Лавина

1

— Можешь перестать притворяться, у тебя плохо получается играть человека, ты мне уже весь лазарет перепугал. Сидящая на кровати фигура обернулась к нему и за стремительно падающей температурой в палате его лицо покрылось тонким хрупким слоем льда. Сэнгоку наблюдал, как белеют ресницы, как белеют кончики кудрей, синеют губы. Если говорить честно, у него получалось неплохо сохранять внешний вид, если он старался. Но от тела больше совсем не чувствовалось тепло, только далека первобытная сила, пробирающая до костей. — Сердце не бьется, но ты, — Сэнгоку нахмурился и опустился на больничный стул возле койки. Он просил не говорить никому больше об этом. Кудзан моргнул ему вместо ответа и отвел взгляд в сторону. Глубокий кофейный оттенок в его глазах сменился, теперь он смотрел треснутым голубоватым льдом. Точнее не он смотрел. — Кудзан там все же умер, да? Он кивнул, где-то в глубине бесконечной ледяной пустоши появилась еще одна трещина. Он выражал свое сожаление. Сэнгоку горько выдохнул и потер переносицу. — Я никогда не видел, чтобы фрукты захватывали тело своего пользователя и не хотели уходить. У тебя есть на это причины? Не_Кудзан пожал плечами в знакомом жесте. Сэнгоку выдохнул и отвел взгляд в сторону, от окружающего его холода начинали подрагивать руки, а изо рта вырывался пар, но он все равно продолжил: — Я не стане задерживать тебе или мешать, ты можешь идти туда, куда тебе захочется и делать то, что хочешь делать. Но могу ли я попросить тебя только об одной вещи? Вместо ответа он получил очередной легкий кивок. Хиэ Хиэ смотрел глазами Кудзана, но своим цветом. Его кожа окончательно покрылась льдом, сделалась бледной и обманчиво хрупкой. Для дозора лед был практическим таким же надежным, как стены родного Маринфорда. Он слишком много раз и слишком много лет защищал от всего, что мог. А сейчас перед Сэнгоку он сидел в своем чистом виде, исправленный разве только телом его последнего пользователя. Сэнгоку плотнее сжал зубы, от холода даже ему ничего не помогало больше, руки медленно краснели. Хиэ Хиэ на секунду сделал то выражение лица, которое было у Кудзана, когда он начинал беспокоиться. Это сбивало с толку. — Подожди, ты помнишь то, что вы переживали? Он никуда не собирался спешить, но и не стал снова выглядеть меланхолично расслабленным. И опять пожал плечами. Сэнгоку принял это за ответ из ряда «не точно» или «не все», иначе он не мог трактовать. — И чувствуешь то, что он чувствовал? В этот раз Хиэ Хиэ кивнул. Уверенно и очень определенно. Сэнгоку выдохнул через нос и его собственный голос стал звучать намного серьёзнее, чем раньше. Его просьба стала значить намного больше, чем могла бы значить, если бы ответ был отрицательным или неопределенным. — Пожалуйста, что бы ты не делал теперь, не показывайся Сакадзуки на глаза, не имей с ним дел и не позволяй ему узнать, что на самом деле случилось. Он не переживет, если узнает, что Кудзан все же… Сэнгоку не договорил, они оба понимали, о чем он, но произнести вслух все еще было тяжело. На лице Кудзана. То есть едва ли оно теперь принадлежало ему, но все равно он стал откровенно обеспокоенным и огорчённым. — А главнокомандующий нужен нам, ты можешь это понять да? Так что просто держись подальше, ты сможешь это сделать. Ради Сакадзуки, ты ведь знаешь, что Кудзан бы тоже хотел, чтоб его сердце зажило. Сделаешь это? Он замолчал, ожидая ответа. Дикая природная сила могла делать все то, что она хотела и считала нужный. Она могла прямо сейчас оставить от Маринфорда ледник и уйти, могла ворваться куда угодно. Но бледная фигура только тяжело дышала, хотя не нуждалась в дыхании. Выражение сожаления никак не пропадало с него. Хиэ Хиэ хмурился, тяжело решаясь. Сэнгоку бы не стал сопротивляться любому его решению, он мог только просить и надеяться на благосклонность. Ему в ответ кивнули. — Спасибо тебе. Это единственная просьба, ты можешь уйти тогда, когда захочешь. Он тоже мог, именно потому подавил нарастающее желание коснуться знакомого плеча. В нем все равно больше не билось живой человеческой энергии. Сэнгоку знал, что сердце окончательно треснет, если он коснётся.

2

— Ты реально позволил ему уйти? Вот так? Гарп мерил кабинет, который все еще принадлежал Сэнгоку широкими нервными шагами. Они давно не говорили, но Сэнгоку не хотел, чтобы начинали именно с этого разговора. Всего несколько минут назад они видели знакомый силуэт, который бродил вдоль деревянных доков, легко прихрамывая. В темноте от него отражался свет звезд и родившегося месяца. Если не приглядываться, то легко было пропустить, как блестит покрытая льдом кожа каждый раз, когда из-под капюшона можно было рассмотреть лицо или из рукавов показывались пальцы или запястья. — Да, он сказал, что хочет уйти, я не мог ему препятствовать, — Сэнгоку не отрывал взгляд от окна. Силуэт давно пропал, пробравшись на один из кораблей, который возил стройматериалы с другой земли. Если он помнил, как Кудзан умел прятаться, то до берега ему не грозило обнаружение. Ну или они бы приняли это за уход адмирала и не стали бы трепаться и ли разводить панику. Лучше бы его никто не видел. — Он был ранен, он не восстановился. Ты вообще его видел, как можно было, а вдруг с ним что-то случится, если он там. Гарп тоже затормозил. Взял под контроль эмоциональный всплеск или почувствовал наконец всю строгость взгляда. Сэнгоку пообещал себе, что расскажет все позже, не сейчас. Пообещал им обоим это. — Он сказал, что будет в порядке, я ему поверил. Так что ты тоже поверь. Это же Кудзан, ты его учил, он будет в порядке. Гарп слабо кивнул, его плечи все еще сильно и неровно дергались, от напряженного злого дыхания. Он почти повысил голос и стал выглядеть загнанным в клетку волком, у которого отобрали его стаю. Сэнгоку отвел взгляд, его таким видеть тоже не хотелось, но ему пришлось продолжить: — Он знает, что так будет лучше. — Для кого это будет лучше? Сэнгоку помедлил, вспоминая ледяные руки, вспоминая потерянное выражение лица, разочарованное и неумело скрывающее смесь тоски и боли. — Для всех. Для него и Сакадзуки в первую очередь. Гарп шумно выдохнул и тяжело опустился на диван, у него тоже заканчивались силы слишком быстро. Сэнгоку потер болящие виски. Он все еще пытался смириться.

3

— Вы правда Аокидзи видели? Сэнгоку замер, прислушиваясь у одному из разговоров в столовой. Экипаж, вернувшийся несколько часов назад явно не собирался идти по отбою спать, как и окружающие их. Если бы главнокомандующий узнал, нарычал бы, но здесь был только Сэнгоку. Он задумался и замер в тени вечернего зала так, что не должен был привлекать особого внимания. — Да, он даже помочь пытался? — темноволосый паренек с пересекающим нос шрамом почти что светился. Сэнгоку не мог припомнить его имя, но помнил, как находил его, глубоко увлеченного рыбалкой в свободное время. А потом находил бросающего пойманную рыбу чайкам. Из-за таких вот наглеющие птицы окружали и Нью-Маринфорд. — От нас пытались сбежать, но когда добрались до пристани, — парнишка помолчал, собираясь с мыслями, с его лица сходило восхищение и зачарованность произошедшим. Сэнгоку подумал, что не просил об этом, но если на то была воля Хиэ Хиэ, так было даже к лучшем. Дозорный продолжил, сглотнув так, что его кадык дернулся: — их корабль был покрыт льдом и вода вокруг тоже, но не на нашем. А потом он там стоял, далеко на другом берегу. И вокруг него вилась птица. Большая такая, кажется, что тоже изо льда. — Да с чего ты решил, что это именно Аокидзи был? — другой парень – светлые сухие волосы, напоминающие птичье гнездо – фыркнул и пожал плечами. — А ты много видел логий льда. — У него никогда не было таких ручных ледяных птиц, чтоб сами вокруг вились. Сэнгоку поморщился. Он подозревал, что Кудзан не использовал даже части фрукта, но не знал, что он был бы способен на более живых существ. Они упустили много, они могли бы… Он выдохнул и вернулся к разговору. Темноволосый шрам продолжал настаивать звонким юношеским голосом: — А никто другой все равно бы так не смог. И разве не хорошо, он получается все еще на нашей стороне, это же… — Расходитесь давайте, время уже, — Сэнгоку не был уверен, что хочет знать, куда именно разговор заведет их в итоге. Они расступились, повставали с мест, но Сэнгоку все еще ловил на себе взгляд темных глаз, пацан опустил голову, когда понял, что его засекли, но все равно пробормотал: — Адмирал, то есть бывший адмирал еще на нашей стороне? — Не знаю, это его выбор, но да, кажется, что да, — Сэнгоку кивнул на выход и тот послушно поплелся следом за остальными.

4

— Не, ты посмотри только, что он делает там, — Гарп размахивал утренней газетой перед лицом Сэнгоку, не давая, собственно, посмотреть, что именно там происходило. — Перестань уже, — ему пришлось затормозить Гарпа, не упуская восторженное удовлетворение на его лице. С третьей страницы газеты на Сэнгоку смотрели счастливо улыбающиеся гражданские. Поцарапанные и покрытые сажей, но целые и вроде бы удовлетворенные, находящиеся в безопасности на фоне белого снега. Он прищурился и поправил очки, вчитываясь в текст. Лед, останавливающий случайный огонь на летнем острове. Лед, проводящий дорогу к безопасному месту через море. Кудзан делал так и не раз делал. Может Хиэ Хиэ хотел продолжать, может не помнил этого и сам приходил к варианту, который ему нравился. Сэнгоку опустил газету на стол. Он просил не возвращаться, просил держаться подальше, но не просил не помогать. И, кажется, тот не смог удерживаться от этого. Или просто не собирался удерживаться. Если бы можно было не обращать внимание на то, что считывающие жизненные показатели аппараты молчали в тот день, когда они говорили, хотя на тело были налеплены датчики, то Сэнгоку бы не обращал. Но он должен был всегда помнить об этом. Особенно, когда от мысли, что Кудзан где-то там все еще чувствует себя дозорным, становилось странно тепло и немного начинало щемить сердце. Он должен был напоминать хотя бы себе, что это был не Кудзан. Себе и, правда, он должен был наконец рассказать хотя бы Гарпу. Несколько лет скрывать было сложно, нельзя было дать себе привыкнуть к еще одной тайне между ними. И между ним и дозором. Но больше никому. Остальные слишком хорошо и несдержанно любят трепать языками, а у Сакадзуки чуткий слух и нервный беспокойный сон. Сэнгоку уже слышал, на чем настаивают горосеи. Они не знают или уже знают, но им в любом случае нужна чуть ли не открытая охота за одной конкретной головой. Хиэ Хиэ смог бы восстановить голову, если бы её снесли? Возможно, но это все еще был слишком большой риск. Сэнгоку задумался, что не должен задумываться об этом. Это не должно было быть его дело с тех пор, как он сказал уйти. С тех пор, как подавил в себе желание коснуться и постараться ободрить один дьявольский плод. Он ведь дал понять, что чувствует. То, что чувствовал когда-то Кудзан. Сэнгоку чувствовал, как начинает путаться в нем, в происходящем. — Не ты посмотри, там на дороге пингвин стоит, — Гарп все еще рассматривал фотографию. Сэнгоку выдохнул и дернул его за рукав, заставляя отвлечься. В его горле было сухо, но он все же справился с собой. — Я должен тебе кое-что рассказать.

5

Хиэ Хиэ перегибал палку. Иногда он мог и такое, Сэнгоку это запомнил, а еще не стал пытаться смириться, даже если он практически ничего не мог сделать. Смокер не особо понимал, за что его перехватили и упрятали в другой кабинет, но Сэнгоку показал увесистую папку с отчетом и впихнул в руки. — Не думаю, что хорошая идея сдавать его со всеми подробностями. — Но я и так сократил. — Главнокомандующий едва ли сможет оценить, что вы не арестовали пирата. — То есть вообще не упоминать. Сэнгоку согласно кивнул. Он слишком удачно успел перехватить отчет и убедиться в главном. Смокер точно видел Хиэ Хиэ на Панк Хазард. Как и зачем его только туда занесло – оставалось загадкой, хотя Сэнгоку имел определенные подозрения на этот счет. Только Смокер смотрел ошарашенно и все еще непонимающе. Слой бинта на нем стал тоньше, но до сих пор не пропал. — Он ничего не сказал? Смокер покачал головой, пожевал сигареты во рту и выдохнул дым совсем рядом: — Он вообще на себя не был похож, я его едва узнал. Как будто вообще не принимает никакую форму. Но, кажется, он выглядел печально, наверное. — Как ты это понял? Смокер еще раз пожал плечами, ему не нравился этот разговор, а еще не нравилась подозрительная настойчивость Сэнгоку. — Не знаю, он просто так выглядел. — Никому больше не говори об этом. И Сакадзуки особенно. — Сэнгоку-сан, вы знаете, что с ним произошло? Он из-за этого ушел, — у него ведь точно было еще много подобных вопросов, Сэнгоку пришлось покрепче сжать чужое плечо и со всей имеющейся у него уверенностью покачать головой. Это не должно было больше никого касаться.

6

Дело было в вулкане. Не только в нем, было еще много деталей, но Сэнгоку уже пятый раз перечитывал статью и рассматривал замёрзший поток лавы. Хиэ Хиэ имел привычку оказываться в нужное время в нужном месте, а потом попадаться на глаза тем, кто не должен был его видеть. И делать то, что он не должен был делать. Магма была его естественным врагом. И тем, с чем он был неразрывно связан по крайней мере один из этапов его существования. Сэнгоку подумал, что он мог помнить слишком хорошо, что мог все еще чувствовать, когда оказался. Раскаленный воздух навсегда въедался в память, он от всех вулканов был одинаково обжигающий. Лед даже на фотографии отливал от солнца, где-то блестела темнота полученного обсидиана. Сэнгоку отодвинул газету подальше, мысленно каждый раз радуясь, что Морган не лепил эти новости на первые страницы. Он вообще последнее время был меньше увлечен действиями дозора и всех причастных к нему. Это перестало успокаивать и начало настораживать. Сакадзуки должен был беспокоиться, но сейчас не было бы и дня, чтоб Сакадзуки о чем-то не беспокоился. Сэнгоку несколько часов назад столкнулся в коридоре с Борсалино, смотрящего с подозрением и откровенным сомнением. Но он не задал никаких вопросов. Сэнгоку все равно не был уверен, что должен будет на них отвечать, тот уже должен был видеть все своими глазами. И должен был понять. Ине только он.

7

— Так ты не Кудзан, верно? — Зет-сенсей ухмылялся, свет отливал от его очков, а он улыбался все сильнее. Аин все еще никак не могла понять причин этому. Фигура перед ними была знакома по старой службе, газетам и рассказам. И все еще совершенно незнакома. Адмирал Аокидзи давно не напоминал адмирала. И на живого человека он тоже теперь мало походил. Но стоял перед ними сейчас и вместо ответа пожимал плечами. Зефир шагнул ближе, рассматривая часть кожи, которая не была скрыта курткой и её капюшоном. Белая, покрытая слоем инея, будто треснутая где-то там под ним. — Никогда не думал, что увижу такое вживую. Хочешь сказать, что не ушел после его смерти? Она не понимала. Она едва ли могла понять, но, кажется, Зет-сенсей точно знал, о чем и с кем именно он сейчас говорит. И совершенно не пытался быть осторожным или даже напряженным. — Мне жаль, что с ними это случилось. Тебе тоже да? Ты б не пришел, если б ничего такого не чувствовал. И не пришел бы, если б не знал меня. Не_адмирал кивнул ему в ответ, а потом осторожно снял с самого себя очки. Она не видела, что скрывалось за ними. Но продолжала слышать голоса. — Попрощаться пришел значит, — Зефир положил руку на чужое плечо, его пальцы сжали ткань куртки, но фигура не вздрогнула от этого движения. Она все еще казалась умиротворенной, отстранённой и не принадлежащий этому миру. И глубоко бесконечно одинокой на их фоне. Зефир притянул его ближе, приобнял на несколько коротких мгновений и отпустил, еще раз хлопнув по плечу. — Не мешайся под ногами и тебе не навредят, раз уж Сэнгоку отпустил тебя шляться просто так. Везучий же ты, никакой другой бы не мог такое провернуть. Фигура кивнула им в ответ. И все равно вмешалась, когда не должна была. Лед, по которому Аин била в бессмысленных попытках проломить, был слишком холодный даже для обычного льда. Кожа прилипала к нему, оставляя кровавые отпечатки.

8

— Вы знали, Гарп-сан? — Борсалино приходил в кабинете с вопросами, не совсем касающимися работы, немного реже Кудзана, но все еще чаще Сакадзуки. Гарпа в своем кабинете найти было практически невозможно, он предпочитал чужие или корабли, или далекие от Маринфорда острова, когда оказывался в особенно скверном расположении духа. Кудзан научился этому у него и продолжал, пока мог продолжать. Но сейчас он замер возле окна, даже не дергаясь от вторжения. Борсалино не знал, почему выбрал именно его. Может потому что подозревал, что Сэнгоку знает, а еще ничего ему не скажет в ответ. — Только недавно, — Гарп покачал головой. Опускался рассвет, путался в седых волосах, делая их рыжими. Борсалино мягко подошел ближе. У него сердце неприятно, болезненно стучало. Он подумал, что Гарп должен был чувствовать то же, если знал. — То есть он тогда на Панк Хазард… — Видимо да. Борсалино помедлил. Они оба помедлили, кажется, приходя к одному общему выводу. Правду знать не очень хотелось. Но он уже коснулся ледяной ладони и видел совершенно незнакомый отблеск в родных до боли глазах. Хиэ Хиэ старался бережно сохранить черты лица Кудзана, но глаза его выдавали и вечная отстраненность. Он выглядел безмятежным и еще немного сонным. Знакомым и слишком далеким. Кожа изменилась, а еще от него слишком сильно пахло нечеловеческой силой. Далекой от того, что могло бы сделать обычное тело. Он старался сохранить пользователя таким, каким он был, но он не мог сделать этого. — Сэнгоку все это время молчал, и мы тоже будем, — строго сказал ему Гарп, хотя Борсалино в этом не нуждался. Он отчетливо слышал, как могло бы сломаться на мелкие куски сердце Сакадзуки. И точно знал, что они не позволят этому случится. Не в ближайшее время точно. Хватило осколков.

9

Они играли. Они просто играли, потому что вечер был располагающий к этому. И в мяч, потому что это было единственное развлечение, когда высокая фигура в потрепанной темной куртке. Было чертовски жаркий день, но на мехе его капюшона все равно почему-то был тонкий блестящий слой льда. Он точно был худшей целью, но все равно мяч резко отскочил от земли и врезался в его спину, заставляя высокую фигуру остановиться. Дети не сдержали криков – напуганных взрослым или радостных от новой порции азарта – и разбежались по разным сторона, скрываясь из поля зрения. Она одна осталась, ниже высокой фигуры, едва ли перерастая уровень колен. Мяч звонко скакал по дороже. Человек повернул голову сначала на его звук, а потом, кажется, заметил её и развернулся полностью. Открывающий кожу груди вырез демонстрировал что-то отдалённо похожее на слой снега, который потом залили льдом, а потом чем-то сильно по нему ударили, чтобы разошлись трещины. Она видела свое напуганное и сбитое с толку отражение в его очках. Едва ли он походил на человека, люди так не должны выглядеть, даже те люди, которые, по словам старшего брата, съели дьявольские плоды и перестали быть людьми. Но он не собирался вредить, никакая человеческая сущности не чувствовала действительной угрозы. — Играйте, — он разлепил синие, будто бы от холода, губы с порванной зубами кожей, и голос едва ли мог принадлежать человеку. Как будто хруст ломающегося льда смешался с качающим снежные верхушки высоких деревьев ветром. Он не говорил, он шептал, кричал, просил и приказывал все одновременно нестройным хором звуков. Он помолчал и ветер утих, а она почувствовала, как начинает дрожать, несколько мгновений молчания растянулись на целую вечность, а потом он повторил: — играйте осторожнее. И тяжелая рука, спрятанная за плотной тканью перчатки, со всей возможной для её тяжести бережностью, опустилась на темную макушку. Он осторожно потрепал по волосам, кажется, удивлено моргну за очками и поднялся на ноги, отняв руку. На темных волосах ребенка остался быстро растаявший слой инея. Он развернулся и быстрым шагом продолжил свой путь, оставив детей выглядывать из-за их убежищ. А взрослых прикидывать, что этот человек должен был быть отдаленно знаком миру. И стараться не гадать, где он появится в следующий раз.