The comforts that make us feel numb

      — Черт.              Уилл отводит взгляд от Майка, который снова и снова щелкает зажигалкой. Пламя гасло каждый раз, прежде чем хотя бы успевало захватиться за туго скрученный кончик косяка. Мерцание огня — после четвертой неудачной попытки — раздражили глаза Уилла.              — Тебе помочь? — серьезно спрашивает Уилл, тихо произнося слова, хотя они сидят на улице, прислонившись спиной к металлу, а Джонатан и Аргайл слишком крепко спят в фургоне, чтобы их можно было хоть из-за чего-то разбудить. — Я уже видел, как Джонатан делал это раньше.              Майк снова щелкает зажигалкой, и в кратком свете пламени Уилл видит румянец на его лице. — Нет, я понял, мне мешает ветер.              — Подожди. — Уилл протягивает руку, но не берет зажигалку, и не прикасается к Майку — он не думает, что сможет этого вынести — а вместо этого прикрывает своей ладонью руку Майка от ветра, который то и дело мешает и тушит пламя. Он кивает, чтобы Майк попробовал еще раз. Зажигалка источает небольшую искру, слегка колеблясь на ветру, который Уилл не может контролировать, но свернутая бумага все же загорается. — Вдохни, — со вздохом инструктирует Уилл.              Майк подносит дрожащие пальцы ко рту, помещая сустав между губ и вдыхает, следуя словам Уилл, а затем непрерывно смотрит ему в глаза, ни секунды не прекращая зрительный контакт, несмотря на долгую затяжку.              Первым отводит взгляд Уилл.              К сожалению, это означает, что он упускает из виду то, что звучит как внезапный приступ кашля со стороны Майка. Уилл тянется, чтобы схватить воду и сунуть ее Майку, а затем, в нужде разглядеть его получше, переключает фонарик на более высокую мощность. Лицо Майка покраснело то ли от смущения, то ли от кашля, Уилл не уверен. — Ты в порядке? — спрашивает он, не совсем удачно скрывая прорывающийся смешок.              — Ага, — говорит Майк между одним длинным продолжительным кашлем и несколькими более короткими. — Черт.              — Джонатан всегда кажется накуренным после того, как сильно прокашляется, — успокаивает Уилл, не совсем уверенный, так ли это работает.              Майк кивает, выпивая немного воды и передает косяк Уиллу. Он затягивается четыре секунды, на две меньше, чем Майк, что кажется разумным, особенно если ему вообще не хочется кашлять. Он выдыхает, и да, все же кашляет.              Сделав хороший глоток воды и увидев, как Майк берется за косяк второй раз, Уилл чувствует себя немного увереннее. Не под кайфом, замечает он. Для этого, вероятно, понадобится еще пара попыток.              Второй раз не вызывает у Майка такого же сильного кашля, и Уиллу тоже становится легче умириться с дыханием. — Джонатан же не убьет нас, когда заметит, что мы украли его травку? — шепчет Майк, слегка хриплым от кашля голосом.              Уилл качает головой в стороны, все еще удерживая дым в легких. — Сомневаюсь, — говорит он, выпуская дым вместе со словами. — Я не думаю, что он в состоянии, хотя бы заметить… — продолжает он с едва уловимым оттенком горечи. — Кроме того, он уже предлагал мне попробовать раньше.              — Хм. — Уилл видит, как дым вылетает изо рта Майка длинными красивыми серыми кольцами. Внезапно, он чувствует усталость, наблюдая, как дым поднимается все выше, пока не теряется на фоне темного неба пустыни. — Так классно. — Затем, в движении, которое кажется таким быстрым, что Уилл едва может уследить глазами, Майк ложится, сутулясь всем телом, пока его позвоночник не вытягивается над песком. — Ты чувствуешь это? — спрашивает он.              — М? — Уилла отвлекает фонарик, освещающий длинную линию руки Майка, вытянутой над его головой, словно он действительно может удержать свет. Уилл, как часто бывает, хочет нарисовать его.              Майк фыркает смеясь. — Похоже, ты это чувствуешь. У тебя такие… супер красные глаза.              — Ох, — Уилл, наконец понял вопрос. — О да, кажется чувствую.              Майк ловит косяк губами для еще одной быстрой затяжки, а затем тушит его кончик — как делают с сигаретой, чем, по мнению Уилла, нужно с косяком — о металл фургона. — Остальное мы можем выкурить позже, если захотим.              — Ага, — соглашается Уилл. Хотя, на самом деле, он не думает о «позже». Он закрывает глаза, и ранее тихий простор пустыни наполняется шумом от ветра, металла фургона, песчаных дюн, себя самого и Майка, лежащего рядом. Он мычит, почувствовав, как звук распространяется по всему телу. Зарываясь рукой в песок, он ощущает, как каждая крупинка скользит сквозь пальцы, настолько остро и осязаемо, что ему неясно, что с этим делать.              — Уилл, — слышит он. Что-то теплое давит на его предплечье. — Уилл? — Это рука, осознает он. Рука Майка, узнает следом. — Черт, ты в порядке?              Уилл сразу открывает глаза, увидев Майка, глядящего на него с широко раскрытыми глазами. Он улыбается, немного глупо. — Эй, прости. Все хорошо. — Ему хочется провести руками по волосам Майка. — Просто не привык к этому.              — Ладно, ладно, хорошо. — Майк снова ложится, удовлетворенный этим ответом. — Я тоже не привык.              — Но это приятно.              — Приятно. — Рука Майка, необъяснимым образом, играет с ниткой из манжетов брюк Уилла, прямо возле его ботинков. — Я подумал, типа, ты когда-нибудь… — Майк замолкает, и Уилл слышит, как приглушенное последнее слово превращается в кашу, как, когда он обычно не может закончить фразу. Уилл поворачивается, окидывая взглядом длинное тело Майка, темные детали его одежды и волос ясно подчеркиваются на ярком песке. Пропорции кажутся почти неправильными. Выделяющимися. Уилл закрывает один глаз, затем другой, и без восприятия глубины он едва может сопоставить размер фонарика между ними с холмами песка вдалеке.              Смех Майка резкий. Прямо-таки мурашками пробирается по спине Уилла. Он трясет головой, чтобы проясниться — Джонатан слишком часто старался протрезветь таким образом, чтобы Уилл мог подумать, что сможет так легко избавиться от этого состояния. Он обнаруживает, что тоже смеется, хотя требуется некоторое время, чтобы полностью осознать, что второй хохот, который он слышит, исходит от него самого.              Он с раздражением падает спиной на песок, все еще смеясь, но теперь рядом с Майком. Смех Майка прекрасен. Его лицо непринужденное, нежное, радостное и красивое. Уилл хочет… Боже, он хочет Майка. Хочет его поцеловать. Хочет обнять Майка за красивые плечи. Хочет схватить его, повалить на песок, прижать их губы и прикоснуться…              — Что? — спрашивает Майк, выводя Уилла из слишком очевидных эротических грез. Уилл автоматически краснеет. Он не часто думает об этом. На самом деле… он не может себе этого позволить, после того, как недавно перестал чувствовать сильнейший стыд и вину от которых его буквально тошнит. Но сейчас его не тошнит. Некоторые из его выражений — он надеется, скорее растерянные, чем желающие — должны быть видимы Майку, который снова спрашивает: — Что?              Уилл пожимает плечами, думая о том, чтобы провести языком по длинной линии шеи Майка, и качает головой. — Я просто… Мысли приходят совершенно из ниоткуда? Понимаешь?              — Наверное, это из-за травки, — говорит Майк, последнее слово почти благоговейно, и Уилл смеется. Даже он знает, что так говорить о наркотиках странно. — У меня наоборот — гораздо меньше мыслей. Вот что приятно. У меня их всего две. Одновременно.              Две мысли Уилла сейчас, если бы он их классифицировал, были бы: первая — стараться не выглядеть отчаянно желающим и вторая — отчаянно желающая. — Сколько их у тебя обычно?              — Сотни. — Майк снова хихикает, и Уилл не может вспомнить, когда в последний раз видел, чтобы Майк так улыбался и смеялся. Возможно последний раз, когда они были маленькими. — Как будто все свелось к минимуму, и остались только самые важные мысли. Знаешь?              — Майк. — Кончики его волос запутались на его лице, пока он лежал на боку, и Уиллу хочется за их потянуть. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.              — Я тоже, — он тянет нить, пока она окончательно не рвется. — Но я хочу тебя кое о чем спросить.              — Стреляй, — говорит Уилл и стреляет из глупого пистолета-пальцев, о котором, по его мнению, ему следовало бы немедленно пожалеть, если бы Майк не рассмеялся над этим так нежно.              — Хм. — Уилл клянется, что чувствует, как по его телу проходит вибрация, исходящая от Майка в том месте, где кончики длинных пальцев касаются предплечья Уилла. — Ты мой лучший друг.              Уилл фыркает. — Это не вопрос.              — Нет. — Он закусывает нижнюю губу, зажимая ее зубами. Уилл думает, что мог бы гораздо лучше прикусить губу Майка, если бы у него была такая возможность, но… не важно. — Ты мой лучший друг, ты важен для меня больше всего на свете.              Уилл чувствует, что краснеет, и ожидает внутренний стыд, которого не последовало. Обычно какой-то голос в его голове говорил ему не придавать значения происходящему, напоминал о прежних обидных поступках Майка за время дружбы и убеждал его, что вся вина, в конце концов, лежит на Уилле. Но этот голос молчит. Во всяком случае, признание Майка имеет смысл. Идеально вписывается в понимание Уилла, кто он и Майк друг другу. — Ты тоже мой лучший друг, — делиться он, мягко улыбаясь. Выражение лица Майка настолько сильное, что ощущается почти физически.              — Ты мой лучший друг, и с тобой все так легко. — Он садится и Уиллу не хватает Майка, лежащего рядом, но он также не жалуется на то, что теперь может смотреть на Майка снизу вверх. — Например, курить с тобой так легко, тогда как с кем-то другим я бы так испугался. Разговор с тобой делает меня таким счастливым, и это всегда здорово, и мне просто... Мне кажется, что я могу сказать тебе что угодно. — Его вытянутая рука слегка дрожит в воздухе, как будто он пытается показать что-то визуально. — И быть рядом с тобой никогда не похоже на работу. — Он даже не смотрит на Уилла. Как будто он не знает, что произносит это вслух. — Ни с кем такого не бывает, даже с Эл. Особенно с Эл.              Упоминания о девушке Майка, даже среди любезностей, обычно было бы достаточно, чтобы ввергнуть его в ужасную депрессию; надежды снова развеялись на берегу настоящей гетеросексуальной дружбой с Майком Уилером. Но это почти не имеет значения. Все равно, она сейчас не рядом. — Тебе следует делать это чаще. Разговаривать со мной.              — Я хочу, Уилл, постоянно. — В тот момент, когда он смотрит на Уилла, его взгляд настолько пристальный, что Уилла физически тянет сесть и оказаться поближе к лицу Майка. — В этом-то и проблема. — Уилл пожимает плечами, для него это вообще не является проблемой, но Майк продолжает говорить: — Я бы хотел, чтобы это был ты.              Уилл, кажется, притупил свою совесть, способность к сдержанности, печаль и, даже ревность, но это признание никак не успокаивает учащенное сердцебиение. — Что?              — Я просто… если бы это был ты, а не Эл, — сердце Уилла подскочило к горлу. — У нас не было бы таких проблем! Ты просто… просто понимаешь меня, и у нас уже есть похожие интересы, и мне не было бы так трудно говорить с тобой о том, что я чувствую, потому что я всегда хочу сказать тебе, что чувствую. Я бы хотел, чтобы это был ты. — Майк настолько увлечен своей речью не глядя на Уилла, что не замечает, как он дрожит, когда говорит: — Если бы ты был девушкой. — И, если этого было недостаточно: — Я бы сейчас поцеловал тебя.              Это нечестно. Это жестоко, утверждает какая-то часть, где-то глубоко, крича сквозь запутанный туман в его мозгу. Достаточно громко, чтобы внедрить некий колючий настрой в его настроение.              — Ясно, — говорит он, удивляясь тому, как равнодушно звучит собственный тон, учитывая, насколько явно он все еще чувствует обиду. — Но это все еще не вопрос.              — Что?              — Ты сказал… у тебя есть ко мне вопрос.              — О, — произносит Майк. Очевидно, он забыл об этом. — Я думаю, не знаю, ты бы хотел этого?              Уилл хмурит бровь. Песчинки блестят на руке Майка в свете фонарика. Майк — мудак. — Мне не хотелось бы быть девушкой, чтобы ты захотел меня поцеловать, — говорит он чересчур горько и настойчиво. Это едва ли ответ на вопрос. (Он даже не уверен в правдивости. Иногда он думал, что мог бы стать, кем угодно, если бы это могло заставить Майка хотеть его.)              — Нет, я имею в виду, подумай так обо мне. — Майк дергает его за рукав рубашки, пока Уилл не поднимает на него взгляд и задумывается. Майк облизывает нижнюю губу, продолжая: — Как ты думаешь, если бы я был девушкой? — Если он и видит насколько потрясен Уилл, то не комментирует. — Ты бы меня поцеловал?              — Не думаю. — В основном, это правда. Учитывая «был бы девушкой».              — Никогда? — Майк, выглядит искренне озадаченным, вопросительно качая головой. — А предположительно?              — Я не хочу об этом говорить, — твердит Уилл, и с внезапным холодком в животе, осознает, что это правда. Он хочет вернуться к той непринужденности. — Ты все еще под кайфом? — спрашивает он, единственное отвлечение, которое ему приходит в голову.              Вместо ответа Майк берет в руки кончик косяка и поджигает остаток. Он вдыхает семь секунд — новый рекорд — и выдыхает с ужасным кашлем. Придя в себя, он прижимает остатки прямо ко рту Уилла. Это застает его врасплох, но затем он расслабляется, и в последний раз затягивается, прикасаясь губами к среднему и указательному пальцам Майка, что почти похоже на поцелуй. Его затяжка длится всего три секунды, но он немного кашляет, и, что ж.              Близость того стоит.              — Странно, что мне нравится вкус? — спрашивает Уилл, чувствуя терпкий, землистый привкус дыма, остающийся при следующем вдохе. — Пахнет не очень, но…              Майк находит это забавным, а Уилл рад, что они вернулись к хихикающему Майку после долгой заминки одержимого поцелуями Майка. — Мне нет. Но я рад, что тебе нравится. — Его волосы свисают на лицо, и Уилл еле сопротивляется желанию поправить их. — Только не бросай меня, чтобы стать Стоунером.              Уилл нахмуривается, но не способен по-настоящему раздражаться так, как мог бы в трезвом состоянии. Бросить. Как будто Уилл когда-нибудь сможет оставить Майка позади. — Ты бы не последовал за мной в жизнь, полную наркотиков и алкоголя? — спрашивает он, слишком искренне произнося слово «последовал».              Майк фыркает. — Возможно, да.              — Правда?              — Мгм. — Он снова пристально смотрит на Уилла, опуская глаза на его губы. И Уилл точно знает, что будет дальше, по следующим трем словам, которые он произносит. — Нет, а правда. Если бы я был девушкой, — продолжает Майк. Его полузакрытые глаза покраснели вокруг радужки, и он, по-видимому, совершенно не осознает, что Уиллу явно некомфортно от такой линии расспросов. — Ты бы хотел…              — Майк, не надо…              — …трахнуть меня?              Какой бы ни была остальная часть предложения Уилла, она, кажется, немедленно вылетает из его головы, да и из уст тоже, потому что всё, на что он способен, — это смущенное и внезапно усиленное выражение эмоций, которыми он действительно не может управлять. Его вопрос должен был закончиться не так. Это слово «трахнуть» нужно произносить не так небрежно или просто из любопытства. Как будто даже мысль о словах «Майк» и «трахнуть» в одном контексте (кроме некоторых мыслей, горько просочившихся раз или два, когда он пялился на неотвеченный телефон) было недостаточно, чтобы Уилл почувствовал себя столь грязным, постыдным и неправильным в своей собственной шкуре. Ему даже не может это присниться, не превратившись в кошмар, смешанный со вспышками Изнанки.              Но Майк спросил его, как будто в этом не было ничего такого.              — Или типа, — его голос низкий, протянутый, и слово «типа» занимает почти целую секунду. Понятно, что его отвлекает. Просто странно, что это явно губы Уилла. — Заняться со мной любовью. Наверное, это звучит глупо. Но трахаться звучит недостаточно, да? — Он касается колена Уилла, и Уилл задается вопросом, не вызывает ли травка тактильных галлюцинаций. — Или звучит чересчур.              — Майк, что ты… — он проводит большим пальцем по шву его джинсов. Что бы Аргайл ни говорил о том, что травка заставляет вас чувствовать все и сразу и гораздо усиленней, отчасти, это правда. — О чем ты вообще говоришь?              — Это бы произошло? Если бы я был девушкой, и ты хотел переспать со мной. — Он светлеет, как будто только что разгадал тайну, и щелкает. — Переспать. Вот оно. Если бы я был девушкой, ты бы хотел со мной проспать, блять, переспать… Это было бы совершенно нормально, если бы я был девушкой …              От этой фразы «если бы я был девушкой» хочется разбиться об стену. Не то чтобы в проклятой пустыне была стена. — Майк, если бы ты был девушкой… — он замолкает, вторая половина предложения теряется в атмосфере, поскольку он обретает здравый смысл не высказываться подобным образом. Более того, это даже не было бы правдой. Ему никогда раньше не хотелось проводить время с девушкой, но если бы это был Майк…              Ему нужен Майк, какую бы форму он ни принял.              — Что? — подстрекает Майк. Его глаза широко раскрыты. Уилл думает, что это, вероятно, вызвано травкой, но они напоминают ему взгляд Честера, когда тот умолял поделиться едой со стола. Но затем эти глаза скользнули к его губам и снова поднялись вверх, и Уиллу внезапно расхотелось думать о Честере, о собаках или о ком-либо еще, кроме Майка. — Если бы я был девушкой, что? — Он не так близко, его голос даже не низкий, но тем не менее все вокруг становится таким напряженным и интимным. Почти как раньше, в спальне Уилла. Когда Майк смотрел на него так, словно Уилл заполонил весь мир. Или, если быть более точным, весь мир мог бы превратиться в Изнанку, и он бы этого не заметил, сильно сосредоточившись на Уилле.              Майк хочет, чтобы Уилл поцеловал его?              Приоткрытые губы, этот взгляд — он хочет, чтобы Уилл его поцеловал. Он не против это. Возможно, он даже захочет, чтобы Уилл… чтобы он…              Уилл ждет, когда нахлынет стыд. Вина. Самоосуждение хотя бы за то, что он об этом подумал, параноидальный страх, что его натура фрика и гея-извращенца, возможно, будет раскрыта и осмеяна в один взмах.              Но это не происходит.              Травка заблокировала все нервные окончания, связывающие совесть с его телом, все, что вызывает у него головную боль и дискомфорт в животе. Стыд сменил направление. Вместо этого что-то поджигая в его сердце, легким, потрескивающим пламенем. Когда он думает о том, как Майк узнает, кто он на самом деле, как Аргайл и Джонатан увидят его насквозь, черт возьми, Эл догадается, как отчаянно он хочет поцеловать ее парня, не заботясь о ее чувствах, он чувствует себя противным, пристыженным и неправильным — но это не тягостно. Это приятно.              Это, — осознает он с должным ужасом, — охренеть как его заводит.              — Уилл, — губы Майка находятся в непосредственной близости от его правого уха. — Ты бы не хотел? — спрашивает он. — Даже просто поцеловать меня?              — Я не думал об этом, — выдает Уилл, и это правда, если Майк все еще имеет в виду «был бы девочкой». Он надеется, что ложь не заставит его слишком сильно краснеть, но, когда Майк утыкается носом в его шею (как будто хочет поцеловать, прижаться языком или зубами к коже) он уверен, что Майк замечает, как там расцветает жар. — А ты?              Майк кивает в его шею, и Уилл в этом обкуренном, нервозном состоянии может различить только розовые кончики его ушей. Когда его губы действительно касаются кожи возле горла, Уиллу приходится издать какой-то утвердительный звук, потому что тогда Майк касается сухожилий, скрежет зубами и плотно прижимается языком с давлением, всасывая кожу. Уиллу кажется, что он и вправду может потерять сознание. Он не знал, что это будет так впечатляюще. Он запускает руку в волосы Майка, прижимая его к шее и удерживая там.              Затем Майк кусает его.              — Да, — говорит Майк, отстраняясь. Он смотрит прямо в глаза, Уилл наверняка выглядит ошеломленным или потрясенным, чему никак не помогает зрительный контакт.              — Что?              Губы Майка красные и влажные от слюны, и Уилл чувствует себя загипнотизированным, сцена казалось непропорциональна, как тело Майка раньше. — Я думал об этом. Что было, будь ты девушкой, — шепчет он, и затуманенному мозгу Уилла требуется секунда, чтобы собрать слова воедино, сформулировавшие в ответ на его предыдущий вопрос. Его немного беспокоит, насколько сейчас урезана его кратковременная память.              (Что с ним станет, если он забудет ощущение зубов Майка, стиснутых в нежную кожу его горла?)              — Ты был просто… маленьким, — продолжает Майк. Его лицо раскраснелось, плечи втянуты и слегка приподняты. Он нервно говорит: — И красивым.              Уилл сглатывает. — Правда?              Майк кивает. — Твои… длинные ресницы, большие глаза… Ты был низкий и худощавый, ты больше походил на девушку, чем Эл. — Эл — девушка Майка. Мозг Уилл работает достаточно ясно, чтобы вспомнить это, но не настолько ясно, чтобы его не охватил шок от удовольствия что он выиграл. Майк сейчас здесь, с ним, хочет его, кладет руку на внутреннюю часть бедра Уилла, произносит ее имя, как будто это не должно напоминать ему об отношениях, от которых он отмахивается в пользу Уилла. — Я хотел… Мог бы я поцеловать тебя? Ты бы меня остановил?              — Да, — протестует Уилл. — Может быть.              — Но потом ты уехал в Калифорнию. А теперь посмотри на себя, — его слова словно прикасаются к губам Уилла, но он все еще целует. Не совсем. — Ты стал таким взрослым. Теперь ты как мужчина.              — Это плохо? — Уилл ловит себя на том, что обороняясь, произносит мысли вслух. — Я имею в виду… не знаю, я думал, что это хорошо — не выглядеть как девчонка. Меньше быть похожим на фею, или педика, или…              — Ты был симпатичным, когда больше был похож на… — Майк краснеет и обрывается.              — Ты можешь сказать это, Майк, — вмешивается Уилл. Он почти разозлен тем, что Майк не повторил ни одного термина. — Я знаю, как выгляжу.              Он снова закусывает губу. Уилл думает, что с ним, должно быть, что-то не так из-за ревности Майка к тому, что он кусает свои же губы. — Ты выглядел как девчонка. Немного по-гейский? — не то, что сказал Уилл, но близко. — Возможно, но я бы так не сказал. — Он сглатывает. — И красивым. Я думаю, парни издевались над тобой, просто потому что они тоже так думали. Ты слишком красивый, это сбивает людей с толку.              Майк краснеет, и Уилл тоже, при мысли, что Майк — один из этих сбитых с толку людей. — Но потом… ты превратился в такого... — Это тот же самый тон, каким он говорил «посмотри на себя», который Уиллу постепенно удается перенастроить в своей голове на хриплый и отчаянный, а не разочарованный. — Ты выглядишь…              — Как мужчина? — повторяет Уилл, и Майк кивает.              — Ты, ты очень горячий, Уилл. — Майк проводит языком по верхней губе, прикусывая нижнюю. Уилла нельзя винить за то, что он пялится. — Ты вырос. Ты стал высоким. Ты такой красивый. Я не мог смотреть на тебя, когда вышел из самолета, потому что знал, что как только я тебя увижу, не смогу перестать смотреть.              — И не надо, — твердит Уилл. Он смотрит Майку в глаза, не зная как отвести взгляд. — Тебе не нужно прекращать. Смотри… смотри на меня столько, сколько хочешь. — Затем с храбростью, о которой он, честно говоря, даже не подозревал, он накрывает руку на бедре своей и спрашивает: — Я привлекаю тебя как мужчина?              Майк сглатывает, фонарик освещает лишь его острый кадык. Он кивает, и что-то внутри Уилла начинает сиять. — Наверное, — смеется Майк, словно колеблется. — Думаю, тогда мне пришлось бы быть девушкой.              — Тебе не нужно, — заверяет Уилл, уже зная, что ему не следует настаивать, если это то, что нужно Майку. Уилл должен принять то, что получит, и оставить все как есть. — Никому из нас не нужно быть девушкой. — Майк открывает рот, издавая какой-то печальный и жалобный звук, но не спорит. Уилл перемещает руку к лицу Майка. — Ты можешь… ты можешь делать все, что захочешь.              — Я не могу, — говорит Майк, чуть ли не задыхаясь от своих слов. В его глазах виден страх, который неуместен с учетом его предыдущих расспросов, с инфицированием всего этого, с касанием бедер Уилла, с поцелуем в его шею и с тем самым вопросом, который звучал так легкомысленно. Что-то в действии Уилла пугает его. Но он не отстраняется. Не вздрагивает, когда Уилл наклоняется, так что между ними остается всего полдюйма. — Я не могу.              — Ладно, — говорит Уилл. Он должен спросить. Он должен это сделать. И, боже, он может понять, почему Майк так напуган. Что, если он ошибается, что, если все это сплошной кошмар, что, если Майк пытается заставить его сделать это, чтоб доказать, что он педик, оттолкнуть и никогда больше не разговаривать. Что, если, что… — Можно я?              — Да, — говорит Майк в отчаянии, не задумываясь ни на секунду.              И Уилл целует его.              Он удерживает лицо Майка по обе стороны, обхватывая его так же, как ему приходилось защищать огонь от угасания, что сейчас кажется было вечностью назад. Эти два действия будто были взаимосвязанными, непосредственно вызвавшие их поцелуй. И то, что они запустили в движение тогда, должно было привести к моменту, где: лицо Майка под кончиками его пальцев, сплетенные губы Майка с его губами, и свободная рука Майка, прижатая к затылку Уилла, притягивает его ближе.              Как Уилл жил без этого?              Майк маневрирует до тех пор, пока тот не оказывается спиной к жесткой металлической стене фургона. Он практически сидит на коленях у Уилла, которому приходится наклониться, чтобы не отставать от их безумного прикосновения губ, целуя его снова, и снова, и снова. Язык Майка скользит между его губами, пока он издает отчаянные звуки напротив рта Уилла.              Если для Уилла когда-либо существовало время, когда он был рядом с Майком, то сейчас — точно нет. Он, например, не совсем уверен, когда свитер Майка перестал быть на его теле, но не собирается жаловаться на обнажившийся наклон плеча, которое он планирует укусить, когда сможет оторваться от великолепных губ. Он также не уверен, когда Майк оказался прямо у него на коленях, чувствуя только насыщенное трение в тесном пространстве между ними. Уилл загорается этим. Ему никогда не удавалось поверить, что кто-то его захочет, в любом контексте. Но быть здесь, под Майком, ощущая вкус его губ, это доказательство, которое буквально упало ему на голову. Все это заводит Майка так же, как и Уилла.              — Уилл, — всхлипывает Майк прямо в губы Уиллу. — Блять, я хотел… я, — Уилл затыкает ему рот. Не будь он все еще под кайфом, скованным страхом от реальности, которая обрушится на них, когда они будут порознь и трезвы, он все равно не смог бы услышать, что Майк скажет дальше. Поцелуй — прекрасный, стремительный, немного отчаянный, с рукой Майка обвивающей его затылок и удерживая его на месте. Уилл вытягивает нижнюю губу Майка зубами. И слегка кусает.              По крайней мере, ему больше не нужно ревновать Майка к его собственным зубам.              — Уилл, Уилл. — Он никогда не слышал, чтобы его имя произносилось таким образом. С таким желанием. Мольбой. Но вместо того, чтобы продолжить, Майк заканчивает слово почти стоном. — Уилл, — на этот раз настойчивее, подразумевающие, что за ним последует настоящее предложение. Его рука скользит по линии живота Уилла. — Ты хочешь…              Слова произносятся прямо в губы Уилла и, кажется, взамен забирают у него способность дышать. Он хочет. Боже, он ломается, его рука на бедре Майка отчаянно пытается двинуться вниз, он почти говорит «да», начинает скользить вниз...              Но он не может.              Вместо ответа он снова целует Майка, и тянет за петли джинсов так, что четыре слоя ткани между ними кажутся ничтожными, но и одновременно непреодолимыми. Этого мало, и он хочет, хочет его, но он не может поступить так с собой, с Майком, с ними, сделать это, когда они оба не в себе. Даже если у него больше никогда не будет такого шанса, он не может это сделать. Не так.              — Я не думаю, что это хорошая идея, — говорит Уилл, и это, вероятно, самое спокойное и трезвое предложение, которое он произнес с тех пор, как загродил рукой тот маленький огонек и сжег все подобие нормальной дружбы, которая у него была с Майком до этого.              (Как флэш-бумага в магическом шоу на восьмом дне рождения Майка, которая бесследно исчезло в клубе дыма, не оставив и пепла, даже после тщательного поиска на заднем дворе Уилеров.              Все пропало безвозвратно.              Уилл сдерживается, но, Боже, он так напуган.)              Но Майк кивает, и на этом все. Кивок и поцелуй, такой же сильный, как и все предыдущие, и такой же страстный. Он поднимает руку с живота Уилла, и перемещает ее на лицо, не останавливает контакт, а просто прикасается с другим намерением.              Не превращая границы Уилла в преуменьшения.              — Все в порядке, — обещает он.              — Да? — неуверенно спрашивает Уилл, все еще дрожа.              — Конечно.              Уилл чувствует улыбку, когда Майк наклоняется, чтобы снова поцеловать.              Где-то через час, после того, как все разгоряченное догорело до мелких угольков, а поцелуи стали мягкими и томными, как их распростертые тела на песке, Уилл откидывается назад, чтобы посмотреть на звёзды. Наступила полная темнота, Уилл тянется выключить фонарик, когда понимает, что их глаза без того почти всегда закрыты, и чувствует себя готовым заснуть, вот так, положив голову на плечо Майка. Он больше не чувствует действие косяка, только утомление. И безопасность в объятиях, навстречу будущему, утру и всему, что может с ним случиться.              — Уилл? — зовет Майк, задевая дыханием лицо Уилла. Он утвердительно мычит. — Может, нам вернуться в фургон?              — Хм, — Уилл глубже зарывается лицом в плечо Майка. — Наверное. — Он глубоко вздыхает. — Я не хочу двигаться.              — Я мог бы понести тебя.              Уилл фыркает. — Не сможешь.              — Могу! — Тогда Уилл поворачивает лицо в надежде, что лунного света будет достаточно, чтобы Майк смог разглядеть поистине недоверчивый взгляд, которым Уилл окидывает его. — Может быть.              — Хорошо, Майк. — Уилл зевает и переворачивается, чтобы освободить руку Майка. — Но сначала открой дверь.              Майк согласно мычит, и Уилл слышит шуршание песка, когда он подходит к фургону. Затем щелчок ручки. Снова щелчок, и шипение: — Блять, — Уилл оборачивается на звук его голоса. — Мы застряли.              Уилл встает. — Что?              Майк тянет дверцу сильнее, и говорит громче: — Закрыто.              — Блять, — повторяет Уилл. А потом, стоя там в пустыне, глядя на запертый фургон, в футе от парня, с которым он целовался, наверное, около часа, он просто начинает смеяться.              Проходит секунда и присоединяется Майк, кладя руку на талию Уилла. — Думаю, мы спим на улице, — говорит он, прижимаясь головой к Уиллу.              — Черт возьми, — Уилл паникует. — Джонатан обязательно узнает, что мы украли его травку.              — Черт возьми! — смеется Майк. Он наклоняется ко лбу Уилла, обхватывает его щеку.              И уверенно целует, стоя, почти трезвый и смеющийся так же нелепо, как в детстве. Целомудренно и кратко, но не в обещании. Для обещаний слишком поздно, они на пороге конца света. А вместо этого — в утешении.              — Уилл. — Его рука на бедре Уилла, дыхание на губах, а отголоски смеха в воздухе. — Я…              — Эй, — Уилл обрывает это длинное, трудное предложение, которое ни один из них не готов сказать другому. — Ты можешь сказать мне позже. После… после того, как мы доберемся до Хоукинса. Когда все уладится. — Он сглатывает с неуверенностью, но затем напоминает себе об утешении. — Если ты все еще хочешь.              — Я хочу, — говорит Майк, даже если Уилл не может поверить в это сейчас. Возможно, когда-нибудь. — Это хорошо?              Уилл кивает. — Это больше чем хорошо. Очень даже хорошо.              — Может быть, отлично? — предлагает Майк.              — Отлично, — обещает Уилл.