Это началось в марте с лёгкого першения в горле. Оно было едва заметным, и Аббаккио не придал ему большого значения. У него был неплохой иммунитет, и он не видел смысла волноваться из-за лёгкого покашливания, которое ему почти не мешало. «Само пройдёт,» — думал он.
Но оно не проходило.
К середине апреля это уже был полноценный кашель. Горло он пока не раздирал, но Леоне чувствовал, что этим дело не ограничится. Зная, что болезнь проще вылечить в начале, он ответственно и по всем правилам пропил целый курс таблеток, но это ничего не изменило. Ни его привычные лекарства, которыми он лечился всю свою жизнь, ни те, которые ему порекомендовали в аптеке, не помогли. Наоборот, кашель становился только хуже. Он раздирал горло, и постоянно сопровождался ощущением, будто в лёгкие попало что-то инородное, что никак не хотело оттуда вылезать.
— Да что с этим кашлем не так? — думал Аббаккио, зайдясь очередным приступом. Начинался май, и эта непонятная простуда, длившаяся уже около двух месяцев, начала его порядком раздражать, а то, что она никак не желала проходить, злило его ещё больше. Но тут он почувствовал, что что-то из его горла всё-таки вылетело, и, отняв ото рта руку, посмотрел на неё.
— Какого чёрта? — вслух спросил он, имея полное право задаться таким вопросом. Обрамлённое каплями крови, в его ладони лежало то, что он совершенно не ожидал там увидеть. Это был лепесток — довольно крупный, мягкий и мокрый от слюны. Он был широким, синего цвета, а в его середине было вытянутое жёлтое с белым пятно. При других обстоятельствах Леоне бы счёл его довольно красивым, но сейчас ему было не до этого. «Я теперь кашляю цветами?» — неуверенно подумал он.
Здравый смысл говорил ему, что такого не бывает, цветам неоткуда взяться в его организме, если только он их сам зачем-то не съест. Но он явственно почувствовал, как этот лепесток из него вылетел. Он не мог оказаться в его ладони другим путём.
Может, это было чьей-то глупой шуткой? Возможно, это Джованна решил отомстить ему за тот случай с чаем, но если так, то это была какая-то странная месть. Зачем заставлять кого-то кашлять цветами? В этом не было смысла, да и этот мальчишка мог бы придумать что-то поизощрëннее, если бы захотел. Да и он же теперь стал Боссом.
Он не стал им автоматически — пришлось приложить много усилий чтобы это сделать. Желающих сменить Дьяволо было предостаточно, но Джорно смог извлечь выгоду из его параноидальной скрытности, и заявил, что был Боссом всё это время. Мало кто на самом деле ему поверил, но у них не было доказательств, и что самое главное — никто не хотел иметь дело с его стандом, слухи о котором расползлись по всей организации. Тем не менее, дел у юноши всё равно было очень много.
Аббаккио не вникал, что именно тот делает, но знал, что Джованна невероятно занят. Они почти не пересекались, и это было бы даже хорошо, если бы вместе с ним не был так занят и Буччеллати…
Тут он снова закашлялся. В руку упал ещё один лепесток, почти неотличимый от предыдущего.
Нет, Джованна тут ни при чëм. Ему сейчас явно не до этого, да и возможности что-то с ним сделать не было. К тому же кашель начался ещё до того, как он появился.
Мог ли это быть вражеский станд? Навряд ли, потому что куда логичнее было бы убить либо кого-то вышестоящего, либо всю их банду сразу. К тому же стандов с таким радиусом действия и, главное, длительностью Аббаккио раньше не встречал. Конечно, кто его знает, какие способности у них вообще бывают, но интуиция упорно подсказывала, что он думает не в том направлении. Нет, дело было в чём-то другом.
Несколько дней Леоне так и проходил, не зная, к кому обратиться. После того, как из него начали вылетать лепестки, приступы кашля случались реже, но зато стали больнее. В груди временами чувствовалась режущая боль. Особенно настораживало то, что это всё сопровождалось кровью. Почему он до сих пор не пошёл или хотя бы не записался к врачу, Аббаккио и сам не знал — может, ему не было дело до своего здоровья, а может, чувствовал, что врачи здесь не помогут. Боль от кашля снималась таблетками, и пока что ему было этого достаточно.
Так продолжалось, пока обезболивающее, наконец, не закончилось и ему не пришлось снова идти в аптеку.
Это было небольшое, но светлое помещение с характерным запахом лекарств. В нём было всего два окна для обслуживания, и в одном из них давно стояла табличка, сообщающая, что окно временно не работает, и в связи с этим предлагающая пройти в соседнее.
Когда Леоне вошёл, над дверью звякнул колокольчик, и те несколько человек, что в тот момент стояли в очереди, машинально повернулись в его сторону. Сочтя, что очередной посетитель не представляет для них интереса, они развернулись обратно к окну. Очередь двигалась быстро, и вскоре Аббаккио уже стоял напротив пожилой фармацевтки, продающей лекарства.
— Ой, а я Вас помню, — добродушно сказала она. В прошлый раз Леоне приходил в эту же аптеку. — Как Ваш кашель?
— Стал только хуже, — отозвался он. — Может, я, конечно, и ошибаюсь, но по-моему, это не простуда.
Подумав, Аббаккио решил, что стоило бы у неё спросить, что с ним такое. У этой женщины были медицинские познания, раз она здесь работала, и она точно не стала бы над ним смеяться, поскольку была очень милой. Оглянувшись и убедившись, что он остался единственным посетителем, он наклонился чуть ближе к окну и сказал:
— Я теперь кашляю лепестками. У Вас есть что-нибудь от этого?
— Ох... — ответила она, сочувственно посмотрев на него, — мне очень жаль, милый, но боюсь, это не лечится.
Увидев его вопросительный взгляд, женщина объяснила:
— Это называется ханахаки. От сильных и подавленных чувств к кому-то в лёгких человека появляются цветы. Чем сильнее прогрессирует болезнь, тем больше они разрастаются, пока наконец не убьют несчастного. Заболевание очень редкое, поэтому лекарства от него пока не придумали. Оно проходит, только если тот человек отвечает на чувства.
— Понятно, — хмуро ответил Леоне. — Что ж, ладно, тогда дайте, пожалуйста, обезболивающего.
Расплатившись за покупку, он ушёл, а добрая фармацевтка проводила его сочувственным взглядом.
Идя по улице, Аббаккио размышлял над своим нынешним положением. День был солнечным, и это только сильнее удручало. Если бы были тучи, это бы хотя бы гармонировало с его настроением.
Значит, он скоро умрёт. Сколько времени ему, интересно, осталось? Наверное, несколько месяцев. В лучшем случае год, хотя маловероятно. Не то чтобы у него было сильное желание жить, но и умирать ему не хотелось.
Да уж, пережить многочисленные схватки и даже мятеж против Босса, чтобы теперь умереть от каких-то чувств. Впрочем, было совсем не неожиданно, что они вообще появились. Буччеллати был лучшим человеком, что ему когда-либо встречались. Его любили все, и это было совершенно не удивительно. Он столько всего делал для окружающих. Он готов был защищать близких ему людей ценой собственной жизни. Каждый раз, как Бруно уходил на потенциально опасную миссию, Леоне боялся, что он с неё не вернётся. Это был самый большой его страх. И это было обоснованно — Бруно не один раз чудом выживал. Но что, если это везение закончится? С их профессией мало кто доживал до старости.
Кроме того, Буччеллати был добрым и умным, и заботливым, и смелым, и… красивым. Он был очень красивым. Аббаккио заметил это ещё в их первую встречу. И он всегда находил нужные слова, чтобы утешить Леоне в моменты отчаяния. С ним всегда было спокойно и легко на душе. Бруно полностью изменил его жизнь. Если бы не он, неизвестно, что бы с ним сейчас было. Аббаккио считал, что ему невероятно повезло, что такой человек вообще появился в его жизни, и особенно, что ему было дело до кого-то настолько до него не дотягивающего. В груди снова ощутилась режущая боль.
«Когда-то ты спас меня, Буччеллати, — подумал Леоне с грустной улыбкой, — а теперь, похоже, убьëшь.» После чего он снова закашлялся.
Вернувшись домой Аббаккио решил найти побольше информации об этом ханахаки. Взяв ноутбук, он вбил название в поиске. Он пооткрывал множество ссылок, но ничего нового не узнал. Даже на сайте ВОЗ было написано всего несколько строчек. Википедия и вовсе говорила о ханахаки как о японской легенде. Однако, ему повезло и в статье от Фонда Спидвагона говорилось больше. Как оказалось, в лëгких вырастает не произвольное растение, а любимый цветок объекта чувств. Каким образом организм это узнавал, не говорилось. Также писалось, что редкость заболевания объясняется тем, что оно встречается только у владеющих стандом или имеющих предрасположенность к нему. Последним предложением, выделенным в отдельный абзац, значилось: «При хирургическом вмешательстве болезнь возобновляется, в связи с чем на сегодняшний день лечения нет.»
«Лечения нет…» — мысленно повторил Аббаккио, закрывая статью. Это означало только одно — ему подписан смертный приговор. У него была слабая надежда, что та фармацевтка могла просто не знать о каком-нибудь недавно появившемся лекарстве, но нет — всё действительно так и было.
Но была в статье и другая вещь, о которой можно было поразмышлять. Леоне не мог определить, какой именно цветок растёт в его лёгких, но теперь он знал, что это любимый цветок Бруно. Тут же Аббаккио понял, что он ему очень подходит: большая часть лепестка была цвета его глаз, а белый и жёлтый присутствовали в одежде.
Задумавшись, Леоне не сразу заметил, как в гостиную, где он сидел, вошли Джорно и Буччеллати, о чём-то переговариваясь. Он порадовался, что уже закрыл страницу. Увидев Аббаккио, оба с ним поздоровались. Буччеллати сел рядом с ним на диван, а Джованна остался поодаль, рассматривая книжную полку.
— Вы всë на сегодня? — с надеждой спросил Леоне.
— К сожалению, нет, — ответил Бруно. — Мы ненадолго зашли. У нас с Джорно есть ещё пара дел.
Аббаккио знал, что Буччеллати относился к Джованне, исключительно как к другу или даже как к младшему брату, но услышав «мы» и «у нас» относительно него, не смог не почувствовать укол ревности. Более того, Бруно и так проводил с ним большую часть времени. Из-за этого у Леоне снова возникла боль в груди. Он тяжело закашлялся, отчаянно надеясь, что в этот раз обойдётся без крови и, тем более, без лепестков, — ему не хотелось ещё больше затруднять Буччеллати.
— Аббаккио, с тобой всё хорошо? — обеспокоенно спросил тот, придвинувшись ближе, — так, что их колени соприкоснулись, — и взяв его за запястье. Никто не обратил на это внимание, но Джорно тоже повернулся на звук. Он выглядел так, будто что-то обдумывал. — Мне очень не нравится твой кашель и то, как долго он уже не проходит. Ты обращался к врачу? Я могу тебя подвезти — сегодняшние дела не такие срочные.
— Всё в порядке, — соврал он. — Я уже был в больнице, и мне сказали, что у меня ничего серьёзного. Тем более, видишь, всё уже прошло.
Приступ и в самом деле прекратился — почувствовав заботу Бруно, Леоне перестал кашлять.
— Ну ладно, если ты так говоришь… — неохотно согласился Буччеллати, выпуская его руку. Но обратно не отодвинулся. Аббаккио тихо этому порадовался.
Наконец выбрав книгу, Джорно сел в соседнее кресло. Он принялся читать, а они заговорили о своём.
Получасом позже Буччеллати с Джованной снова ушли, и снова Леоне почувствовал, как у него в груди чуть заметно резануло.
Шли дни, а затем и недели. Аббаккио так и не решился сказать остальным, что умирает.
Чувствуя скорый конец, он старался, как мог, насладиться оставшимся временем. Он стал больше общаться с остальными членами банды, чему они были рады, пусть и немного удивлялись поначалу. Леоне надеялся, что они знают, как он их ценит и дорожит ими. Даже с Джорно он стал приветливее. Конечно, они не стали лучшими друзьями, но отношения между ними немного потеплели. Он хотел проводить больше времени и с Буччеллати, пусть это и было его обычным состоянием. Однако, тот по-прежнему был занят. Время от времени у него выдавалась свободная неделя (однажды — даже две), и он почти всё это время проводил со всеми ними или с кем-то по отдельности, — обычно это был Аббаккио. Леоне очень радовало, что Бруно каждый раз находил на него время, пусть даже его не всегда было много. Чувствовалось некое облегчение от того, что последние месяцы его жизни хотя бы пройдут приятно.
Помимо этого, он стал намного чаще гулять. Он мог целый день бродить по улицам, не планируя заранее маршрут и просто рассматривая город. Раньше он мало обращал на него внимание, но теперь увидел, что Неаполь был очень красивым. Больше всего ему нравились тихие узкие улочки, в которых при этом было достаточно света. Они находились вдалеке от заполонëнных туристами улиц и площадей, поэтому на них всегда было спокойно и безмятежно.
В какой-то из дней, проходя по одной из таких улочек, Аббаккио краем глаза заметил ярко-синее пятно. Он повернул голову и увидел маленький цветочный магазин. За стеклом стояло несколько ваз с цветами, но его внимание было целиком направленно только на одни из них. Это были те самые цветы, чьи синие лепестки он видел ежедневно на протяжении четырёх месяцев. Часть их лепестков росла прямо вверх, но другие склонялись вниз. Леоне видел эти цветы раньше, но не помнил, как они называются. Это была подходящая возможность узнать.
Он вошёл в магазин. Потревоженный дверью поющий ветерок негромко зазвенел. Внутри было ещё больше зелени, чем виднелось с улицы. На полу по периметру стояли вазы с цветами, — Леоне не знал названия даже половины из них, — множество полок занимали горшки с комнатными растениями, на стойке с кассой и стеллаже позади неё стояли букеты. После выложенной камнем улицы Аббаккио сперва показалось, что он попал в джунгли.
Звук ветерка заставил встать флористку, которую до этого полностью скрывала стойка. Она поправила очки и вежливо поинтересовалась:
— Что Вас интересует?
— Как называются эти цветы? — прямо спросил Аббаккио, указывая на вазу.
— Эти? — девушка вышла из-за стойки, чтобы посмотреть на что именно тот показывает. — Это ирисы. Символизируют веру, надежду и обещание на будущее.
Бруно это очень подходило.
Леоне был уверен, что после месяцев болезненного кашля ему станет плохо от одного вида этих цветов, если они ему где-то попадутся, но этого не произошло. Они слишком ассоциировались с Бруно, чтобы восприниматься как нечто неприятное.
— Вам составить букет с ними? — спросила тем временем флористка.
— Я просто посмотреть зашёл, — ответил Аббаккио.
— Тогда я могу рассказать Вам про другие цветы, — предложила она. Было заметно, что ей тут довольно скучно, а редкие посетители являются хоть каким-то развлечением. — К примеру, какие Ваши любимые?
— Не знаю... — сказал Леоне. Он как-то не думал об этом. — Лилии, наверное. Белые.
— Так, дайте-ка вспомнить... — она на секунду задумалась. — Они символизируют верность, чистоту и искренние намерения.
Ему это тоже подходило.
— …Раньше считались эмблемой Франции, но потом выяснилось, что на самом деле это ирисы.
«А сколько сейчас времени?» — вдруг спросил себя Аббаккио. Солнце уже начинало клониться к закату. Скоро вернётся Буччеллати, и он хотел прийти заранее, чтобы успеть провести с ним побольше времени. Он посмотрел на часы, и оказалось, что ему действительно пора было уходить.
Он сказал об этом флористке. Она слегка погрустнела.
— Заходите ещё, — на прощание сказала она. — Я много о цветах знаю!
Ей явно нравилась эта тема. Леоне не интересовался цветами, но девушка рассказывала интересно, и он внимательно её слушал. Возможно, он и правда как-нибудь зайдёт сюда снова. Если успеет…
Спустя неделю из его лёгких вылетел цельный цветок.
Это было ужасно. Леоне казалось, что он сейчас задохнëтся. Ирис еле пролезал через его трахею и гортань, вызывая адскую боль. Аббаккио стоял, склонившись над раковиной и оперевшись на неё руками. Ему было плевать, отвалится ли она от этого от стены — он не мог думать ни о чём другом, кроме этой боли. Его кашель никогда не был таким сильным и хриплым. Всё его нутро пыталось избавиться от инородного тела, которое, по иронии, попало туда изнутри организма.
Белая эмаль была вся в каплях крови, но этого он тоже не замечал — все его мысли были сконцентрированы на мольбе о том, чтобы это скорее закончилось. Почему Буччеллати не мог любить какие-нибудь мелкие цветы, вроде незабудок?
Когда цветок упал в раковину, Леоне был готов благодарить Небо, всех богов, да и вообще кого угодно за то, что это наконец-то закончилось. Похоже, что судьба его яро ненавидела, раз заставляла проходить через эти мучения.
Тяжело дыша, Аббаккио смыл кровь и умыл лицо. От прохладной воды стало немного легче. Он вышел из ванной, стараясь не смотреть в зеркало — он и так знал, что выглядит просто ужасно.
Идя в свою комнату, Леоне надеялся, что никого не встретит — его вид вызвал бы кучу вопросов, на которые он сейчас не был готов отвечать. Ему повезло. Возможно, судьба всё же решила его пожалеть.
Режущая боль теперь ощущалась постоянно, но, к счастью, была терпимой. Аббаккио не сомневался, что через какое-то время она станет невыносимой. Скорее всего, ему оставалось жить где-то пару месяцев. Единственная радость в этой ситуации заключалась в том, что цветы появлялись гораздо реже лепестков. По всей видимости, им нужно было больше времени, чтобы сформироваться.
Тем не менее, жизнь продолжалась. Наступила середина сентября, и День рождения Буччеллати был всё ближе.
Леоне уже купил ему подарок. Это была пластинка Майлза Дэвиса из цветного винила. У Бруно уже были его диски и не было проигрывателя, но Аббаккио и не планировал, что тот будет использовать её по назначению, тем более, что он знал, что чёрный винил долговечнее.
Это был его прощальный подарок, поэтому Леоне хотелось, чтобы эта вещь напоминала Бруно о нём. Купленная пластинка была фиолетовой.
Вопросом, что дарить, задавались все. Наранча постоянно у всех спрашивал, что могло бы понравиться Буччеллати. Миста предлагал на это идеи — одна страннее другой. Фуго ворчал на Наранчу, что тот уже надоел с этим вопросом, но было видно, что он и сам ещё не придумал. Триш постоянно листала каталоги.
Однажды, — это было в начале 20-х чисел, — в гостинную, где все сидели, вошёл Джорно. Услышав это, сидевший вдоль дивана Аббаккио рефлекторно перевёл взгляд со своего журнала на него. Остальные тоже повернули головы.
— Я хочу кое-что у вас спросить касательно Дня рождения Буччеллати, — сказал Джованна.
— О, я ему такой подарок придумал! — воскликнул Наранча, отрываясь от игры в карты с Фуго и Мистой.
— А что ты ему подаришь? — спросила сидевшая напротив Аббаккио Триш. Она так же облокачивалась спиной на подлокотник и читала журнал.
— Это пока секрет, — хитро ответил Наранча. — А ты что подаришь?
— Нечестно получится, если ты будешь знать, что я придумала, а я твою задумку — нет, — фыркнула Триш.
— Может, тогда вообще никто ничего говорить не будет? — саркастически заметил Аббаккио.
— Так даже интереснее получится, — согласился Миста.
— Вообще, я не это хотел спросить, — сказал Джорно. — Мне придётся уехать на несколько дней 27-го утром, поэтому я поздравлю Буччеллати позже.
Аббаккио недовольно покосился на него, но ничего не сказал.
— Я собираюсь в качестве компенсации оставить букет цветов, — продолжал тот. — Кто-нибудь знает, какие ему нравятся?
— Синие ирисы, — не задумываясь ответил Леоне.
— А откуда ты это знаешь? — удивлëнно спросил Миста.
Тут Аббаккио осознал, что только что сказал, и попытался объясниться, опасаясь, что может выглядеть подозрительно:
— Мы об этом как-то говорили.
— Звучит не похоже на обычные темы разговоров у гангстеров, — заметил Джованна.
— Но сейчас-то мы именно об этом и говорим.
На это ему было нечего возразить, и он промолчал. Зато снова подал голос Наранча:
— А угадайте, какой у меня любимый цветок?
— Флëрдорáнж? — предположил Фуго.
— Это что?
— Цветок апельсина.
— Ха! То, что меня так зовут, ещё не означает, что эти цветы мои любимые, Фуго, — самодовольно ответил Наранча. — Это подсолнухи.
— Тебе подходит, — улыбнулась Триш. — А я люблю пионы.
Они впятером продолжили непринужденно беседовать. Аббаккио не стал присоединяться к разговору, но слушал их. Ему нравилось, когда они проводили время, как обычные дети.
***
30-го сентября Джорно вернулся. Дав ему несколько часов на отдых, Буччеллати зашёл к нему в комнату узнать, как прошла его поездка — он ездил самолично проверить, как идут дела в Риме. Такие же поездки планировались и в другие города Италии. После разговора о делах и запоздалого поздравления, Бруно решил поблагодарить Джорно за цветы.
— Букет был красивым, спасибо, — искренне сказал он. — Ты случайно так угадал с цветами?
— Нет. Мне подсказали, — ответил тот.
Буччеллати нахмурился.
— Но я не помню, чтобы у меня с кем-то заходил разговор об этом, — недоумëнно произнёс он.
Чутьё подсказывало, что это может оказаться чем-то важным.
— Кто тебе про них сказал, Джорно? — взволнованно спросил он.
— Аббаккио.
Аббаккио? Но откуда он мог знать? Если только…
— Кстати, кашель у него так и не прошëл, — как бы между делом добавил Джорно.
Буччеллати понял, о чём тот говорит, пусть и не совсем прямо. Он явно намекал, что у Аббаккио... Нет, такого не может быть! Но неужели всё действительно так?.. Всё указывало именно на это.
— Мне нужно поговорить с ним, — серьёзно сказал Бруно, решительным шагом выходя за дверь.
***
Аббаккио сидел на кухне и пил кофе, когда в комнату вошёл Буччеллати.
— Есть разговор, — прямо сказал он, подходя к столу.
Леоне насторожился. Такие фразы, как правило, ни к чему хорошему не приводят.
— О чём? — спросил он.
— У тебя ханахаки.
Видя, что тот собирается возразить, Буччеллати резким тоном добавил:
— Не пытайся это отрицать, Аббаккио. Я знаю точно. Почему ты ничего не сказал?
— А что мне было говорить? — так же резко спросил он, вставая из-за стола. — «Эй все, я скоро умру»?
Взгляд Бруно стал ещё более суровым.
— К тому же я не хотел никого напрягать, — уже тише добавил Леоне, отводя взгляд.
— Ты правда думаешь, что если бы ты умер внезапно, то нам всем было бы легче?! Думаешь,
мне было бы легче?
Аббаккио не ответил, всё так же избегая смотреть Буччеллати в глаза. Он понимал, что тот был прав.
— Ты мог пойти к Джорно! Он бы вырастил тебе новые лёгкие.
— Всё не так просто, — наконец угрюмо ответил он. — Цветы бы появились снова.
— Но это дало бы тебе больше времени! И ты мог обратиться к нему снова.
Леоне не любил нравоучения. Но сейчас он не мог отрицать того, что они обоснованы.
— Ладно, не это сейчас важно, — устало сказал Бруно, потирая переносицу, а затем снова глядя ему в глаза. — Тебе следовало прийти ко мне сразу. Я тоже люблю тебя.
Глаза Аббаккио распахнулись. Его взгляд теперь был направлен прямо на говорившего. Он почувствовал, как режущая боль в его груди исчезла, стоило ему услышать эти слова. Но тут же возникла снова и с такой силой, какой никогда раньше не бывало. Бруно не мог любить его в
этом смысле.
— Мне не нужно, чтобы ты говорил это только для того, чтобы спасти мне жизнь, Буччеллати, — сухо сказал он.
Тот опешил.
— Почему ты мне не веришь? — спросил он.
— Потому что это неправда! Ты сказал бы так кому угодно, кто для тебя хоть что-то да значит, — резко и громко воскликнул Аббаккио. — То, что ты не хочешь меня терять, не значит, что ты должен приносить себя в жертву ради этого!
— Я не приношу себя в жертву! — таким же тоном ответил Буччеллати. — Я правда люблю тебя, Леоне!
Видя, что тот всё ещё смотрит на него угрюмым и неверящим взглядом, он намного спокойнее добавил:
— Твои любимые цветы — белые лилии.
В потрясении, глаза Аббаккио снова широко распахнулись. Нет… Это не может быть правдой…
— Откуда ты… — начал было он, но Буччеллати его перебил:
— Оттуда же, откуда и ты, — с грустью сказал он. — У меня тоже ханахаки.
Боль исчезла. Но вместо неё Леоне почувствовал негодование.
— Почему
ты ничего с этим не сделал?!
— Я-то как раз-таки делал! — возмутился тот. — Я не знаю, насколько ты всё запустил, но у меня серьёзнее лепестков ничего не было. Знаешь, сколько раз я обращался к Джорно? Я шёл к нему сразу же, как кашель становился сильнее. Я не хотел, чтобы вы знали о моей болезни – именно поэтому я настолько реже бывал дома!
— Ты мог бы пойти сразу ко мне! По-моему, мои чувства были куда заметнее твоих. Я в прямом смысле однажды сказал, что не вижу смысла жить без тебя!
— Я не думал, что это было признанием в любви, — виновато сказал Бруно. — Я надеялся на это и постоянно вспоминал твои слова. Но мне казалось, что я приму желаемое за действительное, если поверю в это.
Аббаккио не знал, что на это ответить — он никогда не думал, что окажется в такой ситуации.
— Можно тебя обнять? — наконец неуверенно произнёс он.
Вместо ответа Бруно нежно улыбнулся и, подойдя ближе, обнял его за плечи. Леоне обхватил руками его талию и уткнулся ему в плечо. Он чувствовал, как бьётся сердце горячо любимого им человека и как его рука ласково поглаживает его по волосам.
— Знаешь, Леоне? — с мягкой усмешкой спросил Бруно. — Лилии и правда тебе подходят. То, как их лепестки загибаются, напоминает твои волосы.
Аббаккио хотел было ответить, что ирисы тоже напоминают ему о нём, но побоялся, что это прозвучит слишком приторно, и промолчал. Он скажет об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас же он просто сильнее прижал к себе Буччеллати. Они обнимались и раньше, но сейчас это было совсем другое.
Он мог бы стоять так вечность.
Спустя некоторое время Бруно убрал руку от его волос и негромко сказал:
— Подними, пожалуйста, голову.
Леоне подчинился. Он не мог этого видеть, но в его взгляде на Буччеллати было столько любви и тепла, сколько никогда раньше не бывало.
Бруно аккуратно положил свою руку ему на затылок и осторожно придвинулся ближе. Понимая, что сейчас произойдёт, Леоне тоже подался вперёд.
Их губы соприкоснулись. Сердце Аббаккио забилось ещё быстрее. В голове не осталось никаких мыслей. И кухня, и запах недопитого кофе словно исчезли, и не осталось ничего, кроме них двоих. Бруно целовал его нежно, неторопливо. Его губы были мягкими и тëплыми.
Казалось, прошла вечность, но когда он отстранился, Леоне почувствовал, что и этого было мало. Ему хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Он всё так же влюблённо смотрел на Бруно и видел, что его глаза выражают то же самое. Фиолетовый след от помады на его губах кружил голову и казался чем-то нереальным.
— Ты неотразим, — наконец сказал Аббаккио.
Буччеллати улыбнулся.
— Я хочу поцеловать тебя ещё раз.
Леоне молча закрыл глаза и снова подался вперёд. Второй поцелуй был жарче, увереннее, дольше. Руки Аббаккио переместились и теперь зарывались в волосы Буччеллати. Тот обнимал его за шею, притягивая как можно ближе к себе. Оторвавшись друг от друга, оба тяжело дышали, не разрывая объятий и продолжая смотреть в чужие глаза. В голове Леоне промелькнула мысль, что все испытанные им мучения стоили того, раз привели к такому результату.
