созвездия

даламар водит пальцем правой руки по его плечам, левой разбирает его волосы на пряди. из родинок и особенно крупных веснушек собираются созвездия: глупые маленькие котята, облака табачного дыма, шерстяные носки, перекочевавшие в гардероб даламара прошлой осенью и никаких пятиголовых драконов. однажды он оказался – кажется, по глупой ошибке – на пороге его однокомнатной квартиры в промокших носках по запястье ноги (лодыжку – это называется, кажется лодыжка) с двумя бутылками грушевого сидра в правой руке и мокрыми кроссовками – срочно на батарею – в другой. идиотские крышки царапали мягкую кожу ладони, танис тут же понял, отобрал сидр и увлек даламара, кажется, в приветственные объятия. — вообще-то, пить мне нельзя, а иначе я сойду с ума пуще прежнего и превращусь в невыносимое тревожное чудовище. ещё и контролирующее. так что либо ты выпьешь обе, либо придется терпеть вариации на тему «тебе не стоит так поздно ходить по улицам в таком… — смотрит на вскинувшего брови даламара, опускает взгляд на сетчатую… кофту? и дырявые черные джинсы (господи, мне никогда не понять моды) — виде. да и давно пора переобуваться. осень» — осень… эхом отскакивает от поющей чаши спрятанной где-то на холодильнике – раритет, память о безумном прошлом странноватого мистика таниса полуэльфа. он никогда в эту чушь не верил, но одному мальчику с желтыми голодными глазами все это слишком сильно нравилось, а танису слишком сильно нравился мальчик. — да что с тобой делать, ты же дрожишь… даламар даже не собирался дрожать. ему вообще не было холодно на слишком хорошо отопленной кухне в клетчатых шерстяных носках. он, боясь быть замеченным, стряхивает с ног носки и разминает пальцы с черным лаком на ногтях. его аутфит снова имеет смысл, влажные волосы только придают шарма и прямо сейчас было бы очень здорово такого красивого его прижать к стенке – да пусть даже к прохладному холодильнику – и… танис касается холодных пальцев ног даламара собственными (и ведь тоже без носок, какие двойные стандарты) теплыми и хмурится. даламар виновато смотрит, но тут же фыркает и в театральном жесте поправляет волосы. — мне жарко. и тебе, кстати, не нужно придумывать предлоги чтобы сгрести меня со стула и обнимать до конца наших жизней. я и без обледеневших конечностей на это согласен. танис очень смешно краснеет, взгляд куда-то в бок отводит и серьезно что-то думает у себя в голове. кажется, ему это не сильно нравится. привык, что отказывал, весь измученный и оледеневший, когда танис предлагал согреть. привык, что не любил, когда трогали. привык, что не любил. даламар и танис знают друг-друга, кажется, с полгода. распили в модном пабе на центральной улице кашасу с лаймом, подержались за ручки у туалета, а потом танис вез домой слезно молящего остаться на ночь и продолжить вечер (слишком пьян, он слишком пьян и не знает, о чем говорит) даламара. танис остался, но только чтобы уложить в кровать, сказку на ночь прочитать, укрыть одеялом и в лоб поцеловать, а потом на утро чаем из его же кухни напоить. они знакомы одну ночь, но танис уже готов защищать это существо с больной головой и размазанными черными тенями под глазами ценой собственной жизни. всегда у него так. даламар видит его в лучах утреннего солнца, золотом блестящим в рыжих волосах. даламар хочет узнать, насколько сильно его поначалу будут раздражать колючие волосы вокруг целуемых губ. танис гордо вручает даламару черный чай (и где он нашел этот пакетик? в квартире черного чая нет с того злосчастного дня, когда в ней поселилась страшная хтонь – я), даламар пьет ненавистную коричневую жижу с восторгом и благодарностью. о нем, кажется, пытаются заботиться. вау. а зачем? даламар знает его уже полгода и продолжает задаваться одним и тем же вопросом каждый грёбаный раз – а зачем? почему ему вообще интересно пасти меня и всячески обхаживать? будто это когда-то было необходимо. одних веснушек и больших теплых рук под кашасой тогда уже было достаточно. но почему-то они продолжают гулять, слушать хорошую музыку, таскать друг друга по театрам с альтернативным видением классики, пить кофе из турки в локальных кофейнях – ерунда, пустое, глупость. даламар до безумия любит все это. но он не хочет расставаться на остановке трамвая поцелуем в щёчку. — честно? я не могу привыкнуть к тому, что можно касаться того, что тебе нравится, — танис кусает губу и украдкой смотрит на даламара, роняющего конфету мимо полуоткрытого рта и широко раскрывшего глаза. — я… да, конечно, наверняка так. наверняка нравлюсь, ты ведь мне тоже, не то чтобы я особо сомневался, просто… танис подбирает конфету и нагло откусывает половину. даламар поджимает губы. — я тебя никогда не понимаю. вот ну просто никогда. мы же, наверное, вместе..? у меня в ванной две щетки и два полотенца, мы спим в обнимку и все такое, вот наконец и я у тебя обнаружился, планирую ночевать на твоем плече и нигде больше. но при этом ничего. ничего не происходит. просто спим, — он утыкается взглядом в столешницу. на холодных ступнях вновь тепло – танис еле касается, слегка вверх проводит, под расклешенные джинсы. даламар тяжело вздыхает, встает и тянется через стол – на этот раз ты никуда не убежишь ни от ответа, ни от ответственности. тянется к танису, но тот закрывает губы даламара ладонью. — не так. даламар вспыхивает и отстраняется. — а как?! как это в твоей, блять, голове выглядит?! через десять лет и на фоне заката? обвенчанными в церкви? или просто не со мной? слезы, почему-то, срываются вместе с тушью с ресниц, голос ломается и даламар бессильно падает на стул, закрывая лицо руками. он уже готов извиняться, с того самого момента когда начал кричать секунд десять назад, но танис реагирует не обидой а каким-то непонятным ступором и ужасом. он хватает воздух ртом и в бессилии бормочет что-то между «я опять все испортил» и «не стоило даже пытаться. снова», но всё-таки берет себя в руки метафорические и даламара в физические и теплые. со спины обнимает и шепчет: обязательно с ним. даламар поворачивается зареванный, но с вызовом – «доказывай». танис представляет, какого это целоваться слегка припухшие губы. и тут же проверяет все свои гипотезы на практике. где-то между ключицами у таниса есть родинка, которую даламар первой заметил среди звездного неба торса. он каждый раз начинает с нее, когда ставит целью поцеловать каждую родинку и каждую веснушку на этом теле. танис считает нечестным отсутствие у него подобных планов и ставит целью какое-то чуть менее грандиозное но тоже вполне ничего – сделать даламара очень счастливым и ни капельки не одиноким.