Галчонок с подбитым крылом...

Часть двадцать третья. Имбирская нулевая верста. …Имбирская нулевая верста - памятный знак, расположенный в центре города, у Главпочтамта. Является прообразом отправной точки для путешественника. С нее начинался отсчет монотонных верст, составлявших необъятные просторы для путешественника… «Нулевая верста». Автор Н. Михайлова. Материал для эпиграфа был взят из интернета. - Сестру́х! Здоро́во! - Раздалось за спиной мужским голосом, не басовитым, но низким и знакомым. Стояли, толпились в очереди перед судебным хлипким ограждением. И всё никак, всей неупорядоченной толпой или группой нужных в суде лиц, не пропускались внутрь, в другую часть судебного холла или судебного приемного помещения. Оттуда, если смотреть от входа, были видны открытые двери в приемную суда. И уходил вдаль тёмный коридор. А в том коридоре начинались судебные залы, для ведения судьями районного суда различных судебных процессов: Административных, гражданских, уголовных… Но све́рка паспортов с личностями реальных людей, что толпились вокруг. И заставляли этих людей, каждого по очереди, выворачивать карманы, открывать, вытряхивать или показывать сумки. И содержимое этих сумок. А также прозванивали каждого, кто ждал допуска в суд, специальным металлоискателем. Сначала обыскивали спереди, потом со спины. И резкий отрывистый допрос: - Запрещенных предметов при себе не имеете? - Допросы вели охранники суда, они же судебные при́ставы - исполнители, с каждым, кто собирался пройти в суд. И очередь из посетителей суда потихоньку - медленно, но продвигалась. И только лишь потому, что необученные к правильному посещению суда деревенские люди послушно отказывались от переноса в суд всех запрещенных судом предметов. И делали они это, соглашаясь с охранником суда сразу же, во всех своих ответах и словах. А на деле никогда и ничего из списка этих запрещенных предметов, собираясь в суд, никогда при себе и не имели! И ничего "про запрещёнку" не знали! Поэтому очередь продвигалась. - А если бы каждый, - понимала женщина, уставая уже толпиться в бесконечной очереди, - попросил бы охрану суда уточни́ть весь список, запрещенных в зале суда веществ и предметов, то мы и до завтра бы в суд не прошли. Всю долгую ночь знакомились бы со списком запрещённых предметов на трёх печатных листах. А в списке том так много обычных вещей, оказывается, является для суда запрещенными. Совсем недавно, - вспоминала женщина. - Заставляли ее выкинуть в мусорное ведро шприцы́ и лекарства. Только лишь потому, что бежала она в суд сразу после посещения процедурного кабинета в больнице. Там делали ей уколы. Лечили, потому что кашляла. А судебные при́ставы - охранники решили, что с лекарствами в здание суда проходить нельзя. Особенно, если лекарства были запечатаны в стеклянных ампулах. И все убеждения её для охраны, что антибиотики сто́ят дорого, что нет лекарств в списках запрещённых предметов, закончились ничем. Отправились лекарства в мусорное ведро на вечное хранение до ближайшего мусорного бака. Действие, которое совершала уборщица суда, вытряхивая ежедневно мусорную корзину. И ворчала, при этом, что захламляют территорию суда посетители! - И как же тогда совершаются теракты, расстрелы и взрывы? - Не понимала женщина. - Если при каждом посещении общественных мест обычным гражданином, его, гражданина этого, проверяют и перетряхивают не один, а множество раз! А беззащитным остается человек и гражданин внутри собственного дома или квартиры, где нет никогда никакой охраны из влиятельных и судебных приставо́в - исполнителей. И почему же тогда всё - таки теракты и нападения случаются? Именно на эти проверяемые и охраняемые общественные места, объекты, комплексы? А гражданин выживает себе потихонечку, если ему повезет. И ведь не только лишь потому, что число граждан в стране постоянно уменьшается, нет? И уменьшилось уже со ста пятидесяти миллионов человек до ста сорока. Уменьшилось на целых десять миллионов граждан за последние четыре года! Но всё - таки, граждан в стране пока еще много. И спасает их только лишь мизерность и малость их собственных гражданских укрытий: Домов и квартир. Нет смысла создавать и планировать большой теракт, чтобы погубить гражданина, пусть даже и с его семьей, в отдельно взятой индивидуальной малосемейке - общежитии или квартире. - Быть может, - приходила в голову женщины очередная крамольная мысль. - И государству тогда, если уж оно так плохо справляется с защитой граждан... И государству тогда надо бы прекратить собирать всех людей в то́лпы и в ку́чи во всех и разных общественных местах. А сто́ит немного подумать. И, некоторым образом, на местности рассыпаться, замаскироваться и рассредоточиться... Женщина вспоминала, как её собственный муж, работая и участвуя во всех возможных и право и левозащитных структурах, любил лежать в засадах. Выслеживал он тех, кто гражданам обыкновенным спокойно жить и спать не давал. И никогда их группа на эти засады и я́вки на большом - огромном броневике не прикатывала! И правильно делала! Потому что этот большой бронетранспортёр у Областного Управления был один! А уж сколько бензину жрала эта махина ради одного - единственного парадного выезда! Впрочем, муж всегда любил повторять: - Служить, защищать и охранять, всегда тяжелее, чем нападать или разрушать. Для того, чтобы возможное нападение предупредить надо думать. Надо возможного злоумышленника заранее обезвредить. А для этого его необходимо вычислить и разыскать. И часто уходил мужчина, ее муж, вместе с группой проверенных боевых товарищей, числом из трех человек, не более, лежать в засаде: Ночью, вечером или среди дня, если случалось. Или была необходимость! Работали они. Незаметно и тихо. И, может быть, поэтому… Поэтому ведь, а не потому, что их городок был сам по себе провинциальным и тихим, он никакого враждебного внимания не заслуживал? Скорее, в результате такой вот незаметной оперативной и слаженной работы малых оперативных групп, их городок оставался сонным и спокойным, провинциальным и тихим… - Сестру́ха! Здоро́во! - Вновь раздалось, уже погромче, снова за спиной. Женщина вздрогнула, окончательно узнавая голос своего брата. Но поворачиваться, обниматься и радоваться она себе запретила. И правильно сделала! Младший ее брат обращался не к ней, а к её собственной младшей сестре. Среднюю их сестру младший братишка всегда любил, уважал только Вету, как свою старшую сестру. Сестру Ветлану младший братик слушался. И с самого детства объединялся вместе с ней против беспощадной и безбожной диктатуры старшей сестры, особенно если дела касались уборки детской комнаты, смятых и разбросанных там постелей, на которых младшая сестра и младший брат, часами упоённо подпрыгивали! - Нельзя было добиться, - вспоминала женщина. - Никогда не убирались за собою ее младшие братик и сестра, родственники. А спрашивали за порядок всегда с неё самоё. Она самой старшей, с самого детства, в семье была. И никогда не успевала убираться в доме до полного блеска, потому что шкодливые, как котята, сестричка и брат, разбрасывали одеяла и скидывали матрасики с коек быстрее, чем она успевала порядок в доме навести! Не слушались никогда. И с самого детства, комплексно не любили свою старщую сестру! Теперь обнимались младшая сестра Ветлана с младшим братиком, потому что младший брат прибыл в суд, чтобы поддержать Вету, как свою уважаемую сестру. А гражданская жена брата остановилась рядом с женщиной. Судебные приставы цыкнули - шикнули. Добились порядка и молчания. И вновь потянулись минуты бесконечного ожидания ради проверки всех документов. - Привет! Ты тоже здесь! - Начинала разговор и приветствовала женщину гражданская жена младшего брата, молодая и светловолосая женщина, обычного для города Овска вида. И непонятного пока ещё характера. Но ведь жила же вместе с младшим братом несколько месяцев, потом полгода. А скоро будет их первая совместно прожитая годовщи́на, полный календарный год. И женщина знала, что характерец у бра́тки, почти что полностью, по крутизне, доставшийся ему от отца, был совсем не дипломатическим и не сахарным. А, значит, надо новую родственницу слушать внимательно. И если возможно, то и постараться ей помочь! - У меня случилось, - начинала рассказывать сожительница брата. - Я ехала домой. И как начинал вдруг. - продолжала молодая женщина, - приставать ко мне в трамвае незнакомый человек! Он был без формы, но мне кричал, что он - полицейский. Сунул под нос мне красненькие корочки своего служебного удостоверения. Кричал, что я нарушила. Требовал, чтобы из трамвая вслед за ним вышла. Сейчас он меня заберет и отведет в отделение полиции. А я и не нарушала ничего! - Продолжала сожительница брата. - Я возвращалась домой. Стояла в трамвае смирно. А в ногах у меня стояла большая сумка с продуктами. Я выходила на своей остановке. А этот «полицейский» выскакивал следом за мной! Ругался матом. Кричал, что сейчас заберет в отделение. Я никуда не пошла с ним, потому что испугалась. Ведь не бывает же, нет, - удивлялась гражданская жена брата, - таких грубых и невоспитанных сотрудников в полиции! Женщина слушала и согласно кивала головой. - Тогда сотрудник полиции, - продолжала собеседница, - начинал лягаться ногами. И так улягну́л мою сумку, что продукты веером полетели на проезжую часть дороги, где ездили автомашины даже вечером! Женщина и не спрашивала у потерпевшей, как же она спаслась, как сумела объясниться и доказать, что неправильно себя вел этот ложный сотрудник полиции. И, самое главное, как спасла, подобрала из - под колёс машин свои разбросанные вдоль дороги "полицейским" продукты, питание, для семьи на несколько дней! Стоит рядом теперь, рассказывает. Уже не переживает! Осталась жива и Слава Богу! Но помогать новой родственнице обязательно нужно. Потому что не бывает таких сотрудников в органах внутренних дел. И, значит, им опять повезло. Или не повезло. Две женщины, совсем случайно открыли целую банду, которая прикрывалась служебными корочками и удостоверениями. И заманивала своих жертв, под видом похода в полицейский участок! А грабила она их потом, в темных переулках ночного города, насиловала или убивала, кто же узнает! Но действовать надо было обязательно, потому что на месте этой вот несостоявшейся жертвы могла бы быть юная студентка университета или колледжа, которая по своей привычке подчиняться органам всех властных структур не отличила бы ложного и фальшивого полицейского от настоящего. И вслед за ним бы по тёмным улицам до ещё более тёмного переулка могла бы, как на дознание (заклание, опознание?...) пройти! Должны знать официальные органы внутренних дел об этом! - Я напишу, - пообещала женщина. – Я обязательно в полицию и в прокуратуру заявление напишу и отнесу. А если не буду успевать на автобус, то брошу с письмом конверт с Главпочтамта! Он, заказным письмом, обязательно до места, до областной прокуратуры дойдет. Как будут уж там, в прокуратуре, на мой донос реагировать, я не знаю! И с горечью подумала женщина, что раньше было так: Один участковый работал на селе. И всё про всех этот участковый на своем объекте знал. И кто у кого простыни и подштанники спёр, с веревки, где вещи после стирки сохли участковый моментально узнавал тоже. И кто у кого козу увёл. Участковому жаловались. И быстро наводил он во всём селе порядок. А потом что - то меняться стало. И начинали пропадать осенью гуси, один за другим, когда уходили, уже подрощенные, купаться на пруд. Гуся́м обязательно гулять и купаться надо! Молодые гусачки́ и гу́сочки никогда не возвращались. И силами сельского участкового найдены тоже не были. Отец подумал тогда и заколол однажды поздней осенью всех своих домашних гусей. Нет смысла их держать, если постоянно на прудах воруют! - А теперь, - женщина напоминала себе самой Имбирскую нулевую версту, которая памятным столбом стояла в центре города, начало дороги указывая. Все дела начинаются от нее одной, от Имбирской нулевой версты. И указывает направление и расстояние нулевая верста аж до самой Москвы! Но даже, если собраться и добежать до самой до Москвы, дела здесь на местах всё равно решаться не будут. Они замолчатся и никогда ничем не закончатся! Участковые начинали работать нынче так, что никакие дела ничем никогда не заканчивались. И приходилось обращаться снова и снова, по разным по́водам, в прокуратуру, в полицию или в суд. Потому что, если ты становишься, хотя бы однажды в своей жизни, на судебный след, на эту бесконечную судебную дорогу, то так и приходится по ней потом идти всю остальную, всю оставшуюся жизнь. Без сожалений, без жалобы на потраченное время, затрату средств или бесполезную трату последней своей силы…