ее глаза чернее неба зимою
а руки тонки, словно ласточки крылья
и голос звонкий, как стекло ледяное;
она идет — и не касается пыли
♫ Канцлер Ги — Легенда черной мельницы
Смерть Таты не стала последней, но не от кровожадных чудовищ пришли следующие. Когда ускакал Охотник, спустя недолгое время один из нельяр пожаловался на недомогание. Сначала у него, по словам его жены, болела голова, и он списал это на усталость, а вскоре уже метался в жару, изнемогая от лихорадки. Ему не помогли ни травы, ни примочки с холодной водой, ни пение — ничего, что могло исцелять хвори. Почти сразу заболела его жена, и все произошло так же: головная боль, лихорадка и смерть. Помимо того, на теле ее обнаружили черные отметины, и эти отметины сразу указали на причину: Враг решил истребить их, отравляя, а не похищая. Решил избрать иной путь. — Недавно умер еще один мужчина, — Эльвэ казался растерянным. Эльвэ, всегда самоуверенный, выглядел напуганным ребенком, и от этого Финвэ становилось еще хуже — чужой страх передавался, заражая фэа не хуже хвори. Трое вождей держали совет — так это называлось. Так думали все эльдар. На самом деле трое юношей в отчаянии пытались понять, что делать дальше, почему-то уйдя для этого в королевский дом. — Среди миньяр все здоровы, — Ингвэ сумрачно хмурился, не радуясь собственному утверждению, ибо это могло измениться в секунду. Страхи Ингвэ усиливались из-за изначальной немногочисленности его народа, который мог погибнуть целиком. — Среди татьяр тоже, — Финвэ потер переносицу. — Насколько я знаю. — Значит, кара только на моем народе, — печально подытожил Эльвэ, зарываясь пальцами в длинные светлые волосы — некстати Финвэ вспомнил, что у заинтересовавшей его девы были такие же. Что, если она уже?.. — Кара? — спросил Ингвэ. — Но за что? — Откуда я знаю, — Эльвэ тяжело вздохнул. — Я умею сражаться с тварями из леса. Я могу убить волка или медведя, пустив в него стрелу. Но я не могу исцелить это, и я… — он посмотрел на свои ладони так, словно впервые их видел, — бессилен. — Давайте думать! — повысил голос Финвэ. — Не нас ли называют Мудрыми? Не мы ли вожди? Неужели мы ни на что не способны? «Ни на что», — читалось в глазах Эльвэ, и Финвэ, как холодной водой, окатил страх, что он — тоже. Что и Эльвэ заболел, а после и Ингвэ, и он, Финвэ, следом, и спасения нет… Финвэ усилием воли заставил себя прогнать дурные мысли. — Мы не так часто болеем, — напомнил Ингвэ. — Алдарон говорил, что наши тела сильны и выносливы. И что мы бессмертны, но это странно, ибо мертвы наши отцы, и не раз мы видели гибель эльдар. Но… когда Имин съел убивший его гриб… — вдруг лицо Ингвэ просветлело. — Он болел не так, как болеют сейчас. Его мучила тошнота, он извергал все, что съедал, и это было ужасно, но… что, если хворь появилась из-за пищи? — Пищи? — Эльвэ встрепенулся. — Возможно… если погибшие съели что-то из леса, грибы, ягоды… а может, Враг посылает нам ядовитую дичь? — Но почему он так жаждет истребить нас? — Финвэ давно не давал покоя этот вопрос. — Что мы сделали, кроме того, что родились здесь? — Алдарон говорит, что Враг нам завидует, — напомнил Ингвэ. — Что он недоволен самим фактом нашего существования, и ты тоже это слышал. Слышал, подумал Финвэ. Но не понял. Чему завидовать? Что плохого в их существовании? Кому они помешали здесь, у вод Куивинэн? Они появились здесь в одиночестве, никого не прогоняли с земель; нашли друг друга, соединились в народы, сочетались браком с прекрасными вэни… и, пока не появились жуткие лесные твари, не подозревали, что кто-то их ненавидит. — Я запрещу миньяр есть, — вдруг сказал Ингвэ. — И пить. — Но… — растерялся Эльвэ. — Знаю, но Алдарон говорил… Финвэ прикрыл глаза. Он любил Алдарона и восхищался им, однако восхищение Ингвэ превышало чье-либо другое. Ингвэ вспоминал слова Охотника к месту и не к месту, не стремился подражать ему, но обожествлял, принимая на веру все, что тот говорил, без стремления проверять. Если бы Алдарон сказал, чтобы Ингвэ ударил себя в горло острым наконечником стрелы, потому что это зачем-то нужно и не опасно, тот бы сделал это, не задумываясь. — Алдарон много чего говорил, — услышал Финвэ свои слова. — И где сейчас Алдарон? Почему он не прискакал нам на помощь? Почему не слышен в лесах звук его рога? Когда-то мы думали, что он заодно с Врагом, и… — «что, если до сих пор» застыло непроизнесенным. Ингвэ встал. — Не хочешь ли ты сказать, сын Таты?.. — Я хочу сказать лишь то, что нельзя морить эльдар голодом! — Финвэ не встал, но одарил Ингвэ тяжелым взглядом. — Нельзя мучить их жаждой только потому, что кто-то говорил… — Кто-то? — задохнулся от возмущения Ингвэ. — Кто-то?! — Прекратите! — наконец-то в интонации Эльвэ прозвучали повелительные нотки вождя, а не дрожащие — мальчишки. — Не время ссориться! Мы все пред лицом опасности! Татиэ вошла в зал без стука, ибо имела право не просить разрешения. Увидев мать, Финвэ побледнел: ее осанка, ее лицо, ее глаза, все в ней выдавало беду. — Ávatyara, — проронила она лишь для соблюдения приличий, но никто из троицы эльдар и не подумал требовать этого от владычицы татьяр. Все они напряглись, зная, что Татиэ не прервала бы их совет просто так. Значит… — Что случилось, herinya? — спросил Финвэ, поднимаясь. — Только что умер Рингвэ, — сказала она. — Квенди из народа татьяр.***
Разделившись на три народа, они разделились и на поселения. Все жили вместе, но при этом отдельно — нельяр предпочитали строить дома ближе к реке, миньяр — на холме, ближе к звездам, а татьяр — ближе к лесам. Рингвэ жил один, совсем близко к опушке; недавно его жену унесли твари Врага, и он горько тосковал. Но не тоска убила его. Эльвэ сразу узнал черные пятна и отвернулся, борясь с тошнотой. Жилище Рингвэ они покинули чуть ли не бегом — все трое. Татиэ печально наблюдала за ними. — Кто присматривал за ним в болезни? — Финвэ оглянулся. Дом стоял в отдалении от прочих, но раз Татиэ узнала, то ей доложили. Татьяр не отказывали друг другу в помощи; они были одной семьей, хотя и не всегда кровно связанной. — Никто, — Татиэ покачала головой. — Никто не знал. К нему заглянул сосед, хотел угостить лепешками. Никто даже не знал, что он болен. Если хворь проявилась вчера… неудивительно. — Это был я, arannya, — к ним подошел эльдар с необычным для татьяр цветом волос — не черным, а светлым, почти серебристым, но не столь ярким, как у нельяр. — Мое имя Синдэ. Мы с Рингвэ давние друзья, моя vesse Тэркениэль тоже подружилась с его женой, а когда несчастная погибла, мы навещаем его, и… — Вы прикасались к нему? — нетерпеливо спросил Финвэ, озаренный внезапной мыслью. — Вы или ваша жена? Сами они избегали дотрагиваться — Эльвэ приподнял край одежды мертвеца наконечником стрелы, чтобы увидеть пятна. — Нет, ни я, ни Тэркениэль, ни наша дочь, — Синдэ покачал головой. — Хорошо, — Финвэ оглянулся на дом. — А с кем он общался в последнее время? — Он не был общительным с тех пор, как его покинула Ульвиэль, но поладил с Айлинвэ из нельяр, они вместе недавно ходили ловить рыбу, как учил Охотник, — ответил Синдэ. — Но Айлинвэ умер! — воскликнул Эльвэ. — Его унесла хворь! Трое вождей переглянулись. Догадка пришла не к одному Финвэ. — Я запрещаю кому-либо подходить к этому дому, — сказал наконец тот. — Запрещаю прикасаться к телу Рингвэ. И… — Финвэ набрал воздуха. Его слышали не только собравшиеся вокруг татьяр, но и его друг Эльвэ… и все же народ был дороже. — И я запрещаю вам, дети Таты, заходить в поселения нельяр и говорить с ними. — Что? — вскричал Эльвэ. — Ты смеешь объявлять нельяр отверженными? — Я смею объявлять нельяр больными, — тихо ответил Финвэ. — И ты, Ингвэ, если понимаешь — повторишь то же самое миньяр. Ингвэ кивнул. Эльвэ сжал кулаки. — Как смеете вы оба! Как вы смеете прилюдно говорить так… — Как смеешь ты прилюдно возражать нам! — в тон ему вскричал Ингвэ. — Но не время. Прошу прощения за дерзость, — он сам одернул себя, но не поклонился. Смешно дернул головой, развернулся, взмахнув плащом, и быстро зашагал к поселению миньяр. Воины татьяр тем временем окружали дом Рингвэ. Эльвэ поднял руку, будто хотел схватить Финвэ за воротник, но бессильно ее уронил. Не время. Это он понимал. — Если считаешь нельяр опасными, что скажешь ему? — вполголоса спросил Эльвэ, кивнув на Синдэ. Тот, отойдя в сторону, говорил что-то жене — вэн с серебристыми волосами. Деве из Третьих. — Опасны не нельяр, — Финвэ отчего-то смутился. Синдэ нежно касался плеч своей vesse, гладил, она льнула к нему, и это были совсем невинные ласки, а времени думать о ласках не было совершенно, но… вновь в памяти блеснули косы незнакомой вэн. Дотронуться бы так же, заправить локон за острое ушко, шепнуть в это ушко что-то успокаивающее… Финвэ встряхнул головой. — Опасна болезнь, владеющая нельяр, — продолжил он, ибо Эльвэ ждал. — Ты слышал Синдэ? Эльда, живущий в этом доме, общался с заболевшим. Умер и тот, и другой. Что, если яд переносят не грибы? — Ты хочешь сказать, мы ядовиты? — вспыхнул Эльвэ. — Не опасно ли тебе тогда говорить со мной, сын Таты? — имя отца Финвэ он выделил голосом. Второй. Не сыну Третьего указывать на это, однако Эльвэ попал в точку — Финвэ всегда задевало, что он следует после Ингвэ, из-за чего тот иногда держится чересчур высокомерно. — Эльвэ, — остановил ссору подошедший к ним Ольвэ, — хватит. Ты нужен не здесь. Ты нужен там… заболела Энелье, — шепотом произнес он, и Эльвэ вздрогнул, побледнев, как мрамор. Не обращая более внимания на Финвэ, братья бросились к поселению нельяр едва ли не бегом. Финвэ вдохнул и выдохнул через нос — хотя Ингвэ и раздражал высокомерием, Эльвэ чаще хотел ссоры, умел рассердиться даже из-за пустяка, не говоря уж о серьезных вещах. Но меньше всего сейчас Финвэ заботил Эльвэ и его гнев.***
Прогулки по лесу помогали Финвэ привести мысли в порядок, и ушел он сюда вовсе не из желания сбежать, но чтобы среди размышлений найти выход. Найти ответ на множество вопросов. Не потому, что страх татьяр был ощутим почти физически. Не потому, что нельяр, забыв обо всем, окружали дом Энелье, делая все возможное, чтобы исцелить tari или хотя бы облегчить ее страдания. Не потому, что даже с матерью не мог поговорить, не сталкиваясь с болью в глазах. Здесь не было угрозы тварей — те появлялись, если зайти глубже в лес. Финвэ медленно ступал по протоптанной его сородичами тропе, заложив руки за спину и сосредоточенно мысля: если болезнь передается от одного квенди другому, то… то что, в таком случае, можно сделать? И что делать с телом Рингвэ? Чтобы его хоронить — нужно прикасаться. Рисковать ради этого жизнями других татьяр? Но оставлять мертвого еще хуже, разложение хроа повредит окружающим не меньше. «Огонь», — подсказывал разум. Сердце возражало, что это неуважение. Что это опасно — пламя может перекинуться на другие дома. Но соблазн просто сжечь отравленный дом был слишком велик. Отчасти поэтому Финвэ ушел. Он не ожидал встретить кого-то, но тонкий слух уловил пение — тихое, едва различимое. Так поют за работой, а не ради развлечения. Финвэ прислушался: девичий голос мелодично выводил ноты, не произнося слов. Самый прекрасный голос, который он когда-либо слышал. Шагнув с тропы, Финвэ, поддавшись зову сердца, осторожно заглянул сквозь ветви ивы на поляну, где сидела дева — и застыл, пораженный. Это была она. Та самая, чей образ не выходил у него из головы. Серебристые волосы, сверкающие в звездном свете, нежное лицо, и главное — руки. Внимание привлекли прежде всего ее руки, ловкие, быстрые, плетущие венок из белых цветов. Пальцы жили словно сами собой — тонкие, длинные, изящные, сами по себе произведение искусства. Финвэ колебался недолго. Решившись, он вышел из укрытия, думая, что в тот же миг будет замечен, что дева испугается или взволнуется, помня, кто перед ней — его любили, но одновременно уважали. Старшие эльдар присматривались к вождю и оценивали, а младшие — восхищались, беспрекословно слушались, вэни же при встрече с ним неизменно стыдливо опускали глаза. Эта дева тоже опустила глаза… точнее, даже не подняла взгляда. И на Финвэ обратила внимания не больше, чем на иву, сосредоточенная на своем венке. Это было обидно. — Aiya! — произнес Финвэ. На сей раз дева вскинула на него взор серых глаз — почти сердитый, но вместо того, чтобы смутиться или разозлиться (хотя причин на то не было), спокойно ответила: — Aiya, arannya. В повисшем молчании, пока Финвэ лихорадочно соображал, как продолжить беседу, вэн продолжила свою работу. Весь ее облик демонстрировал, что она вовсе не рада видеть вождя, и если бы он ушел, она испытала бы облегчение — и это тоже было обидно. Финвэ не стремился, чтобы каждая дева непременно падала к его ногам, напротив, подобное отношение вызвало бы у него отторжение, и он знал, что рано или поздно встретит свою единственную возлюбленную. Тираном Финвэ тоже не был и уважал свой народ, как и они его, поэтому равнодушие перенес бы спокойно. Но раздражение? — Я помешал тебе, — наконец молвил Финвэ, вкладывая в слова как можно больше упрека, но вместо ожидаемых извинений вэн тем же спокойным тоном (за которым пряталась досада) проговорила: — Да, помешали. — Что? — вырвалось у Финвэ. Ни разу с ним не говорили так. Не лебезили подобострастно, но никто из его воинов не сказал бы, что он мешает им. Они бросали все свои дела, видя его, и это было самым естественным… раньше. — Простите, — наконец соизволила извиниться дева, однако прозвучало это вовсе не виновато. — Чему же я помешал? — Я плету венок, — она продемонстрировала ему цветы. И добавила то, что обезоружило, — Это для tari Энелье. Хочу порадовать ее. Она любит цветы. — Для Энелье… — Финвэ сжал губы в тонкую нить. Энелье была подругой Татиэ. С Иминье мать была не столь близка. После потери мужа вновь утратить близкое существо… Финвэ искренне сострадал матери. — Пойду отнесу ей, — быстро закончив работу, дева поднялась, и Финвэ понял, что она ростом ему только лишь до плеча. — Постой, — попросил он. — Как тебя зовут? — Мириэль Тэриндэ. — Сэриндэ? — переспросил Финвэ, не разобрав, и его одарили укоризненным взглядом. — Тэриндэ, — повторила Мириэль с упором на первый звук. — Через Þ. — Да… прости. Тэриндэ. Одобрительно кивнув, Мириэль удалилась, оставив Финвэ в растерянности — его не только холодно встретили и прямо заявили, что не рады, но и исправили. Как ребенка. Как неразумное дитя, только учащееся говорить. Но… но как же Мириэль Тэриндэ была прекрасна. Прекрасна даже в своей дерзости. Финвэ даже забыл, что Энелье больна и болезнь ее может отравить похитившую его сердце деву.***
Лицо Энелье побелело почти до серости, под глазами залегли тени, но на щеках пылал яркий румянец. Она не утратила сознания, не впала в бред, но лихорадка терзала ее нещадно. Эльвэ, Ольвэ и Эльмо по очереди сидели у постели матери, нельяр приходили к владычице — то ли навестить, то ли попрощаться. Энелье силилась улыбаться им, превозмогая боль и слабость. Мириэли тоже улыбнулась, но Эльвэ, когда вэн вошла, пропущенная охраной, заметил: — Я думал, татьяр запретили приближаться к больным. — Эльвэ, — одернул его Ольвэ, указав глазами на мать, и вождь умолк, отступив в сторону, чтобы Мириэль села у постели Энелье. — Aiya, tarinya, — сказала она, вручая той цветы. — Быть может, мой скромный дар порадует вас. — Hantale, hinanya, — еле слышно прошелестела Энелье, принимая венок. Поднесла его к губам, вдыхая аромат. Пристально наблюдающий за матерью Эльмо ткнул в бок Ольвэ, и прежде чем тот возмутился, шепнул: — К ее глазам возвращается блеск! Энелье снова вдохнула запах, и ее лицо медленно стало приобретать краски вместо мертвенной бледности. Коснувшись лба матери, Эльвэ понял, что тот уже не такой горячий. — О… — выговорил он, упав на колени. Ольвэ схватил руку Энелье. Эльмо побежал за лекарем. В поднявшейся суматохе Мириэль выскользнула наружу — преподнося владычице нельяр цветы, она вовсе не ожидала такого эффекта, но зато знала, что ее визит был запрещен canonen. Canonen, с которым она была грубой. Canonen, чей приказ казался Мириэли чересчур жестоким, как и то, что тело Рингвэ все еще не предали земле из-за его колебаний. Рингвэ был хорошим другом ее отца. Он и его vesse дружили с ее nostarinen, и Мириэль считала Рингвэ дядей, хотя и не по крови. Что скажет cano, узнав, что Мириэль, кроме того, что ослушалась приказа, исцелила tari нельяр? Простит ее или наоборот, рассердится еще больше? Что бы она ни думала, злым он не выглядел. У него было доброе и благородное лицо… и красивое. Мужественное, утонченное — Финвэ напоминал гибкий тростник и одновременно стрелу, летящую в цель без промаха. Не только лицо его привлекло Мириэль в их недавней встрече — Финвэ был высок, строен, идеально сложен: широкие плечи, узкие бедра, наверняка рельефная грудь… …именно в эту грудь Мириэль уперлась носом, когда на цыпочках покидала поселение нельяр, ступая спиной вперед и затем повернувшись, чтобы бегом метнуться в лес. В тот же миг сильные руки цепко и почти больно сжали ее плечи, встряхнув. — Что ты творишь? Вместо ярости Мириэль услышала испуг, но сама не испугалась. — Что ты творишь? — повторил Финвэ, снова тряхнув ее. — Глупая девчонка! Глупая девчонка? Даже если Мириэль такой и была, даже если сама признавала это, услышав со стороны, хоть и от короля — не стерпела, вскинув на Финвэ взгляд, полный упрямой злости. И встретилась с его взглядом — полным ужаса. Не страха — ужаса. Из-за нельяр? Из-за их болезни? Или?.. — Если хотите, можете наказать меня, cano, — Мириэль гордо вздернула подбородок. — Но я поступила так, как велело мне мое сердце и моя совесть. Вы же в вашей боязни подхватить хворь готовы забыть об узах дружбы и родства! — Глупая, глупая девчонка, — Финвэ пропустил обвинения мимо ушей. — Ты сама себя наказала. Ты сама… ты убила себя! Подумай головой! Все заболевшие общались с теми, кто болел! Все они были живой отравой! Их дыхание… прикосновения… это несет смерть! Смерть? Мириэль нахмурилась. Сопоставила все, что слышала… и тихо охнула. Финвэ был прав. Финвэ был прав, но он не знал, что Мириэли чудом удалось найти лекарство… она посмотрела на его руки, все еще держащие ее за плечи. Он сам нашел ее. Сам схватил. Ему было известно, чем он рискует. — Я говорила с tarinen Энелье, — сказала Мириэль. Думала, Финвэ отпрянет, но вместо этого он притянул ее к себе. Прижал так, что она вновь оказалась у его груди, услышала его сердцебиение, уловила запах лесных трав и чего-то непередаваемо-мужского — стало так тепло, что захотелось прильнуть еще теснее, да так и остаться навеки стоять, врастая ему под кожу. — Я говорила с tarinen, но… — Пусть, — Финвэ зарылся носом в ее серебристые волосы. — Пусть. Он совершал не просто глупость — преступную глупость. Подвергать свою жизнь опасности — непозволительная роскошь для правителя, у которого нет ни сыновей, ни братьев. Вместо него возглавить татьяр мог кто-то другой из благородных воинов, но ни один из них не был сыном Таты, и мог ли род Второго прерваться так быстро и так неразумно? Но Финвэ словно утратил разум, когда осознал, куда именно собралась Мириэль. Или утратил разум, когда увидел ее, ибо осознал смысл слов «отнесу это Энелье», когда вэн уже скрылась. — Я не отдам тебя смерти, — твердо произнес Финвэ. Так уверенно, будто вправду мог не отдать, будто это было в его силах. Пальчики Мириэли сжались на ткани его камзола. — Я… — она хотела сказать, но промолчала — слишком приятно было находиться в кольце его рук, защищенной от всего мира. Их прервал крик приближающегося Эльвэ, воодушевленного настолько, что чужие объятия были для него несущественной мелочью. За Эльвэ бежал Ольвэ. Увидев их, Финвэ не отпустил Мириэль, решив, что они намерены отнять ее у него, напомнить ему о его собственном запрете, спасти его жизнь — но он не желал спасаться. — Финвэ! Ты… вот ты где! — Эльвэ остановился. Мириэль нехотя отпрянула от вождя, понимая, почему cano нельяр так взволнован, и что восклицание его «вот ты где» относится к ней. Финвэ отпустил ее, но не убрал руки с ее плеча. Он не поверил своим глазам, когда заносчивый Эльвэ, которому даже признать очевидное поражение было сложно, опустился перед ним на одно колено. Нет. Не перед ним. Перед Мириэлью. — Мою благодарность тебе, herinya, невозможно измерить и передать словами. Ты совершила невозможное. Ты исцелила мою душу. — Нашу душу, — вторил ему Ольвэ, следом преклонив колено. Эльмо молча опустился рядом с братьями. Финвэ растерянно взирал на них, давя вопрос «что произошло?» — Я счастлива, что вышло так, — промолвила Мириэль, вовсе не сбитая с толку зрелищем сразу троих коленопреклоненных владык. — По правде говоря, я не знала, какое действие у этого цветка, но раз он исцелил хворь, то сам Эру направил мою руку именно к нему. — Да будет зваться он asëa aranion, отныне и навеки, — произнес Эльвэ, держа на открытой ладони маленький белый цветок. — Встаньте, — попросила Мириэль. — Встаньте, canor! Asëa aranion нужно дать другим больным! Никто не подумал, что она не имеет права распоряжаться ими. Никто не подумал ее ослушаться. Вскочив, Эльвэ побежал обратно к поселению, и вскоре Финвэ с Мириэлью вновь остались одни — только ветер шумел в листве. — Что… — Финвэ сглотнул, — что ты сделала? — Исцелила tari Энелье, — тихо ответила Мириэль. — Возможно, не только ее. Думаю, аромат цветка предохранил от болезни и меня, и вас. Воистину, сам Предвечный руководил мною. Финвэ недоверчиво смотрел то на нее, то в сторону поселения нельяр, где началась воодушевленная суета. Исцелила… Asëa aranion… это звучало абсурдом, но это было правдой. — Так вы накажете меня, cano? — хмыкнула Мириэль. — Нет, — он усмехнулся. — Я поблагодарю тебя, Мириэль Сэриндэ. Поблагодарю от всего народа татьяр. Склонившись, Финвэ заглянул в ее глаза. Их лица медленно сближались, так медленно, как растут травы навстречу звездам. Дыхание Мириэли пахло нежным ароматом королевского листа. Они были в миллиметре от поцелуя, когда Мириэль положила ладошку на грудь Финвэ и сказала прямо ему в губы: — Мне лестна ваша благодарность. Однако… мое имя Тэриндэ.