gold freckles

      Веснушки россыпью по плечам и вьющиеся рыжие волосы, собранные в высокий хвост под банданой. Это было первым, что для себя отметил Мелькор, прежде чем юноша обернулся, а он, потеряв мысль, замолчал.       Мелькор был не просто одним из первых. Мелькор был первым. И он мог поклясться на всех известных миру языках в том, что никого краше не встречал. Он испытывал желание всегда, но тогда, стоило только посмотреть в те огненные глаза, испытал его с новой силой, какую ещё не ощущал.       Желание обладать всем и сразу было велико. Желание обладать уникальным пожирало изнутри.       Мелькору хотелось. И свет, и тьму, и огонь, и лёд. И самого прекрасного из майар. И он твёрдо вознамерился получить то, что по праву должно принадлежать только ему.       Он желал и дух, и тело, и мысли, и взгляды, но поначалу получал только недовольство и сомнения, искажающие прелестное лицо, но тем самым лишь придавая ему большее очарование.       Сейчас его идеальные черты были перекрыты болезненным удовольствием: щёки раскраснелись, в уголках глаз блестели слёзы, брови изогнулись, а прикушенное ребро ладони побелело под зубами и казалось, будто, сжав его ещё немного, Майрон пустит себе кровь.       Мелькор бросил на того довольный взгляд снизу, ведя языком от бедра к ягодице, и усмехнулся, ощущая мелкую дрожь губами.       Этот мальчик, его мальчик, сопротивлялся долго, но в решающий момент сам пришёл на поклон, немало удивив. Он всё высчитывал ходы, думал над тем, куда надавить, что пообещать, как воззвать к потаённым желаниям и тщеславию, а Майрон справился со всем самостоятельно.       Маленький ученик Аулэ, лучший из всех прочих, в глубине своей пламенной души напоминал уголь, который давно не видел кузни, – был столь же чёрен, как и все тёмные, как и сам Мелькор. Он просто пришёл и сказал «хочу», а отказывать мальчику в его маленьких желаниях никто бы не стал.       Язык ловко проскользнул внутрь и напрягся, когда Мелькор причмокнул, прижимаясь плотнее. Он придумал подобное сам и был неимоверно горд этим фактом, а тихие поскуливания в ответ лишь сильнее распаляли чувства.       Майрон плавился под ним. Он поджимал пальцы на ногах и пьяно хватался за простыни, дышал загнанно и порой сжимал бёдра так, что Мелькору было не сдвинуться в их объятиях. И он был готов стерпеть только такие оковы. – Мелькор... – юноша в его руках выгнулся, но ладони, мгновенно оказавшиеся на животе, прижали того обратно к кровати. – Мелькор, не могу...       Для ответа пришлось бы оторваться, оттого он лишь глубже протолкнул язык, прикрывая глаза и вдыхая тяжёлый запах, исходящий от кожи.       Во имя него! Как же капризно всё это звучало. Как же обволакивали эти слова слух, как контрастировали они с тем, как этот мальчик чеканил отчёты и раздавал указания в крепости. И вот эти плаксивые ноты тоже были его, Мелькора, достижением и доказательством собственной правоты. Для кого ещё мог быть создан Майрон, если не для него?       Ладони одним стремительным движением оказались на коленях, с силой сдавливая те и разводя в стороны, когда Мелькор отстранился, слизывая с губ слюну, чтобы мгновением позже припасть с поцелуями к коже бёдер. На тех ещё не отцвели следы их последней ночи. Сейчас же, судя по снованию в коридоре различных по ужасу созданий, наступило утро. – Ну что же ты? – он спрятал усмешку у тазовой кости, когда Майрон вновь изогнул поясницу, в восторге всхлипывая под одновременным проникновением пальцев и жаром рта, охватившем головку напряжённого члена. – Совсем не терпится? Или, быть может, ты ещё помнишь, каково это – ощущать меня глубоко в себе?       Майрон упрямо молчал, не поддаваясь на очевидные провокации. Сдаться сейчас было равносильно оборванному перед кульминацией аккорду, а он всегда и всё предпочитал доводить до конца: будь то план построения или выбор между двумя туниками-близнецами.       Пальцы внутри резко согнулись, и Майрон издал звук, схожий с тем, какие порой звучали, когда Мелькор играл с теми пушистыми тварями, созданными назло прочим. – Мяукаешь. – А вот и нет! – он вскинулся, приподнимаясь на локтях, но тут же упал обратно, прижимаемый к постели твёрдой рукой. – Куда-то собрался? – язык шершавыми движениями прошёлся по всей длине члена и плавно сместился на живот, где на нежной коже спустя мгновение заалели следы крепких поцелуев. – Никуда я не... – Майрон вновь не успел закончить. Пальцы внутри него всегда проделывали один и тот же трюк с поглаживанием, который выбивал тихие стоны, столь любимые Мелькором. Тот изучил чужое тело лучше, чем его обладатель, а теперь играл на струнах души, ловко их перебирая. – Я здесь. Твой. – Мой.       Он знал, что стоит над прочими. Знал, что его силы раскинулись по Арде, знал и то, что мог выйти далеко за её пределы, чтобы отыскать первозданный свет вечного Пламени, но отчего-то отчаянно нуждался в том, чтобы маленький огненный дух иногда напоминал о том, что сделал свой выбор в его, Мелькора, пользу.       Пальцы выскользнули, пролетая кончиками обратно до колен и оставляя влажную прозрачную дорожку, а он сам подался выше, нависая чёрной тенью над Майроном, смотрящим с чистым благоговением. О, если бы он смотрел так изначально! С другой стороны... Это могло убить интерес. – Так что же? – большой палец ласково консулся щеки, когда бёдра сомкнулись уже на талии, а пятки синхронно ударились о поясницу. – Помнишь? – Сомневаешься во мне? Я, между прочим, помню все схемы построений и...       Глаза широко распахнулись, а из груди вместе с дыханием вырвался хрип, когда Мелькор, пристроившись, уверенным движением подался ближе, входя и замирая. Майрон жадно втянул воздух ещё пару раз, прежде чем смог расслабиться. – Напоминаю, – Мелькор, даже сейчас умудрившись шкодливо улыбнуться, подмигнул. Он определенно знал, чего добивался, и достиг этого. – Если вдруг позабыл. – Ты!.. – кулак, направленный в плечо, разжался, не успев ударить, и о прохладную кожу шлёпнула раскрытая ладонь. – Просил же предупреждать! – А какое мне с этого веселье?       Хотелось возразить, упомянув, что, вообще-то, никакого веселья быть и не должно, но Мелькор склонился к острому уху и, коротко чмокнув за тем, принялся шептать разное, отчего Майрон сначала покраснел, а там и сам заулыбался, подставляясь под настойчивые поглаживания и пока ещё медленные движения. Он закинул обе руки за голову, играясь смоляными прядями, и бросил на Мелькора настолько чувственный взгляд, что терпение того закончилось. Позже Майрон, содрогаясь от переполняющих чувств, поймёт, что такие взгляды называют «влюблёнными».       Сейчас же те крепкие руки, что до этого трепетно касались его, то распаляя, то успокаивая, легко приподняли над постелью, переворачивая на живот.       Майрон бы соврал, сказав, что подобные проявления власти ему не нравились. Мелькор бы соврал, сказав, что ему не нравилось то, как Майрон выгибался под ним, стремясь прижаться теснее.       Теперь Мелькор его не жалел – оказался внутри без всякой нежности, поймал под живот и, удерживая на месте, стал двигаться размашисто, с каждым толчком сбивая дыхание. Он знал, что Майрон готов. А ещё знал, что тот совсем не против.       Зубы сомкнулись на загривке, стоило Майрону дёрнуться, попытавшись привстать, и он звонко вскрикнул, проезжая носом по подушке. Он был уверен в одном – челюсть не разожмётся до тех пор, пока Мелькор сам не захочет, а тот лишь зарычал в ответ, не позволяя шевелиться.       Иногда Майрон ощущал себя так, словно добровольно отдавался на растерзание зверю, и это заставляло сердце биться намного чаще. Мелькор же когда-то давно решил, что создать животных и не дать их образу капельку ужаса – надругательство над умением создавать. И вложил в них от себя всего один звук, шедший глубоко из груди и вибрирующий в горле.       Ладонь, придерживающая бедра, переместилась под грудь, и он потянул, прижимая Майрона к себе спиной и усаживая на колени, замирая. – Позволишь сделать приятно? – Мелькор, зализав укус, уткнулся носом во влажные волосы, волнами рассыпавшиеся по плечам и местами завивавшиеся спутанными водоворотами. – Во имя тебя... – Майрон тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение, и перекинул волосы на грудь, шире разводя колени. – Как я могу тебе что-то запрещать? – Майрон, – слишком тихо и вкрадчиво. – Да! Конечно, да! – он опустил голову к плечу, укладываясь в объятиях удобнее, когда ощутил на шее прикосновение губ и покалывание. – А ты ещё следов оставишь? – Как я могу тебе в чём-то отказать?       Член внутри сдвинулся, отчего Майрон сжался на нём чуть сильнее. Мелькор застыл, касаясь носом кончика уха, примеряясь.       Проклятые веснушки на плечах всё ещё гипнотизировали его, то приближаясь, то отдаляясь, когда Майрон делал новый вдох. Истинная красота. И в честь неё он заставит творения Йаванны проливать слёзы, а моря Ульмо – обращать эти слёзы в камни, предназначенные лишь для одного достойного их.       Майрону было достаточно всего нескольких быстрых движений и одно долгое, когда ноготь подцепил головку, пока другие пальцы проводили вдоль вены, вызывая щекотку. Он крупно вздрогнул, и Мелькор уже с куда большим трудом удержал его на месте, чувствуя, как ладонь обдало горячим семенем. На скате шеи, возле самого плеча, заалела новая метка принадлежности. – Дыши, – услужливо подсказал Мелькор, падая на бок и глядя на неподвижную грудь. – Я хочу... – Мой мальчик, поверь, я знаю, чего ты хочешь.