Не/мой и не/любимый

Во рту пересохло. Еще с закрытыми глазами пытался глотнуть, так чтобы с горла сошло неприятное чувство тяжести. Я впервые за долгое время так хотел спать. Невыносимо было представить мгновения, когда придется распахнуть веки. Но проклятое горло не отпускало, лишь потрескивало от боли. - Да не ври ты, Соён, ну что-ж тебя не в ту сторону клонит все, - слышался шёпот Лю за дверью. Я открыл глаза. Злость пробудилась раньше меня. - Ах, раз мне не веришь, сам у нее и спросишь! От господина лишь поздней ночью ушла, я видела! Мои щеки и без того горели, но стыд приукрасил их. Спрятал лицо в одеяле, лишь глаза лениво смотрят на дверь, за которой ни то пререкаются ни то воркуют эти двое. Стыдиться мне к глубокому сожалению нечего, усталость сморила меня, да и врать самому себе было сложно. Попросил подождать пока усну, да и отвернулся на другой бок. Все же стыд странное чувство, неконтролируемое. Я должен гордиться своей чистотой, а на деле полыхаю как томаты на ветке. Уверен она всем разболтает. Я со многим смирился, но вот слухи о бессилии, поползут они и я вовсе из этих стен не выйду. И все же лицо мое горело как-то неоправданно. Глупые мысли ушли и наконец осенило. Ничего не чувствую. Ни одного запаха. Пусто. Попробовал вдохнуть носом и не выходит. А горло предательски печет. - Вам бы не улыбаться, господин, а о здоровье своем подумать. Сбегаете на ночь глядя невесть куда, сон не бережете, ночи апрельские они лживые, а вы как дитя малое все на распашку, - отчитывала меня Соён выставляя колбочки с настойками на тумбу у кровати, - нет ну и угораздило же вас! Все этот несчастный, разносит заразу! Влетит ему, за это не беспокойтесь. - За что ж ему достанется? Разве виноват он, что телом слаб, – я укрылся одеялом по самые плечи, немного трясло словно вокруг декабрьская стужа. - Слаб не слаб, а в отличие от вас с ног не валится, ой, - он прикусила язык и уверен выругалась про себя, - все же легче заразу переносят крестьянские дети. Нет ну и правда, разболелись, моя душа не на месте, а вы радуетесь, что ж с вами не так? - грозно хлопая по своим коленям она продолжала возмущаться, словно старшая сестра, что никак не могла успокоится. - Ты сама сказала жар не большой, да и болею я редко, уж позаботьтесь обо мне. - Мы то позаботимся, но вы уверены, что лекарь не нужен? Я лишь покачал головой. - Если станет хуже я все равно его позову, лучше разгневанный господин нежели мертвый! - Если умирать буду поступай как знаешь, - я откашлялся, вязкая слюна и боль в теле не пугали меня. Сегодня я едва ли прекращу улыбаться. - Вы так рады, боюсь не в прошлой ли ночи причина? – она ехидно ухмыльнулась, - простите, господин, это не мое дело! – подрываясь от одного моего взгляда поклонилась прислуга, - пойду, нужно что-то зовите и помните, станет хуже позову лекаря! - Послушай, если и правда надумаешь его звать, то… - Ее на порог не пущу, господин. Вы даже не узнаете если придет. - Благодарю, а теперь позволь мне насладиться одиночеством и пустотой. - Как вам угодно, - она ухмыльнулась и вышла за дверь. Сегодня впервые за долгое время я видел ее настоящую, без пряностей и отдушек, томное облако спало с лица обнажая всю красоту девицы. Алые губы и слегка вздернутый нос, глаза пытливые и хитрые, самое то для несчастного Лю. Мое тело ломало, а я был рад. Рад, что ничего не чувствую. Мир вокруг словно очистился. Мелькнувшая мысль заставила меня сморщить брови. Что если и мое нездоровое влечение пройдет? Стоит взглянуть на него трезвым взглядом… - Соён? - Да, господин, - ответил мне голос за дверью. - Вели Хану ухаживать за мной сегодня, оставь заботы. - Простите, но неспокойно мне будет… Он ведь и слова не вымолвит. - Я думаю жар спадет если нагим спать буду, слышал от Бома. -… - Да и не хочу заразой делиться, раз уж тот подхватил, то пусть и расплачивается. - Как скажете, господин. Я услышал томный вздох, не то рада, что работы меньше, не то действительно переживает. Перевернулся на бок, спину словно иглами пробило. Светлый квадрат окна манил выйти на улицу, солнце бы отогрело меня своим теплом и возможно дрожь спадет. Сон был глубокий и томный, я провалился в него словно в пучину и совсем не хотел выбираться. Ничего мне не виделось, лишь темнота. Ни звуков, ни запахов. Тишина и покой. Холод коснулся моего лба, веки дрогнули, а после долгих попыток все же открылись. Перед глазами еще стояла сонная пелена, слегка смывающая границы, но образ человека, любопытно разглядывающего меня, виднелся все четче. Мне было так холодно, что, укрывшись одеялом я все еще искал тепла и зарылся лицом в подушку как в сугроб. Серые глаза застыли на моем лице, не двигались. Хан слегка склонял голову словно старался увидеть больше, а я неосознанно ухмыльнулся. Не я один здесь излишне любопытный. Парень дернулся, словно только сейчас увидел, что я смотрю в ответ и неловко отвернулся в окно выпрямляя спину. Я приподнялся от подушки, мокрый след от слюны неприятно тянулся по моей щеке. И в таком виде я предстал перед ним! Дуростью была та моя просьба. Протер опухшие веки, краем рукава и подсохшие губы. Сел на постели и кивнул ему, словно сообщая, что живой. Хан поднялся со стула, что притащил к моей постели. Интересно сколько же он тут за мной наблюдает? Судя по оранжевой окраске неба солнце уже стремиться к закату, проспал я без малого несколько часов. Холодная ладонь вновь коснулась моего лба. Хан неожиданно цокнул и направился к тумбе. Я же едва сдерживал смех глядя на то с каким серьезным лицом отражается его забота и каким-же по прежнему красивым он оставался… Волосы убраны в низкий хвост и лишь пара прядей спадает у лица. Сегодня его рубашка была приталенная поясом вырисовывая стройные изгибы тела, а ворот словно издеваясь приоткрывал ямку меж ключиц. Он поднес мне баночку с лекарством, а я был жутко коварен в этот миг. - Что же мне с ним делать? Он удивился приподнял брови, но это был не вопрос, просто растерялся. Поднял баночку поднося к своим губам и воображает, как пьет вновь, протягивая мне. - Ты хочешь выпить, так пей, - я старался быть невозмутимым, сдерживал уста от лишней улыбки. Брови вновь вздернулись, он коснулся моего плеча едва ощутимо и указал на губы, так что палец застыл в сантиметре от них. - Я не буду тебя ругать, пей, - продолжал отыгрывать я. Его попытки были тщетны, он показывал мне одно и тоже десятки раз, а я уже не смог сдерживаться. Его молчаливая злость щекотала мне грудь заставляя смеяться. Он шикнул, словно поставив точку. Сдул прядь с лица. Через мгновенье уже мои брови поднялись в изумлении, чужая ладонь обхватила челюсть слегка нажимая на скулы, так что я покорно приоткрыл рот, а горькая жидкость проникла внутрь, связывая язык. Хан довольно выдохнул с грохотом ставя пустой флакон на тумбу и скрестив руки на груди рухнул на стул неотрывно глядя на меня. - Так бы и сказал, выпейте, а то молчишь и руками машешь, - вытирая уголки губ проворчал я. Человек напротив возмущенно задрал брови. Уверен, что мысленно он уже отругал меня всеми известными бранными словами, но я не совру если скажу, что не против их услышать. Он злится, не то за вчерашнее, не то действительно капризен и обидчив. Смотрит на меня глазища вытаращил, а я теряю лицо позволяя ему. Нет во мне гордости господина, ни крупицы не осталось. - Ты сам то как, оправился? – я стараюсь свести разговор в иное русло, извиняться перед слугой я по-прежнему не намерен, стоит помнить об этом. Он лишь кивнул в ответ, но плечи заметно расслабились. Неожиданно подорвался, опомнился, а о чем не ведаю. Смотрит на меня и кланяется, убегая к двери. - Куда, тебя разве кто отпускал? Он застыл, обернулся и показывает мне сценку. А я вновь улыбаюсь. - Не голоден я, горло так болит и куска не проглочу. Серые глаза смотрят недоверчиво. Я вздыхаю и покорно киваю головой, словно уговариваю мне поверить. Хан медленно подходит, ближе чем я думал. Нависает надо мной и длинные пальцы касаются моего горла. Я распахнул веки так широко как мог. Глотнул и его ладонь дрогнула. Он нахмурился и сел на стул. Сама невозмутимость. - От чего же ты молчишь, Хан? Голоса своего стыдиться нет причин, толком я его не расслышал, но уродства в нем точно не было. Если же речи деревенской стыдишься, то тем более не стоит. Я сам то не лучше, рановато меня из дворца вытурили вот я и нахватался. Я хотел услышать хоть что-то, а он лишь взгляд отводит. Молчит. - Или же обряд у вас какой хранишь свой голос для избранницы, - он покраснел возмущенно, поднимая брови, а я рассмеялся, - кто же вас знает, у нас на одну деревню по сотне примет. Замахал руками отнекиваясь. - Рассказал бы что, хоть скуку скрасил, - я разочаровано вздохнул, отворачиваясь к окну. Моего плеча едва заметно коснулись. - Хочешь, чтобы опять я за двоих говорил? Он довольно кивнул. А мне и рассказать было нечего. О себе я знал не больше, чем о нем. О своей странности поведал, а его - на виду. Шрамы, что не то померещились, не то действительно украшали его спину… но это, не то с чего стоит начинать разговор. Совестно стало, нежели и сейчас без обоняния сердце мое вздрагивает при нем, следовало бы признать это чувство. Да разве могу я говорить о любви, когда знаю о нем не больше продавца на рынке? Грязное у меня чувство, нехорошее. - На улице сегодня холодно? Он лишь плечами пожимает и указывает мне пальцами, мол чуть-чуть. - Ты я смотрю живность разную любишь? Лягушек не брезгуешь, Соён сказала всех пауков из подпола прогнал. Он улыбнулся, но покачал головой из стороны в сторону. Обнял себя, дрожит и головой машет улыбаясь. - Не любишь, просто не боишься? Кивнул, а щеки едва заметно покраснели. - Раз их не любишь, что по душе тебе тогда? Серые глаза поднялись к потолку, а брови нахмурились вспоминая. Я думал мне будет неловко спрашивать о подобном, но в груди приятно щекотало чувство ранее неведомое. - Это еще что такое? Кошки? – мой смех не смущал его, он улыбался и кивал мне. Пальцы сложил у головы словно уши кошачьи и манерничает играя. Прекращает, а в глазах читается вопрос, - мне? Мне тоже коты по душе, те что своенравны до одури, а как взбредет им в голову сразу ласки ищут. Он вновь кивает и смотрит на меня. Глаза еще немного опухшие, болезнь не отступила, но права Соён, сил в нем на самом деле больше чем в моем изнеженном теле. Я отпустил всю неловкость, было тяжело это признать, но я хотел узнать его, а он кажется был не против или же просто не мог отказать. Хан любит сладкое и тяжело ест острое, объяснить это он пытался достаточно долго, чтобы покраснеть. Любит зиму и судя по всему погибает от жары. Он любит белый цвет, но здесь я не до конца понял. Пить чай и сон. Эти мелочи все что мне удалось узнать. Я улыбался, а вместо радости сближения в груди вновь томилась тоска. Я хотел бы узнать то, что сокрыто в глубинах этой души. Переживания, страхи или же напротив самые счастливые моменты. Но о них не рассказать руками. А серые глаза все отлично прятали за пеленой холода.