Меховая накидка

      Это были сильные метели; холод прошибал насквозь, заставляя Гу Юня плотнее кутаться в увесистую накидку, напоминающую скорее тяжёлую железную броню, способствующую холоду, чем от него избавляющую. В последнее время он здорово пристрастился к лисьему меху, пряча среди него свой любопытный нос или обмороженные щёки, за которые один-единственный человек, пользуясь вседозволенностью, с усердием тягал — так, чтобы они раскраснелись.       Возможно, это было потому, что чаще всего эту накидку носил Чан Гэн, и на вороте оставался запах его притягательного тела.       Под холодными ветрами и в жестокую пургу, когда маленького Императора, возомнившего себя государем всех земель — и Великой Лян, и четырежды варварских, — не было в поместье одинокого Аньдинхоу, впрочем предпочитавшего не задерживаться на одном месте, но изредка всё-таки остававшегося без дела или занимавшегося попечительством Его Высочества, успевшего подрасти, что не мешало приравнивать это дело к полному безделью, потому что воспитательный процесс прерывался громким «А-а-а? Что говори-и-ишь?» — и на этом заканчивался, Гу Юнь, в общем и целом прикидываясь слепым и глухим к чужим просьбам, заворачивался в накидку, отвоёванную у своего варвара, и фыркал из-под неё, с особым пристрастием — мол, гляди, что у меня есть — стреляя хитрыми глазами в сторону мёрзнувшего Шэнь И, который заглянул в поместье забрать маленького принца обратно во дворец, где ему и положено было быть.       — Посмотри на свою лисью морду, — непочтительно удерживая небольшую детскую ладонь принца в своей крупной мозолистой генеральской руке, что невольно заставляло Шэнь И расчувствоваться и соскучиться по своей семье, он в конечном итоге выпалил как на духу: — Скоро и из твоей толстой шкуры сделают накидку, а потом повесят на плечи Его Величества.       — Боюсь, Чан Гэну это не понравится… Это только одна шубка. И вообще, раз на то пошло, мне нужно набрать вес для таких экспериментов. Вот увидишь, даже будучи шубой я бы выглядел очаровательно.       Шэнь И скривился, невольно представляя вид полудохлого Гу Юня с высунутым языком. Да что уж там представлять — за всё время работы на поле боя нагляделся. Спасибо — хватит.       — Чан Гэн так и не смог тебя откормить, с чего это вдруг ты сам управишься? С твоими кулинарными навыками ты сумеешь только помереть от голода. И когда это ты чего-то там боялся?       — В детстве старый Аньдинхоу грозился отобрать мои конфеты, если я не буду его слушаться.       — Слушался? — скептично приподняв бровь, спросил Шэнь И.       Гу Юнь лениво откинулся на постель, покачивая ступнёй в воздухе и полностью игнорируя генерала, но как бы имея в виду: «Не-а». Стало холодно то ли от взгляда Шэнь И, то ли от низкой температуры в комнате, поэтому он вскоре спрятал ногу под накидку, опасаясь, что ей грозит быть покалеченной, и скрючился на постели в три погибели.       В этот же момент под его руку протиснулась чья-то морда с влажным носом; нечто активно виляло хвостом и покусывало одежду.       — Отцепись же, а ну… Эй! Кому говорят не трожь?!       — Ваше Высочество, — перекрывая обзор ребёнка своей широченной грудью, чтобы услужливо не разрушить в детской голове образ Великого маршала помутневшим рассудком старым дядюшкой, развалившимся на кровати в странной позе и с волком под боком, росшим не по дням, а по минутам, позвал Шэнь И, опускаясь на одно колено и тем самым точно глядя глаза в глаза, сравнявшись ростом, — пора собираться. Отправьте слуг проверить, ничего ли Вы не забыли, пока гостили в поместье Аньдинхоу.       Тот важно выпятил грудь, следуя статусу, с трудом удержал улыбку, расплывающуюся по лицу, и дважды кивнул, разворачиваясь и покидая помещение.       — Совсем спятил? В личные покои заводить. Верх бесстыдства, — полушёпотом принялся ругаться Шэнь И.       — Он сам сюда зашёл. Мне его что, за шкирку выбросить нужно было? — вторил шёпоту Гу Юнь. Шёпот у Шэнь И, правда, был кричащим из-за полуглухого маршала: стены дрожали, а принц за дверьми и вовсе вздрогнул перепугавшись. — Да и к тому же маленький принц — императорская особа, разве не в его воле ходить туда, куда вздумается? Всё, отстань, я в глубоких раздумьях.       Шэнь И с подозрением во взгляде прищурился.       — Это в каких таких раздумьях ты пребываешь?       — Я раздумываю, какой цвет меха нашему маленькому Величеству понравился бы больше всего.       — Если он перекинет тебя через плечо, — сложив руки на груди, со скепсисом высказался генерал, — цвет его будет мало интересовать… Надоел ты мне, честное слово. Каждый раз одно и то же. Пойду лучше помогу Его Высочеству собраться, — небрежно бросил Шэнь И и махнул напоследок, мол, прощай — и бывай дальше как хочешь.       — Уходишь от меня, да? — встрепенулся Гу Юнь. — Все вы уходите, — посетовал он на свою нелёгкую. — Чан Гэн ушёл, ты уходишь. Ну и катись отсюда. Нам и вдвоём хорошо.       Шэнь И было всё равно на вздохи лучшего друга, однако он резко остановился и, будто любопытство его наконец пересилило, поинтересовался:       — Откуда он у тебя? — намекая на суетящегося волка, тут же спокойно опустившего морду на лапы, стоило собрать на себе все взгляды, спросил генерал.       — Что-что говоришь? Интересно стало? Как быстро ты отказываешься от своих слов.       Гу Юнь страдальчески уставился в потолок и перекрутился в накидке несколько раз, поудобнее располагаясь и пряча половину лица за мехом на воротнике, на который тут же подул дурачась.       Что ж…       В очередной раз оставляя Сына Неба без накидки, Гу Юнь не мог не заявлять бесстыдно на все косые взгляды со стороны Императора, что «Сына Неба укрывает само небо. Что остаётся делать жалким поданным, не удостоившимся чести быть снизошедшими с небес для наивысшей цели?»       Поэтому Чан Гэн приказывал доставить ему новые, но впоследствии лишался и их, потому что «старые» внезапно переставали носить индивидуальный аромат, а Гу Юню не хотелось ночевать в одиночестве, что практически сподвигло его нестись во дворец по «необычайно срочным секретным делам» и подменивать накидки, изредка подменивая самого Императора собственной персоной, чтобы тот мог прикорнуть на заре и поспать на пару часов дольше, чем обычно, не заботясь об обилии государственных дел первостепенной важности, к которым Гу Юнь старался лишний раз не притрагиваться, если они не касались армии.       Должно быть, это не имело никакого значения, потому как за два проспанных часа Чан Гэн обычно платился четырьмя с переработками.       Или всему виной была зима, когда едва ли уследишь, минул день или два, и наступало ли утро вообще.       Вечерело рано; Гу Юнь более половины своей жизни провёл в темноте, поэтому не ощущал её так явно, как Чан Гэн, поручивший оставшимся слугам в поместье разжечь как можно больше огней, чтобы они освещали весь двор уже с раннего вечера и всю ночь напролёт. Уже к часу петуха паровые лампы томно вздыхали и освещали округу, прогоняя мрак и темноту. Выдохнув пар наравне с паровой лампой, точно был огнедышащим драконом, Чан Гэн улыбнулся и перехватил ручную покрепче, освещая себе тропу и двигаясь к парадным воротам.       — Чего дымишь, как паровоз?       — Думаю о дальнейшем, — усмехнулся Император. — Что там у тебя? — с любопытством спросил он.       — А, это? — Гу Юнь заговорщически улыбнулся. — Подойди поближе, только тс-с-с, — и приложил палец к губам, плотнее запахивая накидку не со своего плеча — но поразительно хорошо на нём сидящую — лёгким мановением руки.       Чан Гэн заинтригованно приблизился к своему возлюбленному и доверительно посмотрел в чужие бесстыдные глаза, горящие идеей. Если и было от чего греться этим зимним вечером, то только от этих персиковых глаз, вобравших в себя огонь всех очагов Поднебесной. Однако отчего-то Чан Гэн встревожился, словно ничего путного Гу Юнь для него не приберёг.       Гу Юнь соблазнительно оттянул ворот одежды, впустив мороз огладить его тело, и несколько раз двинулся на месте, напоминая душевно больного или припадочного.       Чан Гэн стоически выдержал нападение, оставаясь бесстрастным.       — Что ты делаешь? Запахнись, простудишься, — тут же высказался он, нетерпеливо потянувшись укрыть Гу Юня от холодов и решительно удерживая взгляд на его груди — ни выше, ни ниже. — Что бы там ни было, разве обязательно делать это на морозе?       — Для человека, который хочет меня одеть, ты слишком раздеваешь меня взглядом, — хохотнул Гу Юнь поймав ладони Чан Гэна в свои и быстро целуя погрубевшую кожу пальцев — каждый по очереди. Чан Гэн любовно прислонился лбом ко лбу и улыбнулся, прежде чем застыть и выжидательно, словно дикий зверь, уставиться на двинувшееся нечто в чужих складках одежды.       Великий маршал хлопнул Чан Гэна по плечу и легонько отстранил от себя, с гордостью передавая в руки обомлевшего маленького Императора такого же маленького волчонка, взявшегося невесть откуда.       Столкнувшись холодным влажным собачьим носом и тёплым человеческим, волчонок и Чан Гэн ещё с несколько мгновений поражённо разглядывали друг друга, когда Гу Юнь рассмеялся и довольно отступил назад.       — Я заметил, что тебя пугает темнота. Вот, держи, теперь это твой маленький друг. Собаки — они же, по сути, хорошие друзья. Надо хотя бы одного такого держать подле себя.       Чан Гэн поставил паровую лампу на снег, тут же хрустнувший под её весом, и с интересом принялся разглядывать «собаку». Несомненно, его тронул поступок Гу Юня. Оставалось одно «но»…       — Цзыси, это волк.       — Сослепу перепутал, — ничуть не смутившись, сказал Гу Юнь. — Тебе нравится? Гляди, он очень похож на тебя: такой же зубастый, но вполне себе очаровательный, — залезая пальцами в рот волчонка, чтобы доказать его клыкастость, заявил Гу Юнь. — Хотя, конечно, со мной не сравнится.       «Очень забавно, — подумал Чан Гэн, трогательно прижимая к своей груди замершего волчонка, ткнувшегося носом в его ладонь и раскрывшего пасть, чтобы поместить пальцы себе в рот, — когда-то точно такой же волк ростом повыше едва не загрыз меня в тёмный вечер, а теперь он в моих руках и призван разгонять тьму. В самом деле?»       Но его тьму уже разгонял Цзыси, разве нет?       Что до самого Гу Юня, не был ли волчонок более полезен самому маршалу, уверенным шагом ступающему во тьму — и не туда, когда не принимал лекарство?       Чан Гэн поднял на заскучавшего Гу Юня взгляд, полный сомнений.       — Помнишь, однажды в детстве ты принёс мне волка?       — Такое было? Не помню. В конце концов ты его отверг.       Чан Гэн раздражённо выдохнул.       — По объективным причинам. Ты решил таким образом подшутить надо мной?       — Тогда? Ни в коем случае. Как я только мог? Так ты хочешь пустить его на шубку?       У Чан Гэна дёрнулся глаз.       — Не издевайся над животным. Со мной не наигрался, переменяя накидки и бегая по столице, как дважды укушенный в одно и то же место? Лучше прибереги его жизнь, чтобы у тебя был слушатель игры на флейте в моё отсутствие, — усмехнулся он, тяня волчонка за холку и с издёвкой глядя тому в глаза.       — Каждому варвару по волку, — хохотнул Гу Юнь. — Я всё же надеюсь, ты не отречёшься от него. Позаботься о нём — и он сослужит тебе хорошую службу.       Шэнь И всё внимательно выслушал. А затем спросил:       — Но Чан Гэн не впечатлился — и волк по итогу следует за тобой?       — Кто его знает? Но теперь этот маленький Чан Гэн не отлипает от меня. Смотри, какой кусачий, — вытянув руку вверх, Гу Юнь демонстративно потряс длинным рукавом, на котором мёртвой хваткой повис волчонок. — Никого не напоминает? Я слишком недооценил их похожесть.       — Так тебе и надо, — рассмеялся Шэнь И.       Одобрение, с которым генерал потрепал животное по макушке, заставило Гу Юня ощутить себя неуютно, точно его окружала стая таких же волков.       — Я надеялся… — вздохнул маршал, резко опуская руку и едва не придавливая волчонка, в попытке бегства отодравшего рукав, — вот же! Что один, что второй — два сапога пара.       Шэнь И сложился пополам от смеха, чувствуя невероятное удовлетворение, растёкшееся по всему телу. И на великого маршала найдётся управа — справедливость восторжествовала!       — Именно на это ты и надеялся, правда?       Гу Юнь выразительно на него посмотрел, выпутываясь из шубы и хватая ничуть не перепугавшегося волчонка за шкирку.       — Кто знал, что он такой непослушный? Я надеялся, что это животное будет охранять Чан Гэна и греть его вместо шубы, а стоило его хозяину вскочить ни свет ни заря и умчать во дворец — так он остался сладко спать, не последовав за ним. Только хвостом и может вилять. Он же волк, дикий дверь, откуда у него повадки собаки? — удерживая морду волчонка в ладонях, возмутился Гу Юнь. — Порычи, — настоял он. — Если ты не будешь зверствовать, я натравлю на тебя птицу семейства Шэнь.       Шэнь И резко стало не до смеха. Он с долей обиды посмотрел на своего друга.       — Она до сих пор в порядке?       — Как бы тебе сказать… — перестав тягать толстую шкуру волчонка, задумался Гу Юнь, что-то припоминая. Осознание промелькнуло в его взгляде, прежде чем он спросил: — Неужто она снова ругалась на тебя?       Шэнь И промолчал. То, что он увидел сегодня, невольно заставило его почувствовать жалость к этой птице, но вскоре он со злорадством подумал, что она того заслужила.       — Я её не кормил, — признался Гу Юнь. — То-то она бесновалась, когда я…       Волчонок высунул язык и провёл им по его лицу, призывая замолчать — Гу Юнь подавился словами, поморщился и отстранил волчонка от себя. Шэнь И был безмерно благодарен за возможность сменить тему. Слышать подробности издевательств над бедной птицей ему совершенно не хотелось, потому что ехидство всё сильнее крепчало в его мелочной душе — и он не был уверен, что победоносная ухмылка не закрадётся в уголки его губ.       — Так значит, волк Чан Гэна теперь на твоём попечительстве?       — Получается, что так. Я выращу его большим и сильным зверем, вот увидишь.       Шэнь И нахмурился, что-то подсчитал в своей голове и в конце концов выдохнул, плюнув на это дело:       — Не сомневаюсь, — и отправился на поиски маленького принца. Уже из-за двери Гу Юнь сумел расслышать пару возмущённых слов и дальнейшую перебранку. Уверенный, что дело в птице, великий маршал завернул в накидку волчонка и прикрыл ему уши.       — Не при ребёнке же… Ни стыда, ни совести, — возмутился он. — Ты будешь рычать или нет? Всему учить тебя надо. Вот, послушай, — вытянув уши волчонка вверх, сказал Гу Юнь и, откашлявшись, сначала приблизился к его левому уху, а затем — к правому.       Чан Гэн встретил великого маршала сидящим в ворохе сбитых одеял и громко рычащим на волчонка. Прислонившись к стене, он продолжил молча наблюдать, к чему это приведёт.