Пикантные ночи арестанта

      Тодзи считал, что это какая-то блядская насмешка: делать надзирателем в мужской тюрьме бабу. То есть мало того, что он лишается свободы за совершенное преступление, – подумаешь, избил человека до полусмерти! его сокамерники, будь они неладны, так-то похуже вещами занимались – так ещё и это издевательство. Всё равно, что перед цепным псом сочный лоснящийся стейк положить – в двух шагах от него, и вроде смотришь: языковые сосочки разбухают, слюна выделяется в избытке, и попробовать это мясо – почти оргазмическое удовольствие, а нельзя. Цепь не пускает.       Шпилить других мужиков охоты мало, но кому-то приходится, конечно, да впрочем всё лучше, чем своя собственная рука. Кому-то везет, перепадает на свиданиях, если девочка-ждуля смогла подкупить охрану, а сама готова отдаться своему хахалю и подставить свою мокрую щель.       У Фусигуро такой ждули на свободе нет.       А сексуальная надзирательница – есть.       Каждый вечер во время обхода она неизменно проверяет замки на дверях камер.        Каждый вечер тонкими пальчиками дергает их клетки, заглядывая внутрь, словно серьезно опасается, что кто-то из питомцев даст себе волю.        Каждый вечер хмурится и гримасничает, слыша сальные и пошлые высказывания в свой адрес. Приятного, должно быть, мало. Но что поделать, такая работа.        Тодзи не лучше и не хуже остальных. Такой же заключенный, как и все. Но у его решетки она вечно стоит немного дольше. То нервно одернет брюки, слишком туго обтягивающие ее округлую задницу, то согнется в три погибели, чтобы поправить съехавший в туфельке капрон.       «Чистая случайность», – каждый раз думает девушка.        «Нарывается», – неизменно бормочет Фусигуро.       Пожалуй, в любой другой ситуации мужчина бы не обратил на неё внимания, слишком уж невзрачная по меркам обывателей: полицейская форма обычно довольно скучная, пусть и на ней сидит несколько иначе, даром, что маловата, – волосы убраны в строгий пучок, ни единой пряди не выбивается. Но для тюряги она просто шикарна, королева среди надзёров. Тодзи, как и большинство изголодавшихся по женской плоти заключенных, мечтает ее нагнуть и оттаскать за волосы, чтобы растрепать этот бесконечно идеальный порядок на голове.       О ней приятно думать думать перед сном, надрачивая член: даже мельком увиденная ложбинка между грудей, когда она наклоняется, приносит невероятную гамму эмоций, словно он какой-то подросток, жаждущий попробовать эту сладкую взрослую жизнь.       Мужчина достаточно уверен в себе, чтобы не сомневаться: однажды ему повезет, и он её как следует трахнет, иначе зачем она постоянно отирается возле его камеры? Ежедневно, еженедельно, ежемесячно один и тот же ритуал, невольно начинаешь считать секунды, и возле его решетки она оказывается едва заметно дольше. Тодзи считает, что это знак свыше.       Однажды ночью Кэйко бездумно крутилась на стуле в комнате наблюдения. Отталкивалась от пыльного ящика с документами, делала дугу, оглядывая серые неподвижные экраны перед собой, а затем повторяла заново. Книга, что она пыталась читать, мертвым грузом валялась на рабочем столе. Было отвратительно скучно, впрочем, как и всегда, когда ей доставались ночные смены. Девушка достала из ящика чашку и скривилась, узрев отвратительный коричневый налет, толстым слоем покрывавший фарфор. Готова поспорить, что не оставляла посуду в таком состоянии. Уверена, что кому-то из коллег просто было слишком лень сходить помыть свою. Еще бы, тащиться через весь этаж.        В коридоре давно выключен свет. Тут и там доносятся храп и шумное, но спокойное сопение. С закрытыми ртами заключенные в разы приятнее. Девушка бесшумно крадется мимо клеток, когда краем глаза замечает движение. Машинально останавливается. Прислушивается. Сквозь какофонию звуков до ушей доносится тяжелое сдавленное кряхтение. Кэй почти сразу понимает, в чем дело, чай, давно не маленькая. Должна продолжить свой путь, но отчего-то не двигается с места. Смотрит как дергается под тонким одеялом чужая рука и шумно сглатывает резко собравшуюся во рту слюну.       Надо продолжать идти, делать вид, что ничего не было, а то иначе это превратится в насмешку днем – опять дубинки и электрошокер использовать против этих грязных мужланов. Вроде жалко их, но все равно же отбросы общества.       Она проскальзывает незамеченной, – как она думает, – после чего проходит в кухонное помещение. Кружку мыть неохота, тем более чужую, так что она просто оставляет её на раковине, затем следует обратно. В коридоре царит легкий полумрак, и только красная ночная светодиодная подсветка освещает клетки и стены.       Девушка старается не смотреть в сторону той самой клетки, хочет проскользнуть мимо, а то ведь снова захочется посмотреть, слишком уж аппетитно выглядело движение под одеялом, и из задумчивости её вырывает тихий стон. Кэйко надо проверить, все ли нормально, покойники ей там на утро не нужны. Одну руку держит на шокере в кармане, но слишком близко подходит к прутьям решетки, и огромные мужские руки загребают в объятия – не пошевелиться. Она прижата спиной к решетке, шокер остаётся в заднем кармане – не достать, не вырваться, чужая рука накрывает рот: не позвать на помощь напарника.        – Сука, не вздумай рыпаться, – рваное дыхание куда-то за ухо говорит о том, что нарушитель – тот самый, что ублажал себя, теперь решил сделать это с её помощью. – Будь хорошей девочкой или я сверну тебе шею.       В этой ситуации она не сомневается в исполнении угрозы. Одна рука пропадает, но она чувствует подрагивающие движения у себя в районе задницы, пока вторая рука заключенного блуждает по рубашке, мучает женскую грудь. Кэйко зажимает руками лицо, чтобы не дай бог не пискнуть – перебудит всю тюрьму и прослывет шлюшкой-надзирательницей. То-то будет смеху.       Надо бы поторопиться. Фусигуро уверен, что долго их возня незамеченной не останется. Но между наглыми нетерпеливыми прикосновениями мужчина все равно находит время на то, чтобы уткнуться носом в оголившееся, торчащее из-за ворота рубашки плечо. Большая загребущая рука тем временем обхватывает напряженную шею, которую он и правда легко переломил бы, стоило только захотеть.        Запах дешевого цветочного парфюма и лака для волос щекочет нос изнутри, но не может перебить запах чужого тела. Как же вкусно пахли женщины, как же Тодзи по этому аромату скучал.        – Наконец-то могу помять твою сочную задницу. Вертишь ей, вертишь, вертишь, вертишь…       Бездумно рычит на ухо. Сказал бы больше, всегда любил невпопад вставлять мерзкие грязные фразочки, но голос срывается на хрип. Стояк, и без того чувствительный, требует разрядки, упираясь в шершавую ткань форменных штанов.       Мужчина нетерпеливо толкается бедрами вперед. Зубами вгрызается в кожу над ключицами, чтобы сдержать стон. Прижимает к себе горячее тело и жалеет сейчас только о том, что не может навалиться на девку всем своим весом. Выбирать в его положении не приходится.       Мысль о том, что он тыкается в штаны, под которыми находится горячая мокрая киска, сносит крышу давно не трахавшемуся Тодзи напрочь. Он рычит негромко и спускает горячую сперму на форменные брюки девицы. Кэйко лишь чувствует, что дыхание на шее становится размеренным. Руки мужчины обмякают, и она, наконец, может вырваться из его хватки.       – Ах ты, сука, – шипит она, держась за горло. В ответ на это Фусигуро издаёт смешок из темноты камеры и без слов возвращается на койку: она слышит её скрип в тишине.       Кэйко желает только одного: вернуться скорее в комнатку надзирателей. Она чувствует себя грязной и в то же время… возбужденной, что ли? Трогает кожу на шее, которую недавно терзали чужие губы. Наверняка останется засос, придется прятать за воротником.       Уже в комнате она плюхается с размаху на стул, как вдруг чувствует что-то мокрое у себя на заднице. Вскакивает, ладонью касается брюк, пропитавшихся чем-то мокрым… Осознание приходит не с первой секундой, но этот запах и белая консистенция…       – Ах ты ж козлоёбина!...       Утро выдалось не из приятных. Обычно об открытии камер оповещал глухой звуковой сигнал, ровно за час до завтрака. Сегодня вместо этого по этажу пронеслось громкое «подъем», а следом стук дубинки по металлу решеток.        Внеплановый обыск, мать его налево.        Между камерами зажужжали голоса. Длинные языки быстро разнесли слушок, что от кого-то ночью учуяли алкоголь. Тодзи криво усмехнулся. Опьянил девчонку, значит.       Пару дней назад он сорвал неплохой куш, поставив на новенького. Пацан был хилый, но Фусигуро, добрую треть своего свободного времени проведший на ипподроме, вовремя заметил опасный блеск в глазах. Ожидаемо не прогадал – мелкий легко вымотал быковатого сокамерника. Обеспечил себе целую жопу, а Тодзи – солидную по местным меркам сумму денег. После такого терять заначку было особенно досадно. С другой стороны, утешал он себя, за шлюх всегда приходится платить. Воспоминания о мягкой податливой фигурке печаль все же скрашивали.       Мужчина меланхолично проследил за тем, как его кровать, за которой и обнаружился небольшой сверток, ногой придвинули обратно к стене. В руках надзирателя появились наручники, и Тодзи почти удивленно вскинул брови.       – Да ладно тебе, командир. С кем не бывает, – развел руками в стороны, но даже не пытается оправдаться. Уже знает, чего ждать. Его знакомой сучки было не видать, должно быть отсыпалась после ночной смены, но о мести, как и все существа женского пола, озаботилась заранее. Как низко.       Делать было нечего, Фусигуро смиренно встаёт лицом к стене, руки сводит за спиной. Металл щелкает вокруг запястий, и мужчину ведут в сопровождении двух надзёров в камеру-одиночку. В сущности, там не так плохо, особенно если отжиматься или в планке постоять. Да и Тодзи вообще любил тюленить в одиночестве.       – Надолго хоть? – вяло интересуется Тодзи.       – Я пиздеть разрешал? – в ребро ощутимо болезненно утыкается резиновая дубинка. Ну и похуй, не жалко. Хоть подрочит в одиночестве на прекрасный женский образ… Она ж теперь во сне ему будет являться.       Двери раскрываются, двери закрываются, лязгают замки, виляет новый коридор. Тюрьма состоит из дверей и коридоров, мужчина даже не пытается запомнить. На кой ему это? Ведут и ведут. Сбежать он даже не рассчитывает. Наконец, заводят в одиночку. Дверь за ним захлопывается.       – Сорок восемь часов, – решает смилостивиться «хороший» надзиратель и рассказать про срок. И то хлеб, хоть не на неделю.       Время здесь все же тянулось медленнее, чем обычно. Нельзя было пройтись по коридору, переброситься парой фраз с соседями, перекурить за углом здания во время общей прогулки. Не то чтобы Тодзи сильно страдал, но особой радости по этому поводу тоже не испытывал.       Так как не было даже книги, которой можно скрасить досуг, мужчина большую часть времени спал или соревновался с самим собой. То подтягивался, держась за верхнюю часть решетки, то отжимался, пока руки не начинали дрожать от слабости. В перерывах дрочил, вспоминая о том, как приятно было лапать маленькую недотрогу, и представлял, что бы он сделал, не разделяй их гребаная клетка.        Окна в одиночке предусмотрено не было, поэтому ориентироваться можно было только на выключение света и на надзирателя, который трижды в день приносил ему еду.       – Не голоден, – слыша звон подноса и тарелок вечером второго дня своего заточения, мужчина даже не оборачивается. Стоит около умывальника в одних брюках, держит голову под тонкой струей ледяной воды, а затем растирает лицо и шею мокрым полотенцем. Есть действительно не хочется –приятная прохлада в душной камере сейчас нужнее. Черт бы побрал эту июльскую жару.       Кэйко заступила на смену вечером через двое суток. На службе выяснилось, что одиночки пополнились вороватыми, которые всякую нелегалку хранили в камерах, и среди них был Фусигуро Тодзи, чей могучий образ теперь являлся к ней во влажных снах. Это же надо было так неудачно попасть, а.        У молодой женщины давно не было мужика, а, соответственно, и хорошего траха. Самоудовлетворение не считается, ведь иногда ей хотелось простого человеческого ощутить на себе вес чужого тела, разделывающего её между ног. Претендентов в последнее время не было. А теперь появился Тодзи. А теперь появился шанс на нормальную еблю.       Кэйко разносила ужин тем, кто тусовался в одиночках. Самую занимательную камеру она оставила на сладкое. Интересно же. Открыла нижнюю задвижку, пнула ногой поднос в камеру, закрыла. Услышала что-то на хамском «не голоден». В сторону полетела задвижка на уровне глаз, через которую можно было проверять состояние заключенного. Его – состояние – она оценивает как сногсшибательное, с такими-то дельтами на спине. Не человек, гора.       – Ешь, я сказала, – приказным тоном говорит Кэйко, а у самой голос дрожит. Это она зря, хищник всегда чует страх, – или я тебе в рот насильно запихаю.       Тодзи слышит знакомый голос и стремительно разворачивается к двери. Девка никогда с ним толком не говорила. Так, бросала изредка короткие фразы, но голос он все равно узнал моментально. И точно, сквозь щель в двери на него уставилась пара знакомых симпатичных глазок.       – А ты зайди внутрь, проверим, кто кому что в рот скорее запихнет, – мужчина коротко смеется и демонстративно потягивается. Изображает безразличие, но на деле беспечно красуется, играя мышцами в свете тусклой желтой лампы.       Голос у девчонки немного ломаный, он слышит, нутром чувствует исходящее от нее волнение. Но болтает и хорошо, Тодзи не против довольствоваться этим.        Мужчина перешагивает поднос, на ходу приглаживая мокрые волосы. Роняет вокруг себя капли воды и наклоняется к маленькому окошку. Забавляется, ей оно – как раз, чтобы можно было заглянуть внутрь, не вставая на цыпочки.       – Для меня прихорошилась? – уголки рта приподнимаются в едва заметной улыбке. Фусигуро замечает тонкие стрелки на глазах и непривычный румянец. Польщен. Каким бы ни был ответ, он для себя уже все решил и преисполнился удовлетворением от этой мысли.       У него в голове уже рождается кое-какой план. К каким бы последствиям это не привело, – еще пара суток в одиночке? – он будет отрываться.       Кэйко ему не отвечает и вовсе возмущенно захлопывает окошко, слышит в ответ на это мелодичный смех заключенного – а своими действиями она как будто бы подтверждает его догадку. Сама себе в этом она, наверное, признаться не готова. Просто хорошее настроение, говорит она себе и коллегам-надзирателям. Но те и без её бестолковых отмазок поняли, что девчонка втрескалась, вопрос – в кого…       Тодзи снова остаётся один, но ему теперь весело. Она всё равно ещё придёт забирать поднос с едой обратно, и вот тогда…       Он хмыкает и перемещает кухонные принадлежности ближе к койке. Во-первых, надо все же подкрепиться, мало ли когда в следующий раз он поест… А во-вторых, теперь он принципиально оставит поднос не на предназначенном для этого месте, откуда надзиратели забирают их обратно, а где-нибудь у себя. Это может аукнуться ему довольно строгим наказанием, но сама мысль о том, что может и не аукнуться, а очень даже наоборот, – будоражит и заставляет кровь быстрее течь по венам. Захотелось снова порукоблудить на прекрасный образ надзирательницы со стрелками и румяными щечками, но нет, пока что нет…        Тодзи поел и вытянулся на койке. Оставалось только ждать.       Время словно застыло на одном месте. Хорошо, что в помещении не было часов, иначе Тодзи непременно разбил бы их за насмешливое тикание. Окончательную угрозу своему гениальному плану мужчина почувствовал в тот момент, когда свет в помещении перешел в ночной режим.        Неужели не придет? Струсила что ли?       Кэйко же в это время собиралась с духом. Она разгребла все рабочие нюансы, впереди маячила длинная ночь, и девушка, несмотря на опасность мероприятия, планировала плавиться не только от летней жары.       Все будет так, как она скажет. И никто ничего не узнает. Ее не уволят за неподобающее поведение. Просто немного сумасбродства. В крайнем случае, легко придумает, как свалить всю вину на Фусигуро. В конце концов, это он большой и страшный, а она всего лишь милая и наивная сотрудница, оказавшаяся не в то время и не в том месте.       Шаг за шагом, коридор за коридором. Его камера последняя на этаже, расположена особняком, лучше и быть не могло. Подглядывает в щель, когда не видит подноса на нужном месте. Прислушивается – в ответ тишина. Кэйко нервно кусает внутреннюю часть губы и тихонько гремит ключами.        – А что так долго? – едва девушка появляется на пороге, Тодзи лениво поворачивает голову, одаривая оценивающим взглядом. Внутри ликует, хочет сорваться с места, но внешне спокоен и, пожалуй, насмешлив.       – Поднос. Отдал, – низким приказным тоном говорит Кэйко, глядя на гору мышц в виде Тодзи. Он вальяжно развалился на койке, руки за голову закинул, демонстрируя свою бицуху и черные волосатые подмышки. Девушка нервно сглатывает вязкую слюну.       Фусигуро слышит, что её голос дрожит. Ему это, пожалуй, даже нравится. Значит, боится. Значит, будет ещё веселее, чем он думает. Он не сомневается, что у неё в заднем кармане, как и прежде, электрошокер, а дубинка висит на запястье, как у иных девушек маленькая сумочка. Очаровательно. Но она все же пришла, значит, интуиция работает, звериные инстинкты на месте, никуда не делись. Приятно. Кровь постепенно закипает от хищнического предвкушения: скоро он вопьется жадно в эту плоть, и вот тогда…         – Подойди да забери, – деланно равнодушно предлагает мужчина. Девушка хмурится, смотрит на него оценивающе. Играть по чужим правилам ей охоты мало. С другой стороны, а чего она тогда вообще сюда пришла, если не собиралась испытать судьбу, если не собиралась сама поиграть с этим громилой?        Она могла вообще забить на этот поднос, дождаться утра, когда мужчину нужно было бы переместить из этого карцера обратно в общую камеру, и вот тогда забрать кухонные принадлежности. Кэйко прокручивает в голове все эти «могла бы» за мгновение, но это все не важно, ведь она все равно стоит здесь и сейчас.       Делает нерешительный шаг навстречу неизвестному.       – Смелее, смелее, – скалится Тодзи. Дыхание становится тяжелее, взгляд сужается, фокусируясь на мягких изгибах фигуры.       – А ты не слишком много на свои могучие плечи взваливаешь, а? – смелая бой-баба, ни дать ни взять. Кэйко немного наглеет, видать, от того, что в этот раз суровый силуэт не возвышается над ней. Спокойно лежа на постели, Фусигуро умело делает вид, что никакой опасности из себя не представляет. Снисходительно позволяет немного освоиться. Девушка, по правде говоря, совсем не верит, но правила игры все же принимает с охотой.        Дверь за спиной закрыта. Поднос, как лежал на полу, так и лежит.       – Могу взвалить тебя. Разве не за этим пришла? – Тодзи оголяет зубы, кончиком языка проводя по заостренным клыкам. Кэйко перед ним упорно продолжает отыгрывать недотрогу. Хмурит свои бровки, едва не пыхтит от возмущения после его слов, даже тянется за чертовой посудой, которую он оставил в аккурат у изголовья койки.       – Давай, наклонись пониже, – резко продолжает, куда более сурово, командным тоном. Не чета ее нелепым, но оттого даже очаровательным попыткам. Выгнул бы в нужную позу сам, да никак не может перестать забавляться. Слишком соскучился по напряжению. – Хочу полюбоваться на тебя, прежде чем выебу, – последнее слово слетает с губ особенно хрипло. Без какого либо стыда мужчина кладет руку на свои штаны, сжимая уже ощутимую выпуклость. Уверен, заметную не ему одному.       Девушке уже не кажется её первоначальная задумка хорошей идеей. Одно дело мысли и фантазии, а другое дело – все, что происходит в реальности. По коже бегут мурашки. С несчастным подносом в руках она решает пойти на попятный.        – А что случилось? Уже собираешься уходить? – наигранно расстроенным тоном спрашивает Фусигуро. – Ты же только пришла.       Он чувствует её страх перед ним, и его всего ведёт. Он резко встаёт с койки и возвышается над девкой: выше на две головы, шире раза в три. По ее ощущениям.       Их разделяет метр и поднос, который Кэйко держит перед собой, и она благополучно роняет его на пол. Пластмассовая посуда со стуком опрокидывается и разлетается по полу. Тодзи откровенно забавляется.       – Не подходи, – велит она испуганно, спиной уже нашла дверь, но пока там она её откроет, пока всё, мужчина уже возле неё, зажимает у стены, руками своими по обе стороны от головы Кэйко упирается. Она смотрит на него снизу вверх, дыхание от страха спёрло.       У Тодзи не так много шрамов, но тот, что на краешке рта, вызывает множество противоречий. Она глядит на него, а он думает, что девица на его губы смотрит – не так уж это и неверно. Чувствует себя королем ситуации, что тоже не так далеко от истины.       – Я тебя не обижу, – почти ласково говорит он. Пиздит, как дышит.         Девчонка ёжится, слова звучат не как утешение, больше как угроза. Конечно, не обидит он. Впрочем, считается ли, если ей понравится?  Пытается проскользнуть под его рукой, но, разумеется, тщетно.        Кэйко не успевает и слова вставить, как мужчина сминает девичьи губы своими. Ее – пухлые, мягкие, отдающие вишневым бальзамом. Его – тонкие и сухие, грубые, как и он сам. На удивление, этот контраст только заводит еще сильнее. Они разные во всем, от статуса до дурацких губ, однако, происходит то, что происходит.       Тодзи дерзок с самого начала. Он не церемонится, не размусоливает жалкие детские прикосновения: сразу же углубляет поцелуй. Скользит языком по деснам, толкается в небо, заставляет отвечать – другого варианта нет, и быть не может.       Держать шею согнутой ему не слишком удобно, поэтому, не разрывая близости, он легко сгребает все еще для проформы сопротивляющуюся девушку в охапку, поднимая на руки. Кэйко немного упирается, так что Фусигуро на мгновение разжимает ладони. Смеется, когда она беспомощно цепляется за него ногами и сама хватается за мощную шею – лишь бы не упасть.       – Ну вот, совсем другое дело! – улыбка шире, теперь он, наконец, чувствует на себе прикосновения в ответ. Заждался. Одной рукой сжимает задницу, поддерживая в воздухе, второй обнимает за талию.       В пару шагов преодолевает расстояние до койки и садится, устраивая девку на широких коленях. Стояком упирается в бедро.       Мужчина, конечно, мог бы озаботиться тем, что Кэйко все еще на смене, но вместо этого одним сильным рывком нетерпеливо дергает блузку, и пуговицы мелко звенят по полу. Спасибо, что ткань не в клочья. Еще движение, и тряпка летит в сторону, словно ненужная обертка после распаковки желанного подарка.        Тодзи не теряет времени, у него его и так мало, моментально впивается зубами в пышную грудь, едва скрытую чашками бюстгальтера. Цепляет его пальцами за дурацкий бантик посередине, оттягивает вниз, комкая и перекручивая где-то на животе.       Кэйко размышляет, не стоит ли оказать сопротивление или всё же расслабиться и получать удовольствие, меж тем жадные губы и руки мужчины вовсю наслаждаются её нежной грудью: соски кусает, выкручивает, царапает, заставляет открыть рот и петь томные песни. Мужчине это не нравится, хотя эти звуки – словно мед на его больную душу, но все равно нельзя, чтобы их услышали. По крайней мере, до тех пор, пока он её не трахнет. А дальше… дальше пусть хоть визжит от удовольствия, в конце концов, ради одного секса можно и пятнадцать суток в карцере посидеть. Ведь так?       Девушка держится за его плечи, чувствует, как под ладонями перекатываются его мышцы. Волнение никуда не уходит, но появляется долгожданное желание, увеличенное в несколько раз от мысли, что их может кто-нибудь поймать. Кэйко не знала, что у неё есть такой кинк.       Тодзи тем временем считает, что с грудью её он уже разобрался. Тянется могучими руками к её ремешку и ширинке на брюках. Она неожиданно оказывает сопротивление и кладёт руки поверх его, останавливает. Поднимает на неё взгляд суровый, зыркает, мол, “ты че, охуела”, но вслух сказать не успевает.       – Я сама, – произносит Кэйко, опасаясь, что с брюками произойдет то же, что и с рубашкой, поэтому приподнимается с его колен, бряцает ремнем, и тяжелая пряжка тянет на пол штанины. Она переступает одежду и снова поднимает взгляд на Тодзи. Он присвистывает.       – Я знал, что тебе тогда понравилось, – говорит он, оценивая тот факт, что на девушке грёбаный комплект белья. Всё одно к одному. – Ты, выходит, та ещё шлюшка. Много кому дала здесь? – подначивает он, хватая её за талию и возвращая к себе на колени.       Девушка незамедлительно пихает его рукой в плечо. Тодзи удар что мертвому припарка, даже не покачнулся.        – Ох, скажи еще, что ты не течешь как последняя блядь, когда тебя так называют. Посмотри на себя, девочка… ты же мокрая насквозь.       Если бы не полумрак, мужчина мог бы в полной мере насладиться тем, каким ярким румянцем залилось ее лицо, когда мозолистые пальцы отодвинули ткань белья в сторону и скользнули дальше, с громким пошлым звуком погружаясь в горячую влагу. Слова мужчины отвратительные, его действия грязнее некуда, и у заигравшейся надзирательницы нет ни малейшего шанса оправдать то, что от них между ног действительно становится еще жарче.       Кэйко сдавленно стонет, нетерпеливо выгибаясь навстречу. В ответ он дразнится.       – Смотри внимательно, – несколько раз скользнув пальцами по клитору, убирает руку. Поднимает ее и медленно разводит пальцы прямо перед девичьим носом. Между ними повисает блестящая ниточка липкой смазки. Мужчина тут же небрежно размазывает ее по припухшим губам, к которым льнет мгновение спустя.        Усмехается девчонке в рот, разделяя почти забытый женский вкус, который непозволительно быстро растворяется в слюне. Вкусная. Если бы только времени было больше, Тодзи ни за что не отказал бы себе в удовольствии оттрапезничать между ее охренительных ляжек.       Кэйко очень неловко, но все действия мужчины вызывают в ней исключительно одно желание: чтобы он её разделал своим членом. Который, кстати, тут как тут, сквозь тонкую ткань формы заключенного пробивается. Она от стыда сгорает, но все равно жадно тянется руками к нему, оглаживает сквозь штаны и осознает, насколько он огромный. Такой она и хотела в своих самых влажных фантазиях, чтобы по самые гланды яйца в неё вошел, до подгибающихся пальцев на ногах.       – Будь смелее, детка, – шепчет Тодзи, кладет свою руку поверх её руки и со всей силы надавливает на свой член. Сам от собственного движения стонет ей за ухо. Оттягивает завязки своих штанов, извлекает свое достоинство на свободу. Было бы светло, можно было бы разглядеть крупные вены по стволу и сочащуюся смазку на красной головке. Он кладет руки Кэйко на свой член, недвусмысленно намекая на дальнейшие действия, сам с размаху отвешивает ей шлепок по сочной заднице, а затем впивается губами за её ухом, скользит по шее и кусает, пока девушка легкими движениями начинает надрачивать ему член.        Держать его в руках приятно, горячая мужская плоть так и просится в ладонь, и возможно, будь у них чуть больше времени, они бы узнали, кто кому и что запихнул бы в рот. Увы, времени чертовски мало, но для быстрого перепихона – более чем. Движения нежной ладошки по члену неровные, рваные. Фусигуро сам же и отвлекает, самозабвенно оставляя синяки и следы зубов на шее и ключицах настолько неприлично часто, что никакой шарфик не поможет. Долго это продолжаться не может. Иначе он кончит, словно малолетка, раньше положенного.       Остатки гардероба отброшены в сторону. Фусигуро сгребает Кэйко в охапку, подминая под себя, растягивая на кровати. И так уже слегка потрепанный, элегантный пучок на затылке рассыпается неожиданно длинными темными прядями. Заставляет уткнуться лицом в койку и отставить задницу кверху, словно суку перед случкой.       Тодзи ничего не стоит вертеть девчонку, как ему вздумается, а она и рада, податливо изгибаясь ради чужого удобства. Мгновение, и он сам стоит на коленях позади. Истекает слюной: вид открылся шикарный. Большая аппетитная задница жмется к его достоинству, нетерпеливо толкается взад-вперед, и у мужчины окончательно сносит крышу.        Членом скользит между складок, не более пары секунд тратит на то, чтобы растереть смазку, а затем резко толкается вперед, размашистым движением проникая внутрь. Едва услышав вздох, предшествующий стону, с силой надавливает на девичий затылок, вжимая лицом в подушку. Помогает. Звук сдавленный, тихий, не достанется никому, кроме него.        Привыкнуть не дает. Толкается быстро, резко, насаживая на себя под грязные шлепки и мокрое хлюпанье.       – Боже, да ты тугая просто пиздец…       Кэйко не знает, куда деть себя от этого могучего члена внутри неё. Вроде бы болезненно, непривычно, пусть она и истекала, как Ниагара, но такие размеры сходу принять довольно непростая задачка, и ей приходится вилять задницей и поднимать и опускать поясницу, чтобы найти положение, в котором было бы не так больно. А все же он так её наполняет, что черт бы с ней, с болью, она привыкает ко всему спустя несколько десятков фрикций и начинает вовсю подмахивать. А там уже и руку тянет, чтобы себя саму приласкать – хочется оргазмично сжиматься.       Тодзи вжимает её голову в подушку, ни воздуха, ни возможности пошевелиться, но она просто визжит мысленно, как сучка, от такого обращения. Не сдержавшись, он еще по заднице её шлепает, с восторгом наблюдает, как кожа в ответ на это краснеет моментально.        Фусигуро хочет оставить еще метки. Она – только его шлюшка. Не похоже по её поведению, характеру (насколько смог изучить), да и по физиологическим данным, что девка много кому в своей жизни давала. Наваливается на неё всем телом и впивается зубами в плечо, терзает укусом нежную кожу, отчего она пищит в подушку. Отстраняется спустя пару секунд и с удовольствием смотрит на красивый круглый след от зубов. Будь у него маркер перманентный, приписал бы ещё на этой роскошной заднице “собственность Фусигуро”, но чего нет, того нет, приходится выкручиваться подручными методами.       Забавно, насколько быстро собственничество, которым Тодзи, по многим причинам, обычно не грешил, сейчас застилало глаза. То ли от того, что нормального секса не было непозволительно давно, то ли потому, что сейчас обычно неприступная девка сама так податливо к нему липла. Факт того, что Кэйко хотела этой близости не меньше него самого, напрочь срывал башню. А ей ведь, в отличие от него, было, что терять.        Когда Тодзи взглядом цепляет, как девчонка тянет руки между ног, он резко тянет ее за предплечья. Ограничивает, заламывает руки за спину, одной ладонью легко удерживая запястья вместе.       – Это моя забота, малышка, – наклоняется совсем близко, не прекращая вбиваться внутрь. Рычит, бормочет во влажную от пота шею.        Однако при всей своей напористости, Фусигуро оказывается достаточно внимательным любовником для того, чтобы свободной рукой нащупать особо чувствительное место. Следуя за всхлипами в подушку, он быстро находит нужный темп, умело совмещая ласку клитора с собственными движениями. И от того, как сильно сжимается девушка вокруг его плоти, сам балансирует на грани. Держится на одном честном слове да любви к соревнованиям. Сначала заставит ее кончить на его член. Затем все остальное.       Наконец, он слышит особенно громкий всхлип и чувствует, как мышцы девушки волнообразно сжимают его член внутри. Ощущения просто бомбические, Тодзи от такого хорошего траха после длительного воздержания, при отсутствии женских ласк, от ощущения горячей девки под собой изливается на раз-два, заливая горячей спермой её задницу. Рефлекс вроде как быстрее, но он все равно искренне надеется, что внутрь ничего не попало, либо что она хотя бы на противозачаточных. Не хотелось бы по выходе из тюрьмы встречать сына или, ещё хуже, дочь. И так уже есть двое, на хуя ему еще?       Фусигуро наваливается на Кэйко, и оба тяжело дышат, восстанавливают дыхание. Обоим было прекрасно. Молодая женщина грешным делом думает, что следовало бы повторить. Если бы мужчина слышал её мысли, непременно бы согласился. Ещё бы… Проходит пара минут, они все молчат. Тодзи устраивается рядом, руку под подбородок подставляет и пытается разглядеть в сумраке девчонку.       – Ну че? – спрашивает он лениво. На нарушение тишины девушка едва не закатывает глаза. Мужлан чертов.       Кэйко и без напоминаний знает, что надо поторопиться, убираться из камеры как можно скорее. Однако все равно до последнего цепляется за послеоргазменную негу. Не отвечает, лишь удобнее устраивается, ближе прижимаясь к широкой мужской груди. Никто не смеет судить ее за наслаждение чужим теплом.        Утро проходит как обычно. Девушка врывается в рабочий ритм с улыбкой, привычным идеальным пучком и довольным мурлыканьем под нос, пока заваривает себе свежий кофе. Шалость удалась. Ее отсутствие никто не заметил, так что отделалась малой кровью: потеряла лишь недавно купленные дорогие трусы и, совсем немножко, собственное достоинство.       Вскоре слышится звук открывающихся камер, и, привалившись плечом к стене, надзирательница бдит за тем, как сонные заключенные занимаются своими делами. Немного погодя из-за дверей, ведущих в соседнее крыло, показывается и Фусигуро, вальяжно идущий перед сотрудником в форме. Зуб дает, забытое белье спрятал где-нибудь в кармане.        Кэйко игнорирует его двусмысленный оскал, но чувствует, как щеки загораются, когда до ушей доносится обрывок диалога.       – И давай больше без нарушений.        – Да ладно тебе, командир, отпуск удался. Я не против как-нибудь повторить.