Ракета-пенис.

      Крэйг, будучи среднестатистическим учеником школы Саус Парка, учиться не желал. Особенно на скучных уроках, назло существующих последними в графе расписания на сегодняшний день (потому что нужны они только для галочки в табеле и душевных терзаний у бедных и несчастных!). Бедные и несчастные, к слову, даже протестовать не могли; за их поведением вёл строгий надзор учительский состав, и далеко не у каждого в потёмках отыскивалось безрассудство, позволяющее послать всё к хуям и уйти с урока, или обстоятельства мешали.       А Крэйга мама притеснила угрозами об изъятии гаджетов в рамках воспитательной работы, когда чёртов мистер Маки сообщил о его прогулах. Вот ему что, совсем заняться нечем на старости лет? Крэйг после школы хотел порубиться в «Half-Life», неужели без доносов никак? Хотя, вероятно, мистер Маки просто его ненавидит, учитывая их частые встречи в кабинете психолога из-за «неприемлемого» поведения. Ну и пошёл он.       В любом случае Такер предпочёл пустить своё умственное развитие на самотёк, а не впитывать сухой губкой ненужные знания по ненужному предмету. Честно, он даже не знает точно, как этот урок называется, и ему, как ни странно, плевать. Так или иначе, Крэйг не какой-нибудь ботан, чтобы стремиться преуспеть всегда и везде. Ему «отлично» сплошняком в табеле успеваемости нахрен не сдалось; только бы отходить ещё парочку уроков, чтобы не отстранили и мама приставку не конфисковала — и всё.       Крэйг глубоко вздыхает и, почувствовав, что шея маленько затекла, разминает её пальцами. Получается хуже, чем рассчитывалось. Такер, пребывающий в явно не лучшем расположении духа, лениво оглядывает класс, чтобы найти то, на чём можно было бы отвлечься. К счастью, он сидит за последней партой, и открывающийся здесь вид достаточно широк.       Ничего занимательного не имеется: Картман, оставшийся на уроке по той же причине, что и Крэйг, уже клюёт носом; место рядом с Крэйгом пустое (Твика отпустили с двух последних уроков по состоянию здоровья); Брофловски то и дело, что поглядывает на часы над дверью, чем выражает своё нетерпение. Видимо, даже для некоторых умников основы здорового образа жизни невыносимы. Такер с ними солидарен. На остальных одноклассников смотреть лень.       Когда Крэйг замечает боковым зрением какое-то движение справа, то на это не обращает никакого внимания; также ему всё равно на то, что к нему кто-то подсаживается и что деревянный стул тихонечко скрипит. Дело даже не в том, что Крэйг — один из тех «крутых» парней, которым на всё-всё похуй: он попросту слишком устал скучать на долбаных основах здорового образа жизни, потому сейчас и не отказался бы от чьего-то присутствия рядом.       — Ты же не против? — шепчет Кенни.       — Нет. — Такер поворачивает к нему голову. Края губ Маккормика приподнимаются, а в его глазах что-то блестит.       — Отлично, а то я думал, что я сдохну.       — От скуки?       — От скуки.       — Если честно, я думаю, что я уже из-за неё сдох. Больше не пытаюсь вникнуть во что-то или заняться чем-нибудь. Принял свою смерть, вероятно.       Маккормик прыскает в кулак, и из-за этого учитель строго косится на них и издаёт многозначительное и громкое «кхм». Кенни тут же откашливается, будто на самом деле поперхнулся, а не засмеялся. Да чтобы похихикать на уроке — да ни в жизни! Судя по свирепому взгляду, Маккормику в этом году «Оскар», увы, не достанется. Крэйг прячет улыбку, подставив ко рту ладонь, и отводит взгляд в сторону.       — Ебучий маразматик, — произносит злобно Кеннет и ещё раз кашляет, недолго приковывая к себе внимание со всех сторон. Если бы Картман был куда оживлённее, то не отказался бы от гадкого комментария, что нищие, как обычно, разносят заразу всякую и даже не стыдятся, но «основы» высосали из него весь сок. Оно, знаете ли, и к лучшему.       — Согласен, — кивает Крэйг и поднимает карандаш с парты. Он начинает немного вертеть его пальцами в воздухе и вдруг понимает, что ему хочется нарисовать что-нибудь.       — Давай в крестики-нолики, — предлагает Кенни и слегка толкается плечом. — Я такие приёмы выучил, что тебе не победить, Крэйг.       — Да неужели? — саркастично удивляется тот, склоняя голову к соседу по парте. — У меня нет шансов на победу, о великий виртуоз крестиков-ноликов?       — Вообще никаких шансов, мой ученик со сладкой задницей, — делано мурлычет Маккормик и подмигивает. — Можешь сразу сдаться, ты и так потерпишь позорное поражение.       — Тогда сдаюсь. — Крэйг пожимает плечами.       Кенни присвистывает сквозь щербинку между зубами и ухмыляется нахально, явно довольствуясь собой.       — Я победил, а значит, что приём убеждения чертовски хорош!       — Такому приёму у жиртреста научился, м?       — Возможно, — хихикает Маккормик и вдруг замолкает.       Крэйг тем временем выводит незатейливые линии карандашом на поверхности парты, даже не надеясь на то, что результат получится путёвым. Он никогда не замечал за собой стремления к искусству и даже не считал, что его навыки можно считать хотя бы средненькими. В минуты ужаснейшей и нетерпимой скуки рисовал либо на парте, либо на полях что-нибудь стандартное: корявых персонажей из комиксов и фильмов, легендарного стикмена с гранатомётом, злобные лица преподавателей или звёзды. Почему бы не нарисовать, например, ракету?       Крэйг не находит веских причин, чтобы отказать себе в этом удовольствии, и потому, высунув кончик языка, принимается за дело. Такер рисует неровный узкий прямоугольник, добавляет ему заострённый кончик и начинает штриховать, однако замирает, когда видит руку Кенни рядом.       — Чё такое?       — Я тоже хочу.       — Держи, — Крэйг отдаёт парню карандаш и отодвигается.       Маккормик хватается за карандаш и принимается что-то вырисовывать с крайне сосредоточенным видом. Крэйгу хочется подглядеть, что же делает его парень, но другая рука Маккормика загораживает всякий обзор.       — Что рисуешь?       — Да подожди ты! Не будь нетерпеливым козлом.       Такер в ответ только фыркает.       Проходит не так много времени, когда Кенни заканчивает. Он кивает себе самому и открывает взору Крэйга свой шедевр…       — Как тебе?       Это… член.       — Это хуй.       — Ага, — хмыкает Маккормик и указывает кончиком карандаша на волосатые яйца. — И как тебе?       — Я рисовал ракету, Кенни.       — Что же, — он почёсывает пальцами свой подбородок, — теперь это ракета-пенис. Как думаешь, сколько НАСА заплатит мне за эту гениальную разработку? Я им ракету усовершенствовал.       — Абсолютно нисколько.       — Ну и ладно. —Кеннет пожимает плечами. — Главное, чтобы тебе нравилось.       — Мне нравятся ракеты, а не ракеты-пенисы.       — Ага-а-а, — слащаво протягивает Маккормик, — однако ты не сказал, что тебе не нравятся пенисы, так что наслаждайся, крошка. — Он подмигивает и несколько раз игриво вскидывает бровями. — Я рисую самые лучшие хуи, тебе повезло.       Очень тривиально — по-маккормиковски, так сказать — гордиться тем, что ты рисуешь самые лучшие писюны. Однако, чтобы добиться подобного успеха, вероятно, пришлось нарисовать не меньше сотни всяких писюнов. Для этого потребовалось бы терпение, тщательный подход и прочее, так что, как минимум, навык росписи мужских гениталий заслуживает уважения (и «милльоны» долларов).       А вообще таких, как Кенни, называют сексуально озабоченными, если учитывать их стремление к гениталиям. Ну, многие художники обнажённых людей на картинах писали — и ничего, знаменитыми стали. Крэйгу гиперсексуальность не мешает: иногда Кенни прижмёт к стене мальчишеского туалета и затянет в поцелуй, или шлёпнет по ягодицам на уроке физкультуры. Жить, в общем, можно.       А до непосредственно сексуальной жизни пока не дотянулись. В прямом смысле; если что у них и завязывается сумбурно, поцелуи всякие страстные начинаются, то тут же всё прерывается обстоятельствами. Приходится собственноручно избавляться от последствий обострившегося пубертатного периода.       — Крэйг?       — Ау?       — Ты чего притих? — Кенни хлопает глазами. — Обиделся, что ли?       — Задумался просто.       — Вот как... А о чём?       — О тебе.       — Оу, думаешь о каких-нибудь извращений, Такер?       Крэйг думает о том, что Кенни иногда может быть таким невыносимым, но прелестным идиотом; что ракет-пенисов не должно никогда не существовать; что мама приготовит сегодня на ужин.       — Конечно. Прямо-таки облизываюсь на твою ракету-пенис.       Кенни не сдерживается и взрывается громким смехом. Он хохочет бесстыдно, даже не беспокоясь о том, что урок срывается. Учитель зол, одноклассники ликуют, а — Крэйг опускает взгляд вниз — рядом с ракетой-пенисом красуются миленькие маленькие звёздочки.       Губы трогает улыбка.