее место; он бы предпочел выйти на воздух, чтобы очистить желудок по своей вампирской надобности подальше от чужих глаз, но увы, сейчас только немного за полдень. – Ты знаешь, я не люблю таких… комплиментов, – вздыхает Астарион, натягивая чулки на все еще стройные икры. – И банальности о том, какой ты красивый, куда как лучше, – Сер'изз легонько закатывает глаза. – Именно, – удовлетворенно соглашается Астарион, туго затягивая подвязки. – Иногда мне думается, что тебе было бы вернее встретить какого-нибудь принца. Он бы одаривал тебя этими прекрасными банальностями день и ночь, – без обиды говорит Сер'изз, вытягиваясь на боку и подпирая щеку чешуйчатой рукой. – Во всем не может везти, бусинка, и тогда у него бы точно не стоял, – хмыкает Астарион, поднимая голову. – А так уж вышло, что моя задница нуждается куда больше, чем мои уши. – Благослови ее сраные боги, – Сер'изз улыбается краем рта и окончательно ложится на матрас, чуть жмурит змеиные глаза. – Я могу уснуть к тому времени, как ты вернешься. Поцелуешь меня? – эта человеческая привычка целоваться пусть и не на долгое прощание очень нравится ему, и Астарион об этом знает. Он подходит к постели обнаженным, в одних только чулках, и грациозно наклоняется, берет руку Сер'изза в свою и мимолетно касается губами так славно оттрахавших его сегодня пальцев. – Хороших снов, мой прекрасный змеиный принц, – улыбается Астарион, и Сер'изз лениво изучает его лицо своими холодными, голубыми с зеленым глазами. – Хорошей охоты вечером, – он произносит одними губами, и Астарион улыбается шире. Он отходит к сундуку с их вещами и облачается почти в исподнее, только в рубаху и бриджи, опоясавшись серебристой тесьмой, но Сер'изз не ревнует. Ему в целом это не свойственно, но даже если и было бы, верность Астариона почти абсурдна, и хотя Сер'изз понимает печальные причины этого, все же в глубине души ему нравится, что в этом новом мире ему принадлежит что-то, кто-то собственный, кого не надо делить с другими мужьями, со жрецами юань-ти, с богатыми и бедными и с его отцом. Задернув полог, он прикрывает глаза с этой приятной мыслью, когда Астарион уже уходит, и чувствует только, как насытившаяся Шалка перебирается ему в ноги, сворачивается на вечно мерзнущих ступнях, согревая их своим густым мехом и теплым телом. Он знает, что когда Астарион вернется, он вряд ли будет читать переписанные им в библиотеке свитки, точнее, попытается наверняка, но едва ли уделит этому больше четверти часа, а потом ляжет в тесную постель рядом и будет курить свою миниатюрную трубку с вытяжкой черного сока. Это расслабляет его, прогоняет тревоги, и так он будет близко и в случае чего разбудит от кровавого кошмара, полного искушающих соблазнов. Они по мере сил оберегают друг друга от кошмаров той давящей на плечи громады, которая не отпустит их ни в этом году, ни в следующем. И хотя пока что это все, что у них есть… пока что – это все, что им нужно.