Сырая весна

Небо опрокинулось в лужи и замерло там, расчерченное графически острыми нагими ветвями деревьев. В серости и промозглости затаилась весна, и хочется вдыхать её полной грудью. Лютый скашивает глаза на Вика, прослеживает его силуэт от ботинок до встрёпанных волос и отводит взгляд, точно спохватившись. Вокруг живёт город, обнимает их и будто бы не вмешивается, даже не подглядывает, отчего в груди возникает странное чувство, схожее с ожиданием. Лютый не знает, чего ждёт. Спонтанная прогулка то терзает его тишиной, то успокаивает. Переулки и улицы укладываются в лабиринт, по которому они с Виком кружат и кружат уже минут сорок. Внезапно улица выворачивает и открывает высокую узорчатую ограду. На кованых чёрных листьях застыли капли влаги. Вик чуть поднимает бровь, точно собирается сказать: «Этого раньше тут не было». Но странно ли то, что они вот так вышли к кладбищу?.. Совсем нет. — Иногда тишина вдвоём говорит больше, чем беседа, — роняет Вик, прослеживая пальцем металлический завиток ограды. — Зайдём? — Помолчать? — понимает Лютый. Они идут вдоль ограды совсем недолго, пока не обнаруживают калитку — низенькую, Вику приходится пригнуться, и он всё равно задевает непослушной прядкой металл, Лютому достаточно только немного наклонить голову. Весна на кладбище спокойнее, полна сырости. На могилах кое-где блеклые искусственные цветы, лепестки которых набрали влаги. Лютый присматривается и замечает там опрокинувшееся отражение, всё так же расчерченное нагими ветвями. Вик же запрокидывает голову и всматривается в облака. Сквозь плетение крон они напоминают текучую реку, но Лютому интересно, что на самом деле видит в них Вик. Только он не спрашивает. — Даже привычные на вид вещи иногда оказываются чем-то ещё, — заявляет Вик и усмехается. — Чем? — удивляется на это Лютый. Вик смотрит на него, и на его ресницах дрожит капля. Наверное, упала с ветки и задержалась, не покатилась по щеке. Лютому хочется убрать её — и хочется на неё любоваться. Он замирает в моменте, не в силах шевельнуться. — Чем-то, — Вик будто бы оказывается ближе. Безобидная иллюзия, которая развеивается тут же, когда капля с ресниц всё же срывается. Лютый выдыхает, и они идут дальше между тихих могил, таких тихих, будто опустели. Кладбище старое, даже очень. И маленькое. Если пройти его насквозь, прогулка закончится? Куда они выйдут? Не разойдутся ли их пути?.. Лютый замедляет шаг, а в груди что-то застывает. Сворачивается комком, даже больно. Вик оглядывается, всем видом выражая непонимание и даже определённое нетерпение. Он словно хочет сказать: «Ну, ты чего?» Но не говорит, только смотрит внимательно, пристально, отчего чувство близкой разлуки лишь крепнет. Лютый зажмуривается… и вдруг чувствует чужую ладонь на плече. Вик качает головой. — Что за мысли, — точно их прочёл, — это нужно срочно заесть пирожным. Сдержать усмешку невозможно, и они вновь шагают между могил. На новых кладбищах не разрешают высаживать деревья, а здесь они разрослись и окрепли, вытянулись к небу, превратились в почти что лес. И оттого, наверное, ещё острее чувствуется аромат весны. Мимоходом Лютый задаётся вопросом, действует ли весна как-то по-особенному на них, на хтоней? И если да, то как?.. Около одной из могил Вик замедляется, опускает ладонь на серый гранит надгробия, пустой — ни фотографии, ни букв. Прошлое истёрлось, истлело, исчезло, не оставив даже шёпота. И снова Лютый ловит себя на мысли, что все могилы здесь опустели, как гнёзда осенью. Но только ведь весна? На него накатывают отголоски разговоров, невысказанные обещания, слышатся обрывки песен, на изнанке его сознания будто бы кто-то подвесил колокол, и тот медленно раскачивается. И в то же время они стоят в тишине. Здесь, у этой могилы, даже города почти не услышать. Если он и бубнит о чём-то, то за пределами кладбища, ворчит или радуется, отсюда не разобрать. Лютый ловит себя на том, что восхищается. Странно, когда это началось? Вик же поднимает на него насмешливый взгляд. — Что ты чувствуешь? Лютый пойман врасплох. Он ведь уже говорил про «нравишься». Про «не как друг». Ведь рассказывал, и потом… Он хмурится, пытаясь понять, чего Вик хочет добиться вопросом. От порыва ветра с ветвей срываются и осыпаются капли, даже по пустому надгробию течёт несколько, будто бы внезапные слёзы. — Ну? — торопит Вик. Лютый зажмуривается — и понимает. Понимает, что не может выразить выросшее внутри — может, из того самого комка? — чувство. Хрупкое и всеобъемлющее одновременно, напоминающее струящееся сияние. Или тонкие линии, которыми расчерчено отражение неба в воде. И оно даже звучит — словно гитарная струна, которую едва-едва затронули кончиками пальцев. И как только Лютый обращает на него внимание, чувство растёт, заполняя изнутри, овладевая всей его душой. Начинает казаться, что оно видимо и осязаемо, вполне материально, но чудом не теряет собственной мимолётности. Как хрусталь, который отчего-то стал тёплым и мягким, как хрупкая родниковая вода, как первый цветок весной, как… — Вик, — зовёт Лютый. На кладбище всё пропитано смертью, так и должно быть. Но что-то… — Вик, смотри. Вик наклоняет голову к плечу и тоже замечает. У самого надгробия из сырой и чёрной, напитавшейся влагой земли смотрит вверх зеленовато-жёлтый клювик. Подснежник. Лютый опускается на одно колено, не обращая внимание на грязь, легонько касается новорождённого цветка и не сдерживает улыбки. — Вот что я чувствую, — объясняет он. И тут оказывается, что Вик — рядом. Его дыхание опаляет кожу шеи и мочку уха. А когда Лютый поворачивается, тёплые губы на краткое мгновение прикасаются к его собственным. Поцелуй похож на глоток весеннего воздуха. Пока Лютый моргает в удивлении, Вик легонько пробегается пальцами по надгробию и замечает: — Наверное, позже тут таких будет много. — Наверное, — соглашается Лютый. Они идут ближе друг к другу. И Лютый всё ещё переживает внутри поцелуй. Короткий, но… этот был особенный, совершенно точно особенный. Вик иногда поглядывает на него искоса, но ничего не говорит. Наверняка ведёт в какую-нибудь кофейню, где что-то будет неуловимо напоминать о смерти. У него такой пунктик, Лютый знает. И ему, наверное, нравится. С другой стороны кладбища не калитка, ворота. Они приоткрыты ровно настолько, чтобы можно было протиснуться. Точно предупреждают, что на кладбище тихо и пусто, там никого не ждут. Весеннее небо всё так же опрокидывается в лужи, а ветви деревьев упрямо расчерчивают его. Лютый замечает, что на них набухли почки, совсем скоро весна выстрелит, раскроется, зацветёт… Станет меньше напоминать осень. Он вспоминает зелёный клювик цветка среди чёрной земли, и в груди теплеет. Когда они поворачивают за угол, он ловит Вика за руку, удивляясь мимолётно, что у того ледяные пальцы. Вик не отдёргивает ладонь, и они идут по городу дальше, так и держась за руки. Это похоже одновременно на шалость и на… хрупкое чувство, которому Лютый так и не придумал названия.